Затем мою шею обжег явственный укол. Я дернул головой и увидел, что инъекцию сделала напарница астеника, та самая сука в ботах.
Астеник заговорил с плохо скрываемым удовольствием:
– Несколько слов не для протокола, Сэмми. Интересно, что сейчас тебе вколола моя милая помощница? Так вот, ты только что получил три миллилитра физраствора, содержащего сто тысяч нанороботов. Каждый из них несет несколько молекул яда. Интересно узнать, какого? Циановый водород. Сейчас он капсулирован и абсолютно безвреден для твоего организма. В таком состоянии он будет оставаться ровно тридцать дней. Семьсот двадцать условно-земных часов. За этот срок тебе предстоит вернуть нам «торпиллер» и ту самую Наташу Тихомирову, местонахождение которой ты так опрометчиво решил скрыть.
– Вернуть нам – это кому и куда?
– О-о, Сэмми, ты не потерял голоса! Немногие сохраняют спокойствие, получив такую инъекцию! Уж я-то знаю! Многие просто начинают плакать… Что же касается твоего вопроса, то я отвечу так: нам – это на любую орбитальную станцию или на любую планету, признающую юрисдикцию Земной Цивилизационной Лиги. Как только возвращаешь «торпиллер» и Наташу, сразу получаешь противоядие…
– Противоядие есть на каждой станции? – спросил я недоверчиво.
– Нет, конечно! В этом случае у тебя мог бы появиться соблазн добраться до него силой, хитростью или подкупом. Противоядие – это набор звуков или, чтобы было понятнее, музыка, которую ты сможешь закачать через любой порт «univer-net», авторизовавшись определенным образом на определенном информационном узле. Реквизиты авторизации и адрес информационного узла записаны на элементе памяти, который найдешь в конверте рядом со своими вещами в электрокаре. Возвращаешь девчонку и «торпиллер», подключаешься к «univer-net», идешь по указанному адресу, авторизуешься и слушаешь мелодию, являющуюся паролем для активации алгоритма самоуничтожения нанороботов.
Я молчал. Просто ни одного слова на ум не приходило. Астеник, похоже, превратно истолковал мое молчание и поспешил добавить:
– Сэмми, я повторяю: лично ты нам неинтересен. Я не желаю тебе смерти, поскольку не считаю тебя плохим человеком. Сделай то, чего мы от тебя требуем, и живи спокойно.
– Я могу идти?
– Конечно! Ступай! Ребята тебя проводят. Сугубо для твоей же пользы.
«Ребята», не разжимая стальных захватов, двинулись к выходу. Но тут астеник щелкнул пальцами, привлекая мое внимание.
– Чего еще? – оглянулся я через плечо.
– Заметь, Сэмми, я даже не стал спрашивать, согласен ли ты…
8.
Мир не переделать, если только напалмом, а потому даже дураков и моральных уродов надо принимать такими, как они есть. Можно сколь угодно долго скрежетать зубами, обдумывая месть тем, кто всадил тебе в шею сто тысяч нанороботов с цианистым водородом, но это никоим образом не поможет по существу.
От меня хотели, чтобы я выдал Натс. А делать этого ни в коем случае не следовало. Да и мои неведомые противники не рассчитывали на то, что я привезу им малышку. Расчет их мог быть таков: я брошусь за разъяснениями к Натс, они следят за мной после вылета с Нерона, и я сам же приведу их к ней.
Поэтому я направился вовсе не к двойной системе Лабаха-Кляузман, а совсем даже в другую сторону – в галактику Аль-Дагор, где возле звезды Карамаго по круговой орбите неспешно двигалась промежуточная пилотажная база «Квадрионе пультаре».
Эдвард и Сибилла Вэнс наверняка рассказали обо мне сотрудникам спецслужб нечто такое, что заставило их пойти на организацию масштабной провокации. Что же именно в их рассказе заставило «цивилизаторов» предположить, будто мифический «торпиллер» находится в моих руках?
В идентификационную матрицу, заблаговременно нарезанную обрабатывающим центром, я ввел новые реквизиты своего корабля.
«Фунт изюма» превратился в прогулочную яхту «Киамацу-йоту-широ», построенную восемь условно-земных лет назад на стапеле японской колонии Ниигата-Семь и принадлежавшую Летелльеру Кабанису. Название могло быть переведено то ли как «Желтая лилия красного цвета», то ли как «Красная лилия желтого цвета». Летелльер Кабанис считался режиссером-постановщиком космических опер эпического масштаба, причем постановщиком широко известным в узких кругах ценителей. Допускаю, что дюжина искусствоведов могла слышать его фамилию, некоторые – видели в лицо, а самые рьяные поклонники из их числа даже могли узнать при встрече.
Совершив прыжок к звезде Карамаго, я занял очередь для причаливания к станции и принялся рассылать по сети «univer-net» своим боевым товарищам зашифрованные голосовые послания, примерно одного и того же содержания: я призывал их на помощь.
Прежде всего, с призывом о помощи я обратился к Антону Радаеву, известному в среде «донских казаков» специалисту в области генной инженерии и медицине. Часто он представлялся Рыдаевым, а в среде друзей его называли Шерстяным. Этой кличкой он был обязан торчащим во все стороны волосам. Если кто-то и мог мне помочь решить проблему с инъекцией ядовитых нанороботов, так это именно Антон.
Помимо Радаева я направил послания еще пятерым «донским казакам»: Павлу Усольцеву, известному в Донской Степи под красноречивым погонялом Отыму; Константину Головачу, убийце пиратов, по кличке Костяная Голова; Юрию Круглову, замечательному механику и пиротехнику, под скромным прозвищем Ужас; Сергею Нилову, человеку тихому, с неизменным топором в заднем кармане комбинезона (его обычно называли «Нильским Крокодилом»). Наконец, пятым был Евгений Ильицинский, человек в высшей степени кроткий, даже смиренный. Глубоко верующий монах-расстрига стяжал немалую известность в Донской Степи тем, что истово нес наложенную на самого себя епитимью в виде миссионерской деятельности на просторах развращенной, изгаженной цивилизованным человечеством Вселенной. Ильицинского обычно называли либо Батюшкой, либо Инквизитором – оба прозвища в равной степени уместны.
Все упомянутые персоны были столь же надежны, сколь и безбашенны. Я назначил им рандеву в системе Лабаха-Кляузман через двое условно-земных суток, полагая, что этого времени мне хватит для того, чтобы отыскать чету Вэнсов и получить от них интересующую информацию.
Далее я с пользой потратил время на придание себе некоего подобия известного режиссера-постановщика Летелльера Кабаниса. Бортовой компьютер извлек из бездонной базы данных с дюжину разноформатных изображений Кабаниса. Так вот как должен выглядеть настоящий авторитет мира искусств! Подавляющее большинство таковых авторитетов внешностью и повадками сильно смахивали на обычных педиков, каковыми, полагаю, и являлись.
«Донцы» никогда не скрывали своих гомофобских настроений, и предстоявшее перевоплощение вызывало в душе искренний и глубокий протест.
Будучи, однако, лучшим учеником монастырской школы тюремного типа по подрывной подготовке молодых казаков, я прекрасно знал, что использование в маскировочных целях образов, наиболее чуждых вам среди всего диапазона личных предпочтений, дает обычно наилучший результат.
Я натянул на себя ужасные бриджи красного цвета из полиамидного гамма-циклида со стразами на заднице. Я заправил в ноздрю золотую гайку, размером чуть меньше обеденной тарелки. Экзотические бусы, собранные то ли из кусочков кораллов, то ли вулканической пемзы, я нацепил на шею. Рыжие педерастические бачки и косица с красным бантиком, которую в гомосексуальной тусовке почему-то называют «пусик Темучина», гармонично дополнили мой гадкий вид. Надев так называемую «концепт-рубашку» с коротким рукавом из селенитового волокна (разумеется, с абляционной подложкой для защиты от высоких температур и ударов электрическим током), я окончательно уподобился педику. При взгляде в зеркало пришлось приложить колоссальные волевые усилия, чтобы не застрелить самого себя.
Я закончил преображение, наложив на голые предплечья временные татуировки: одна из них изображала паука, вторая – латинскую литеру «J». Для придания лицу большей схожести с рылом Летелльера Кабаниса, я заправил за щеки две пластиковые подложки, вставил в ноздри расширители, а в глаза – контактные линзы в крапинку. Получилось довольно похоже на оригинал. Однако это само по себе нисколько не приближало к выполнению непростой миссии.
Чтобы узнать маршрут, который выбрали супруги Вэнс, покинув борт «Фунта изюма», необходимо было подключиться к информационной базе «Квадропупля». Разумеется, я не мог это сделать пилкой для ногтей или столовой ложкой – мне был нужен мини-компьютер. Его я положил в карман бриджей, в другой карман – фотонный накопитель, позволявший бесконтактно снимать информацию с компьютерных сетей.
«Квадропупль» напоминал вращающийся стакан. Две дюжины причальных узлов находились на верхней и нижней его кромках. Сами стенки стакана представляли собой жилую зону, в которой, благодаря вращению, существовала сила тяжести в половину земной, что создавало вполне комфортные условия обитания. Через центральную часть «стакана» в виде своеобразного стержня проходила так называемая нежилая зона, где располагались ядерные реакторы и системы жизнеобеспечения.
Причаливание, как обычно, прошло в штатном режиме. «Фунт изюма», превратившийся в «Киамацу-йоту-широ», медленно вполз в громадный проем раскрытых ворот и очутился в залитом слепящим светом ангаре. Прошла минута-другая, мощные манипуляторы жестко зафиксировали корабль, затем воздух с ревом ворвался в огромный ангар и бортовой компьютер голосом мифического Витаса оповестил меня: «Причальная процедура полностью и успешно завершена! Полет окончен!»
Я загромыхал магнитными ботинками к выходу. Все причалы «Квадропупля» находились в зоне невесомости, так что обувь с магнитными подошвами являлась совершенно необходимым элементом одежды всякого, кто не желал при первом же шаге получить потолком по голове.
Эскалатор к люку уже был подан. Перед ним стояли два робота: один – банкомат, другой – регистратор. Я оплатил шестичасовую стоянку, получил нагрудную «карточку гостя» с собственным портретом и идентификационным кодом. Карточку эту снимать нельзя. Но донские казаки подобные запреты считали для себя необязательными.
Лифты на «Квадропупле» вмещали по двести человек, так что в любом случае ждать долго не пришлось бы.
Едва я пристроился в хвост очереди, мимо меня прошел мужичонка странного вида, внимательно посмотревший мне в глаза. При ходьбе в его членах обнаруживалась некая развинченность, а задница в голубых штанах со стразами прямо-таки жила самостоятельной жизнью. Он прошел мимо меня вторично, пропел гнусавым козлетоном: «Ко-о-оль ты не глух, не туп, не сле-е-еп, Узнаешь мой афганский рэпп! Уа-уа! Уа-уа!»
Моя левая ладонь сжалась в кулак. Я – переученный левша, поэтому мой первый удар всегда левой.
Тут подошел лифт, створки откатились в стороны. Мужичонка в третий раз оказался подле меня и искательно пробормотал:
– А я знаю вас! Знаю, знаю, не отнекивайтесь!
Донские казаки не ругаются матерно. Словесная брань выражает гнев, потерю самоконтроля, а это равносильно утрате собственного мужского достоинства. Для «донца» третьего тысячелетия выругаться – значит потерять лицо. Но в эту минуту мне захотелось послать неизвестного педика «по матери».
– А я тебя – нет! – ответил я как можно недружелюбнее и прошел в лифт.
– Тебя зовут Фил Коллинз, ты ведешь передачу «Сладкий мед – горькое дерьмо» на Би-Би-Си! – пробубнил мне в спину обладатель подвижной поясницы.
Я не знал, кто такой Фил Коллинз и какую передачу он ведет – данное обстоятельство спасло болтуна от нокаута прямо на пороге лифта.
Спускались мы довольно долго – минуты полторы. Наконец, достигнув нижней отметки, лифт остановился.
Народ вывалился наружу. Я потянулся за остальными, стреляя глазами по вывескам на фасадах зданий. Меня интересовал узел связи «univer-net», он обязательно должен находиться неподалеку от зоны прибытия лифтов.
Действительно на третьем по счету двухэтажном доме, я увидел нужную мне вывеску.
В узле связи я оплатил получасовой трафик и засел за работу. Мне предстояла, так сказать, «организация атаки компьютерной сети с удаленного терминала». Сначала я создал на местном сервере три индексных ящика для получения сообщений. Затем отправился на один из своих многочисленных ящиков, созданных задолго до этого дня совсем по другому поводу, и убедился, что тот прекрасно работает. Физически сервер, на котором располагался упомянутый ящик, находился на удалении более двух миллионов парсек от «Квадропупля», что не помешало управлять им без задержек.
В упомянутом удаленном ящике я осуществил тонкую настройку «программы-питона», прописав все действия, которые ей надлежало совершить в скором будущем, после чего отправил ее самому себе, в те три ящика, что только что создал. «Питон» мог решать самый широкий круг задач – от создания разного рода сбоев и генерации помех, до принудительного отключения отдельных подсистем.
Чтобы обезопасить серверы от такого рода программ, всегда ставились защитные барьеры – как программные, так и аппаратные. Но «питоны» обычно преодолевали их, разбиваясь на отдельные куски, каждый из которых не определялся как опасный продукт.
Вся возня с настройкой программы, ее пересылкой и сборкой после прибытия в почтовые ящики, заняла у меня не более десяти минут.
Убедившись, что «Питон» благополучно собран и готов к применению, я активировал программу, уничтожил запись собственных логов, по которым можно восстановить мои следы во вселенской компьютерной сети, и отключился. До того момента, как результаты активности «питона» станут заметны всем обитателям «Квадропупля», у меня имелся небольшой запас времени – на полуштоф «Потной гориллы» как раз хватит.
Я на рысях двинулся в сторону ближайшего бара. «Квадрионе пультаре» принадлежал одному из крупных консорциумов Земной Цивилизационной Лиги, поэтому основным языком общения здесь являлся английский, не совсем литературная версия языка Шекспира, а вульгарная модификация, называемая для пущего благозвучия «звездный английский».
Нужную вывеску я увидел очень скоро, буквально, через пару домов. Зазывные красные буквы мигающей рекламы: «Nasty smell of uncle Sam». Гм! Лаконично! «Вонь дяди Сэма».
Я нырнул в бар, пропахший потом, спиртом, мореным дубом. Заказал графинчик «Слезы новобранца» и вдруг засек чей-то взгляд. Чей, чей! Опять он! Вихляющий мужичонка! Тот самый!
Прихватив графинчик и тарелку чмыхадорских анчоусов, я сел за свободный столик. Его полиморфная столешница тут же окрасилась в оранжево-красные цвета – я пребывал в состоянии крайнего раздражения.
Едва я уселся, как знакомая рожа немедля возникла передо мною и гнусавый голос затянул:
Счастье хотя и капризно,
Но все же с тобо-о-ою близко
В далеких, далеки-и-х гора-а-ах…
Я поднял на него взгляд – тяжелый и недружелюбный. Но педик не понял и затараторил:
– Фил! Ты мечта моего голубого детства… Нет! Голубая мечта моего детства… Нет! Все же сначала я сказал правильно… Не прогоняй меня… Позволь быть рядом!
– Боюсь, братанга, ты пожалеешь, – честно предупредил я. Прежде чем у шатать человека в нокаут, его надо предупредить. Таков закон чести настоящего казака.
– Я не пожалею, я не такой! Я прусь от твоих песен и баллад. Меня торкают твои темы… вот эта, типа… Бла-бла-бла! Участились случаи бегства с планеты Зе-е-емля-я! Бла-бла-бла!.. Меня зовут Филистер! – объявил он, протягивая руку через стол.
– Убери клешню! Я не пожимаю руку педикам! – объявил я.
– А ты разве не… – он заткнулся на полуслове.
– Ага! – я опрокинул в глотку стопку «Слезы новобранца».
– Подожди, я сейчас закажу безалкогольного пива, – Филистер махнул рукой роботу-официанту.
А события в виртуальном мире управляющего сервера «Квадропупля» должны были развиваться своим чередом. «Питон», объединившись из трех компонентов в одно целое, должен был прописать себя в качестве резидентной программы с приоритетными правами доступа ко всем элементам операционной системы и просканировать ее компоненты. Разумеется, делалось это не просто так: в конечном итоге запущенной мною вредоносной программе надлежало проанализировать все архивы и отыскать среди них те, в которых содержались записи о прибытиях и отлетах всех космических кораблей за последний условно-земной месяц. Понятно, что помимо графиков полетов меня также интересовал списочный состав экипажей и пассажиров звездолетов. Это давало след супругов Вэнс.
«Питон» в процессе сканирования действовал как программа высшего приоритета, при этом отражая атаки антивирусных оболочек операционной системы. Чтобы обмануть их, он должен был последовательно генерировать большое количество разнообразных сбоев, помех и привходящих сообщений, призванных как можно больше загрузить центральные процессоры и в максимальной степени замедлить исполнение ими защитных алгоритмов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Астеник заговорил с плохо скрываемым удовольствием:
– Несколько слов не для протокола, Сэмми. Интересно, что сейчас тебе вколола моя милая помощница? Так вот, ты только что получил три миллилитра физраствора, содержащего сто тысяч нанороботов. Каждый из них несет несколько молекул яда. Интересно узнать, какого? Циановый водород. Сейчас он капсулирован и абсолютно безвреден для твоего организма. В таком состоянии он будет оставаться ровно тридцать дней. Семьсот двадцать условно-земных часов. За этот срок тебе предстоит вернуть нам «торпиллер» и ту самую Наташу Тихомирову, местонахождение которой ты так опрометчиво решил скрыть.
– Вернуть нам – это кому и куда?
– О-о, Сэмми, ты не потерял голоса! Немногие сохраняют спокойствие, получив такую инъекцию! Уж я-то знаю! Многие просто начинают плакать… Что же касается твоего вопроса, то я отвечу так: нам – это на любую орбитальную станцию или на любую планету, признающую юрисдикцию Земной Цивилизационной Лиги. Как только возвращаешь «торпиллер» и Наташу, сразу получаешь противоядие…
– Противоядие есть на каждой станции? – спросил я недоверчиво.
– Нет, конечно! В этом случае у тебя мог бы появиться соблазн добраться до него силой, хитростью или подкупом. Противоядие – это набор звуков или, чтобы было понятнее, музыка, которую ты сможешь закачать через любой порт «univer-net», авторизовавшись определенным образом на определенном информационном узле. Реквизиты авторизации и адрес информационного узла записаны на элементе памяти, который найдешь в конверте рядом со своими вещами в электрокаре. Возвращаешь девчонку и «торпиллер», подключаешься к «univer-net», идешь по указанному адресу, авторизуешься и слушаешь мелодию, являющуюся паролем для активации алгоритма самоуничтожения нанороботов.
Я молчал. Просто ни одного слова на ум не приходило. Астеник, похоже, превратно истолковал мое молчание и поспешил добавить:
– Сэмми, я повторяю: лично ты нам неинтересен. Я не желаю тебе смерти, поскольку не считаю тебя плохим человеком. Сделай то, чего мы от тебя требуем, и живи спокойно.
– Я могу идти?
– Конечно! Ступай! Ребята тебя проводят. Сугубо для твоей же пользы.
«Ребята», не разжимая стальных захватов, двинулись к выходу. Но тут астеник щелкнул пальцами, привлекая мое внимание.
– Чего еще? – оглянулся я через плечо.
– Заметь, Сэмми, я даже не стал спрашивать, согласен ли ты…
8.
Мир не переделать, если только напалмом, а потому даже дураков и моральных уродов надо принимать такими, как они есть. Можно сколь угодно долго скрежетать зубами, обдумывая месть тем, кто всадил тебе в шею сто тысяч нанороботов с цианистым водородом, но это никоим образом не поможет по существу.
От меня хотели, чтобы я выдал Натс. А делать этого ни в коем случае не следовало. Да и мои неведомые противники не рассчитывали на то, что я привезу им малышку. Расчет их мог быть таков: я брошусь за разъяснениями к Натс, они следят за мной после вылета с Нерона, и я сам же приведу их к ней.
Поэтому я направился вовсе не к двойной системе Лабаха-Кляузман, а совсем даже в другую сторону – в галактику Аль-Дагор, где возле звезды Карамаго по круговой орбите неспешно двигалась промежуточная пилотажная база «Квадрионе пультаре».
Эдвард и Сибилла Вэнс наверняка рассказали обо мне сотрудникам спецслужб нечто такое, что заставило их пойти на организацию масштабной провокации. Что же именно в их рассказе заставило «цивилизаторов» предположить, будто мифический «торпиллер» находится в моих руках?
В идентификационную матрицу, заблаговременно нарезанную обрабатывающим центром, я ввел новые реквизиты своего корабля.
«Фунт изюма» превратился в прогулочную яхту «Киамацу-йоту-широ», построенную восемь условно-земных лет назад на стапеле японской колонии Ниигата-Семь и принадлежавшую Летелльеру Кабанису. Название могло быть переведено то ли как «Желтая лилия красного цвета», то ли как «Красная лилия желтого цвета». Летелльер Кабанис считался режиссером-постановщиком космических опер эпического масштаба, причем постановщиком широко известным в узких кругах ценителей. Допускаю, что дюжина искусствоведов могла слышать его фамилию, некоторые – видели в лицо, а самые рьяные поклонники из их числа даже могли узнать при встрече.
Совершив прыжок к звезде Карамаго, я занял очередь для причаливания к станции и принялся рассылать по сети «univer-net» своим боевым товарищам зашифрованные голосовые послания, примерно одного и того же содержания: я призывал их на помощь.
Прежде всего, с призывом о помощи я обратился к Антону Радаеву, известному в среде «донских казаков» специалисту в области генной инженерии и медицине. Часто он представлялся Рыдаевым, а в среде друзей его называли Шерстяным. Этой кличкой он был обязан торчащим во все стороны волосам. Если кто-то и мог мне помочь решить проблему с инъекцией ядовитых нанороботов, так это именно Антон.
Помимо Радаева я направил послания еще пятерым «донским казакам»: Павлу Усольцеву, известному в Донской Степи под красноречивым погонялом Отыму; Константину Головачу, убийце пиратов, по кличке Костяная Голова; Юрию Круглову, замечательному механику и пиротехнику, под скромным прозвищем Ужас; Сергею Нилову, человеку тихому, с неизменным топором в заднем кармане комбинезона (его обычно называли «Нильским Крокодилом»). Наконец, пятым был Евгений Ильицинский, человек в высшей степени кроткий, даже смиренный. Глубоко верующий монах-расстрига стяжал немалую известность в Донской Степи тем, что истово нес наложенную на самого себя епитимью в виде миссионерской деятельности на просторах развращенной, изгаженной цивилизованным человечеством Вселенной. Ильицинского обычно называли либо Батюшкой, либо Инквизитором – оба прозвища в равной степени уместны.
Все упомянутые персоны были столь же надежны, сколь и безбашенны. Я назначил им рандеву в системе Лабаха-Кляузман через двое условно-земных суток, полагая, что этого времени мне хватит для того, чтобы отыскать чету Вэнсов и получить от них интересующую информацию.
Далее я с пользой потратил время на придание себе некоего подобия известного режиссера-постановщика Летелльера Кабаниса. Бортовой компьютер извлек из бездонной базы данных с дюжину разноформатных изображений Кабаниса. Так вот как должен выглядеть настоящий авторитет мира искусств! Подавляющее большинство таковых авторитетов внешностью и повадками сильно смахивали на обычных педиков, каковыми, полагаю, и являлись.
«Донцы» никогда не скрывали своих гомофобских настроений, и предстоявшее перевоплощение вызывало в душе искренний и глубокий протест.
Будучи, однако, лучшим учеником монастырской школы тюремного типа по подрывной подготовке молодых казаков, я прекрасно знал, что использование в маскировочных целях образов, наиболее чуждых вам среди всего диапазона личных предпочтений, дает обычно наилучший результат.
Я натянул на себя ужасные бриджи красного цвета из полиамидного гамма-циклида со стразами на заднице. Я заправил в ноздрю золотую гайку, размером чуть меньше обеденной тарелки. Экзотические бусы, собранные то ли из кусочков кораллов, то ли вулканической пемзы, я нацепил на шею. Рыжие педерастические бачки и косица с красным бантиком, которую в гомосексуальной тусовке почему-то называют «пусик Темучина», гармонично дополнили мой гадкий вид. Надев так называемую «концепт-рубашку» с коротким рукавом из селенитового волокна (разумеется, с абляционной подложкой для защиты от высоких температур и ударов электрическим током), я окончательно уподобился педику. При взгляде в зеркало пришлось приложить колоссальные волевые усилия, чтобы не застрелить самого себя.
Я закончил преображение, наложив на голые предплечья временные татуировки: одна из них изображала паука, вторая – латинскую литеру «J». Для придания лицу большей схожести с рылом Летелльера Кабаниса, я заправил за щеки две пластиковые подложки, вставил в ноздри расширители, а в глаза – контактные линзы в крапинку. Получилось довольно похоже на оригинал. Однако это само по себе нисколько не приближало к выполнению непростой миссии.
Чтобы узнать маршрут, который выбрали супруги Вэнс, покинув борт «Фунта изюма», необходимо было подключиться к информационной базе «Квадропупля». Разумеется, я не мог это сделать пилкой для ногтей или столовой ложкой – мне был нужен мини-компьютер. Его я положил в карман бриджей, в другой карман – фотонный накопитель, позволявший бесконтактно снимать информацию с компьютерных сетей.
«Квадропупль» напоминал вращающийся стакан. Две дюжины причальных узлов находились на верхней и нижней его кромках. Сами стенки стакана представляли собой жилую зону, в которой, благодаря вращению, существовала сила тяжести в половину земной, что создавало вполне комфортные условия обитания. Через центральную часть «стакана» в виде своеобразного стержня проходила так называемая нежилая зона, где располагались ядерные реакторы и системы жизнеобеспечения.
Причаливание, как обычно, прошло в штатном режиме. «Фунт изюма», превратившийся в «Киамацу-йоту-широ», медленно вполз в громадный проем раскрытых ворот и очутился в залитом слепящим светом ангаре. Прошла минута-другая, мощные манипуляторы жестко зафиксировали корабль, затем воздух с ревом ворвался в огромный ангар и бортовой компьютер голосом мифического Витаса оповестил меня: «Причальная процедура полностью и успешно завершена! Полет окончен!»
Я загромыхал магнитными ботинками к выходу. Все причалы «Квадропупля» находились в зоне невесомости, так что обувь с магнитными подошвами являлась совершенно необходимым элементом одежды всякого, кто не желал при первом же шаге получить потолком по голове.
Эскалатор к люку уже был подан. Перед ним стояли два робота: один – банкомат, другой – регистратор. Я оплатил шестичасовую стоянку, получил нагрудную «карточку гостя» с собственным портретом и идентификационным кодом. Карточку эту снимать нельзя. Но донские казаки подобные запреты считали для себя необязательными.
Лифты на «Квадропупле» вмещали по двести человек, так что в любом случае ждать долго не пришлось бы.
Едва я пристроился в хвост очереди, мимо меня прошел мужичонка странного вида, внимательно посмотревший мне в глаза. При ходьбе в его членах обнаруживалась некая развинченность, а задница в голубых штанах со стразами прямо-таки жила самостоятельной жизнью. Он прошел мимо меня вторично, пропел гнусавым козлетоном: «Ко-о-оль ты не глух, не туп, не сле-е-еп, Узнаешь мой афганский рэпп! Уа-уа! Уа-уа!»
Моя левая ладонь сжалась в кулак. Я – переученный левша, поэтому мой первый удар всегда левой.
Тут подошел лифт, створки откатились в стороны. Мужичонка в третий раз оказался подле меня и искательно пробормотал:
– А я знаю вас! Знаю, знаю, не отнекивайтесь!
Донские казаки не ругаются матерно. Словесная брань выражает гнев, потерю самоконтроля, а это равносильно утрате собственного мужского достоинства. Для «донца» третьего тысячелетия выругаться – значит потерять лицо. Но в эту минуту мне захотелось послать неизвестного педика «по матери».
– А я тебя – нет! – ответил я как можно недружелюбнее и прошел в лифт.
– Тебя зовут Фил Коллинз, ты ведешь передачу «Сладкий мед – горькое дерьмо» на Би-Би-Си! – пробубнил мне в спину обладатель подвижной поясницы.
Я не знал, кто такой Фил Коллинз и какую передачу он ведет – данное обстоятельство спасло болтуна от нокаута прямо на пороге лифта.
Спускались мы довольно долго – минуты полторы. Наконец, достигнув нижней отметки, лифт остановился.
Народ вывалился наружу. Я потянулся за остальными, стреляя глазами по вывескам на фасадах зданий. Меня интересовал узел связи «univer-net», он обязательно должен находиться неподалеку от зоны прибытия лифтов.
Действительно на третьем по счету двухэтажном доме, я увидел нужную мне вывеску.
В узле связи я оплатил получасовой трафик и засел за работу. Мне предстояла, так сказать, «организация атаки компьютерной сети с удаленного терминала». Сначала я создал на местном сервере три индексных ящика для получения сообщений. Затем отправился на один из своих многочисленных ящиков, созданных задолго до этого дня совсем по другому поводу, и убедился, что тот прекрасно работает. Физически сервер, на котором располагался упомянутый ящик, находился на удалении более двух миллионов парсек от «Квадропупля», что не помешало управлять им без задержек.
В упомянутом удаленном ящике я осуществил тонкую настройку «программы-питона», прописав все действия, которые ей надлежало совершить в скором будущем, после чего отправил ее самому себе, в те три ящика, что только что создал. «Питон» мог решать самый широкий круг задач – от создания разного рода сбоев и генерации помех, до принудительного отключения отдельных подсистем.
Чтобы обезопасить серверы от такого рода программ, всегда ставились защитные барьеры – как программные, так и аппаратные. Но «питоны» обычно преодолевали их, разбиваясь на отдельные куски, каждый из которых не определялся как опасный продукт.
Вся возня с настройкой программы, ее пересылкой и сборкой после прибытия в почтовые ящики, заняла у меня не более десяти минут.
Убедившись, что «Питон» благополучно собран и готов к применению, я активировал программу, уничтожил запись собственных логов, по которым можно восстановить мои следы во вселенской компьютерной сети, и отключился. До того момента, как результаты активности «питона» станут заметны всем обитателям «Квадропупля», у меня имелся небольшой запас времени – на полуштоф «Потной гориллы» как раз хватит.
Я на рысях двинулся в сторону ближайшего бара. «Квадрионе пультаре» принадлежал одному из крупных консорциумов Земной Цивилизационной Лиги, поэтому основным языком общения здесь являлся английский, не совсем литературная версия языка Шекспира, а вульгарная модификация, называемая для пущего благозвучия «звездный английский».
Нужную вывеску я увидел очень скоро, буквально, через пару домов. Зазывные красные буквы мигающей рекламы: «Nasty smell of uncle Sam». Гм! Лаконично! «Вонь дяди Сэма».
Я нырнул в бар, пропахший потом, спиртом, мореным дубом. Заказал графинчик «Слезы новобранца» и вдруг засек чей-то взгляд. Чей, чей! Опять он! Вихляющий мужичонка! Тот самый!
Прихватив графинчик и тарелку чмыхадорских анчоусов, я сел за свободный столик. Его полиморфная столешница тут же окрасилась в оранжево-красные цвета – я пребывал в состоянии крайнего раздражения.
Едва я уселся, как знакомая рожа немедля возникла передо мною и гнусавый голос затянул:
Счастье хотя и капризно,
Но все же с тобо-о-ою близко
В далеких, далеки-и-х гора-а-ах…
Я поднял на него взгляд – тяжелый и недружелюбный. Но педик не понял и затараторил:
– Фил! Ты мечта моего голубого детства… Нет! Голубая мечта моего детства… Нет! Все же сначала я сказал правильно… Не прогоняй меня… Позволь быть рядом!
– Боюсь, братанга, ты пожалеешь, – честно предупредил я. Прежде чем у шатать человека в нокаут, его надо предупредить. Таков закон чести настоящего казака.
– Я не пожалею, я не такой! Я прусь от твоих песен и баллад. Меня торкают твои темы… вот эта, типа… Бла-бла-бла! Участились случаи бегства с планеты Зе-е-емля-я! Бла-бла-бла!.. Меня зовут Филистер! – объявил он, протягивая руку через стол.
– Убери клешню! Я не пожимаю руку педикам! – объявил я.
– А ты разве не… – он заткнулся на полуслове.
– Ага! – я опрокинул в глотку стопку «Слезы новобранца».
– Подожди, я сейчас закажу безалкогольного пива, – Филистер махнул рукой роботу-официанту.
А события в виртуальном мире управляющего сервера «Квадропупля» должны были развиваться своим чередом. «Питон», объединившись из трех компонентов в одно целое, должен был прописать себя в качестве резидентной программы с приоритетными правами доступа ко всем элементам операционной системы и просканировать ее компоненты. Разумеется, делалось это не просто так: в конечном итоге запущенной мною вредоносной программе надлежало проанализировать все архивы и отыскать среди них те, в которых содержались записи о прибытиях и отлетах всех космических кораблей за последний условно-земной месяц. Понятно, что помимо графиков полетов меня также интересовал списочный состав экипажей и пассажиров звездолетов. Это давало след супругов Вэнс.
«Питон» в процессе сканирования действовал как программа высшего приоритета, при этом отражая атаки антивирусных оболочек операционной системы. Чтобы обмануть их, он должен был последовательно генерировать большое количество разнообразных сбоев, помех и привходящих сообщений, призванных как можно больше загрузить центральные процессоры и в максимальной степени замедлить исполнение ими защитных алгоритмов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27