Вошел внутрь: мрамор и инкрустация. Кабинки со шторками. Розово-снежные унитазы, как гвардейцы в строю.
И высокое окно – о, удача! – с полураспахнутой рамой.
Выглянул – можно спуститься, хотя есть риск покалечиться. Но выбора нет. Он был уверен, что на выходе из здания его обязательно перехватят. Откуда взялась уверенность, объяснить бы не смог: опять действовала безошибочная интуиция журналиста, которую можно сравнить разве что с чутьем висельника.
Преодолевая робость, растянулся на подоконнике, как черепаха, достал правой рукой до перекладины пожарной лестницы, оттолкнулся, повис, ударясь коленкой о железную стойку. Потом еще боком приложился. Но это все мелочи. Откуда-то и ловкость взялась. Через минуту твердо стоял на асфальте. Вздохнул с облегчением, но, оказывается, рано.
Из-за угла дома показались двое мужчин среднего роста и неприятной наружности. Род их занятий выдавали походка и скошенные затылки, а также проникновенно светящиеся глаза.
– Ишь какой прыткий, – восхитился один. – Прямо акробат.
– С утра рыщет по городу, – сказал второй, – а мы за ним, за пидором, гоняйся.
– Господа, тут какое-то недоразумение, – попытался отговориться Спиридонов. – Наверное, вы меня с кем-то спутали.
– Обезьяна московская, – удивились оба сразу, – а разговаривает.
После этого он получил удар в солнечное сплетение, который поставил его на колени. Били его недолго и как-то нехотя. Пока он приходил в себя после очередного пинка, покуривали и обменивались репликами.
– Тучка подозрительная, – говорил один. – Как бы дождик не натянуло к вечеру.
– Вряд ли, – отвечал другой. – По радио передавали – без осадков.
Потом кто-нибудь небрежно осаживал его пару раз ботинком по почкам. Спиридонова, как каждого уважающего себя репортера, били в жизни часто, и он отлично понимал, что ему делают профилактическое внушение, а вовсе не хотят убить. На всякий случай после каждого пинка он делал вид, что вырубился. Открыв глаза, нудил одно и то же:
– За что, братцы? Если деньги нужны, они в правом кармане.
Вскоре подкатил милицейский рафик. Спиридонова подняли за руки, за ноги и швырнули в салон.
Глава 3
Рашидов оказал ему честь – лично снял показания.
Он был громоздок, улыбчив, с белыми, яркими зубами, с лунноликим, смуглым лицом, вместо глаз плавали вокруг массивной носяры два непроницаемых нефтяных озерка. Людей с такой убедительной внешностью Спиридонов раньше не встречал, но по-прежнему лелеял план побега и спасения. Живучесть российских независимых журналистов поразительна, и кажется, Рашидов об этом догадывался.
– Что же ты, вошик поганый, – спросил он с многообещающей ухмылкой, – родину не любишь?
– Почему не люблю? – Спиридонова перед тем, как доставить в кабинет, ополоснули в душе и почистили. – И родину люблю, и всегда был законопослушен. Справки навести легче легкого. Пожалуйста, вот все мои телефоны.
Позвоните в газету. Или вот, если угодно, сотрудник ФСБ. Или вот, прокурора. А вот, администрация президента. Уверен, вы получите самые надежные рекомендации, и наше маленькое недоразумение разъяснится к обоюдному удовольствию.
– Недоразумением было, – сказал наставительно Рашидов, – когда ты полез, вонючка, к нам в город с бомбой в кармане.
Спиридонов понял, что маразм крепчает, – и затих, бессильно поникнув на стуле.
В комнату вбежал худенький невзрачный господинчик с кожаным чемоданом и за три минуты ловко снял у него отпечатки пальцев. Даже протер ему подушечки ваткой со спиртом. Кивнул Рашидову – и исчез, как тень.
– Знаешь, кто я? – спросил Рашидов.
– Полагаю, вы представляете местную безопасность?
Зовут вас Георгий Иванович, я на табличке прочитал.
– Глазастый… А тебя как зовут? Не по фальшивой ксиве, а в натуре. Как тебя мать с отцом звали. Или у тебя их не было?
– Почему не было? Они и сейчас есть. Вот, пожалуйста, телефончик…
– Да ты что же, сучонок, – психанул Рашидов, но видно было, что понарошке, – дразнишь меня, что ли?
Что ты с этими телефончиками меня достаешь? Неужто думаешь, я на всякую газетную шваль буду тратить драгоценное время? Да ты сам скоро так запоешь, как на Страшном суде не поют. Значит, решил в свою вонючую газетку компромат подобрать?
– Никоим образом, Георгий Иванович, никоим образом. Приехал исключительно за позитивным материалом. С целью восславить, распространить, так сказать, передовой опыт рыночных реформ.
Рашидов долго смотрел на него молча, как бы прикидывая, в какое место пнуть: в нефтяных глазах-озерках затеплились желтые огоньки.
– Похоже, гаденыш, ты до сих пор не понял, в какую историю влип.
– Действительно, я в некотором недоумении. Какая-то зловещая чехарда, в которой нет логики. Но я…
– Кто тебя послал, тварь?! – рявкнул Рашидов. – Или тебе очную ставку сделать?
– Какую очную ставку? – Спиридонов старался вести нормальный разговор, но каждая клеточка его тела трепетала от ужаса.
– Ах, какую! – Рашидов нагнулся над селектором:
– Приведите Гребанюка!
– Ну ничего, падаль, – сказал Спиридонову, – сейчас завертишься.
Двое прислужников ввели в комнату странное человекоподобное существо: лохматое, сгорбленное, тяжело передвигающееся на кривых ногах, с толстыми ручищами почти до пола, с лицом, до бровей поросшим рыжеватой шерстью, сквозь которую ехидно проблескивали два глазных буравчика. Остановившись посреди кабинета, поддерживаемое с боков, существо описало своими глазками, как фонариками, несколько кругов, пока не уперлось взглядом в Рашидова.
– Хорош красавец, а! – с искренним восхищением воскликнул Рашидов и, подойдя к существу, ощупал его плечи, кулаком постучал по горбатой спине, словно по деревянной бочке. – Мышцы как у орангутана. Сталь. Знаешь, кто это, писатель?
– Не имею чести, – дрогнувшим голосом ответил Спиридонов. – Первый раз вижу.
– Наглядишься, когда вместе в камеру посадим. Это наш местный маньяк и вампир Гребанюк. За ним ровно сорок жертв, в основном, представь себе, молодые девушки. Но и мальчиками, вроде тебя, он не брезгует. Намаялись с ним, пока отловили. Любишь человечинку, Витя?
Существо утробно заурчало, но слов Спиридонов не разобрал.
– Не гляди, что с виду дикий, – повернулся к задержанному Рашидов. – Мы экспертизу делали, у него умишко как раз на уровне столичного писаки. Сейчас сам увидишь… Скажи-ка, Витюша, вот этого хорька, который на стуле, узнаешь?
– Ага, – просипело существо, даже не взглянув в сторону Спиридонова.
– Вместе девок потрошили?
– Ага! – еще радостнее отозвалось существо.
– Ах ты, моя прелесть, – похвалил чудовище Рашидов. – Ну на палец, пососи немного. Только гляди, не кусай, как в прошлый раз. Накажу.
Счастливо сопя, существо ухватило толстыми губами палец Рашидова и зачмокало, словно младенец, получивший соску.
– Ладно, будет с тебя. – Рашидов брезгливо вытер палец о штаны. – Уведите скотину…
– Так-то, вошик столичный, – Рашидов удовлетворенно улыбался. – Как видишь, стопроцентный свидетель. Мечта прокурора. И у нас таких сколько хочешь. Но это все юридические тонкости для соблюдения закона. Никакого суда, конечно, не потребуется. Витя тебя за один вечер схрумкает и косточек не оставит. Чрезвычайно некрасивая, унизительная смерть. Ты сам-то хоть это понимаешь?
– Что вы от меня хотите?! – У Спиридонова на лбу выступила испарина. Волосатик произвел на него неизгладимое впечатление. – Объясните толком! Я же не против сотрудничества.
– Кому нужно твое сотрудничество, ничтожество.
– Что же вам нужно?
Рашидов оценивающе на него посмотрел, огоньки в нефтяных озерцах потухли.
– Пожалуй, уже ничего. Ты и вправду пустой. У тебя, увы, нечего взять. Обыкновенная залетная пташка. Коготки подкорнаем – и лети на волю.
Тон его смягчился, но Спиридонов облегчения не почувствовал. Смутило замечание о коготках.
– Я рад, Георгий Иванович, что ваши подозрения развеялись. Поверьте, постараюсь быть вам полезным. – Спиридонов достал фирменный блокнот в сафьяновом переплете, изобразил величайшее внимание, не меньшее, как если бы сидел в гостях у банкира. – У меня уже и название для статьи как-то незаметно родилось. "Счастливый город, которым управляют профессионалы". Может быть, немного длинновато, но суть отражает. Вы не находите?
– Ишь какое у вас, поганцев, недержание речи. – Рашидов перебрался за стол и оттуда холодно наблюдал за Спиридоновым. – Зу-зу-зу, зу-зу-зу, – как комарик, когда поймаешь… Никакой статьи не будет, дурашка ты мой.
– Как угодно. – Спиридонов с готовностью спрятал блокнот. – Настаивать не имею права. Хотелось сделать приятное, в виде рекламы, так сказать…
– Пшел прочь, – сквозь зубы процедил Рашидов.
Как подброшенный пружиной, Спиридонов сорвался со стула и ринулся к двери, забыв попрощаться. В коридоре его перехватили двое молодцов, кажется, те же самые, которые приводили вампира Витю.
– Куда вы меня, хлопцы? – Спиридонов слабо затрепыхался в железных тисках их рук.
– На прививку, милок, на прививку, – объяснили ему.
* * *
…Внутри вагончика как в отсеке тифозного барака.
Услужливая память почему-то подсказала Спиридонову именно эту прихотливую ассоциацию. Кадры старинной кинохроники: полуголые люди вповалку на соломе, бредят, помирают, водицы просят. Здесь: замызганный лежак, металлический столик, привинченный к полу, и здоровенная, хмурая бабища в кожаном фартуке. Бьющий в ноздри, острый ацетоновый запах.
Бабка пробасила:
– Садись, страдалец, анкетку заполним.
Окошко зарешеченное, не выпрыгнешь, да и на улице стерегут два бугая. Спиридонов чувствовал, что шансов остаться в нормальной реальности, а не в той, которая творилась в Федулинске, у него все меньше. Машинально отвечая на вопросы полупьяной бабки, мучительно размышлял, что еще можно предпринять для собственного спасения. Как выскользнуть из разверзшейся перед ним трясины безумия? Похоже, что никак.
– Вес?
– Восемьдесят килограммов.
– Какая по счету инъекция?
– Первая.
– Скоко за день выпиваешь спиртного?
– Когда как.
Бабка медленно, высунув язык, скрипела пером по разграфленной бумажке. Спиридонова озарило.
– Хозяюшка, давай договоримся. Я тебе соточку подкину, а ты пустышку влепишь. Зачем мне прививка, я же здоровый. А тебе денежки пригодятся. Гостинцев накупишь.
Бабкины глаза алчно сверкнули.
– Это можно. Почему нет? Пустышку так пустышку.
Токо ты не проговорись никому. Давай денежки.
Протянул ей сотенную купюру с портретом американского президента, бабка приняла ее с поклоном и сунула под фартук.
– Ну чего, теперь ложися вон туда.
Спиридонов прилег на грязный лежак, задрал рукав, бабка покачала головой. – Не-е, светик мой, так не пойдет. Шприц большой, в руку не попаду. Заголяй жопочку.
С трепетом он следил, как бабка трясущимися руками набрала розоватой жидкости из литровой банки. По виду – вроде марганцовка.
– Пустышка? – уточнил он.
– Не сомневайся. Самая она и есть.
Вонзила иглу, как штык в землю. От неожиданности Спиридонов взвизгнул, но буквально через минуту, под ласковые пришептывания бабки, по телу потекли горячие токи и голова сладко закружилась.
– Ну вот, – успокаивающе текло в уши, – было бы чего бояться. Для твоей же пользы, сынок. Не ты первый, не ты последний. Пустышка – она и есть пустышка…
Очухался в светлой городской комнате, на диване.
Ноги прикрыты клетчатым шотландским пледом, у окна с вязанием в руках девица Люська. Не подавая знака, что очнулся, Спиридонов прислушался к себе. Нигде ничего не болело, на душе – тишина. Состояние просветленное, можно сказать, радужное. Память в полном порядке, весь чудной сегодняшний день, со всеми деталями стоит перед глазами, но строй мыслей поразительно изменился. С удивлением он осознал, что беспричинно улыбается, как младенец поутру. Таких безмятежных пробуждений с ним не случалось, наверное, целый век.
– Люсенька, – окликнул девушку. – Мы у тебя дома?
Девушка ему улыбнулась, но вязание не отложила.
– Ага. Где же еще?
– Кто там за стенкой шебуршится?
– Папаня с маманей чай пьют.
– Чего-то голоса громкие. Ругаются, что ли?
Люся хихикнула:
– Ну ты даешь, Геннадий Викторович. Да они песню разучивают. Им завтра на митинге выступать.
– Вот оно что. – Спиридонов потянулся под пледом, понежился. – А что за митинг?
– Какая разница. Они же общественники… Выспался?
– Еще как!.. Кстати, как я здесь очутился? Чего-то у меня тут маленький провал.
– Пришел, позвонил, как все приходят. – Девушка перестала вязать. – Сказал, поживешь немного… Ты не голодный?
– Подожди… Я сказал, поживу у тебя? А родители не возражают?
– Чего им возражать? Ты же прикомандированный.
За тебя дополнительный паек пойдет… Побаловаться не хочешь?
– Пока нет… А чайку бы, пожалуй, попил.
– Тогда вставай.
Вышли в соседнюю комнату, и Люся познакомила его с родителями, которые очень Спиридонову понравились. От них, как и от Люси, тянуло каким-то необъяснимым умиротворением. Отец, крепкий еще мужчина с невыразительным лицом научного работника, пожал ему руку, спросил:
– Куревом не богат?
Спиридонов достал из пиджака смятую пачку "Кэмела", где еще осталось с пяток сигарет.
– О-о, – удивился отец. – Солидно. Давай одну пока подымим, чтобы на вечер хватило.
Люсина матушка, цветущая женщина средних лет, с черными, чрезмерно яркими на бледном лице бровями и с безмятежными глазами-незабудками, пригласила за стол, налила Спиридонову в чашку кипятку без заварки.
Объяснила смущенно:
– Извините, Гена, и сахарку нет. Нынче талоны не отоваривали.
– Врет она все, – вступил отец. – Были талоны, да мы их на чекушку выменяли. А чекушку уже выпили, не знали, что гость придет. Я тебе, Гена, оставил бы глоточек. Я нынешнюю молодежь уважаю и приветствую.
И знаешь, за что?
– Хотелось бы знать.
– Посуди сам. Мы оборонку строили, американцам пыль в глаза пускали, и ничего у нас не было, кроме худой обувки. А вы, молодежь, ничего не строили, нигде не работали, зато все у вас есть, чего душа пожелает. Причем наилучшего образца. Как же за это не уважать. Верно, мать?
Женщина испуганно покосилась на окно, но тут же заулыбалась, расцвела. Махнула рукой на мужа.
– А-а, кто тебя только слушает, пустобреха. – Покопалась в фартуке и положила на блюдце рядом со Спиридоновым белую сушку в маковой росе. – Покушай, Гена, сушка свежая, бабаевская. Для внучонка берегла, да когда-то он еще явится.
– Когда Люська родит, тогда и явится, – ликующе прогрохотал папаня.
У Спиридонова слезы выступили на глаза от умиления. Давно ему не было так хорошо и покойно. Милые, незамысловатые, беззлобные люди. Синий абажур. Прелестная девушка. На всех лицах одинаковое выражение нездешней мудрости и доброты. "Господи милостивый, – подумал Спиридонов. – Какое же счастье подвалило. И за какие заслуги?"
В незатейливой болтовне скоротали незаметно часок, потом Люся вдруг заспешила:
– Пойдем, Гена, пойдем скорее, а то корчму закроют.
Он не стал расспрашивать, какую корчму закроют и почему им надо туда спешить, молча потянулся за ней на улицу. Там было полно народу, будто весь город совершал моцион. Прелестны подмосковные летние вечера, окутанные сиреневой дымкой заката. Есть в них волшебная нота, заставляющая разом забыть о тяготах минувшего дня.
И опять у Спиридонова возникло ощущение, что он вернулся в очаровательные времена полузабытого детства.
Все встречные им улыбались, и в этом не было ничего необычного, Спиридонов тоже улыбался в ответ, ему казалось, некоторые лица он узнает. Вон та старушка с голубоглазой внучкой в сером балахончике, вот тот милый юноша с гитарой… На мгновение мелькнула мысль, что надо бы все же позвонить в редакцию, сообщить, что задерживается на неопределенный срок, но это, конечно, не к спеху… На одном из переходов их окружила веселая стайка молодежи. Высокий, румяный парень в линялой ковбойке схватил Люсю в охапку и предложил прогуляться в кустики, но девушка, смеясь, вырвалась и звонко шлепнула его по спине. Гордо сказала: "Отвали, сморчок, я сегодня занятая!" Парень церемонно извинился перед Спиридоновым и вместе со всей компанией свернул в ольховые заросли, откуда доносились характерные повизгивания совокупляющихся пар.
Боже мой, растроганно думал Спиридонов, как же все патриархально, невинно, чисто. Неужто это не сон?!
Из дверей двухэтажного особняка вытягивалась на улицу гомонящая очередь. Спиридонов с Люсей пристроились в конец. На фасаде две вывески: на одной кумачовый лозунг: "Только свобода делает человека сытым", на другой название заведения: корчма "У Максима".
Люся осведомилась у пожилого господина в очках на нитяных дужках:
– Чем сегодня кормят, приятель?
Господин плотоядно облизнулся.
– Гороховый суп с телячьими ножками. Чувствуете, какой аромат?
Спиридонов с готовностью принюхался:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46