Он взял мою руку, но говорить не мог — только шептал. Он сказал: «Прощай, Минни, и спасибо тебе за все твое добро ко мне. Когда я писал завещание, то еще не знал тебя, но твоя хозяйка даст тебе пять фунтов, чтобы ты обо мне помнила».
Одновременно с другими о смерти Чарльза Бэкстера услышала и одна девочка-школьница, гостившая дома на рождественских каникулах. Это была здоровая спортивная юница шестнадцати лет, в той поре, когда лицо еще пухлое и щекастое, но уже обещает будущую привлекательность. В ней жили только два честолюбивых желания: хорошо сдать экзамены в Кембридж и участвовать в юношеском чемпионате по гольфу.
Как-то дождливым вечером она по просьбе матери отправилась в библиотеку и уронила книжку на дорогу. Чарли Бэкстер, проходивший мимо, поднял ее и вытер пятна грязи своим чистым носовым платком.
Такой галантный поступок заставил девушку разинуть рот от изумления. Он проводил ее до библиотеки и донес ее книгу, а она все не могла вымолвить ни слова. По пути он похвалил ее за гол, забитый ею на недавнем женском матче по хоккею на траве, а также высказал общие суждения об игре и, особенно, о ее прекрасной спортивной форме.
Девушка вернулась домой, преисполненная ощущением, что в каждой клеточке ее тела что-то изменилось химически. Ей впервые пришлось пережить такой всесокрушающий ураган Естества. До сих пор она была лишь мальчишкой, беспощадным на хоккейном поле ко всяким романтическим фифочкам.
В течение недели она лелеяла свою тайну, по ночам втирая в лицо кольдкрем «Понд» и предаваясь слезливо-чувствительным грезам. Она возвысила образ Чарли до рыцаря Короля Артура. И вот, после всего этого, целиком захваченная своей пробуждающейся страстью, она услышала о его смерти.
В этот момент она сидела в гостиной за вечерним чаем и, ничего не сказав и ничем не выдав своих чувств, продолжала жевать одну за другой сдобные пышки. Застенчивость дала ей силы скрыть эмоции. Никто не должен был знать о ее мертворожденной любви.
Но по мере того, как правда постепенно доходила до нее, она стала понимать, что не может вынести горечи утраты и разрывавшей ее сердце боли. Проглотив последнюю чашку чая, она бросилась в свою маленькую комнатку, расположенную под самой крышей дома.
Не замечая холода, она долго стояла у раскрытого окна, созерцая нагромождения крыш, пегих от пятен полурастаявшего снега. Заледеневшие холмы, свинцовое небо, уходящий свет дня — все навевало мысли о безнадежной и сумрачной жизни без любви.
Внезапное воспоминание об обрамленном темной бородой лице с влажными карими глазами, прекрасны-
ми белыми зубами, сверкающими при улыбке, заставило подкатиться к ее горлу комок, от которого она чуть не задохнулась. Она подумала, что ей ведь только шестнадцать, а значит, она на всю жизнь приговорена к одиночеству и тоске.
Бремя печали было слишком для нее тяжело. С тех пор, как она уехала учиться в школу-интернат, она оставила детскую привычку молиться при всех, хотя под одеялом часто просила помощи у Бога.
Но теперь она упала на колени и со слезами, струящимися по щекам, всю душу свою вложила в неистовую молитву о недостижимом.
«Боже, верни мне его! Сделай так, чтобы он был жив! Сделай так, чтобы он не был мертв!»
Сказано, что вера может двигать горами. Однако эта школьница — без особенной веры — явно достигла невозможного и совершила настоящее чудо.
В тот самый момент, когда она, рыдая, произносила свои мольбы, Чарли Бэкстер сидел на кухне в Джесмин-Коттедже и покуривал свою трубку.
Глава III
Новичкам везет
Когда он умер в первый раз, Чарли Бэкстер был искренне тронут свидетельствами своей популярности. Он страдал комплексом неполноценности — результат того, что в юности в его родном городке красивые девушки им пренебрегали. У своей семьи он также пребывал в немилости из-за того, что беспрестанно менял планы насчет собственного будущего.
Он по очереди собирался стать врачом, адвокатом и аукционистом. На самом деле, единственное, что его не устраивало в любой из престижных профессий —это необходимость сдавать экзамены перед присвоением квалификации.
Однако он обнаружил другие, помимо получения жалования, способы раздобывания денег, впрочем, как и их проматывания. Он стал ходить на бега, как лошадиные, так и собачьи. Кроме этого, он не особо гнушался и любыми иными методами, и, когда ему не хва-
тало шиллинга на курево, бывало, участвовал в детских газетных конкурсах.
Несмотря на пренебрежение и попреки, он сохранил истинную любовь к родному дому и всякий раз, когда средства его иссякали, возвращался назад. Его никогда не встречали с распростертыми объятиями, но он всегда оставался веселым, дружелюбным и, в общем, довольно славным парнем.
Была у Бэкстеров одна богатая родственница — тетя-вдова, которую Чарли старательно обхаживал. По ее смерти семья была потрясена, узнав, что единственный, кто получил наследство — это их паршивая овечка. Очень скоро он женился на Вере — хорошенькой блондинке, которая выступала в Варьете, демонстрируя себя, что называется, «в натуральном виде».
Она была благоразумным и чистым юным созданием, слишком хорошим для Чарли; но Бэкстеры, будучи снобами, не могли принять ее в семью, члены которой, в отличие от нее, носили на себе одежды даже в избытке. Дверь родного дома еще раз захлопнулась перед Чарли. Он уехал из городка и теперь уже не вернулся.
Пока были деньги, молодые Бэкстеры жили в свое удовольствие. Они отправились на Ривьеру и сумели создать у тамошней публики соответствующее месту впечатление о себе. Вера была прирожденной актрисой и великолепно лицедействовала, правда, пока совсем не теряла ощущение реальности. Мир был ее Сценой, где она исполняла роль Звезды. В окружении декораций из моря, пальм и позолоченных плетеных кресел она превращалась в авантюристку в духе Оппенхайма *, носившую пушистые меха и многочисленные ожерелья из дешевого жемчуга.
Однако под толщей нарядов и украшений в ней все еще была жива маленькая, честная и бережливая душа, чахнувшая тем больше, чем большим ей приходилось жертвовать ради своей хозяйки. Часто ей хотелось отвоевать право распоряжаться семейным кошельком, и тогда уж она позаботилась бы и об экономии, и о безопасности.
* Оппенхайм Э. Ф. (1866—1946) — английский писатель, автор приключенческих романов.
Они познакомились с разными странными и забавными людьми — и среди них с Пагги Уильямсом. Это он, когда на горизонте забрезжило истощение наследства, предложил страховую аферу. Тогда он уже жил за их счет и продал свою идею в обмен на согласие, что его интересы будут учтены.
По его совету они переехали в небольшой провинциальный городок, где жизнь была дешевой, сняли у некого майора Блейка коттедж с обстановкой, привели свой бюджет в соответствие со скромными доходами и стали изображать людей праздных, с утонченными вкусами и привычками, желающих себе лишь покоя.
Пагги Уильяме велел Чарли не делать ни шага в сторону страхового агента, а, наоборот, дать ему прийти самому.
«Будь общителен»,— был его совет.
Как он и предсказывал, мистер Эйкорн, местный агент крупной страховой компании, не подкачал, услышав от Чарли во время партии в гольф, что тот не застрахован. Вскоре Чарли подписал соглашение, по которому должен был ежегодно выплачивать по восемьдесят фунтов, а его вдова, в случае его смерти, могла бы получить сумму в пять тысяч фунтов.
Он выплатил два взноса, а затем — умер.
Тут им повезло, как везет всем новичкам, ибо для вождения за нос не найти было доктора лучше Дьюберри. Он получил в наследство небольшое состояние и теперь пользовал не более одной — двух старушенций, которые прицепились к нему, так как он обладал очаровательной манерой общения с больными.
Вера сделала все, чтобы его охмурить. Она вызывала его якобы по поводу нервного истощения — или чего-либо, дающего столь же богатые возможности для сценической игры — и он приходил, только для того, чтобы пощупать ее пульс и выразить восхищение ее прелестным кремовым пеньюаром из страусовых перьев.
Таким образом, выглядело вполне естественно, что после выздоровления Вера стала клясться, будто он единственный доктор, которому она может доверять.
С нетерпением они ожидали серьезной эпидемии гриппа, при которой обычно доктора сбиваются с ног, а сиделку не раздобудешь ни за какие деньги. Главная опасность была в том, что доктор Дьюберри мог уехать из Англии, потому что это время года он всегда проводил на Ривьере.
И вот, когда он уже собрался в дорогу, Вера позвонила ему со слезной мольбой. Она была в отчаянии: у Чарли грипп, единственный же, кто мог бы вылечить ее мужа— это Дьюберри.
И доктор, против своей воли, остался, склоненный к этому скрытой силой Вериного характера. Каждый день он посещал Джесмин-Коттедж, где не столько занимался больным, сколько общался с Верой. Он уже в течение многих лет не открывал ни одного медицинского журнала, но вполне мог судить о болезни по симптомам, описываемым Чарли, и очевидным показаниям термометра.
Он не замечал, что всякий раз, когда Чарли держал градусник во рту, Вера умудрялась на минуту отвлечь его внимание от постели. У Чарли оставались обрывки знаний, которых он нахватал, будучи студентом-медиком, например, он умел быстро замечать показания ртутного столбика — дело нелегкое для искушенного глаза. Он также заранее проводил эксперименты, чтобы узнать, сколько времени ему надо продержать термометр в горячей печеной картошке, спрятанной под подушкой, чтобы получить желаемый результат.
Как наводить тень на плетень, он знал, температура у него все росла и росла, вскоре достигнув пика, что заставило доктора Дьюберри напустить на себя серьезную мину. Он намекнул, что не вредно будет спросить мнения другого врача и нанять больничную сиделку. Но Вера, всхлипывая, сообщила, что доверяет ему безоговорочно и не сможет поручить своего супруга чужому человеку.
Доктор Дьюберри уступил, в том числе и потому, что тогда найти еще одного врача и сиделку было очень трудно. В конце концов, случай это был обычный, без осложнений, и Чарли получал стандартное лечение.
Тем временем, заговорщики напряженно ждали обещанного синоптиками снега. В то самое мгновение, когда упали первые хлопья, температура Чарли ракетой взметнулась ввысь, а затем катастрофически спикировала вниз, сердце же его при этом билось слабо и часто после приема порядочной дозы табачного пепла с чаем.
Доктор Дьюберри почувствовал, что его тяжкий долг — предупредить бедную маленькую женщину об опасности. Он сообщил ей, что, если не удастся поддержать силы Чарли, он может угаснуть. — Он не принимает боя,— посетовал он.— Получится, что он сам позволит болезни убить себя. Вера упала на плечо доктора Дьюберри и разрыдалась.
— О, доктор! — плакала она.— В этом весь Чарли. Я знаю в нем и самое лучшее, и худшее. И за все люблю его... Но он никогда не был способен сделать усилие!
В ту ночь снег был обильйый. Утром доктор Дьюберри, живший далеко за городом, увидел, что за окном белым-бело. Когда он одевался, его позвали к телефону, и он услышал голос Пагги Уильямса, задыхавшегося от переполнявших его чувств и сообщившего, что ночью бедный Бэкстер скончался. Учитывая ужасную погоду, они за доктором не посылали, так как все равно ничего уже нельзя было сделать.
Доктор Дьюберри поблагодарил их за то, что они были так любезны не вытаскивать его из теплой постели, дабы лишь услышать от него уже им известное. Он также изъявил героическую готовность приехать немедленно.
Но Уильяме не захотел принять эту жертву. Дороги ужасны, и миссис Бэкстер слышать об этом не хочет.
— Она говорит, что вы будете следующим, кого свалит грипп, и она себе никогда не простит, если с вами что случится. Если не трудно, пришлите нам свидетельство— это будет самое лучшее.
Доктор Дьюберри заколебался... А на другом конце провода три заговорщика затаили дыхание. Если он решит прийти или попросит другого доктора, им придется изображать чудесное оживление трупа и увидеть крах всех своих тщательно выстроенных планов.
К счастью для них, Дьюберри был человеком одновременно нервным и податливым. Здравый смысл убедил его в том, что случай это был простой, протекавший вполне типично, и коллапс был практически неизбежен.
Вместо того, чтобы невесть сколько тащиться по проселочной дороге в Старминстер с риском увязнуть в сугробах, он мог по шоссе доехать до ближайшего большого города и первым же экспрессом укатить в Лон-
дон. Правда, тем же путем он мог бы достигнуть и Старминстера, но его уже манил и звал Лазурный Берег.
Он опять взглянул на арктический пейзаж за окном, на медленно падающие снежные хлопья, подобные темным цветам на фоне неба, и решил, что рисковать своей драгоценной жизнью не имеет права перед женой и детьми.
Таким образом, доктор отправился в теплые края, а в Джесмин-Коттедж со специальным нарочным было выслано свидетельство о смерти. Когда оно прибыло, Чарли Бэкстер стал мертвецом официально.
Захлопнув входную дверь, Вера и Пагги пожали друг другу руки.
— Мы победили! — торжественно провозгласила Вера.
Но Пагги выглядел серьезно.
— Мы только начинаем,— сказал он.— Вот нам и везет, как всем новичкам. А теперь начнутся трудности.
Глава IV
Первое препятствие
Как раз когда Чарли блаженно курил трубку, вытянув ноги в сторону печки «Идеал», к ним уже приближалась первая опасность. Он услышал звонок, а затем — довольно долго — приглушенные голоса. Наконец, парадная дверь опять закрылась, и в кухню вошел Пагги Уильяме с венком в руках.
Он бросил его на стол, бухнулся в кресло и вытер со лба пот.
— Привет,— сказал он.— Ты здесь? Тебя что, Вера с цепи спустила?
— Я сошел вниз несколько минут назад,— объяснил Чарли.— Между прочим, за дом плачу я и ни в чьих разрешениях не нуждаюсь.
— Да я не виню тебя, старина! Но пока все это кончится, у меня крыша поедет! Ты знаешь, кто это был? Священник. И он хотел видеть... тебя.
— М-меня? — заикаясь, проговорил Чарли.— Он разве не знает, что я умер?
— В том-то и дело, что знает. Он хотел преклонить
колени рядом с твоими останками и прочесть молитву по твоей душе.
Карие глаза Чарли подозрительно увлажнились.
— О, как он добр! Я... я искренне признателен. Вы его как следует отблагодарили?
— Нет, я занял твердую позицию. Сказал, что ты источаешь заразу. Остальное додумай сам,— Пагги вынул записную книжку и нацарапал: «дизенфектант».— Прости за бестактность, старина, но нам придется заботиться о том, чтобы тут никто не шнырял. Кроме того, это поможет объяснить поспешность похорон.
Чарли не слушал; казалось, ему нет дела до унизительных выдумок Пагги, и его не волнует рискованность их положения. Он взял венок и посмотрел на него глазами собаки, углядевшей лакомство в хозяйской сумке.
— Это мне? — спросил он.
— Да, от мэра города.
— Вот это да-а... Розы, в это время года! Кое-чего стоит. Люди так лестно думают обо мне.
— Да, пожалуй, ты здесь достиг успеха.
— Расскажи, что они говорят обо мне.
Он увлеченно слушал, пока Пагги услужливо насиловал свою память. Когда его воспоминания иссякли, Чарли кивнул и нахмурился.
— Нельзя судить о человеке, пока он не умрет, сказал он.— Хотел бы я, чтобы все это услышала моя семья. Но почему полковник сказал, что «малыш» был человеком порядочным и джентльменом? Я ведь выше, чем...
Он замолчал, так как дверь распахнулась и в кухню вошла Вера. Увидев мужа, она помрачнела.
— Ты дурак! — закричала она.— С чего это ты сюда спустился?
— Я совершенно окоченел на чердаке,— объяснил Чарли.
— Ну, для трупа это нормально,— напомнил ему Пагги.— «Ах, не чудесно ль после смерти цветущий облик сохранять?»
У Веры нервы были на пределе, и она опять стала браниться.
— Ты с ума сошел! А если кто-нибудь войдет?
— Я только хотел согреться, - взмолился Чарли.
— У тебя были грелка и плед
— Да там пар изо рта идет. Почему бы не принести туда печку?
— Будет пахнуть дымом. Люди удивятся, зачем мы топим в чулане. Ты что, не понимаешь? Все должно быть как обычно. Нам не нужно, чтобы начались разные догадки.
— Да понимаю я. Как только оттаю, пойду обратно. Но... когда я сидел там, совершенно один, в темноте и холоде, мне не давали покоя мысли о чае и поджаренном хлебце.
Глаза у него были, как у собаки, просящей подачку, но на Веру это не произвело ни малейшего впечатления. Она провела рукой по волнам своих белокурых волос и вновь накинулась на мужа.
— А кто тебе будет жарить хлеб? Ты же знаешь, прислуга ушла!
— Да, знаю. Но я так часто делал это для тебя. На худой конец, я могу и сам.
— Нет! — голос Веры стал пронзителен.— Ты сейчас же вернешься на чердак! Ты начинаешь мне надоедать. Мы взяли на себя все хлопоты, все расчеты, всю нервотрепку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Одновременно с другими о смерти Чарльза Бэкстера услышала и одна девочка-школьница, гостившая дома на рождественских каникулах. Это была здоровая спортивная юница шестнадцати лет, в той поре, когда лицо еще пухлое и щекастое, но уже обещает будущую привлекательность. В ней жили только два честолюбивых желания: хорошо сдать экзамены в Кембридж и участвовать в юношеском чемпионате по гольфу.
Как-то дождливым вечером она по просьбе матери отправилась в библиотеку и уронила книжку на дорогу. Чарли Бэкстер, проходивший мимо, поднял ее и вытер пятна грязи своим чистым носовым платком.
Такой галантный поступок заставил девушку разинуть рот от изумления. Он проводил ее до библиотеки и донес ее книгу, а она все не могла вымолвить ни слова. По пути он похвалил ее за гол, забитый ею на недавнем женском матче по хоккею на траве, а также высказал общие суждения об игре и, особенно, о ее прекрасной спортивной форме.
Девушка вернулась домой, преисполненная ощущением, что в каждой клеточке ее тела что-то изменилось химически. Ей впервые пришлось пережить такой всесокрушающий ураган Естества. До сих пор она была лишь мальчишкой, беспощадным на хоккейном поле ко всяким романтическим фифочкам.
В течение недели она лелеяла свою тайну, по ночам втирая в лицо кольдкрем «Понд» и предаваясь слезливо-чувствительным грезам. Она возвысила образ Чарли до рыцаря Короля Артура. И вот, после всего этого, целиком захваченная своей пробуждающейся страстью, она услышала о его смерти.
В этот момент она сидела в гостиной за вечерним чаем и, ничего не сказав и ничем не выдав своих чувств, продолжала жевать одну за другой сдобные пышки. Застенчивость дала ей силы скрыть эмоции. Никто не должен был знать о ее мертворожденной любви.
Но по мере того, как правда постепенно доходила до нее, она стала понимать, что не может вынести горечи утраты и разрывавшей ее сердце боли. Проглотив последнюю чашку чая, она бросилась в свою маленькую комнатку, расположенную под самой крышей дома.
Не замечая холода, она долго стояла у раскрытого окна, созерцая нагромождения крыш, пегих от пятен полурастаявшего снега. Заледеневшие холмы, свинцовое небо, уходящий свет дня — все навевало мысли о безнадежной и сумрачной жизни без любви.
Внезапное воспоминание об обрамленном темной бородой лице с влажными карими глазами, прекрасны-
ми белыми зубами, сверкающими при улыбке, заставило подкатиться к ее горлу комок, от которого она чуть не задохнулась. Она подумала, что ей ведь только шестнадцать, а значит, она на всю жизнь приговорена к одиночеству и тоске.
Бремя печали было слишком для нее тяжело. С тех пор, как она уехала учиться в школу-интернат, она оставила детскую привычку молиться при всех, хотя под одеялом часто просила помощи у Бога.
Но теперь она упала на колени и со слезами, струящимися по щекам, всю душу свою вложила в неистовую молитву о недостижимом.
«Боже, верни мне его! Сделай так, чтобы он был жив! Сделай так, чтобы он не был мертв!»
Сказано, что вера может двигать горами. Однако эта школьница — без особенной веры — явно достигла невозможного и совершила настоящее чудо.
В тот самый момент, когда она, рыдая, произносила свои мольбы, Чарли Бэкстер сидел на кухне в Джесмин-Коттедже и покуривал свою трубку.
Глава III
Новичкам везет
Когда он умер в первый раз, Чарли Бэкстер был искренне тронут свидетельствами своей популярности. Он страдал комплексом неполноценности — результат того, что в юности в его родном городке красивые девушки им пренебрегали. У своей семьи он также пребывал в немилости из-за того, что беспрестанно менял планы насчет собственного будущего.
Он по очереди собирался стать врачом, адвокатом и аукционистом. На самом деле, единственное, что его не устраивало в любой из престижных профессий —это необходимость сдавать экзамены перед присвоением квалификации.
Однако он обнаружил другие, помимо получения жалования, способы раздобывания денег, впрочем, как и их проматывания. Он стал ходить на бега, как лошадиные, так и собачьи. Кроме этого, он не особо гнушался и любыми иными методами, и, когда ему не хва-
тало шиллинга на курево, бывало, участвовал в детских газетных конкурсах.
Несмотря на пренебрежение и попреки, он сохранил истинную любовь к родному дому и всякий раз, когда средства его иссякали, возвращался назад. Его никогда не встречали с распростертыми объятиями, но он всегда оставался веселым, дружелюбным и, в общем, довольно славным парнем.
Была у Бэкстеров одна богатая родственница — тетя-вдова, которую Чарли старательно обхаживал. По ее смерти семья была потрясена, узнав, что единственный, кто получил наследство — это их паршивая овечка. Очень скоро он женился на Вере — хорошенькой блондинке, которая выступала в Варьете, демонстрируя себя, что называется, «в натуральном виде».
Она была благоразумным и чистым юным созданием, слишком хорошим для Чарли; но Бэкстеры, будучи снобами, не могли принять ее в семью, члены которой, в отличие от нее, носили на себе одежды даже в избытке. Дверь родного дома еще раз захлопнулась перед Чарли. Он уехал из городка и теперь уже не вернулся.
Пока были деньги, молодые Бэкстеры жили в свое удовольствие. Они отправились на Ривьеру и сумели создать у тамошней публики соответствующее месту впечатление о себе. Вера была прирожденной актрисой и великолепно лицедействовала, правда, пока совсем не теряла ощущение реальности. Мир был ее Сценой, где она исполняла роль Звезды. В окружении декораций из моря, пальм и позолоченных плетеных кресел она превращалась в авантюристку в духе Оппенхайма *, носившую пушистые меха и многочисленные ожерелья из дешевого жемчуга.
Однако под толщей нарядов и украшений в ней все еще была жива маленькая, честная и бережливая душа, чахнувшая тем больше, чем большим ей приходилось жертвовать ради своей хозяйки. Часто ей хотелось отвоевать право распоряжаться семейным кошельком, и тогда уж она позаботилась бы и об экономии, и о безопасности.
* Оппенхайм Э. Ф. (1866—1946) — английский писатель, автор приключенческих романов.
Они познакомились с разными странными и забавными людьми — и среди них с Пагги Уильямсом. Это он, когда на горизонте забрезжило истощение наследства, предложил страховую аферу. Тогда он уже жил за их счет и продал свою идею в обмен на согласие, что его интересы будут учтены.
По его совету они переехали в небольшой провинциальный городок, где жизнь была дешевой, сняли у некого майора Блейка коттедж с обстановкой, привели свой бюджет в соответствие со скромными доходами и стали изображать людей праздных, с утонченными вкусами и привычками, желающих себе лишь покоя.
Пагги Уильяме велел Чарли не делать ни шага в сторону страхового агента, а, наоборот, дать ему прийти самому.
«Будь общителен»,— был его совет.
Как он и предсказывал, мистер Эйкорн, местный агент крупной страховой компании, не подкачал, услышав от Чарли во время партии в гольф, что тот не застрахован. Вскоре Чарли подписал соглашение, по которому должен был ежегодно выплачивать по восемьдесят фунтов, а его вдова, в случае его смерти, могла бы получить сумму в пять тысяч фунтов.
Он выплатил два взноса, а затем — умер.
Тут им повезло, как везет всем новичкам, ибо для вождения за нос не найти было доктора лучше Дьюберри. Он получил в наследство небольшое состояние и теперь пользовал не более одной — двух старушенций, которые прицепились к нему, так как он обладал очаровательной манерой общения с больными.
Вера сделала все, чтобы его охмурить. Она вызывала его якобы по поводу нервного истощения — или чего-либо, дающего столь же богатые возможности для сценической игры — и он приходил, только для того, чтобы пощупать ее пульс и выразить восхищение ее прелестным кремовым пеньюаром из страусовых перьев.
Таким образом, выглядело вполне естественно, что после выздоровления Вера стала клясться, будто он единственный доктор, которому она может доверять.
С нетерпением они ожидали серьезной эпидемии гриппа, при которой обычно доктора сбиваются с ног, а сиделку не раздобудешь ни за какие деньги. Главная опасность была в том, что доктор Дьюберри мог уехать из Англии, потому что это время года он всегда проводил на Ривьере.
И вот, когда он уже собрался в дорогу, Вера позвонила ему со слезной мольбой. Она была в отчаянии: у Чарли грипп, единственный же, кто мог бы вылечить ее мужа— это Дьюберри.
И доктор, против своей воли, остался, склоненный к этому скрытой силой Вериного характера. Каждый день он посещал Джесмин-Коттедж, где не столько занимался больным, сколько общался с Верой. Он уже в течение многих лет не открывал ни одного медицинского журнала, но вполне мог судить о болезни по симптомам, описываемым Чарли, и очевидным показаниям термометра.
Он не замечал, что всякий раз, когда Чарли держал градусник во рту, Вера умудрялась на минуту отвлечь его внимание от постели. У Чарли оставались обрывки знаний, которых он нахватал, будучи студентом-медиком, например, он умел быстро замечать показания ртутного столбика — дело нелегкое для искушенного глаза. Он также заранее проводил эксперименты, чтобы узнать, сколько времени ему надо продержать термометр в горячей печеной картошке, спрятанной под подушкой, чтобы получить желаемый результат.
Как наводить тень на плетень, он знал, температура у него все росла и росла, вскоре достигнув пика, что заставило доктора Дьюберри напустить на себя серьезную мину. Он намекнул, что не вредно будет спросить мнения другого врача и нанять больничную сиделку. Но Вера, всхлипывая, сообщила, что доверяет ему безоговорочно и не сможет поручить своего супруга чужому человеку.
Доктор Дьюберри уступил, в том числе и потому, что тогда найти еще одного врача и сиделку было очень трудно. В конце концов, случай это был обычный, без осложнений, и Чарли получал стандартное лечение.
Тем временем, заговорщики напряженно ждали обещанного синоптиками снега. В то самое мгновение, когда упали первые хлопья, температура Чарли ракетой взметнулась ввысь, а затем катастрофически спикировала вниз, сердце же его при этом билось слабо и часто после приема порядочной дозы табачного пепла с чаем.
Доктор Дьюберри почувствовал, что его тяжкий долг — предупредить бедную маленькую женщину об опасности. Он сообщил ей, что, если не удастся поддержать силы Чарли, он может угаснуть. — Он не принимает боя,— посетовал он.— Получится, что он сам позволит болезни убить себя. Вера упала на плечо доктора Дьюберри и разрыдалась.
— О, доктор! — плакала она.— В этом весь Чарли. Я знаю в нем и самое лучшее, и худшее. И за все люблю его... Но он никогда не был способен сделать усилие!
В ту ночь снег был обильйый. Утром доктор Дьюберри, живший далеко за городом, увидел, что за окном белым-бело. Когда он одевался, его позвали к телефону, и он услышал голос Пагги Уильямса, задыхавшегося от переполнявших его чувств и сообщившего, что ночью бедный Бэкстер скончался. Учитывая ужасную погоду, они за доктором не посылали, так как все равно ничего уже нельзя было сделать.
Доктор Дьюберри поблагодарил их за то, что они были так любезны не вытаскивать его из теплой постели, дабы лишь услышать от него уже им известное. Он также изъявил героическую готовность приехать немедленно.
Но Уильяме не захотел принять эту жертву. Дороги ужасны, и миссис Бэкстер слышать об этом не хочет.
— Она говорит, что вы будете следующим, кого свалит грипп, и она себе никогда не простит, если с вами что случится. Если не трудно, пришлите нам свидетельство— это будет самое лучшее.
Доктор Дьюберри заколебался... А на другом конце провода три заговорщика затаили дыхание. Если он решит прийти или попросит другого доктора, им придется изображать чудесное оживление трупа и увидеть крах всех своих тщательно выстроенных планов.
К счастью для них, Дьюберри был человеком одновременно нервным и податливым. Здравый смысл убедил его в том, что случай это был простой, протекавший вполне типично, и коллапс был практически неизбежен.
Вместо того, чтобы невесть сколько тащиться по проселочной дороге в Старминстер с риском увязнуть в сугробах, он мог по шоссе доехать до ближайшего большого города и первым же экспрессом укатить в Лон-
дон. Правда, тем же путем он мог бы достигнуть и Старминстера, но его уже манил и звал Лазурный Берег.
Он опять взглянул на арктический пейзаж за окном, на медленно падающие снежные хлопья, подобные темным цветам на фоне неба, и решил, что рисковать своей драгоценной жизнью не имеет права перед женой и детьми.
Таким образом, доктор отправился в теплые края, а в Джесмин-Коттедж со специальным нарочным было выслано свидетельство о смерти. Когда оно прибыло, Чарли Бэкстер стал мертвецом официально.
Захлопнув входную дверь, Вера и Пагги пожали друг другу руки.
— Мы победили! — торжественно провозгласила Вера.
Но Пагги выглядел серьезно.
— Мы только начинаем,— сказал он.— Вот нам и везет, как всем новичкам. А теперь начнутся трудности.
Глава IV
Первое препятствие
Как раз когда Чарли блаженно курил трубку, вытянув ноги в сторону печки «Идеал», к ним уже приближалась первая опасность. Он услышал звонок, а затем — довольно долго — приглушенные голоса. Наконец, парадная дверь опять закрылась, и в кухню вошел Пагги Уильяме с венком в руках.
Он бросил его на стол, бухнулся в кресло и вытер со лба пот.
— Привет,— сказал он.— Ты здесь? Тебя что, Вера с цепи спустила?
— Я сошел вниз несколько минут назад,— объяснил Чарли.— Между прочим, за дом плачу я и ни в чьих разрешениях не нуждаюсь.
— Да я не виню тебя, старина! Но пока все это кончится, у меня крыша поедет! Ты знаешь, кто это был? Священник. И он хотел видеть... тебя.
— М-меня? — заикаясь, проговорил Чарли.— Он разве не знает, что я умер?
— В том-то и дело, что знает. Он хотел преклонить
колени рядом с твоими останками и прочесть молитву по твоей душе.
Карие глаза Чарли подозрительно увлажнились.
— О, как он добр! Я... я искренне признателен. Вы его как следует отблагодарили?
— Нет, я занял твердую позицию. Сказал, что ты источаешь заразу. Остальное додумай сам,— Пагги вынул записную книжку и нацарапал: «дизенфектант».— Прости за бестактность, старина, но нам придется заботиться о том, чтобы тут никто не шнырял. Кроме того, это поможет объяснить поспешность похорон.
Чарли не слушал; казалось, ему нет дела до унизительных выдумок Пагги, и его не волнует рискованность их положения. Он взял венок и посмотрел на него глазами собаки, углядевшей лакомство в хозяйской сумке.
— Это мне? — спросил он.
— Да, от мэра города.
— Вот это да-а... Розы, в это время года! Кое-чего стоит. Люди так лестно думают обо мне.
— Да, пожалуй, ты здесь достиг успеха.
— Расскажи, что они говорят обо мне.
Он увлеченно слушал, пока Пагги услужливо насиловал свою память. Когда его воспоминания иссякли, Чарли кивнул и нахмурился.
— Нельзя судить о человеке, пока он не умрет, сказал он.— Хотел бы я, чтобы все это услышала моя семья. Но почему полковник сказал, что «малыш» был человеком порядочным и джентльменом? Я ведь выше, чем...
Он замолчал, так как дверь распахнулась и в кухню вошла Вера. Увидев мужа, она помрачнела.
— Ты дурак! — закричала она.— С чего это ты сюда спустился?
— Я совершенно окоченел на чердаке,— объяснил Чарли.
— Ну, для трупа это нормально,— напомнил ему Пагги.— «Ах, не чудесно ль после смерти цветущий облик сохранять?»
У Веры нервы были на пределе, и она опять стала браниться.
— Ты с ума сошел! А если кто-нибудь войдет?
— Я только хотел согреться, - взмолился Чарли.
— У тебя были грелка и плед
— Да там пар изо рта идет. Почему бы не принести туда печку?
— Будет пахнуть дымом. Люди удивятся, зачем мы топим в чулане. Ты что, не понимаешь? Все должно быть как обычно. Нам не нужно, чтобы начались разные догадки.
— Да понимаю я. Как только оттаю, пойду обратно. Но... когда я сидел там, совершенно один, в темноте и холоде, мне не давали покоя мысли о чае и поджаренном хлебце.
Глаза у него были, как у собаки, просящей подачку, но на Веру это не произвело ни малейшего впечатления. Она провела рукой по волнам своих белокурых волос и вновь накинулась на мужа.
— А кто тебе будет жарить хлеб? Ты же знаешь, прислуга ушла!
— Да, знаю. Но я так часто делал это для тебя. На худой конец, я могу и сам.
— Нет! — голос Веры стал пронзителен.— Ты сейчас же вернешься на чердак! Ты начинаешь мне надоедать. Мы взяли на себя все хлопоты, все расчеты, всю нервотрепку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22