— Вот как! Значит, ты тоже здесь побывал?
— Бывал. Бывал. Говорили, будто это патриотическое учреждение, которое поддерживает все хорошие и честные предприятия, как ты сам только что сказал.
— Ну, и не дали?
— Не дали. Сказали, что недостаточно надежные у меня поручители. Потом мне, правда, удалось достать новых поручителей, но ничего не помогло. Киппель говорил: мне оттого не выдают ссуду, что мое имя в деловом мире неизвестно, Носову сразу дали бы.
— Да, да, — в раздумье замечал Тоотс, — посмотрим. Школьные приятели входят в помещение кредитного товарищества; управляющий объясняет служащему, зачем они пришли.
— Да, — отвечает служащий — укажите сумму, которую вы желаете получить, свое имя и адрес, а также поручителей. Завтра вам сообщат, будет ли выдана ссуда: сегодня вечером у нас заседание совета, и там решат.
— Н-да, — говорит управляющий, вопросительно поглядывая на Лесту, — значит, мне придется до завтра остаться в городе.
— Вот и отлично, — весело отвечает приятель.
— Да, иначе не получится, если желаете узнать решение совета, — подтверждает служащий. — Вы попали в удачный день, совет собирается только два раза в неделю.
— Ладно! — говорит Тоотс. — Значит, придется до утра задержаться в городе. Ничего не поделаешь. Когда еще мне удастся в самую страду второй раз выбраться в город.
Затем служащий записывает нужные сведения и спрашивает, кто поручители.
— Поручители… — повторяет проситель. — Первый — это, конечно, старикан, то есть хозяин Заболотья Андрес Тоотс. Второй… второй… Кто же второй? Ах да, пишите: Пээтер Леста, аптекарь и писатель. Третий — Арно Тали, студент, родом из Паунвере, с хутора Сааре. Так. Но, — добавляет он тут же, — вы, сударь, скажите и объясните совету, что ссуда нужна мне не на какую-нибудь там пирушку или попойку, а для нужд хутора… чтобы поля улучшить, болота осушить. Совету следует иметь в виду, что деньги нужны мне только для полезного дела.
— Ну, — улыбается чиновник, — совет и сам в этом разберется и все обсудит.
— Нет, вы все-таки объясните и со своей стороны, ведь совет не знает, что я за личность.
— Хорошо, хорошо, — кивает головой чиновник. — Будет сделано.
Тоотс вежливо благодарит чиновника и, попрощавшись с ним, в сопровождении Лесты выходит на улицу. Итак, с важными делами покончено, можно немного погулять, осмотреть в городе его достопримечательности. Тоотс, несколько лет подряд пробыв в России, теперь совсем почти не узнает духовного центра своего родного края: ему смутно вспоминается, как он раза два еще мальчишкой приезжал сюда с отцом. Последний приезд со стариком прошел в страшной спешке, только и успели, что попасть из «Ээстимаа» на рынок да побродить поблизости от рынка. Самым дальним пунктом был квартира Тали.
Школьные приятели проходят по Каменному мосту, где реке Эмайыги надлежит по приказу Екатерины «укротить свой бег», идут вдоль берега до деревянного моста и здесь на несколько минут останавливаются.
— Да, — говорит Тоотс, глядя на воду, — красивая река, ничего не скажешь, но если бы ты видел Волгу!
— Ну да, — отзывается Леста. — Волга, разумеемся, гораздо больше, зато Эмайыги милее. Мне сейчас подумалось — как странно, что народы зовут свои наиболее крупные реки матерями, матушками; об озерах, холмах и лесах никогда не говорят так по-детски ласково. И они, конечно, могут быть в своем краю любимцами, но никогда не слышал, чтобы возводили их в сан матери. Это, наверное, потому, что река часто протекает по всей стране и поэтому вызывает в народе такое почитание.
— Кто его знает, — пожимает плечами управляющий. — Волга, к примеру, кормит много народу, может быть, поэтому и зовут ее матушкой.
Затем друзья снова идут через мост к центру города и вскоре достигают прекрасного холма Таары.
— Это, — говорит Леста, сопровождая свою речь порывистым движением руки, — это и есть тот знаменитый холм Тоомемяги, о котором ты и в книжках читал и от людей слышал. Смотри! Смотри, Тоотс!
— Да, — восторгается его приятель, раздувая ноздри. — Здесь действительно чудесно. И какой большой! Я не думал, что холм Тоомемяги такой большой. А вот это, наверное, те самые руины, о которых нам еще в приходской школе рассказывали?
— Да, те самые. Подойдем поближе, посмотрим. А в другом конце расположено университетское книгохранилище, библиотека.
— А-а, там, значит, и находится седьмая книга Моисеева. Давно хотелось мне ее увидеть. Мой старикан рассказывал о ней, когда я еще был совсем малышом.
— Не верь, Тоотс. Это народное поверье, нет там никакой седьмой книги Моисеевой.
— Есть, есть, — возражает управляющий. — Я знаю, что есть. Она еще цепями к полу прикована, чтобы…
— Чтобы?..
— Ну, чтоб не украли ее или же… чтобы сама не удрала.
— Тоотс, Тоотс! — смеется Леста. — Неужели ты все еще веришь в такие вещи? Украсть книгу можно, это верно, но чтобы книга сама убежала… Не знаю… это может случиться только в сказке.
— Ну пусть, — уступает ему приятель. — Но как бы там ни было, книга эта существует, это факт!
— Да нет ее, ты ошибаешься, дружище. Раньше и я твердо верил в это, как и ты теперь, — кто же из нас не слышал легенд о седьмой книге Моисея. Но сейчас я знаю, что ее нет, во всяком случае, здесь в библиотеке нет. К счастью, я знаком с библиотекарем; если он еще не ушел, мы сможем заглянуть туда и посмотреть. Не хочу, чтобы человек заблуждался, тем более, если он — мой школьный товарищ. Пошли, Тоотс!
— Интересная история! — бормочет про себя гость из России, шагая рядом со своим провожатым к другой стороне руин. Наверху меж стен каркают и переругиваются вороны, словно чувствуя себя единственными хозяевами развалин. У подножия холма два господина в белом играют в теннис, беспрестанно выкрикивая одно и то же слово: аут, аут.
— Сюда! — произносит Леста, открывая дверь и поднимаясь по каменной лестнице. — Посмотрим, здесь еще Александр Тимофеевич или уже ушел домой. Обычно, после того как все уходят, он еще работает часа два в тишине и одиночестве.
Постучав несколько раз, они слышат за дверью чьи-то тихие шаги, затем дверь осторожно приоткрывает старый лысый господин. Он пристально смотрит на пришедших поверх очков.
Школьные товарищи кланяются.
— Ах, это вы, Леста, — приветливо восклицает старик. — Входите, входите, я совсем один, если не считать общества мышей и книжной моли.
— Извините, что помешали, Александр Тимофеевич, — говорит Леста, — и утешьте себя сознанием, что мы не будем вас беспокоить долго. Мой друг и школьный товарищ Тоотс… разрешите представить… вот этот самый школьный товарищ очень просит вас показать ему седьмую книгу Моисея, которая у вас где-то здесь прикована цепью к полу.
— Седьмая книга Моисея! — всплескивает руками старик. — К сожалению, у нас в библиотеке всего пять книг Моисея.
— Правда? — с недоверием спрашивает Тоотс. — Но ведь говорили…
— Говорили! Кто говорил? Леста? Не верьте ему — ваш товарищ просто пошутил. Он бывал здесь не раз и прекрасно знает, что такого чуда у нас нет. Но чтобы вы могли и сами убедиться, что вас обманули, пройдемся по всем комнатам. И не беда, если даже вы не найдете того, что ищете, здесь немало других вещей, достойных внимания. Хотя бы вот эти портреты… Все это произведения довольно известных мастеров и на них изображены крупные исторические деятели. Думаю, что многих вы знаете по картинкам, которые вам раньше доводилось видеть.
— Безусловно, — поддакивает Тоотс, глядя на портреты и шагая по большому темноватому залу, где каждый шаг отдается вдали гулким эхом. Старик во время своих объяснений изредка покашливает, и кашель этот звучит так торжественно в погруженном в тишину помещении, что управляющего охватывает чувство благоговения и перед библиотекой и перед ее хранителем.
Несколько статуй из мрамора и гипса — музы, как называет их библиотекарь… Затем бесконечное множество книг. Сплошной книжный лес, целое книжное царство. И ведь над каждой из этих книг люди думали, трудились годами, десятками лет, часто получая в награду лишь нищету и страдания.
— Погляди, Тоотс, — шепчет ему Леста, — сколько писателей и издателей.
— Никогда бы не поверил, что в мире вообще столько книг, — встряхивая головой, отвечает ему управляющий. — Ты умно поступил, притащив меня сюда: много я бродил по свету, но ничего подобного еще не видывал. Интересно, сколько здесь может быть книг?
— Около полумиллиона.
Услышав такую цифру, гость из России разевает рот, словно хочет что-то крикнуть или сказать, но так и не произносит ни слова.
— А теперь сюда! — И библиотекарь ведет гостей на второй этаж.
Собственно, это еще не второй этаж, а скорее какая-то бесконечная галерея; проходя по ней, гости продолжают слушать пояснения старика. Словно сквозь сон слышит Тоотс незнакомые ему имена, лишь изредка промелькнет среди них где-то уже ранее слышанное имя. Названия разделов библиотеки — философия, математика, естествознание — кое-что ему говорят, но, по сути дела, очень немного. Тоотс попал в какое-то неведомое царство, он ощущает мощь всего того, что его окружает, но осмыслить его не в состоянии.
— Времен Гуттенберга, — говорит старый господин, протягивая Тоотсу толщенную книгу. — Того, кто изобрел книгопечатание, как вы знаете. Редкий экземпляр, во всем мире их сохранилось всего несколько. Раскройте книгу, взгляните.
Тоотс открывает книгу и внимательно рассматривает большие, угловатые, словно беспомощные буквы. Каждая новая глава открывается огромной буквой красного цвета, занимающей почти треть страницы. Он пытается читать, но книга написана на иностранном языке и даже от чтения по складам никакого толку не получается. Старик сам прочитывает несколько строк и переводит их своему внимательному слушателю — в книге говорится о Римском государстве. А вот здесь — первая книга, изданная в России, пусть молодые люди положат их рядом и сравнят. Буквы, конечно, разные, речь может идти лишь о технике печати. И — примечательное явление: разве буквы Гуттенберга не напоминают остроконечные готические шпили, а те, другие, разве не похожи на пузатые купола православных церквей?
И путешествие по книжному царству продолжается. Даже крепкая голова Тоотса начинает кружиться от этого изобилия книг; в глазах рябит от всевозможных названий на кожаных переплетах. Над длинными рядами полок вместе с тишиной реет какой-то своеобразный запах — запах книг, несравнимый ни с каким другим.
Время от времени старый господин мимоходом нежно трогает тот или другой полюбившийся ему том — кажется, будто он гладит по голове повстречавшихся ему детей. Но вот на его высоком лбу появляются морщины, большие карие глаза сердито смотрят поверх очков: там опять летает проклятая моль, этот самый страшный враг его подопечных. Ага-а, лежит! В библиотеке становится одной молью меньше; ловкие руки Александра Тимофеевича одним ударом отправили ее на тот свет.
На следующем этаже старый господин показывает молодым людям редкостную старинную вещицу — настольные часы Ивана Грозного; здесь же гипсмовая маска Пушкина, а также макеты руин на холме Тоомемяги, анатомического театра и обсерватории; все это наш управляющий осматривает с особым усердием. Имеются тут и другие подаренные библиотеке более или менее ценные вещи. Старый господин обо всем дает краткие и точные пояснения. Потом друзья проходят мимо запертой комнаты, о которой старик не говорят ни слова.
— Извините, Александр Тимофеевич, а здесь? — спрашивает, останавливаясь, Тоотс.
— Здесь, — улыбается их провожатый, — здесь так называемая запрещенная литература, литература, направленная против существующего государственного строя. К сожалению, я не имею права подробнее знакомить вас с книгам, находящимися в этом помещении, но чтобы вы не подумали, будто именно здесь я скрываю седьмую книгу Моисея, заглянем и сюда. Как видите, тут большей частью маленькие, тоненькие книжки, так называемые брошюры, томов потолще здесь немного; а книг, прикованных к полу, и вовсе нет.
— Верю, — улыбается в свою очередь Тоотс. Приятелям показывают еще одно-другое, затем все возвращаются в зал, откуда начали свой путь. Великие деятели смотрят со стен и, кажется, провожают пришельцев задумчивыми взглядами. Под этими взглядами Леста всегда чувствовал себя каким-то ничтожным и бесконечно жалким. Еще более ничтожным и жалким кажется он себе среди титанов мысли, которые здесь продолжают жить в своих книгах. Смущение, всегда овладевающее им в присутствии чужих, сказывается и тут: ведь здесь на него смотрят тысячи чужих, а остроумные сатирики подмигивают друг другу, словно говоря: «Ах, так это и есть тот самый писатель Леста, хм-хм-хм… Он, значит, тоже стремится стать таким, как мы…»
Школьные товарищи благодарят старого господина за любезность, прощаются с ним и снова уходят гулять на холм Таары. Тоотс в восторге от библиотеки; прохаживаясь по аллее, они снова подробно обсуждают все только что увиденное и услышанное. О таинственной книге Моисея больше не упоминается — управляющий считает себя достаточно просвещенным.
Друзья осматривают памятник знаменитому ученому Бэру, останавливаются возле дома Гренцштейна, бывшего редактора газеты «Олевик», и окидывают взглядом северную часть города.
— Везет мне на провожатых, — говорит Тоотс, слушая Лесту. — В Паунвере был у меня этот шишига Кийр, а здесь ты. В Паунвере я и сам кое-как справился бы, а здесь многого бы не увидел. Одним словом — мне везет. Если и с займом все пройдет гладко, то я могу быть более чем доволен поездкой в город.
Друзья шагают дальше, проходят через так называемый Ангелов мост и задерживаются только возле обсерватории. Гость из России охотно осмотрел бы и это учреждение, но здесь у Лесты нет знакомых. Может быть, как-нибудь в будущем им удастся заглянуть и сюда, ведь Леста постоянно живет в городе и сможет разузнать, когда и как можно попасть в обсерваторию.
Спустя некоторое время друзья снова оказываются в центре города, где их встречает шум повозок и уличная пыль.
— Неудивительно, — рассуждает управляющий, — что столько народу гуляет на Тоомемяги — люди спасаются там от всего этого шума и гама.
— Возможно, — отвечает Леста. — Но некоторых господ ты можешь встретить там в любое время — с утра до вечера; их в насмешку даже прозвали «тоомескими барами».
— Вот как, — бормочет Тоотс. — Но будь добр, Леста, посмотри-ка вон туда — не знаменитый ли это коммерсант Киппель беседует на углу с каким-то господином?
— Он и есть.
Но коммерсант успел и сам заметить молодых людей. Быстро распрощавшись со своим собеседником, он шагает им навстречу.
—Ну хорошо, — обращается он к ним еще издали, — а как же с нашей рыбалкой, господин опман? Вы, конечно, ночуете в городе?
— Ночевать-то он будет, — отвечает за приятеля Леста. — Но не думаю, что пойдет рыбу ловить. Да и вообще я не слыхал, чтобы кто-нибудь приезжал из деревни в город на рыбную ловлю. Господин опман в сущности впервые в Тарту, и у него здесь есть дела поважнее, чем ваша рыбалка. А если вы так уж сильно жаждете ухи, так вот вам четыре рубля восемьдесят копеек, купите завтра на рынке рыбу и варите. А господина опмана оставьте на вечер мне. Я поведу его в сад «Ванемуйне»; по-моему, это интереснее вашей рыбной ловли.
— Как сказать — возражает коммерсант. — Если я утром притащу домой, скажем, пару щук, так их, во всяком случае, можно будет в котел положить; но чтобы кто-нибудь был сыт одной музыкой… как-то не верится. Ну, а что сам господин опман на это скажет?
— Нет, — отвечает Тоотс, — лучше пойду в «Ванемуйне». Раз уж мы начали осматривать в Тарту самое важное, так надо это довести до конца.
— Как хотите. Но, по крайней мере, раздобудьте утром «три звездочки» к моему приходу.
— Это дело другое. Это можно.

XVII
Закусив в одном из ресторанов, друзья еще некоторое время прогуливаются по городу, останавливаясь по дороге перед витринами магазинов. Мимоходом заглядывают и в магазин сельскохозяйственных орудий: управляющий внимательно осматривает здесь сеялку я пробует ее механизм. К этой сеялке, говорит он, надо будет «приглядеться», если удастся получить ссуду.
Наконец наступает час, когда в саду «Ванемуйне» начинается концерт, и школьные друзья направляют свои стопы к прославленному храму эстонского искусства. Гость из России поражен при виде столь внушительного сооружения в таком сравнительно небольшом городе; и главное — ведь это свой, эстонский театр, свидетельство культурного роста родного края и всего народа. У Лесты глаза прямо-таки сияют от счастья, когда он рассказывает другу историю этого замечательного здания. При этом он останавливается и на всей истории общества «Ванемуйне», вспоминает и наиболее известных эстонских общественных деятелей, группировавшихся вокруг него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41