– У меня там жена, дочь… выпьем за нашу Родину!
И снова в его голосе Казаков уловил фальшивые нотки. И еще он заметил, что тот хотя и пьет как лошадь, а не заметно, чтобы сильно опьянел: светлые глаза чистые, движения расчетливые, может быть, лишь несколько замедленная реакция. Вадим Федорович решил больше не пить, а когда Игорь Иванович лез чокаться, пригубливал рюмку и снова ставил на стол. Это не понравилось хозяину. Он разлил водку по рюмкам и недовольно заметил:
– Не по-русски, Вадик, пьешь: надо пить до дна. Может, позвонить девочкам? – сменил тему Найденов. – Я тут кое с кем познакомился. Да ты не бойся, у меня тут тихо.
– Я не боюсь, но твои девочки меня совсем не интересуют.
– Тут все делается просто, – рассмеялся Найденов. – Снял трубку, позвонил – и через полчаса красотки здесь!
– Хорошо ты устроился! – сказал Вадим Федорович. – А как же дочь Жанна, жена?
– Они далеко…
В прихожей раздался мелодичный звонок.
– Мои коллеги пожаловали, – поднялся со стула Найденов.
Вернулся он… с Куртом Ваннефельдом, и вид у хозяина был обескураженный. Только сейчас Вадим Федорович вспомнил, что совсем забыл про встречу с журналистом в гостинице, он взглянул на часы: без пятнадцати десять!
– Встретил знакомого, сто лет не виделись, – еще не сообразив, каким образом очутился здесь Курт, стал объяснять Казаков.
– Внизу ждет такси, – сказал Курт. – Ты забыл: мы приглашены к вашему консулу.
– Консулу? – удивился Вадим Федорович.
Он ничего не понимал: какой еще консул? Никто его никуда не приглашал… Он хотел сказать об этом Ваннефельду, но, встретив его красноречивый взгляд, промолчал. Происходило что-то непонятное: Курт в квартире Найденова… С какой стати? Как он сюда попал?..
Он хотел спросить об этом у приятеля, но тот подмигнул ему и кивнул на дверь: мол, надо поскорее отсюда сматываться!
Игорь Иванович подошел с двумя рюмками.
– На посошок, Вадим, – предложил он. Он с трудом выжал из себя кривую улыбку.
Рюмку перехватил Курт и молча выплеснул содержимое на пол.
– За это ведь можно и по морде… – зло округлил глаза Найденов и поставил свою рюмку на тумбочку.
Но Курт уже отворил дверь и почти силком вытолкнул Вадима Федоровича из квартиры.
В парадной они столкнулись с двумя девушками с ярко накрашенными губами и подведенными голубым глазами. Обе белокурые, высокие, у одной роскошный бюст и чувственные губы. В машине Курт сказал:
– Твой знакомый – плохой человек. Я знаю его, он из радиостанции, которая ушатами льет помои на вашу страну. А до этого он был в Штатах, наверняка связан с ЦРУ.
– Как ты нашел меня? – спросил Казаков.
– Я увидел, как ты садился с ним в такси… Ну а адрес узнать, сам понимаешь, это уже дело техники.
– Спасибо, Курт, – помолчав, сказал Вадим Федорович.
Только сейчас он понял, от какой страшной опасности избавил его западногерманский журналист. Как ловко Найденов прикинулся своим, советским, с международной выставки! Прямо-таки соловьем заливался, вспоминал про жену, дочь, Андреевку… Но ведь и тогда, за столом, у Вадима Федоровича мелькнула мысль, что в его поведении было что-то настораживающее…
– Зачем ты водку выплеснул? – поинтересовался он.
– Не исключено, что твой соотечественник что-то подсыпал тебе в рюмку… Иначе зачем ему было выходить на кухню, если бутылка стояла на столе?
– Консул – это тоже липа? – улыбнулся Вадим Федорович, хотя внутри ощущал сосущую пустоту.
– Липа! – рассмеялся Курт. – У вас есть еще хорошее выражение – развесистая клюква!
– Яблоко от яблони далеко не падает… – задумчиво проговорил Казаков.
– Русская поговорка?
– Причем бьет не в бровь, а в глаз!
– У вас на все случаи жизни есть поговорки и пословицы, – сказал Курт.
* * *
Бруно фон Бохов был точен: ровно в семнадцать раздался в номере телефонный звонок. Вадим Федорович схватил трубку. Курт Ваннефельд тоже приблизил ухо к аппарату. В руках блокнот и шариковая ручка.
– Кажется, я нашел нужного вам человека, – поздоровавшись, сообщил Бруно. – Не знаю, видел ли он вашего отца, но его фамилия ему известна.
– Огромное вам спасибо, – обрадованно ответил Казаков.
– Немедленно спускайтесь вниз, я жду вас в сером «фольксвагене».
Курт быстро написал в блокноте: «Спроси, куда надо ехать».
Вадим Федорович спросил, но Бруно коротко повторил:
– Я вас жду.
Курт Ваннефельд не поехал с вечерним в Берлин. Узнав про сегодняшнюю встречу с Бруно, он решил остаться и уехать из Мюнхена вместе с Казаковым.
– Мне все это не нравится, – заявил он, пряча блокнот в карман желтой кожаной куртки. Светлые с рыжинкой волосы на затылке стояли торчком, серые глаза смотрели на Вадима Федоровича с тревогой, – Я знаю этих ребят из бывших нацистов, они способны на все. Думаю, что они не забыли твои статьи о Леониде Супроновиче. Я имею в виду русских эмигрантов.
Курт сам перевел статью Казакова и опубликовал в своей газете, перепечатали материал и другие западногерманские газеты.
Он подошел к окну и, укрывшись за тяжелой портьерой, взглянул на площадь перед гостиницей.
– Он один в машине? – спросил Казаков.
– Черт, отсюда номера не видно! – с досадой заметил Ваннефельд. Он круто повернулся к приятелю: – Вот что, Вадим, постарайся немного задержать его… Споткнись, что ли, или якобы ногу подверни. Я на нашей журналистской машине поеду следом. Не думаю, чтобы они решились на что-то серьезное, но как это у вас? Береженого бог бережет!
Вадим Федорович кивнул и направился к двери.
– Лучше я первый, – сказал Курт. – Если они захотят задержать тебя, скажи, что мне и вашему консулу известно про эту встречу.
– Зачем я им? – пожал плечами Казаков.
– Советский журналист попросил у правительства ФРГ политического убежища… – с пафосом произнес Курт. – Звучит ведь, верно?
– Как я понял из разговора с ним, Бруно Бохову совсем ни к чему, чтобы его имя попало на первые полосы ваших газет, – сказал Вадим Федорович.
– Ты ему об этом на всякий случай напомни, – подсказал Курт.
– Мне кажется, ты все преувеличиваешь, – заметил Казаков.
– Эти люди на все способны, – повторил Курт и, хлопнув его по плечу, быстро вышел из номера.
Немного погодя Вадим Федорович закрыл на ключ с большим деревянным набалдашником на цепочке номер, спустился вниз – Курта нигде не было видно, – отдал ключ портье и выскользнул через вертящуюся стеклянную дверь на залитую солнцем площадь. У парадной стоял темно-синий «мерседес». Шофер равнодушно взглянул на Вадима и отвернулся, челюсти его мерно двигались, жуя резинку. Казаков осматривался, выискивая глазами серый «фольксваген». Серебристый жук стоял у выезда на улицу. В сверкающем поднятом окне отпечатался строгий профиль Бруно фон Бохова.
Вадим Федорович, памятуя совет Курта, хотел было сделать вид, что поскользнулся, но, встретившись с холодным внимательным взглядом бывшего абверовца, вдруг растерялся и упустил подходящий момент. Бруно перегнулся со своего сиденья и распахнул перед Казаковым дверцу.
– Вы долго копались, – недовольно заметил он, бросив взгляд на площадь, уставленную машинами.
– Неужели все так… секретно? – задал наивный вопрос Вадим Федорович.
– Кому хочется ворошить давнее прошлое? – недобро усмехнулся Бруно. – Разве только вам, журналистам, нравится это дело.
– Вам бы тоже, наверное, на моем месте захотелось все узнать о своем отце? – сказал Казаков.
Бруно как-то странно искоса взглянул на него.
– У меня нет отца, – уронил он.
Казаков и представления не имел, что Карнаков-Шмелев – родной отец Бруно и Гельмута. Он даже предположить не мог, что Игорь Найденов в самом близком родстве с Боховым. Гельмут ничего ему про это не рассказал.
«Фольксваген» скоро выбрался из городской толчеи на пригородное шоссе. Вадим Федорович украдкой бросал взгляды на заднее окно, но среди следующих за ними машин «БМВ» Курта Ваннефельда не увидел, хотя и минуты не сомневался, что приятель где-то близко. Бруно не очень гнал машину, и, наверное, Курт просто держится на приличном расстоянии.
– Вы понимаете, что я делаю это не ради вас, – сухо заговорил Бруно. Вообще, в нем мало что осталось от приветливого и радушного хозяина виллы. – Меня попросил помочь вам Гельмут.
– Куда мы едем? – спросил Казаков.
– Тут близко загородный ресторанчик с отелем, там вы встретитесь с нужным вам человеком, – ответил Бруно. – Я не уверен, что он многое вам сообщит, скорее всего, то, что вам уже известно… Разумеется, он не назовет свою фамилию и никаких документов от него вы не получите.
– Но скажет он хотя бы правду?
– В этом вы можете быть абсолютно уверены, – сказал Бруно. Повернул голову к Вадиму Федоровичу, внимательно посмотрел на него сквозь зеленоватые защитные очки: – А вы не очень-то похожи на своего отца – полковника Кузнецова.
– Я больше похож на мать, – ответил Вадим Федорович.
Скоро Бруно свернул на узкую дорогу, обрамленную подстриженным кустарником. Свою юркую машину поставил на чистенькой стоянке. Небольшой трехэтажный отель с рестораном внизу примыкал к фруктовому саду, за ним угадывалось небольшое озеро, скрытое молочным туманом. Других построек поблизости было не видно. Отель стоял на холме, и отсюда хорошо просматривалось широкое шоссе с белой разделительной полосой. Большой красочный щит с улыбающимся поваром в высоком белом колпаке и с овальным блюдом на вытянутой руке приглашал проезжающих заглянуть в ресторан, где всегда можно вкусно закусить и выпить. Вадим Федорович на всем обозримом пространстве «БМВ» Курта не заметил. Или приятель чертовски осторожен, или упустил их, хотя вряд ли это могло случиться: Бруно ни разу не превысил дозволенную скорость, не пытался от кого бы то ни было оторваться.
Они поднялись по каменной лестнице на третий этаж. Портье за дубовым барьером проводил их почтительным взглядом, – по-видимому, он знал Бохова. В полутемном коридоре с белыми дверями по обе стороны ни души. Шаги идущего впереди Бруно скрадывала красная ковровая дорожка. У двери с номером «двадцать восемь» Бохов остановился, взглянул на часы и три раза негромко постучал.
– Вам лучше разговаривать без свидетелей, – заявил он и отступил от двери.
Еще тогда, когда они оказались в пустынном коридоре, в сердце Вадима Федоровича стала закрадываться тревога: во-первых, он не был уверен, что Ваннефельд, случись что, выручит его, во-вторых, ни в холле, ни на этажах им не встретился ни один человек, не считая молчаливого портье. Когда они поднимались по лестнице, Казаков заметил, что тот как-то поспешно поднял трубку белого телефона. И потом, эта гнетущая тишина… Неужели, кроме них и человека в номере, больше никого нет в отеле?..
Дверь без скрипа отворилась, и на пороге выросла высокая фигура… Игоря Найденова.
– Рад тебя, земляк, снова видеть, – улыбаясь, сказал он и отступил в сторону, приглашая войти.
Казаков резко обернулся, но в коридоре Бруно не было. Только что стоял рядом и исчез, будто сквозь пол провалился. Закричать или повернуться и бежать было стыдно и нелепо, да, наверное, это ничего бы и не дало.
– Этот долдолоб Ваннефельд так неожиданно вчера умыкнул тебя, – между тем добродушно говорил Найденов, закрывая на ключ дверь, – а нам нужно еще многое сказать друг другу… Все-таки мы оба родом из одного поселка, который, как рассказывали, твой дед основал.
Стены номера были отделаны панелями под красное дерево, в углу тумба с телевизором, две широкие кровати рядом, разделенные тумбочкой, вделанный в стену платяной шкаф, низкий бар с подсветкой и холодильник. На полированном журнальном столике – бутылка виски, банки с пивом, закуска, предусмотрительно пододвинутые два кресла.
– Прямо какой-то детектив, – оглядывая комнату, спокойно заметил Вадим Федорович… – Не хватает только красотки-соблазнительницы и парочки гангстеров в шкафу.
– Грета привезла красотку, да твой дружок все испортил, – осклабился Найденов.
– Ты имеешь в виду Ваннефельда? Так он знает, с кем я должен был встретиться и куда поехать, – на всякий случай сказал Казаков. – И наш генеральный консул в курсе. Можешь сообщить об этом своему шефу. Кстати, куда он смылся? Тут выпивки на троих хватит.
– Виски, пива? – тут же подхватил Найденов.
– Я не буду пить, Игорь, или как там тебя, – сказал Вадим Федорович. – Ничего из вашей затеи не выйдет. Так что сразу давай к делу. Зачем я вам понадобился? Надеюсь, уговаривать меня остаться в прекрасном «свободном» мире ты не будешь? Да и какой прок тут от меня? У вас своих безработных журналистов хватает… В твою вшивую радиоконтору я и под расстрелом бы не пошел, там подонков тоже полно.
– Ну зачем же так? – добродушно заметил Игорь Иванович, наливая себе в хрустальный широкий стакан немного виски. – Кто не разделяет твои убеждения, значит, подонок?
– А кто ты? – угрюмо посмотрел ему в глаза Казаков. – На твои убеждения мне наплевать, пожалуй, их у тебя вообще нет, но вот так сыграть на человеческих чувствах, как это ты сделал, может только подонок! Как ты заливал про родину, жену, дочь!..
– А если бы я тебе сказал, что я перебежчик и работаю на радиостанции «Свободная Европа», ты стал бы со мной разговаривать?
– Мне и сейчас противно с тобой говорить, – ответил Казаков. – Короче, что вам нужно? И учти – насчет консула и Курта я не придумал. Так что бояться мне нечего, да и вы не такие идиоты, чтобы пойти на громкий скандал. Курт ведь ни перед чем не остановится, чтобы вывести вас на чистую воду.
– Не пугай, Вадик, – усмехнулся Найденов. – Мы у себя дома. Если уж кому следует мандражировать, так это тебе. Только не столь уж ты значительная личность, чтобы из-за тебя копья ломать! Кто ты? Один из тысяч и тысяч. И журналист ты, по сравнению с нашими, хреновый. Пишешь, что тебе говорят, а наши ребята из-под земли могут добыть сенсацию. А ты – мелочь. Какая ты сенсация?
– Хорошо говоришь, – усмехнулся Вадим. Его совсем не задели эти примитивные оскорбления.
Найденов отхлебнул виски. Нынче он пьет маленькими глотками, по-европейски. На нем отлично сшитый, стального цвета с блеском костюм, синяя рубашка без галстука, на пальце золотой перстень. Темно-русые волосы, на губах играет легкая добродушная улыбка, а в светлых глазах – ледок. И руки выдают его: пальцы нервно сжимают толстый хрустальный стакан.
Казаков недоумевал: за каким чертом он все-таки им понадобился? Может, Курт и прав: тогда на квартире Найденова и могли с ним, нетрезвым, сотворить какую-нибудь провокацию, но сейчас, когда он в курсе, кто они такие, чего им от него нужно? А что-то нужно, раз привезли сюда и закрыли в номере… И почему вежливый, обходительный Бруно препоручил его, Вадима, Найденову?
– Убей бог, не понимаю, что вам от меня нужно, – вырвалось у Казакова.
– Давай лучше поговорим о литературе, – сказал Игорь Иванович. – Ты задумал написать книгу о своем папаше-чекисте? – Он криво улыбнулся: – Плохой он был контрразведчик! Мой отец у него под носом в Андреевке целую агентурную сеть создал перед войной, а твой папаша прошляпил.
Это была неправда: когда Карнаков-Шмелев стал проявлять активность, Ивана Васильевича Кузнецова в Андреевке уже не было, он находился в Испании.
– И тут, в Германии, он погорел, – продолжал Найденов. – Его обложили, как волка в берлоге. Что ему оставалось делать? Вот и взорвал ящик толу.
«Ага, вот где тут собака зарыта! – дошло наконец до Вадима Федоровича. – Им почему-то стал поперек горла мой отец! Вернее – книжка о нем».
– Я располагаю другими сведениями, – заметил он. – Кузнецов – настоящий патриот и герой.
– В таком случае мой отец тоже не лыком шит! – рассмеялся Найденов. – И патриот, и герой, и удачливый разведчик. Твоего-то папашу разорвало на куски тут, в Германии, а Карнакова так и не удалось чекистам сцапать!
– Кто же тебе мешает о нем книжку написать? – усмехнулся Вадим Федорович. – Или у него тоже руки в крови советских людей, как у покойного Леонида Супроновича?
– Ладно, хватит темнить, – сказал Игорь Иванович. – Пиши чего хочешь и про кого хочешь… Можешь в свою книжонку моего отца вставить и даже меня… Ты ведь уже один раз описал мой светлый образ в годы оккупации? Вывел таким гнусным пащенком, помогающим своему папаше-карателю… Правда, имя другое придумал.
Вадим Федорович только подивился про себя: не думал он, что Игорь Найденов узнает себя в образе сынка жестокого карателя. Ему и в голову не приходило, что он вообще когда-нибудь книгу прочтет!
– Не вздумай, Казаков, упомянуть в своей книжке Бруно фон Бохова, – продолжал Найденов. – И больше не вынюхивай ничего ни здесь, ни в Берлине.
– А что, чует кошка, чье мясо съела? – сказал Казаков.
– Бруно фон Бохову наплевать, что ты напишешь, – помолчав, заметил Игорь Иванович. – Просто он не любит, когда его благородное имя треплют в печати. Вот такая у него слабость:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
И снова в его голосе Казаков уловил фальшивые нотки. И еще он заметил, что тот хотя и пьет как лошадь, а не заметно, чтобы сильно опьянел: светлые глаза чистые, движения расчетливые, может быть, лишь несколько замедленная реакция. Вадим Федорович решил больше не пить, а когда Игорь Иванович лез чокаться, пригубливал рюмку и снова ставил на стол. Это не понравилось хозяину. Он разлил водку по рюмкам и недовольно заметил:
– Не по-русски, Вадик, пьешь: надо пить до дна. Может, позвонить девочкам? – сменил тему Найденов. – Я тут кое с кем познакомился. Да ты не бойся, у меня тут тихо.
– Я не боюсь, но твои девочки меня совсем не интересуют.
– Тут все делается просто, – рассмеялся Найденов. – Снял трубку, позвонил – и через полчаса красотки здесь!
– Хорошо ты устроился! – сказал Вадим Федорович. – А как же дочь Жанна, жена?
– Они далеко…
В прихожей раздался мелодичный звонок.
– Мои коллеги пожаловали, – поднялся со стула Найденов.
Вернулся он… с Куртом Ваннефельдом, и вид у хозяина был обескураженный. Только сейчас Вадим Федорович вспомнил, что совсем забыл про встречу с журналистом в гостинице, он взглянул на часы: без пятнадцати десять!
– Встретил знакомого, сто лет не виделись, – еще не сообразив, каким образом очутился здесь Курт, стал объяснять Казаков.
– Внизу ждет такси, – сказал Курт. – Ты забыл: мы приглашены к вашему консулу.
– Консулу? – удивился Вадим Федорович.
Он ничего не понимал: какой еще консул? Никто его никуда не приглашал… Он хотел сказать об этом Ваннефельду, но, встретив его красноречивый взгляд, промолчал. Происходило что-то непонятное: Курт в квартире Найденова… С какой стати? Как он сюда попал?..
Он хотел спросить об этом у приятеля, но тот подмигнул ему и кивнул на дверь: мол, надо поскорее отсюда сматываться!
Игорь Иванович подошел с двумя рюмками.
– На посошок, Вадим, – предложил он. Он с трудом выжал из себя кривую улыбку.
Рюмку перехватил Курт и молча выплеснул содержимое на пол.
– За это ведь можно и по морде… – зло округлил глаза Найденов и поставил свою рюмку на тумбочку.
Но Курт уже отворил дверь и почти силком вытолкнул Вадима Федоровича из квартиры.
В парадной они столкнулись с двумя девушками с ярко накрашенными губами и подведенными голубым глазами. Обе белокурые, высокие, у одной роскошный бюст и чувственные губы. В машине Курт сказал:
– Твой знакомый – плохой человек. Я знаю его, он из радиостанции, которая ушатами льет помои на вашу страну. А до этого он был в Штатах, наверняка связан с ЦРУ.
– Как ты нашел меня? – спросил Казаков.
– Я увидел, как ты садился с ним в такси… Ну а адрес узнать, сам понимаешь, это уже дело техники.
– Спасибо, Курт, – помолчав, сказал Вадим Федорович.
Только сейчас он понял, от какой страшной опасности избавил его западногерманский журналист. Как ловко Найденов прикинулся своим, советским, с международной выставки! Прямо-таки соловьем заливался, вспоминал про жену, дочь, Андреевку… Но ведь и тогда, за столом, у Вадима Федоровича мелькнула мысль, что в его поведении было что-то настораживающее…
– Зачем ты водку выплеснул? – поинтересовался он.
– Не исключено, что твой соотечественник что-то подсыпал тебе в рюмку… Иначе зачем ему было выходить на кухню, если бутылка стояла на столе?
– Консул – это тоже липа? – улыбнулся Вадим Федорович, хотя внутри ощущал сосущую пустоту.
– Липа! – рассмеялся Курт. – У вас есть еще хорошее выражение – развесистая клюква!
– Яблоко от яблони далеко не падает… – задумчиво проговорил Казаков.
– Русская поговорка?
– Причем бьет не в бровь, а в глаз!
– У вас на все случаи жизни есть поговорки и пословицы, – сказал Курт.
* * *
Бруно фон Бохов был точен: ровно в семнадцать раздался в номере телефонный звонок. Вадим Федорович схватил трубку. Курт Ваннефельд тоже приблизил ухо к аппарату. В руках блокнот и шариковая ручка.
– Кажется, я нашел нужного вам человека, – поздоровавшись, сообщил Бруно. – Не знаю, видел ли он вашего отца, но его фамилия ему известна.
– Огромное вам спасибо, – обрадованно ответил Казаков.
– Немедленно спускайтесь вниз, я жду вас в сером «фольксвагене».
Курт быстро написал в блокноте: «Спроси, куда надо ехать».
Вадим Федорович спросил, но Бруно коротко повторил:
– Я вас жду.
Курт Ваннефельд не поехал с вечерним в Берлин. Узнав про сегодняшнюю встречу с Бруно, он решил остаться и уехать из Мюнхена вместе с Казаковым.
– Мне все это не нравится, – заявил он, пряча блокнот в карман желтой кожаной куртки. Светлые с рыжинкой волосы на затылке стояли торчком, серые глаза смотрели на Вадима Федоровича с тревогой, – Я знаю этих ребят из бывших нацистов, они способны на все. Думаю, что они не забыли твои статьи о Леониде Супроновиче. Я имею в виду русских эмигрантов.
Курт сам перевел статью Казакова и опубликовал в своей газете, перепечатали материал и другие западногерманские газеты.
Он подошел к окну и, укрывшись за тяжелой портьерой, взглянул на площадь перед гостиницей.
– Он один в машине? – спросил Казаков.
– Черт, отсюда номера не видно! – с досадой заметил Ваннефельд. Он круто повернулся к приятелю: – Вот что, Вадим, постарайся немного задержать его… Споткнись, что ли, или якобы ногу подверни. Я на нашей журналистской машине поеду следом. Не думаю, чтобы они решились на что-то серьезное, но как это у вас? Береженого бог бережет!
Вадим Федорович кивнул и направился к двери.
– Лучше я первый, – сказал Курт. – Если они захотят задержать тебя, скажи, что мне и вашему консулу известно про эту встречу.
– Зачем я им? – пожал плечами Казаков.
– Советский журналист попросил у правительства ФРГ политического убежища… – с пафосом произнес Курт. – Звучит ведь, верно?
– Как я понял из разговора с ним, Бруно Бохову совсем ни к чему, чтобы его имя попало на первые полосы ваших газет, – сказал Вадим Федорович.
– Ты ему об этом на всякий случай напомни, – подсказал Курт.
– Мне кажется, ты все преувеличиваешь, – заметил Казаков.
– Эти люди на все способны, – повторил Курт и, хлопнув его по плечу, быстро вышел из номера.
Немного погодя Вадим Федорович закрыл на ключ с большим деревянным набалдашником на цепочке номер, спустился вниз – Курта нигде не было видно, – отдал ключ портье и выскользнул через вертящуюся стеклянную дверь на залитую солнцем площадь. У парадной стоял темно-синий «мерседес». Шофер равнодушно взглянул на Вадима и отвернулся, челюсти его мерно двигались, жуя резинку. Казаков осматривался, выискивая глазами серый «фольксваген». Серебристый жук стоял у выезда на улицу. В сверкающем поднятом окне отпечатался строгий профиль Бруно фон Бохова.
Вадим Федорович, памятуя совет Курта, хотел было сделать вид, что поскользнулся, но, встретившись с холодным внимательным взглядом бывшего абверовца, вдруг растерялся и упустил подходящий момент. Бруно перегнулся со своего сиденья и распахнул перед Казаковым дверцу.
– Вы долго копались, – недовольно заметил он, бросив взгляд на площадь, уставленную машинами.
– Неужели все так… секретно? – задал наивный вопрос Вадим Федорович.
– Кому хочется ворошить давнее прошлое? – недобро усмехнулся Бруно. – Разве только вам, журналистам, нравится это дело.
– Вам бы тоже, наверное, на моем месте захотелось все узнать о своем отце? – сказал Казаков.
Бруно как-то странно искоса взглянул на него.
– У меня нет отца, – уронил он.
Казаков и представления не имел, что Карнаков-Шмелев – родной отец Бруно и Гельмута. Он даже предположить не мог, что Игорь Найденов в самом близком родстве с Боховым. Гельмут ничего ему про это не рассказал.
«Фольксваген» скоро выбрался из городской толчеи на пригородное шоссе. Вадим Федорович украдкой бросал взгляды на заднее окно, но среди следующих за ними машин «БМВ» Курта Ваннефельда не увидел, хотя и минуты не сомневался, что приятель где-то близко. Бруно не очень гнал машину, и, наверное, Курт просто держится на приличном расстоянии.
– Вы понимаете, что я делаю это не ради вас, – сухо заговорил Бруно. Вообще, в нем мало что осталось от приветливого и радушного хозяина виллы. – Меня попросил помочь вам Гельмут.
– Куда мы едем? – спросил Казаков.
– Тут близко загородный ресторанчик с отелем, там вы встретитесь с нужным вам человеком, – ответил Бруно. – Я не уверен, что он многое вам сообщит, скорее всего, то, что вам уже известно… Разумеется, он не назовет свою фамилию и никаких документов от него вы не получите.
– Но скажет он хотя бы правду?
– В этом вы можете быть абсолютно уверены, – сказал Бруно. Повернул голову к Вадиму Федоровичу, внимательно посмотрел на него сквозь зеленоватые защитные очки: – А вы не очень-то похожи на своего отца – полковника Кузнецова.
– Я больше похож на мать, – ответил Вадим Федорович.
Скоро Бруно свернул на узкую дорогу, обрамленную подстриженным кустарником. Свою юркую машину поставил на чистенькой стоянке. Небольшой трехэтажный отель с рестораном внизу примыкал к фруктовому саду, за ним угадывалось небольшое озеро, скрытое молочным туманом. Других построек поблизости было не видно. Отель стоял на холме, и отсюда хорошо просматривалось широкое шоссе с белой разделительной полосой. Большой красочный щит с улыбающимся поваром в высоком белом колпаке и с овальным блюдом на вытянутой руке приглашал проезжающих заглянуть в ресторан, где всегда можно вкусно закусить и выпить. Вадим Федорович на всем обозримом пространстве «БМВ» Курта не заметил. Или приятель чертовски осторожен, или упустил их, хотя вряд ли это могло случиться: Бруно ни разу не превысил дозволенную скорость, не пытался от кого бы то ни было оторваться.
Они поднялись по каменной лестнице на третий этаж. Портье за дубовым барьером проводил их почтительным взглядом, – по-видимому, он знал Бохова. В полутемном коридоре с белыми дверями по обе стороны ни души. Шаги идущего впереди Бруно скрадывала красная ковровая дорожка. У двери с номером «двадцать восемь» Бохов остановился, взглянул на часы и три раза негромко постучал.
– Вам лучше разговаривать без свидетелей, – заявил он и отступил от двери.
Еще тогда, когда они оказались в пустынном коридоре, в сердце Вадима Федоровича стала закрадываться тревога: во-первых, он не был уверен, что Ваннефельд, случись что, выручит его, во-вторых, ни в холле, ни на этажах им не встретился ни один человек, не считая молчаливого портье. Когда они поднимались по лестнице, Казаков заметил, что тот как-то поспешно поднял трубку белого телефона. И потом, эта гнетущая тишина… Неужели, кроме них и человека в номере, больше никого нет в отеле?..
Дверь без скрипа отворилась, и на пороге выросла высокая фигура… Игоря Найденова.
– Рад тебя, земляк, снова видеть, – улыбаясь, сказал он и отступил в сторону, приглашая войти.
Казаков резко обернулся, но в коридоре Бруно не было. Только что стоял рядом и исчез, будто сквозь пол провалился. Закричать или повернуться и бежать было стыдно и нелепо, да, наверное, это ничего бы и не дало.
– Этот долдолоб Ваннефельд так неожиданно вчера умыкнул тебя, – между тем добродушно говорил Найденов, закрывая на ключ дверь, – а нам нужно еще многое сказать друг другу… Все-таки мы оба родом из одного поселка, который, как рассказывали, твой дед основал.
Стены номера были отделаны панелями под красное дерево, в углу тумба с телевизором, две широкие кровати рядом, разделенные тумбочкой, вделанный в стену платяной шкаф, низкий бар с подсветкой и холодильник. На полированном журнальном столике – бутылка виски, банки с пивом, закуска, предусмотрительно пододвинутые два кресла.
– Прямо какой-то детектив, – оглядывая комнату, спокойно заметил Вадим Федорович… – Не хватает только красотки-соблазнительницы и парочки гангстеров в шкафу.
– Грета привезла красотку, да твой дружок все испортил, – осклабился Найденов.
– Ты имеешь в виду Ваннефельда? Так он знает, с кем я должен был встретиться и куда поехать, – на всякий случай сказал Казаков. – И наш генеральный консул в курсе. Можешь сообщить об этом своему шефу. Кстати, куда он смылся? Тут выпивки на троих хватит.
– Виски, пива? – тут же подхватил Найденов.
– Я не буду пить, Игорь, или как там тебя, – сказал Вадим Федорович. – Ничего из вашей затеи не выйдет. Так что сразу давай к делу. Зачем я вам понадобился? Надеюсь, уговаривать меня остаться в прекрасном «свободном» мире ты не будешь? Да и какой прок тут от меня? У вас своих безработных журналистов хватает… В твою вшивую радиоконтору я и под расстрелом бы не пошел, там подонков тоже полно.
– Ну зачем же так? – добродушно заметил Игорь Иванович, наливая себе в хрустальный широкий стакан немного виски. – Кто не разделяет твои убеждения, значит, подонок?
– А кто ты? – угрюмо посмотрел ему в глаза Казаков. – На твои убеждения мне наплевать, пожалуй, их у тебя вообще нет, но вот так сыграть на человеческих чувствах, как это ты сделал, может только подонок! Как ты заливал про родину, жену, дочь!..
– А если бы я тебе сказал, что я перебежчик и работаю на радиостанции «Свободная Европа», ты стал бы со мной разговаривать?
– Мне и сейчас противно с тобой говорить, – ответил Казаков. – Короче, что вам нужно? И учти – насчет консула и Курта я не придумал. Так что бояться мне нечего, да и вы не такие идиоты, чтобы пойти на громкий скандал. Курт ведь ни перед чем не остановится, чтобы вывести вас на чистую воду.
– Не пугай, Вадик, – усмехнулся Найденов. – Мы у себя дома. Если уж кому следует мандражировать, так это тебе. Только не столь уж ты значительная личность, чтобы из-за тебя копья ломать! Кто ты? Один из тысяч и тысяч. И журналист ты, по сравнению с нашими, хреновый. Пишешь, что тебе говорят, а наши ребята из-под земли могут добыть сенсацию. А ты – мелочь. Какая ты сенсация?
– Хорошо говоришь, – усмехнулся Вадим. Его совсем не задели эти примитивные оскорбления.
Найденов отхлебнул виски. Нынче он пьет маленькими глотками, по-европейски. На нем отлично сшитый, стального цвета с блеском костюм, синяя рубашка без галстука, на пальце золотой перстень. Темно-русые волосы, на губах играет легкая добродушная улыбка, а в светлых глазах – ледок. И руки выдают его: пальцы нервно сжимают толстый хрустальный стакан.
Казаков недоумевал: за каким чертом он все-таки им понадобился? Может, Курт и прав: тогда на квартире Найденова и могли с ним, нетрезвым, сотворить какую-нибудь провокацию, но сейчас, когда он в курсе, кто они такие, чего им от него нужно? А что-то нужно, раз привезли сюда и закрыли в номере… И почему вежливый, обходительный Бруно препоручил его, Вадима, Найденову?
– Убей бог, не понимаю, что вам от меня нужно, – вырвалось у Казакова.
– Давай лучше поговорим о литературе, – сказал Игорь Иванович. – Ты задумал написать книгу о своем папаше-чекисте? – Он криво улыбнулся: – Плохой он был контрразведчик! Мой отец у него под носом в Андреевке целую агентурную сеть создал перед войной, а твой папаша прошляпил.
Это была неправда: когда Карнаков-Шмелев стал проявлять активность, Ивана Васильевича Кузнецова в Андреевке уже не было, он находился в Испании.
– И тут, в Германии, он погорел, – продолжал Найденов. – Его обложили, как волка в берлоге. Что ему оставалось делать? Вот и взорвал ящик толу.
«Ага, вот где тут собака зарыта! – дошло наконец до Вадима Федоровича. – Им почему-то стал поперек горла мой отец! Вернее – книжка о нем».
– Я располагаю другими сведениями, – заметил он. – Кузнецов – настоящий патриот и герой.
– В таком случае мой отец тоже не лыком шит! – рассмеялся Найденов. – И патриот, и герой, и удачливый разведчик. Твоего-то папашу разорвало на куски тут, в Германии, а Карнакова так и не удалось чекистам сцапать!
– Кто же тебе мешает о нем книжку написать? – усмехнулся Вадим Федорович. – Или у него тоже руки в крови советских людей, как у покойного Леонида Супроновича?
– Ладно, хватит темнить, – сказал Игорь Иванович. – Пиши чего хочешь и про кого хочешь… Можешь в свою книжонку моего отца вставить и даже меня… Ты ведь уже один раз описал мой светлый образ в годы оккупации? Вывел таким гнусным пащенком, помогающим своему папаше-карателю… Правда, имя другое придумал.
Вадим Федорович только подивился про себя: не думал он, что Игорь Найденов узнает себя в образе сынка жестокого карателя. Ему и в голову не приходило, что он вообще когда-нибудь книгу прочтет!
– Не вздумай, Казаков, упомянуть в своей книжке Бруно фон Бохова, – продолжал Найденов. – И больше не вынюхивай ничего ни здесь, ни в Берлине.
– А что, чует кошка, чье мясо съела? – сказал Казаков.
– Бруно фон Бохову наплевать, что ты напишешь, – помолчав, заметил Игорь Иванович. – Просто он не любит, когда его благородное имя треплют в печати. Вот такая у него слабость:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77