А сколько сломалось сосенок и берез! Еще хорошо, что не было оттепели, не то снег намертво вмерз бы в ветви и стоило подуть ветру, как весь молодняк был бы покалечен. Да и так весной он увидел много сломанных деревьев, были и такие, которые так и не распрямились после снежной тяжести.
У казармы с проржавевшей красной крышей на скамейке сидел дед Тимаш и курил. Он был в драной зимней шапке и серых валенках с галошами, красный с синевой нос уныло торчал на бородатом лице. Увидев директора, старик дотронулся до ушанки, покивал. Пальцы у него желтые от табака, корявые, с отросшими черными ногтями. Здоровый глаз смотрел на мир грустно.
– Ходил поклониться праху своего деда, раба божьего Андрея Ивановича? – спросил старик.
«Как же это я? – с досадой подумал Абросимов. – Был на кладбище, а до могилы деда так и не дошел».
– Народ исстари чтит своих усопших родичей, – продолжал старик. – А кто ж без бутылки пойдет на могилу поминать отца-мать? А мне отселя все видно. Тебя вот только проглядел.
– Откуда у нас такие люди, как Яков Липатов, берутся? – задумчиво глядя мимо старика на глиняный кувшин на заборе, проговорил Павел Дмитриевич. – Родился у нормальных людей, ходил в школу, служил в армии – и вот убийца!
– Спокон веку из-за женского роду смертоубийства на миру творились. Цари-короли-амператоры из-за своих потаскушек кровавые войны затевали, сколько невинных головушек клали на поле брани… И все из-за кого? Из-за них, чертова семя!
– Ты, гляжу, и историю знаешь? – улыбнулся Абросимов.
– Баба, она, язви ее в душу, в мужике с самого дна муть подымает, – продолжал Тимаш. – Почует нутром своим бесовским, что мужик в нее втюхался, и садится верьхом на шею, вьет из сердешного веревки… Слыхал небось, как бывший начальник станции Веревкин до войны из-за своей бабы два раза накладывал на себя руки? Самолично из петли его вынимал.
– Значит, женщины во всем виноваты?
– Они, заразы, – закивал Тимаш – Тридцать годов без бабы живу, и душа радуется. Никто меня носом в дерьмо не тычет, не пилит, не обзывает. Сам себе хозяин.
– Не прав ты, Тимофей Иванович, – возразил Павел Дмитриевич. – На женщине дом и семья держатся.
– Это верно, – согласился старик. – Муж задурит – половина двора горит, жена задурит – и весь сгорит.
– Соглашатель ты, Тимофей Иванович, – вздохнул Павел Дмитриевич. – Слышал я от бабушки, что любил ты свою покойницу жену, потому во второй раз и не женился.
Старик провел по лицу ладонью, будто паутину смахнул, и вдруг всхлипнул:
– Она мне, Пашенька, до сих пор снится, жена-то моя… Как похоронил ее, так и осиротел на всю жизнь. Зовет она меня к себе, ох как зовет! А я вот, старый дурень, все упираюсь, а чего – и сам не пойму… Вон молодые с жизнью расстаются, а я живу и живу!
– Могучий ты человек, Тимофей Иванович.
– Вот дед твой был могучим, – возразил старик. – На таких, как он, земля держится! А я – тьфу! Сморчок по сравнению с ним.
– Может, бросить мне школу? – думая о своем, задумчиво произнес Павел Дмитриевич. – Какой же я педагог, если мои бывшие ученики вырастают в преступников? Как же я не разглядел в нем червоточины?
– Не казни себя, Паша, – сурово заметил Тимаш. – Разве те, кто ворует, убивает, пакости разные человеку делает, в школе не учились? Сколько яблок на дереве, а обязательно найдется одно-два с червяком. Я думаю, плохие люди появляются на свет так же, как клопы, крысы и вредители всякие. Вот и Яшка Липатов носил внутрях черную заразу, а пришла пора – она и вырвалась наружу… И тут ни учитель, ни доктор не поможет. Кому что на роду написано… Гитлера тоже нормальная мать родила, играл, маленький, с ребятишками и сказки слушал… А потом вон какой зверюга из него вырос!
– Мудрый ты человек, Тимофей Иванович, а вот камня с моей души все равно не снял, – сказал Павел Дмитриевич.


Глава тринадцатая

1

Крупный плечистый мужчина в жилете, опершись на грабли, задумчиво смотрел на юркого дятла, стучавшего клювом по сосновому стволу. Вниз сыпалась мелкая коричневая труха. Блестящий черный глаз деловитой птицы нет-нет да и скользил по неподвижной фигуре человека. Небо над садом голубое, с просвечивающими перистыми облаками, от вскопанной черной клумбы тянет таким знакомым запахом весенней, пробудившейся от спячки земли.
«Может, дятел прилетел оттуда? – думал человек. – Птицам наплевать на границы… У них свой удивительный мир, свободный от человеческих условностей. Я никогда здесь не видел дятлов. Откуда он тут взялся?..»
Дятел проворно обернулся вокруг ствола, снова блеснул на человека круглым смышленым глазом, резко вскрикнул и, будто чего-то испугавшись, метнулся в сторону и пропал среди ветвей. С высокой сосны медленно спланировала на маслянисто зеленевшую траву розоватая чешуйка коры. Человек прислонил грабли к дереву, присел на низкую скамью и закурил. У него аккуратно подстриженная рыжеватая бородка, густые усы, на широком лбу гармошкой собрались глубокие морщины, некогда яркие голубые глаза изменили свой цвет, теперь они скорее светло-серые. Взгляд тяжелый, мрачный. Нечему радоваться Леониду Яковлевичу Супроновичу. Даже солнечный весенний день не бодрит. Кто он теперь? Сторож и садовник загородной виллы Бруно Бохова. На первом этаже за кухней ему отведена небольшая комната со шкафом, столом у окна и кроватью. Бруно приезжает на виллу на субботу и воскресенье, бывает, заявляется и в будние дни с кем-нибудь из гостей. Они сначала сидят за столом в холле, где Супронович затапливает камин, затем поднимаются в светлый кабинет хозяина на втором этаже. Когда они там, никто не имеет права заходить, даже Петра – секретарь и по совместительству любовница Бохова. Случается, Бруно и Петра уезжают за границу. Когда хозяина нет, Леонид Яковлевич сам чувствует себя хозяином виллы, у него все ключи. Пистолет всегда при нем. Автомат он держит под кроватью в своей комнате.
Тихо здесь и спокойно, однако на душе у Супроновича кошки скребут. Не привык он вот так сиднем сидеть на одном месте. Каждый день посыльный из магазина привозит на фургончике молоко, овощи, продукты, выставляет закрытый пластмассовый ящик у железных ворот и нажимает на кнопку вызова, вмонтированную в железобетонный столб. Когда Супронович неспешно подходит к воротам, фургончик уже отчаливает. Здесь народ нелюбопытный, нос в чужие дела не сует. За последние полгода сторож не перекинулся с посыльным и десятком слов. А с соседями вообще не знаком. Виллы отделяют друг от друга ровные полоски соснового леса. Да какого леса? Культурных древопосадок. Деревья – одно к одному, как солдаты в строю. Леса – это там, в России…
Дымя сигаретой, Супронович думает о своей разнесчастной судьбине. Занес же черт какого-то советского журналиста в Бонн! Ишь, расписал, подлюга! Знай Леонид Яковлевич, что встретит здесь такого землячка, черт бы его побрал, собственными руками придушил бы гада! Это по его милости Супронович не живет дома с женой, а ютится на даче у Бохова. И кем стал – сторожем! И фамилия теперь у нею другая: Ланщиков Петр Осипович. Документы ему Бруно быстро выправил. Видно, запасся ими во время войны. Раз в две недели тайком приезжает Супронович к своей жене Маргарите. Сутки, не выходя из спальни, проведет у нее и в потемках тайком уедет из города на старой машине, которую отказал ему Бруно за ненадобностью. Что-то не заметно в Маргарите особенной радости при их редких встречах. Наверное, скоро все у них кончится. Зачем ей такой муж? Помощи никакой, от людей надо прятаться, что она, подходящего мужика не найдет? Настырный чиновник из муниципалитета Эрнест продолжает наносить ей визиты. Его счастье, что Супронович не застукал его в постели жены… Взял бы еще один грех на душу.
Маргарита молчит, но по глазам видно, что надоела ей такая жизнь. Леонид Яковлевич скрепя сердце уже смирился с тем, что у нее завелся любовник, пусть хоть этот Эрнест, черт бы его подрал, лишь бы его, Супроновича, не турнула… Как-никак он в ее паршивый парфюмерный магазин тоже немало вбухал. По закону ему полагалась бы половина всего имущества, но кто он теперь для Маргариты? Никто, пустое место. Нету у него никаких прав. Муж ее, Ельцов Виталий Макарович, числится в бегах, а с Ланщиковым Петром Осиповичем ее формально ничто не связывает. Молчит Маргарита, терпит его ночные наскоки, но надолго ли ее хватит?.. Ой как хотелось ему нагрянуть к ней в неурочный час! Наверняка долговязый Эрнест блаженствует в ее пышной широкой постели, а она, дебелая телка, в кимоно подает ему кофе «мокко»… Однако он приезжал в обговоренный день: не имел он права устраивать в доме скандал, даже всесильный Бруно Бохов и тот вряд ли сумел бы помочь. Одно дело – старые дела в России, другое – пришить немца в Бонне, пусть даже любовника жены.
Мысли Супроновича снова возвращаются в Андреевку. Как же это руки не дошли до паскудного мальчишки из рода Абросимовых? Предлагал он коменданту Рудольфу Бергеру искоренить весь этот проклятый род, но тот все тянул и дотянул, что после ареста Абросимова все его родственники ушли в партизаны… Сколько лет прошло, а вот аукнулось!..
Негромкий шум мотора вывел его из задумчивости, сквозь металлическую сетку он увидел вишневый «мерседес». Медленно, очень медленно проехала машина мимо виллы. В боковое окошко на Супроновича пристально смотрел мужчина в светлой шляпе. За рулем сидела молодая блондинка, на тонких руках желтые перчатки с прорезями. Леонид Яковлевич машинально пощупал в кармане пистолет: ему приказано никого не пропускать на виллу. Супронович предполагает, что Бохов в стальном сейфе хранит какие-то важные документы, которые и банку не решился доверить. Современный сейф, не зная шифра, невозможно открыть. А может, там золото и драгоценности?..
Снова тот же «мерседес» проехал вдоль металлической сетки, только на этот раз в обратную сторону. Ищут кого-либо, что ли?
Машина остановилась напротив железных ворот с пристройкой, блондинка небрежно посигналила, мужчина кивнул головой – то ли поздоровался, то ли пригласил подойти. Супронович вразвалку направился к воротам, отворил боковую дверцу, вспомнил, что пистолет на предохранителе, но все одно, если понадобится, он успеет первым выстрелить. На свою реакцию он пока не может пожаловаться. Умение первым выстрелить не раз спасало ему жизнь. И Бруно ценил его за это. Бохов и предупредил, что в случае проникновения на территорию виллы посторонних лиц он, сторож, имеет полное право стрелять: немецкие законы всегда на стороне частных владельцев. Но незнакомцы и не думали нападать на виллу, мужчина даже не вылез из «мерседеса», блондинка курила длинную коричневую сигарету и смотрела прямо перед собой. Супронович обратил внимание, что при светлых, почти белых, волосах у нее глубокие темные глаза, в вырезе платья виднеется золотой медальон на цепочке. Пожалуй, цыпочка ничуть не хуже Петры…
– Ваша вилла не продается? – спросил мужчина, взгляд у него оценивающий, будто вместе с домом он собирался купить и его, Супроновича.
– Не слышал, чтобы тут кто-нибудь продавал виллу, – не отводя взгляда, спокойно ответил Леонид Яковлевич. Он уже понял, что незнакомца интересует вовсе не вилла. У него глаза не покупателя: если его что и интересует, то только не недвижимость.
У гаража, почуяв незнакомых, лязгнула цепью овчарка. Серьезная псина: если ее спустить на человека, то в один миг повалит на землю и может запросто горло перегрызть. Натаскивали ее в полицейском питомнике; кроме Супроновича и Бохова, никого не признает. Даже Петра к ней не подходит.
– Место здесь тихое, спокойное, – заметил мужчина, как-то странно глядя на сторожа. – В таких местах никогда ничего не случается, не так ли, приятель?
– Ну поговорили – и ладно, – сказал Супронович.
– Мне нравится эта вилла, а вот хозяева, видно, несговорчивые, – вступила в разговор блондинка и обаятельно улыбнулась, показав красивые белые зубы.
Глаза у нее карие, а полные губы розовато-серебристого цвета. Чего только эти бабы не придумают! Леонид Яковлевич повнимательнее взглянул на нее, ему показалось, что на какой-то рекламе он видел эту красотку. С такими зубами можно любую зубную пасту рекламировать, хоть в журнале, хоть по телевидению.
– А мне, фрау, нравится английская королева, – ничего лучшего не придумал Супронович и повернулся к ним спиной, намереваясь уйти, но негромкий спокойный голос мужчины заставил его замереть на месте:
– Виталий Макарович, у меня к вам деловое предложение.
Он не ожидал, что им известно это его имя.
– Весьма выгодное предложение, – продолжал мужчина. Переглянувшись с блондинкой, он вышел из машины. Ростом повыше Супроновича, но пожиже в плечах, наверное, военный. – Надеюсь, мы поладим…
– Не прикасайтесь к воротам: ток пропущен, – сказал Супронович, хотя ничего подобного не было.
– Ценная вилла, если вы так ее охраняете, – улыбнулся незнакомец.
– Говорите, – выдавил из себя Леонид Яковлевич. Его вдруг разобрала беспричинная злость, захотелось выбить дух из этого проныры, а бабу затащить в комнату и содрать с нее узкое платье…
– Я бы хотел только взглянуть на сейф, – сказал мужчина. – Меня интересует, что это за система. Какая фирма поставила вам… – Он снова изучающе посмотрел на Супроновича. – Тысячу марок.
Деньги не малые, причем за такой пустяк, но и не большие, если считать это предательством. Незнакомец достал из кармана серого пиджака красноватый бумажник, похлопал им по ладони. Блондинка отвернулась, показывая, что не хочет быть свидетельницей этой сделки. Овчарка негромко тявкнула, будто напомнила про долг сторожа.
– Господин хороший, вы лучше поезжайте своей дорогой, – уронил Супронович. – Чтобы попасть на виллу, нужно меня убить.. – Он бросил косой взгляд в сторону гаража, где была будка овчарки. – И еще кое-кого… А защищаться я умею.
– Я ведь не прошу у вас ключи от сейфа, – улыбнулся мужчина. – Да у вас их и нет.
– Вы, кажется, забыли, что вас разыскивают? – негромко произнесла блондинка, попыхивая сигаретой с золотым обрезом. – Будьте посговорчивее, Виталий Макарович.
– Стоит ли нам ссориться из-за такого пустяка? – улыбнулся мужчина. – У нас есть и другие возможности попасть на виллу…
– Что вам, собственно, нужно? – спросил Супронович.
Ему вдруг все стало безразлично. Раз эти люди знают, кто он такой, в их силах выдать его полиции. И хотя Бруно толковал, что с полицией он всегда найдет общий язык, нежелательная огласка погубит бывшего карателя. И что такое верность, преданность? Сколько она стоит? Сам Бохов торгует секретными документами абвера. Многие нынешние заправилы в ФРГ запятнали себя во времена Гитлера и тщательно скрывают свое прошлое. Пресса способна ради сенсации раздуть любое дело, только подбрось им подходящий материальчик! Наверное, и эти хотят заполучить досье из сейфа, чтобы обезопасить какую-нибудь шишку из правительства или бундесвера. Бруно, видно, дорого запросил, а может быть, у него какие-либо другие намерения, вот они и надумали добраться до цепных бумаг через сторожа…
– Я знал, что мы с вами договоримся, – сказал мужчина. – Как вас лучше называть: Виталий Макарович, Петр Осипович или родным вашим именем – Леонид Яковлевич? Честно говоря, шантаж не в моем вкусе.
– Мне нравится Леонид Яковлевич, – вставила блондинка, играя брелоком.
– Ключи у хозяина, потом эти стальные гробы нипочем не откроешь, даже если бомбу подложить, – проговорил Леонид Яковлевич, про себя уже решив, что упираться и играть в благородство не имеет смысла. Раз такое дело, нужно побольше сорвать с них, а на сейф и бумаги ему наплевать. Пусть сами разбираются… – Сейф не открыть, – повторил сторож.
– Для начала я все-таки хотел бы взглянуть, – сказал мужчина.
Супронович провел его в холл, оттуда узкая лестница вела в подвальное помещение, дверь была на сложном запоре. Он для пущей убедительности подергал за металлическую ручку.
– За этой дверью еще одна – железобетонная, – пояснил он. – Ключ у хозяина.
– Я думал, он вам больше доверяет, – произнес незнакомец.
Леонид Яковлевич повел его вокруг дома и кивнул на небольшое, забранное стальной решеткой окошко.
– Смотрите, – равнодушно сказал он. – А то что не доверяет – правильно и делает…
Мужчина, не пожалев светлых брюк, опустился на колени и, приставив к вискам ладони, долго вглядывался между прутьями решетки. Светило весеннее солнце, и ему трудно было сразу что-либо рассмотреть в темпом подвале. Он достал из кармана маленький фотоаппарат и сделал несколько снимков.
– Про это уговору не было, – произнес Супронович.
Мужчина встал, тщательно отряхнул брюки, выпрямился и пристально посмотрел Супроновичу в глаза.
– Вы должны помочь нам, – будто взвешивая каждое слово, медленно заговорил он. – Я вам дам пластилин, вы сделаете отпечатки ключей от дверей и от сейфа, а дальше не ваша забота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77