Дорога же эта интересна не только
ошибками и просчетами, неизбежными для первопроходцев, но и
тем, что только с нее открывается вид на интеллигибельное про-
странство будущего" (32, с. II).
Симулякр; "совращение" как свойство всякого дискурса
Логика рассуждений Мел-
роуз в книге "Семиотика драма-
тического текста" (1994) (237)
во многом порождена современ-
ными представлениями о функ-
ционировании современного мира
как мира "симулякров" -- фан-
томов сознания, кажимостей --
идея, наиболее авторитетно разработанная Жаном Бодрийаром.
А. Гараджа пишет о концепции Бодрийара: "Современный мир
состоит из моделей и симулякров, не обладающих никакими ре-
ферентами, не основанных ни в какой "реальности", кроме их
собственной, которая представляет собой мир самореферентных
знаков. Симуляция, выдавая отсутствие за присутствие, одновре-
менно смешивает всякое различие реального и воображаемого...
Признавая симуляцию бессмысленной, Бодрийар в то же время
утверждает, что в этой бессмыслице есть и "очарованная" форма:
"соблазн", или "совращение". Совращение проходит три истори-
ческие фазы: ритуальную (церемония), эстетическую (совращение
как стратегия соблазнителя) и политическую. Согласно Бодрий-
ару, совращение присуще всякому дискурсу и всему миру" (15,
с. 45).
Эти мысли о симулякрах и том эстетическом совращении
(соблазне), которые они вызывают, и легли в основу рассужде-
ний Мелроуз о роли современного театра: "Если то, к чему мы
сейчас привыкли, это разграничение между более эффективными
и менее эффективными симулякрами, то тогда роль театра уже не
в том, чтобы эффективно воспроизводить ("репрезентировать" по
терминологии Мелроуз -- И. И.) "реальность там вовне", но
скорее жизненно-убедительную "реальность здесь внутри", чей
статус реального и возникает как раз из вложенной в нее концен-
189
ПОСТМОДЕРНЫЙ ЛИК СОВРЕМЕННОСТИ
трированной и управляемой человеческой энергии. Эта энергия
порождается условиями самого живого перформанса, и она все
время как бы парит -- то, что недоступно для находящегося под
постоянным контролем редакторов и технического опосредован-
ного телевидения, -- на грани между своей силой, концентри-
рующей на себе пристальное внимание зрителей, и собственной
хрупкостью. Именно эта комбинация контролируемой энергии,
застигнутая в самый момент своего случайного появления, и дела-
ет театр столь опасно приятным для некоторых из нас. Он выяв-
ляет нечто вроде мгновенно возникающего ощущения веры даже
не столько в художественный вымысел, сколько в человеческое
мастерство и артистизм" (237,
с. 75).
Вера как модальность утверждения
Само понятие "веры" в
данном случае (его можно бы
также перевести и как
"верование", "уверование", "акт
доверия") Мелроуз заимствует у
Мишеля де Серто: "Под "верованием" я имею в виду не то, во
что мне верится (догма, программа и т. д.), но инвеституру (т. е.
вложение во что-то психической энергии. -- И. И.) субъектов в
утверждение акта высказывания с убеждением в его истинности
-- другими словами, скорее модальность утверждения, нежели
его содержание... Сегодня уже недостаточно манипулировать ве-
рованием, его передавать и совершенствовать; необходимо анали-
зировать его формообразование, если мы хотим создать
его искусственным путем" (92,
с. 148).
Проблема "идеологии" в российском и западном понимании
Одной из актуальных про-
блем постмодернистской теории
театра является проблема полити-
ческой ангажированности пред-
ставления, -- вопрос, звучащий
странно, если не дико, для слуха русского интеллигента, привык-
шего за долгие годы предшествующего режима всеми способами и
силами противостоять стремлению властных структур государст-
венного аппарата навязать произведению искусства, в данном
случае спектаклю, благоприятную для себя политическую тенден-
циозность. Для художественного менталитета русской интеллиген-
ции XX в. художественность начинается там, где кончается дей-
ствие официоза -- официальной идеологии, призванной легитими-
зировать -- оправдывать и тем самым поддерживать господство
190
ГЛАВА III
мыслительных структур, воспитывающих сознание общества в
угодном для себя духе.
Поэтому в сознании русской творческой интеллигенции, про-
тивостоящей духовному насилию, сложилась четкая оппозиция
"художественность/идеологичность", где первая призвана охва-
тить собой все царство эстетических и общечеловеческих ценно-
стей, отстаиваемых в борьбе со второй, которая их лишь только
искажает и обесценивает, сводя их к царству внеэстетического, а
в общей оценочной перспективе -- к сфере вненормального и
антигуманного.
С точки зрения западной теоретической мысли, в данном
случае имеет место типичное терминологическое заблуждение, так
как противостояние одной идеологии является проявлением другой
идеологии: сам факт отрицания одной системы ценностей
(политического, нравственного, эстетического и любого другого
характера) предполагает наличие иной системы ценностной ориен-
тации, отвергающей все ей внеположное, в чем, собственно, и
состоит суть понятия "идеология".
Для авангардистской эстетики Запада 70-80-х годов нико-
гда не была тайной ни своя собственная идеологичность, ни ее
левая ориентация. И здесь дело даже не в политических взглядах
художников и теоретиков авангардистского искусства, хотя та же
Анн Юберсфельд, автор самой влиятельной работы по теории
театра конца 70-х годов "Читать театр" (280), открыто заявляла
об определенной "марксичности", как она тогда понимала, духа
своей книги. Проблема заключалась, да и заключается теперь, в
четком осознании социальной и идеологической функции аван-
гардного искусства: бороться с засильем господствующей идео-
логии, против "дискурса власти", гипнотизирующего массовое
сознание общепринятыми стеореотипами мышления.
В результате соответствующим образом и определялась зада-
ча теоретика театра, или семиолога, как его называла Юберс-
фельд: анализ семиотических и текстуальных практик господ-
ствующего дискурса, общепринятого дискурса, который устанав-
ливает между текстом и репрезентацией целый невидимый экран
предрассудков, персонажей и страстей, тот код доминирующей
идеологии, для которой театр служит мощным инструментом.
"Вот почему эта небольшая книга обрела свое место в том ряду
публикуемых книг, которые пытаются ориентироваться на мар-
ксизм" (280, с. 9).
191
ПОСТМОДЕРНЫЙ ЛИК СОВРЕМЕННОСТИ
"Постмодернистская магия" как средство деполитизации
Однако в конце 80-х --
начале 90-х годов наметились
признаки изменения духовного
климата, политической ориента-
ции и соответственно теоретиче-
ской парадигмы. В результате
более глубинного, чем раньше, действия идей Ж. Дерриды,
М. Фуко, а также теорий Ж. Делеза, Ж.-Ф. Лиотара и
Ж. Бодрийара пришло более сложное понимание функционирова-
ния знаковых систем, особое внимание стал привлекать сам факт
институализации любой заранее детерминированной позиции, в
том числе и "великого отказа" от "классической культурной тра-
диции", уже в течение века обвиняемой художниками авангарда в
буржуазности своего духа. Тем не менее то, что можно было бы
назвать большей трезвостью взгляда, не привело еще к четкой
теоретической перспективе, даже если ограничиться только сфе-
рой театроведческих исследований. Складывающаяся теория теат-
рального постмодернизма не успела еще обрести ясные очертания,
в частности, и по той причине, что, как и всякая теория постмо-
дернизма, страдает его исконным пороком: она скорее предназна-
чена для критики других теорий, нежели для утверждения посту-
латов своей собственной. Постмодернизм всегда сильнее в нега-
тиве своего критического пафоса, чем в позитиве отстаивания
своих ценностей. Другой особенностью теории театрального по-
стмодернизма, как уже отмечалось выше, является то, что, будучи
авангардистской по своей направленности, она опирается преиму-
щественно на практику экспериментального театра, что, естест-
венно, сужает сферу ее применимости.
Так, недвусмысленно заявляя о своей тенденции к
"деполитизации театра" и посвятив этой проблеме немало стра-
ниц, С. Мелроуз тем не менее осталась на уровне деклараций,
поскольку теоретически обосновать свой тезис с достаточной сте-
пенью убедительности ей так и не удалось, хотя она и считает,
что Ариана Мнушкина и руководимый ей "Театр дю солей" как
раз дают наглядный пример ухода от политического радикализма
60-х годов с помощью того, что может быть названо
"постмодернистской магией (подчеркнуто автором. -- И. И.),
абсолютно лишенной цинизма вопреки всем западням и ловуш-
кам, создаваемым собственностью, популярностью у среднего
класса и большими государственными субсидиями" (237, с. 40).
Ибо в конечном счете все свелось, как это довольно часто можно
наблюдать в ее исследовании, к констатации необходимости соз-
192
ГЛАВА 111
дать новую теорию театра: "Что нам, возможно, нужно сегодня
вместо анализа театра как противоядия социальному угнетению и
вытеснению (главная проблема существования авангардного экс-
периментального театра: "традиционный театр", "театр истеб-
лишмента" как любой общественный институт, предназначенный
для поддержания господствующей идеологии, стремится маргина-
лизовать и вытеснить экспериментальное и потенциально опасное
искусство на периферию общества и массового сознания. -- И.
И.), -- это сравнительный анализ различных трактовок события
в перформансе живого театра, непосредственный обмен и инте-
рактивное присутствие, взаимоотношение с кино и телевидением"
(там же, с. 71). Для Мелроуз телевидение является главным рас-
пространителем ("диссеминатором", по ее терминологии) конвен-
ций, стереотипов мышления (в том числе и художественных).
Телевидение не только их порождает, но и усиливает из взаимо-
действие на массовое сознание. "По сравнению с ним театр, --
считает исследовательница, -- предлагает такого рода опыт, спе-
цифика которого состоит в том, что он дополняет -- и беспокоит
_ некоторые из этих электронно опосредованных конвенций
"повседневной жизни" (там же, с. 72).
Телевидение, по утверждению Мелроуз, неспособно к само-
критике, поскольку отсутствует непосредственная реакция публи-
ки как в театральном представлении, поэтому у ТВ "отсутствует
даже малейший намек на возможность радикального вмешатель-
ства со стороны социального объекта" (там же).
Сразу выступает на первый план внутренняя противоречи-
вость исследовательницы, поскольку она отвергает лишь ради-
кальную, политизированную идеологию, проявившуюся в студен-
ческих волнениях 1968-1972 гг., но, разумеется, не думает отре-
каться от той критики западной культуры, которая так была ха-
рактерна для искусства модернизма. В результате возникает лю-
бопытное явление: постмодернизм в теории провозглашает равен-
ство всех художественных стилей, но на практике остается в пре-
делах модернистской парадигмы. Поэтому то "эстетическое миро-
любие постмодернизма", которое было отмечено С. Исаевым
("всякое отрицание или отторжение здесь рассматривается как
незаконная, ничем не подкрепленная претензия на монопольное
обладание истиной") (32, с. 8), с трудом поддается теоретиче-
скому осмыслению авангардистскими театроведами, более столе-
тия традиционно связывавшими себя с политическим противо-
стоянием духу буржуазности и всему капиталистическому общест-
ву в целом с его традиционно отвергаемыми нравственными и
193
ПОСТМОДЕРНЫЙ ЛИК СОВРЕМЕННОСТИ
эстетическими ценностями. В результате теоретикам театрального
постмодернизма приходится буквально разрываться между при-
знанием факта социальной природы театра -- и отсюда неизбеж-
ной обреченности воздействовать на общественное сознание, т. е.
в той или иной степени проводить определенную политику, и но-
вой тенденцией к теоретической деполитизации, обусловленной
восприятием мира как хаоса, который может существовать лишь
за счет одновременного в нем присутствия, казалось бы, друг
друга взаимоисключающих им-
пульсов воздействия.
"Вмешательство"
В теоретическом плане, на
достаточно высоком уровне абст-
ракция, представление о жизнен-
ном мире как о силовом поле, где действие разновекторных сил
взаимно уравновешивается и тем самым поддерживается хрупкое
равновесие, не выглядит гипотезой, лишенной здравого смысла,
но реализация ее на примере конкретного театрального спектакля
вызывает несомненные затруднения. Свидетельством тому может
послужить характеристика С. Мелроуз спектакля "Театр дю со-
лей" "Хоэфоры", поставленного А. Мнушкиной: "Вечером 4 мая
1991 г. на представлении "Орестея: Хоэфоры" исполнители во-
семь раз выходили "на аплодисменты", каждый раз с новой ва-
риацией перед аудиторией, не желавшей, несмотря на усталость
актеров, чтобы они вышли из образа. Для "политизированных" в
традиционном смысле то, что требовали и получили зрители, не-
сомненно имело привкус гуманизма, совершенно не способного
изменить установившиеся социальные порядки. Но если "Театр
дю солей", очевидно, уже больше коллективно не отстаивает и
сценически не воплощает политический принцип какой-либо пар-
тии, то это отнюдь не уменьшает воздействие его политики малых
дел; и, что типично для современного постмодернизма этого теат-
ра, он не ограничивается лишь соединением гетерогенного и цити-
рованием множества явно противоречащих друг другу источников.
То, что он делает, как раз и есть рассеивание, размывание --
термин "отказ" был бы ошибочен в данном случае -- любого
ясного (подчеркнуто автором. -- И. И.), однозначного и откро-
венно спланированного политического акта, в том смысле этого
термина, как он понимался в период от конца второй мировой
войны и до 1968-1973 гг. Это мучает тех в театре, кто
по-прежнему сочувствует идее политической борьбы, например, в
духе брехтовской или левацкой традиции 1968 г. ... Но это от-
нюдь не свидетельствует об уменьшении значения политического
194
ГЛАВА III
фактора. Это лишь показывает, как могут меняться мифы, изме-
няя при этом и судьбы определенных полярных друг другу ролей,
и некоторые представления о враге и о возможных способах вме-
шательства" (237, с. 41).
Как всегда, когда имеешь дело с теоретиками авангардного
толка, неизбежно приходится затрачивать много времени и энер-
гии на объяснение того, что имеется в виду под тем или иным
словом, например. -- под словом "вмешательство". Я отнюдь не
хочу сказать, что Мелроуз сознательно зашифровывает свои
мысли, но также далек и от того, чтобы приписать ей кристаль-
ную четкость логически выверенных доказательств. Каковы бы
ни были действительные изъяны аргументации Мелроуз, общая
невнятность многих ее положений кроется, скорее, в самой при-
роде ее исходных позиций, изначально внутренне противоречи-
вых.
Что в данном случае означает "вмешательство"? Созна-
тельная способность отдельного субъекта театрального представ-
ления, как и коллективного действия труппы, повлиять на созна-
ние публики, через нее на функционирование "фреймов", стерео-
типов коллективного, общественного мышления, и тем самым реа-
лизовать это вмешательство как попытку изменить соответствую-
щий социальный порядок. Но сама такая попытка с точки зрения
постмодернистских теорий представляется более чем сомнитель-
ной. Сама возможность абсолютно независимого субъективного
(единичного или принадлежащего социальному меньшинству --
отдельной группе единомышленников, например, авангардной
театральной труппе с ее "поперечной", "перпендикулярной" --
типичные термины постмодернистского койне -- постановочной
практикой, не укладывающейся в общее русло современной теат-
ральной традиции) представляется в терминах постмодернистской
научной парадигмы -- просто сомнительной.
Сначала теоретики структурализма, а затем и постмодерниз-
ма вот уже не менее 40 лет доказывают невозможность сущест-
вования целостной личности человека, который, по их понятиям,
способен выступать только во фрагментированном состоянии, а
любая попытка логически мыслить якобы неизбежно приводит его
лишь к подчинению стереотипам, клише мышления, выработан-
ным господствующей идеологией. Общеструктуралистская про-
блема децентрации субъекта обычно решалась как отрицание ав-
тономности его сознания и получила в свое время название теоре-
тического антигуманизма с его концепцией смерти субъекта. И
обвинение в "гуманизме", от которого пытается защититься Мел-
195
ПОСТМОДЕРНЫЙ ЛИК СОВРЕМЕННОСТИ
роуз, как раз и восходит к теории смерти субъекта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
ошибками и просчетами, неизбежными для первопроходцев, но и
тем, что только с нее открывается вид на интеллигибельное про-
странство будущего" (32, с. II).
Симулякр; "совращение" как свойство всякого дискурса
Логика рассуждений Мел-
роуз в книге "Семиотика драма-
тического текста" (1994) (237)
во многом порождена современ-
ными представлениями о функ-
ционировании современного мира
как мира "симулякров" -- фан-
томов сознания, кажимостей --
идея, наиболее авторитетно разработанная Жаном Бодрийаром.
А. Гараджа пишет о концепции Бодрийара: "Современный мир
состоит из моделей и симулякров, не обладающих никакими ре-
ферентами, не основанных ни в какой "реальности", кроме их
собственной, которая представляет собой мир самореферентных
знаков. Симуляция, выдавая отсутствие за присутствие, одновре-
менно смешивает всякое различие реального и воображаемого...
Признавая симуляцию бессмысленной, Бодрийар в то же время
утверждает, что в этой бессмыслице есть и "очарованная" форма:
"соблазн", или "совращение". Совращение проходит три истори-
ческие фазы: ритуальную (церемония), эстетическую (совращение
как стратегия соблазнителя) и политическую. Согласно Бодрий-
ару, совращение присуще всякому дискурсу и всему миру" (15,
с. 45).
Эти мысли о симулякрах и том эстетическом совращении
(соблазне), которые они вызывают, и легли в основу рассужде-
ний Мелроуз о роли современного театра: "Если то, к чему мы
сейчас привыкли, это разграничение между более эффективными
и менее эффективными симулякрами, то тогда роль театра уже не
в том, чтобы эффективно воспроизводить ("репрезентировать" по
терминологии Мелроуз -- И. И.) "реальность там вовне", но
скорее жизненно-убедительную "реальность здесь внутри", чей
статус реального и возникает как раз из вложенной в нее концен-
189
ПОСТМОДЕРНЫЙ ЛИК СОВРЕМЕННОСТИ
трированной и управляемой человеческой энергии. Эта энергия
порождается условиями самого живого перформанса, и она все
время как бы парит -- то, что недоступно для находящегося под
постоянным контролем редакторов и технического опосредован-
ного телевидения, -- на грани между своей силой, концентри-
рующей на себе пристальное внимание зрителей, и собственной
хрупкостью. Именно эта комбинация контролируемой энергии,
застигнутая в самый момент своего случайного появления, и дела-
ет театр столь опасно приятным для некоторых из нас. Он выяв-
ляет нечто вроде мгновенно возникающего ощущения веры даже
не столько в художественный вымысел, сколько в человеческое
мастерство и артистизм" (237,
с. 75).
Вера как модальность утверждения
Само понятие "веры" в
данном случае (его можно бы
также перевести и как
"верование", "уверование", "акт
доверия") Мелроуз заимствует у
Мишеля де Серто: "Под "верованием" я имею в виду не то, во
что мне верится (догма, программа и т. д.), но инвеституру (т. е.
вложение во что-то психической энергии. -- И. И.) субъектов в
утверждение акта высказывания с убеждением в его истинности
-- другими словами, скорее модальность утверждения, нежели
его содержание... Сегодня уже недостаточно манипулировать ве-
рованием, его передавать и совершенствовать; необходимо анали-
зировать его формообразование, если мы хотим создать
его искусственным путем" (92,
с. 148).
Проблема "идеологии" в российском и западном понимании
Одной из актуальных про-
блем постмодернистской теории
театра является проблема полити-
ческой ангажированности пред-
ставления, -- вопрос, звучащий
странно, если не дико, для слуха русского интеллигента, привык-
шего за долгие годы предшествующего режима всеми способами и
силами противостоять стремлению властных структур государст-
венного аппарата навязать произведению искусства, в данном
случае спектаклю, благоприятную для себя политическую тенден-
циозность. Для художественного менталитета русской интеллиген-
ции XX в. художественность начинается там, где кончается дей-
ствие официоза -- официальной идеологии, призванной легитими-
зировать -- оправдывать и тем самым поддерживать господство
190
ГЛАВА III
мыслительных структур, воспитывающих сознание общества в
угодном для себя духе.
Поэтому в сознании русской творческой интеллигенции, про-
тивостоящей духовному насилию, сложилась четкая оппозиция
"художественность/идеологичность", где первая призвана охва-
тить собой все царство эстетических и общечеловеческих ценно-
стей, отстаиваемых в борьбе со второй, которая их лишь только
искажает и обесценивает, сводя их к царству внеэстетического, а
в общей оценочной перспективе -- к сфере вненормального и
антигуманного.
С точки зрения западной теоретической мысли, в данном
случае имеет место типичное терминологическое заблуждение, так
как противостояние одной идеологии является проявлением другой
идеологии: сам факт отрицания одной системы ценностей
(политического, нравственного, эстетического и любого другого
характера) предполагает наличие иной системы ценностной ориен-
тации, отвергающей все ей внеположное, в чем, собственно, и
состоит суть понятия "идеология".
Для авангардистской эстетики Запада 70-80-х годов нико-
гда не была тайной ни своя собственная идеологичность, ни ее
левая ориентация. И здесь дело даже не в политических взглядах
художников и теоретиков авангардистского искусства, хотя та же
Анн Юберсфельд, автор самой влиятельной работы по теории
театра конца 70-х годов "Читать театр" (280), открыто заявляла
об определенной "марксичности", как она тогда понимала, духа
своей книги. Проблема заключалась, да и заключается теперь, в
четком осознании социальной и идеологической функции аван-
гардного искусства: бороться с засильем господствующей идео-
логии, против "дискурса власти", гипнотизирующего массовое
сознание общепринятыми стеореотипами мышления.
В результате соответствующим образом и определялась зада-
ча теоретика театра, или семиолога, как его называла Юберс-
фельд: анализ семиотических и текстуальных практик господ-
ствующего дискурса, общепринятого дискурса, который устанав-
ливает между текстом и репрезентацией целый невидимый экран
предрассудков, персонажей и страстей, тот код доминирующей
идеологии, для которой театр служит мощным инструментом.
"Вот почему эта небольшая книга обрела свое место в том ряду
публикуемых книг, которые пытаются ориентироваться на мар-
ксизм" (280, с. 9).
191
ПОСТМОДЕРНЫЙ ЛИК СОВРЕМЕННОСТИ
"Постмодернистская магия" как средство деполитизации
Однако в конце 80-х --
начале 90-х годов наметились
признаки изменения духовного
климата, политической ориента-
ции и соответственно теоретиче-
ской парадигмы. В результате
более глубинного, чем раньше, действия идей Ж. Дерриды,
М. Фуко, а также теорий Ж. Делеза, Ж.-Ф. Лиотара и
Ж. Бодрийара пришло более сложное понимание функционирова-
ния знаковых систем, особое внимание стал привлекать сам факт
институализации любой заранее детерминированной позиции, в
том числе и "великого отказа" от "классической культурной тра-
диции", уже в течение века обвиняемой художниками авангарда в
буржуазности своего духа. Тем не менее то, что можно было бы
назвать большей трезвостью взгляда, не привело еще к четкой
теоретической перспективе, даже если ограничиться только сфе-
рой театроведческих исследований. Складывающаяся теория теат-
рального постмодернизма не успела еще обрести ясные очертания,
в частности, и по той причине, что, как и всякая теория постмо-
дернизма, страдает его исконным пороком: она скорее предназна-
чена для критики других теорий, нежели для утверждения посту-
латов своей собственной. Постмодернизм всегда сильнее в нега-
тиве своего критического пафоса, чем в позитиве отстаивания
своих ценностей. Другой особенностью теории театрального по-
стмодернизма, как уже отмечалось выше, является то, что, будучи
авангардистской по своей направленности, она опирается преиму-
щественно на практику экспериментального театра, что, естест-
венно, сужает сферу ее применимости.
Так, недвусмысленно заявляя о своей тенденции к
"деполитизации театра" и посвятив этой проблеме немало стра-
ниц, С. Мелроуз тем не менее осталась на уровне деклараций,
поскольку теоретически обосновать свой тезис с достаточной сте-
пенью убедительности ей так и не удалось, хотя она и считает,
что Ариана Мнушкина и руководимый ей "Театр дю солей" как
раз дают наглядный пример ухода от политического радикализма
60-х годов с помощью того, что может быть названо
"постмодернистской магией (подчеркнуто автором. -- И. И.),
абсолютно лишенной цинизма вопреки всем западням и ловуш-
кам, создаваемым собственностью, популярностью у среднего
класса и большими государственными субсидиями" (237, с. 40).
Ибо в конечном счете все свелось, как это довольно часто можно
наблюдать в ее исследовании, к констатации необходимости соз-
192
ГЛАВА 111
дать новую теорию театра: "Что нам, возможно, нужно сегодня
вместо анализа театра как противоядия социальному угнетению и
вытеснению (главная проблема существования авангардного экс-
периментального театра: "традиционный театр", "театр истеб-
лишмента" как любой общественный институт, предназначенный
для поддержания господствующей идеологии, стремится маргина-
лизовать и вытеснить экспериментальное и потенциально опасное
искусство на периферию общества и массового сознания. -- И.
И.), -- это сравнительный анализ различных трактовок события
в перформансе живого театра, непосредственный обмен и инте-
рактивное присутствие, взаимоотношение с кино и телевидением"
(там же, с. 71). Для Мелроуз телевидение является главным рас-
пространителем ("диссеминатором", по ее терминологии) конвен-
ций, стереотипов мышления (в том числе и художественных).
Телевидение не только их порождает, но и усиливает из взаимо-
действие на массовое сознание. "По сравнению с ним театр, --
считает исследовательница, -- предлагает такого рода опыт, спе-
цифика которого состоит в том, что он дополняет -- и беспокоит
_ некоторые из этих электронно опосредованных конвенций
"повседневной жизни" (там же, с. 72).
Телевидение, по утверждению Мелроуз, неспособно к само-
критике, поскольку отсутствует непосредственная реакция публи-
ки как в театральном представлении, поэтому у ТВ "отсутствует
даже малейший намек на возможность радикального вмешатель-
ства со стороны социального объекта" (там же).
Сразу выступает на первый план внутренняя противоречи-
вость исследовательницы, поскольку она отвергает лишь ради-
кальную, политизированную идеологию, проявившуюся в студен-
ческих волнениях 1968-1972 гг., но, разумеется, не думает отре-
каться от той критики западной культуры, которая так была ха-
рактерна для искусства модернизма. В результате возникает лю-
бопытное явление: постмодернизм в теории провозглашает равен-
ство всех художественных стилей, но на практике остается в пре-
делах модернистской парадигмы. Поэтому то "эстетическое миро-
любие постмодернизма", которое было отмечено С. Исаевым
("всякое отрицание или отторжение здесь рассматривается как
незаконная, ничем не подкрепленная претензия на монопольное
обладание истиной") (32, с. 8), с трудом поддается теоретиче-
скому осмыслению авангардистскими театроведами, более столе-
тия традиционно связывавшими себя с политическим противо-
стоянием духу буржуазности и всему капиталистическому общест-
ву в целом с его традиционно отвергаемыми нравственными и
193
ПОСТМОДЕРНЫЙ ЛИК СОВРЕМЕННОСТИ
эстетическими ценностями. В результате теоретикам театрального
постмодернизма приходится буквально разрываться между при-
знанием факта социальной природы театра -- и отсюда неизбеж-
ной обреченности воздействовать на общественное сознание, т. е.
в той или иной степени проводить определенную политику, и но-
вой тенденцией к теоретической деполитизации, обусловленной
восприятием мира как хаоса, который может существовать лишь
за счет одновременного в нем присутствия, казалось бы, друг
друга взаимоисключающих им-
пульсов воздействия.
"Вмешательство"
В теоретическом плане, на
достаточно высоком уровне абст-
ракция, представление о жизнен-
ном мире как о силовом поле, где действие разновекторных сил
взаимно уравновешивается и тем самым поддерживается хрупкое
равновесие, не выглядит гипотезой, лишенной здравого смысла,
но реализация ее на примере конкретного театрального спектакля
вызывает несомненные затруднения. Свидетельством тому может
послужить характеристика С. Мелроуз спектакля "Театр дю со-
лей" "Хоэфоры", поставленного А. Мнушкиной: "Вечером 4 мая
1991 г. на представлении "Орестея: Хоэфоры" исполнители во-
семь раз выходили "на аплодисменты", каждый раз с новой ва-
риацией перед аудиторией, не желавшей, несмотря на усталость
актеров, чтобы они вышли из образа. Для "политизированных" в
традиционном смысле то, что требовали и получили зрители, не-
сомненно имело привкус гуманизма, совершенно не способного
изменить установившиеся социальные порядки. Но если "Театр
дю солей", очевидно, уже больше коллективно не отстаивает и
сценически не воплощает политический принцип какой-либо пар-
тии, то это отнюдь не уменьшает воздействие его политики малых
дел; и, что типично для современного постмодернизма этого теат-
ра, он не ограничивается лишь соединением гетерогенного и цити-
рованием множества явно противоречащих друг другу источников.
То, что он делает, как раз и есть рассеивание, размывание --
термин "отказ" был бы ошибочен в данном случае -- любого
ясного (подчеркнуто автором. -- И. И.), однозначного и откро-
венно спланированного политического акта, в том смысле этого
термина, как он понимался в период от конца второй мировой
войны и до 1968-1973 гг. Это мучает тех в театре, кто
по-прежнему сочувствует идее политической борьбы, например, в
духе брехтовской или левацкой традиции 1968 г. ... Но это от-
нюдь не свидетельствует об уменьшении значения политического
194
ГЛАВА III
фактора. Это лишь показывает, как могут меняться мифы, изме-
няя при этом и судьбы определенных полярных друг другу ролей,
и некоторые представления о враге и о возможных способах вме-
шательства" (237, с. 41).
Как всегда, когда имеешь дело с теоретиками авангардного
толка, неизбежно приходится затрачивать много времени и энер-
гии на объяснение того, что имеется в виду под тем или иным
словом, например. -- под словом "вмешательство". Я отнюдь не
хочу сказать, что Мелроуз сознательно зашифровывает свои
мысли, но также далек и от того, чтобы приписать ей кристаль-
ную четкость логически выверенных доказательств. Каковы бы
ни были действительные изъяны аргументации Мелроуз, общая
невнятность многих ее положений кроется, скорее, в самой при-
роде ее исходных позиций, изначально внутренне противоречи-
вых.
Что в данном случае означает "вмешательство"? Созна-
тельная способность отдельного субъекта театрального представ-
ления, как и коллективного действия труппы, повлиять на созна-
ние публики, через нее на функционирование "фреймов", стерео-
типов коллективного, общественного мышления, и тем самым реа-
лизовать это вмешательство как попытку изменить соответствую-
щий социальный порядок. Но сама такая попытка с точки зрения
постмодернистских теорий представляется более чем сомнитель-
ной. Сама возможность абсолютно независимого субъективного
(единичного или принадлежащего социальному меньшинству --
отдельной группе единомышленников, например, авангардной
театральной труппе с ее "поперечной", "перпендикулярной" --
типичные термины постмодернистского койне -- постановочной
практикой, не укладывающейся в общее русло современной теат-
ральной традиции) представляется в терминах постмодернистской
научной парадигмы -- просто сомнительной.
Сначала теоретики структурализма, а затем и постмодерниз-
ма вот уже не менее 40 лет доказывают невозможность сущест-
вования целостной личности человека, который, по их понятиям,
способен выступать только во фрагментированном состоянии, а
любая попытка логически мыслить якобы неизбежно приводит его
лишь к подчинению стереотипам, клише мышления, выработан-
ным господствующей идеологией. Общеструктуралистская про-
блема децентрации субъекта обычно решалась как отрицание ав-
тономности его сознания и получила в свое время название теоре-
тического антигуманизма с его концепцией смерти субъекта. И
обвинение в "гуманизме", от которого пытается защититься Мел-
195
ПОСТМОДЕРНЫЙ ЛИК СОВРЕМЕННОСТИ
роуз, как раз и восходит к теории смерти субъекта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33