Нет сомнения. Ла-
кан существенно трансформировал фрейдизм, предложив его
лингвистически опосредованную модель, к тому же попутно пере-
осмыслив и традиционную структуру знака, восходящую к теори-
ям Соссюра. Таким образом, он наметил и пути отхода от прямо-
линейной опоры на лингвистику, что было характерно для струк-
турализма.
Дальнейшее развитие идей Лакана
Тем не менее пансексуаль-
ность, хотя и в сильно сублими-
рованной форме, осталась незыб-
лемым фундаментом, на котором
он строил свои теоретические
конструкции. Поэтому дальнейшее развитие его идей шло как бы
двумя путями. С одной стороны, разрабатывались способы куль-
турологической символизации изначально либидозного бессозна-
тельного (частично у Дерриды, более заметно у Джеймсона), с
другой -- на первый план выходил либидозный его аспект (у
Кристевой, Делеза, феминистской критики). Например, фемини-
стская критика, хотя и через Дерриду, подхватила лакановскую
концепцию фаллоса, сделав ее краеугольным камнем своего тео-
ретического кредо.
Как бы то ни было, значение Лакана для формирования
постструктуралистской доктрины трудно переоценить, ибо, не-
смотря на ту критику, которой он постоянно подвергался и под-
вергается сначала в трудах постструктуралистов (Дерриды, Фуко,
Делеза, Гваттари), а затем и постмодернистов (Лиотара, Джейм-
сона, феминистов), нельзя отрицать тот факт, что все они в той
или иной мере основываются на его постулатах, исходят из них и
практически развивают их. Что же касается критики, то она
вполне объяснима и закономерна, поскольку теория Лакана скла-
дывалась еще в 50-х годах и, как уже отмечалось, в определен-
ной степени сохраняет переходный характер между структурализ-
мом и постструктурализмом.
Разумеется, влияние Лакана на такое разношерстное и раз-
ноликое течение, каким выступает постструктуралист -
ско-постмодернистский комплекс, при всей своей константности
никогда не было однозначной и равновеликой величиной. Его
воздействие гораздо более ощутимо во французском и английском
87
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
вариантах постструктурализма, почти сходит на нет в йельском
деконструктивизме и, напротив, сильно возрастает в постмодер-
нистской и феминистской критике, в то время как в так называе-
мом левом деконструктивизме существенно варьируется в зависи-
мости от индивидуальных пристрастий и ориентации.
Заметим попутно, что выводы, которые делают исследовате-
ли из лакановского наследия, бывают прямо противоположными:
если Кристева, например, десоциализирует и радикально биологи-
зирует сознание человека и его личность, то английские пост-
структуралисты (К. Белей, Р. Кауард, Э. Истхоуп), напротив,
подчеркивают социальный характер становления субъекта как
такового.
Разумеется, проблема теоретической аннигиляции субъекта
не сводима лишь к одному Лакану -- это давняя и почтенная
традиция, прочно закрепившаяся в теоретическом сознании за-
падной мысли с начала нашего века, как об этом свидетельствует
хотя бы та концепция личности, которая получила определение
"модернистской". Это связано в первую очередь с кризисом
буржуазного индивидуализма, и из всей обширной литературы на
эту тему меня здесь интересует лишь та ее часть, что непосредст-
венно касается постструктуралистской проблематики. Пожалуй,
социальный аспект этой темы более детально разработан англий-
скими постструктуралистами -- это было преимущественной сфе-
рой их интересов, и фактически именно эта черта является опре-
деляющей для специфики английского постструктурализма при
всей его неоднородности как целостного явления.
Примечательным фактором, объединяющим столь разных
английских исследователей, как Розалинду Кауард и Джона Эл-
лиса (86), Кэтрин Белси (66), а также таких сотрудников жур-
нала "С крин", как Колина МакКейба (230) и Стивена Хита
(178), было их обращение к авторитету не только Дерриды, ут-
верждающего, что субъект вписан в язык или является его функ-
цией, но и Лакана, пытавшегося теоретически оправдать (или
описать) процесс растворения или децентрации индивидуального
субъекта действия.
Трактовка английских постструктуралистов: бессознательное
угрожает символическому
В частности, К. Батлер от-
мечает, что "в терминах Лакана
противоречия внутри индивида
возникают из бессознательного
(порождаются действием бессоз-
нательного) по мере того, как
оно пытается разрушить симво-
88
ГЛАВА II
лическии порядок в том виде, в каком он налагается семьей и в
конечном счете обществом" (76, с. 128). На этом основании
делаются выводы, что существуют "диалектические" противоре-
чия между индивидами и языком, в котором "конструируется" их
субъективность, и поэтому "в моменты кризиса или переходного
состояния в социальной формации" внутри субъекта возникают
противоречия: "В процессе того, как мы инициируемся в
(соссюровскую) символическую систему... мы берем на себя
"роль субъекта" и в результате этого занимаем внутри ее идео-
логически предписываемую позицию" (там же, с. 128).
Сам Батлер с подобной позицией не соглашается, отнюдь не
считая, что выбор человека, его мышление и, следовательно, по-
ведение ("социальная роль") жестко социально запрограммиро-
ваны: "Мы способны принимать рациональные решения на гра-
ницах между этими дискурсами (имеются в виду господствующие
дискурсы различной, в том числе и полярно противоположной,
социальной ориентации, синхронно сосуществующие в историче-
ски конкретном обществе. -- И. И.), если мы осознаем их нали-
чие" (там же, с. 129). Подробнее о позиции самого Батлера не-
сколько ниже, здесь же необходимо отметить, что он совершенно
верно зафиксировал общую тенденцию: в интерпретации многих
английских постструктуралистов лакановская структура субъекта
действительно рассматривается как весьма хрупкое сооружение, в
котором символическое, как сфера действия культуры (или, вер-
нее, культурного социума), постоянно находится под угрозой под-
рыва со стороны бессознательного.
Двойная детерминированность субъекта...
Любопытно сравнить с этой
точкой зрения мнение Г. Ко-
сикова: "Символическое" -- это
область сверхличных, всеобщих,
социокультурных смыслов, зада-
ваемых индивиду обществом; это, следовательно, область бессоз-
нательного" (выделено автором. -- И. И.) (9, с. 590), и с
этим трудно не согласиться. Но если это так, то это значит, что
индивид детерминирован дважды: с одной стороны, импульсами
своего физически "биопсихического бессознательного", а с другой
-- надличными языковыми кодами "социального бессознатель-
ного".
Подобного рода сверхдетерминизм в принципе вообще был
характерен для того любопытного момента в развитии постструк-
турализма, когда четко обозначился переход от структурализма к
89
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
постструктурализму. Именно тогда были выявлены теоретические
тупики структуралистской мысли, и оказалось, что дальнейшее
следование по пути структуралистской догмы неизбежно ведет к
совершенно безвыходному сверхдетерминизму. Четче всего этот
ход мысли был продемонстрирован в работах Ю. Кристевой,
Ф. Соллерса рубежа 60-70-х годов, а также английских пост-
структуралистов "скриновского периода" (труды английских тео-
ретиков кино и литературы, печатавшихся в журнале "Скрин" в
первой половине и середине 70-х годов). Рецидивы данного типа
мышления сохранились у тех ученых Великобритании, которые
вышли из неотроцкистских кругов и сформировали размытое те-
чение культурного материализма или "культурных исследований"
(оба термина весьма условны, подробнее об этом см. в разделе
об английских постструктуралистах и левых деконструктивистах),
обретшее свои наиболее законченные формы в шекспироведении.
... в частности, у Кристевой
В целом же сама проблема
сверхдетерминированности чело-
веческого мышления может рас-
сматриваться как одна из форм кризиса доктрины структурализ-
ма. Если мы обратимся к опыту Кристевой, то убедимся, что в ее
работах рубежа 60-70-х годов субъект (говорящий субъект, по ее
терминологии) был также детерминирован дважды; причем в
обоих случаях эта детерминированность носила иррациональный
характер. С одной стороны, его сознание обусловлено языковыми
стереотипами господствующей идеологии. Иными словами, как
только интересы человека вступают в противоречие с интересами
господствующей идеологии (под которой Кристева в 70-х годах
понимала идеологию монополистического капитала), его сознание
оказывается иррациональным по отношению к самому себе
(любая логика, сформировавшаяся в русле этой господствующей
идеологии, ведет лишь к духовному порабощению человека: чело-
век бессознательно мыслит себе во вред, и никакой другой логи-
ки, кроме как служащей интересам господствующей идеологии.
Кристева в то период не признавала).
С другой стороны, противостоящее этой сверхдетерминиро-
ванности стихийное начало, представлявшееся французской иссле-
довательницей в "Революции поэтического языка" (1974) (203)
в виде мистической платоновской "хоры", бессознательного и,
следовательно, надличного ритмически пульсирующего семиотиче-
ского процесса, якобы лежащего в основе любого рода жизнедея-
90
ГЛАВА II
тельности; фактически это начало также представляло собой не
что иное, как детерминированность, только носящую откровенно
иррациональный характер, поскольку утверждалось, что она бес-
сознательно обуславливает поэтическое словотворчество и всякое
иное творчество. Если первая детерминированность, называемая
Кристевой вслед за Лаканом символической функцией, иррацио-
нально обусловливает социальное поведение людей, то вторая --
семиотическая функция -- также иррационально обуславливает
его творчество.
Как и у Лакана, символическая функция связывалась Кри-
стевой с социальными, психологическими, логическими и прочими
ограничениями, носившими подчеркнуто языковой характер, при-
чем настолько, что не всегда можно с уверенностью сказать, где
кроется их первопричина. Семиотическая же функция понималась
исследовательницей как действие бессознательного, стремящегося
прорваться сквозь эти ограничения.
По сути дела, в "Революции поэтического языка" Кристева
дала несомненно более биологизированный вариант трактовки
лакановского учения о структуре человеческой психики по срав-
нению с тем, какой оно получило в более поздних работах пост-
структуралистов второй половины 70-х и всех 80-х годов, когда в
условиях изменившегося климата идей социологические и дебио-
логизирующие интерпретации стали приобретать больший вес и
значение 5.
Попытка выйти из тупика детерминизма: оправдание свободы у Батлера
Если данное понимание че-
ловека и было характерно для
переходного периода между
структурализмом и постструкту-
рализмом или, вернее, для време-
ни формирования постструктура-
лизма в отдельную доктрину, то
собственно поиски путей выхода
из этого тупика и стали специфической чертой зрелого постструк-
турализма. В этом плане было бы крайне интересно проследить,
в каком именно идеологическом пространстве искали теоретики
постструктурализма место для собственной воли, для сознатель-
ного выбора человека. Вернемся к аргументации Кристофера
Батлера, попытавшегося дать теоретическое оправдание свободы
индивида: "Как только была выделена природа социальных дис-
курсов, которые предположительно структурируют нас в мире и
______________
5Подробнее о Кристевой см.: Постструктурализм. Деконструктивизм. По-
стмодернизм. С. 120-153.
91
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
тексте как мужчин и женщин, нам остается лишь одно из двух:
или брать на себя ответственность за их использование (тот факт,
что язык семафора, которым я пользуюсь, полностью продикто-
ван мне, не снимает с меня вины, если я допущу катастрофу са-
молета, в результате чего снова возникает проблема морального
субъекта), или изменить наш дискурс, взглянув на него критиче-
ски, что, разумеется, как раз и представляет собой то, что требу-
ет от нас марксизм, поскольку это позволяет ему утверждать, что
он также обладает принципами, основанными на предпосылках
более высокого порядка и касающихся более широкого контекста
человеческой деятельности. Его подход предполагает, что если
даже мы и находимся в плену господствующей идеологии (или
какой-либо другой), то способны освободиться от нее. Однако
если субъект в результате этого всего лишь перемещается в дру-
гой, в равной мере социально детерминированный дискурс, то
тогда перед нами открывается лишь возможность бесконечного
регресса. Тем не менее и в данном случае сохраняет свой смысл
утверждение, что мы способны принимать рациональные решения
в пограничных сферах, существующих между этими дискурсами,
при условии, что мы их осознаем. Сам факт этого осознания мо-
жет просто зависеть от исторической счастливой случайности,
хранящей нас от веры в греческих богов, демонов, черной магии
или еще чего тому подобного. Например, в данный момент нам
достаточно повезло, чтобы понять, что дискурсы типа открытой
идеологии или те, которые детерминируют субъект, или эманси-
пирующий дискурс марксизма, утверждающий, что все мы, и
прежде всего рабочие (ибо рабочий может думать, что он сво-
бодно предлагает свой труд на капиталистическом рынке), при-
учены мыслить превратно, -- все эти дискурсы относительны в
сопоставлении друг с другом, при том что один из них может
быть господствующим; но ipso facto это дает нам в руки ключ к
принятию арбитражного выбора между ними. Это как раз то, что
мы и пытаемся делать, сопоставляя индивидуалистический и со-
циальный типы интерпретации" (77, с. 128-129).
Сам Батлер называет свою позицию "ради-
кально-либеральной"; очевидно, более терминологически правиль-
ным было бы ее определить как разновидность либерально трак-
туемого неомарксизма. Можно сказать, что он последовательно
стремится избежать того, что называется "холистической системой
убеждений" (там же, с. 153), и выступает сторонником методо-
логического плюрализма, пытаясь дать некий синтез
"лингвистического, структурного, деконструктивистского и мар-
92
ГЛАВА II
ксистского подходов" к тексту. На этом основании он и критику-
ет позицию Ф. Джеймсона в "Политическом бессознательном"
как неприемлемо холистическую.
Разумеется, и сам Джеймсон далеко не столь последователь-
ный марксист и даже материалист, каким он кажется Батлеру,
обвиняющему его в попытках придать марксизму характер
"цельной объяснительной методологии", и заявление самого
Джейсона, что "марксизм включает в себя другие интерпретатив-
ные модусы или системы" (191, с. 47), как показывает анализ, в
основном остается на уровне скорее декларации, нежели конкрет-
ной методологии исследования. К тому же, при заявке Батлера на
плюрализм как основной объяснительный метод, то, что он назы-
вает "марксистским подходом", занимает в его анализе весьма
существенное место, да и вообще в том внимании к проблеме
социального, которое проявляют оба критика, очень много обще-
го, позволяющего сделать вывод о значительном внутреннем па-
раллелизме их теоретического мышления. Разница между ними
-- в большей степени радикальности, с которой Джеймсон скло-
нен объявлять объединительную роль марксизма, способного, в
его понимании, вместить в свою методологию все современные
методы анализа текста, и в более умеренной позиции Батлера,
апеллирующего к традиционному плюрализму либераль-
но-демократического толка мышления. Тем не менее Батлер, как
и многие его британские коллеги, несомненно тяготеет к социо-
логизированной интерпретации явлений духовной деятельности
человека, окрашенной у него в специфические тона "моральной
озабоченности" и "нравственной ответственности" субъекта дей-
ствия.
Поиск свободы: индивид между "льдинами структур"
у Хеллера и Уэллбери
Однако суть проблемы не в
этом, а в том, какое место отво-
дится свободной воле индивида в
рамках постструктуралистских
представлений даже при попытке
дать им неомарксистскую интер-
претацию. Если мы сравним
мнение Батлера с точкой зрения
американских философов и культурологов Томаса Хеллера и Дэ-
вида Уэллбери, явно чуждых марксизму, то и у них обнаружим
поразительное сходство как общих мировоззренческих установок,
аргументации, так и конечных выводов. Исследователи отмечают:
"Интеллектуальная история нынешнего столетия может быть про-
читана в терминах фундаментального противоречия:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
кан существенно трансформировал фрейдизм, предложив его
лингвистически опосредованную модель, к тому же попутно пере-
осмыслив и традиционную структуру знака, восходящую к теори-
ям Соссюра. Таким образом, он наметил и пути отхода от прямо-
линейной опоры на лингвистику, что было характерно для струк-
турализма.
Дальнейшее развитие идей Лакана
Тем не менее пансексуаль-
ность, хотя и в сильно сублими-
рованной форме, осталась незыб-
лемым фундаментом, на котором
он строил свои теоретические
конструкции. Поэтому дальнейшее развитие его идей шло как бы
двумя путями. С одной стороны, разрабатывались способы куль-
турологической символизации изначально либидозного бессозна-
тельного (частично у Дерриды, более заметно у Джеймсона), с
другой -- на первый план выходил либидозный его аспект (у
Кристевой, Делеза, феминистской критики). Например, фемини-
стская критика, хотя и через Дерриду, подхватила лакановскую
концепцию фаллоса, сделав ее краеугольным камнем своего тео-
ретического кредо.
Как бы то ни было, значение Лакана для формирования
постструктуралистской доктрины трудно переоценить, ибо, не-
смотря на ту критику, которой он постоянно подвергался и под-
вергается сначала в трудах постструктуралистов (Дерриды, Фуко,
Делеза, Гваттари), а затем и постмодернистов (Лиотара, Джейм-
сона, феминистов), нельзя отрицать тот факт, что все они в той
или иной мере основываются на его постулатах, исходят из них и
практически развивают их. Что же касается критики, то она
вполне объяснима и закономерна, поскольку теория Лакана скла-
дывалась еще в 50-х годах и, как уже отмечалось, в определен-
ной степени сохраняет переходный характер между структурализ-
мом и постструктурализмом.
Разумеется, влияние Лакана на такое разношерстное и раз-
ноликое течение, каким выступает постструктуралист -
ско-постмодернистский комплекс, при всей своей константности
никогда не было однозначной и равновеликой величиной. Его
воздействие гораздо более ощутимо во французском и английском
87
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
вариантах постструктурализма, почти сходит на нет в йельском
деконструктивизме и, напротив, сильно возрастает в постмодер-
нистской и феминистской критике, в то время как в так называе-
мом левом деконструктивизме существенно варьируется в зависи-
мости от индивидуальных пристрастий и ориентации.
Заметим попутно, что выводы, которые делают исследовате-
ли из лакановского наследия, бывают прямо противоположными:
если Кристева, например, десоциализирует и радикально биологи-
зирует сознание человека и его личность, то английские пост-
структуралисты (К. Белей, Р. Кауард, Э. Истхоуп), напротив,
подчеркивают социальный характер становления субъекта как
такового.
Разумеется, проблема теоретической аннигиляции субъекта
не сводима лишь к одному Лакану -- это давняя и почтенная
традиция, прочно закрепившаяся в теоретическом сознании за-
падной мысли с начала нашего века, как об этом свидетельствует
хотя бы та концепция личности, которая получила определение
"модернистской". Это связано в первую очередь с кризисом
буржуазного индивидуализма, и из всей обширной литературы на
эту тему меня здесь интересует лишь та ее часть, что непосредст-
венно касается постструктуралистской проблематики. Пожалуй,
социальный аспект этой темы более детально разработан англий-
скими постструктуралистами -- это было преимущественной сфе-
рой их интересов, и фактически именно эта черта является опре-
деляющей для специфики английского постструктурализма при
всей его неоднородности как целостного явления.
Примечательным фактором, объединяющим столь разных
английских исследователей, как Розалинду Кауард и Джона Эл-
лиса (86), Кэтрин Белси (66), а также таких сотрудников жур-
нала "С крин", как Колина МакКейба (230) и Стивена Хита
(178), было их обращение к авторитету не только Дерриды, ут-
верждающего, что субъект вписан в язык или является его функ-
цией, но и Лакана, пытавшегося теоретически оправдать (или
описать) процесс растворения или децентрации индивидуального
субъекта действия.
Трактовка английских постструктуралистов: бессознательное
угрожает символическому
В частности, К. Батлер от-
мечает, что "в терминах Лакана
противоречия внутри индивида
возникают из бессознательного
(порождаются действием бессоз-
нательного) по мере того, как
оно пытается разрушить симво-
88
ГЛАВА II
лическии порядок в том виде, в каком он налагается семьей и в
конечном счете обществом" (76, с. 128). На этом основании
делаются выводы, что существуют "диалектические" противоре-
чия между индивидами и языком, в котором "конструируется" их
субъективность, и поэтому "в моменты кризиса или переходного
состояния в социальной формации" внутри субъекта возникают
противоречия: "В процессе того, как мы инициируемся в
(соссюровскую) символическую систему... мы берем на себя
"роль субъекта" и в результате этого занимаем внутри ее идео-
логически предписываемую позицию" (там же, с. 128).
Сам Батлер с подобной позицией не соглашается, отнюдь не
считая, что выбор человека, его мышление и, следовательно, по-
ведение ("социальная роль") жестко социально запрограммиро-
ваны: "Мы способны принимать рациональные решения на гра-
ницах между этими дискурсами (имеются в виду господствующие
дискурсы различной, в том числе и полярно противоположной,
социальной ориентации, синхронно сосуществующие в историче-
ски конкретном обществе. -- И. И.), если мы осознаем их нали-
чие" (там же, с. 129). Подробнее о позиции самого Батлера не-
сколько ниже, здесь же необходимо отметить, что он совершенно
верно зафиксировал общую тенденцию: в интерпретации многих
английских постструктуралистов лакановская структура субъекта
действительно рассматривается как весьма хрупкое сооружение, в
котором символическое, как сфера действия культуры (или, вер-
нее, культурного социума), постоянно находится под угрозой под-
рыва со стороны бессознательного.
Двойная детерминированность субъекта...
Любопытно сравнить с этой
точкой зрения мнение Г. Ко-
сикова: "Символическое" -- это
область сверхличных, всеобщих,
социокультурных смыслов, зада-
ваемых индивиду обществом; это, следовательно, область бессоз-
нательного" (выделено автором. -- И. И.) (9, с. 590), и с
этим трудно не согласиться. Но если это так, то это значит, что
индивид детерминирован дважды: с одной стороны, импульсами
своего физически "биопсихического бессознательного", а с другой
-- надличными языковыми кодами "социального бессознатель-
ного".
Подобного рода сверхдетерминизм в принципе вообще был
характерен для того любопытного момента в развитии постструк-
турализма, когда четко обозначился переход от структурализма к
89
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
постструктурализму. Именно тогда были выявлены теоретические
тупики структуралистской мысли, и оказалось, что дальнейшее
следование по пути структуралистской догмы неизбежно ведет к
совершенно безвыходному сверхдетерминизму. Четче всего этот
ход мысли был продемонстрирован в работах Ю. Кристевой,
Ф. Соллерса рубежа 60-70-х годов, а также английских пост-
структуралистов "скриновского периода" (труды английских тео-
ретиков кино и литературы, печатавшихся в журнале "Скрин" в
первой половине и середине 70-х годов). Рецидивы данного типа
мышления сохранились у тех ученых Великобритании, которые
вышли из неотроцкистских кругов и сформировали размытое те-
чение культурного материализма или "культурных исследований"
(оба термина весьма условны, подробнее об этом см. в разделе
об английских постструктуралистах и левых деконструктивистах),
обретшее свои наиболее законченные формы в шекспироведении.
... в частности, у Кристевой
В целом же сама проблема
сверхдетерминированности чело-
веческого мышления может рас-
сматриваться как одна из форм кризиса доктрины структурализ-
ма. Если мы обратимся к опыту Кристевой, то убедимся, что в ее
работах рубежа 60-70-х годов субъект (говорящий субъект, по ее
терминологии) был также детерминирован дважды; причем в
обоих случаях эта детерминированность носила иррациональный
характер. С одной стороны, его сознание обусловлено языковыми
стереотипами господствующей идеологии. Иными словами, как
только интересы человека вступают в противоречие с интересами
господствующей идеологии (под которой Кристева в 70-х годах
понимала идеологию монополистического капитала), его сознание
оказывается иррациональным по отношению к самому себе
(любая логика, сформировавшаяся в русле этой господствующей
идеологии, ведет лишь к духовному порабощению человека: чело-
век бессознательно мыслит себе во вред, и никакой другой логи-
ки, кроме как служащей интересам господствующей идеологии.
Кристева в то период не признавала).
С другой стороны, противостоящее этой сверхдетерминиро-
ванности стихийное начало, представлявшееся французской иссле-
довательницей в "Революции поэтического языка" (1974) (203)
в виде мистической платоновской "хоры", бессознательного и,
следовательно, надличного ритмически пульсирующего семиотиче-
ского процесса, якобы лежащего в основе любого рода жизнедея-
90
ГЛАВА II
тельности; фактически это начало также представляло собой не
что иное, как детерминированность, только носящую откровенно
иррациональный характер, поскольку утверждалось, что она бес-
сознательно обуславливает поэтическое словотворчество и всякое
иное творчество. Если первая детерминированность, называемая
Кристевой вслед за Лаканом символической функцией, иррацио-
нально обусловливает социальное поведение людей, то вторая --
семиотическая функция -- также иррационально обуславливает
его творчество.
Как и у Лакана, символическая функция связывалась Кри-
стевой с социальными, психологическими, логическими и прочими
ограничениями, носившими подчеркнуто языковой характер, при-
чем настолько, что не всегда можно с уверенностью сказать, где
кроется их первопричина. Семиотическая же функция понималась
исследовательницей как действие бессознательного, стремящегося
прорваться сквозь эти ограничения.
По сути дела, в "Революции поэтического языка" Кристева
дала несомненно более биологизированный вариант трактовки
лакановского учения о структуре человеческой психики по срав-
нению с тем, какой оно получило в более поздних работах пост-
структуралистов второй половины 70-х и всех 80-х годов, когда в
условиях изменившегося климата идей социологические и дебио-
логизирующие интерпретации стали приобретать больший вес и
значение 5.
Попытка выйти из тупика детерминизма: оправдание свободы у Батлера
Если данное понимание че-
ловека и было характерно для
переходного периода между
структурализмом и постструкту-
рализмом или, вернее, для време-
ни формирования постструктура-
лизма в отдельную доктрину, то
собственно поиски путей выхода
из этого тупика и стали специфической чертой зрелого постструк-
турализма. В этом плане было бы крайне интересно проследить,
в каком именно идеологическом пространстве искали теоретики
постструктурализма место для собственной воли, для сознатель-
ного выбора человека. Вернемся к аргументации Кристофера
Батлера, попытавшегося дать теоретическое оправдание свободы
индивида: "Как только была выделена природа социальных дис-
курсов, которые предположительно структурируют нас в мире и
______________
5Подробнее о Кристевой см.: Постструктурализм. Деконструктивизм. По-
стмодернизм. С. 120-153.
91
ОТ ДЕКОНСТРУКТИВИЗМА К ПОСТМОДЕРНУ
тексте как мужчин и женщин, нам остается лишь одно из двух:
или брать на себя ответственность за их использование (тот факт,
что язык семафора, которым я пользуюсь, полностью продикто-
ван мне, не снимает с меня вины, если я допущу катастрофу са-
молета, в результате чего снова возникает проблема морального
субъекта), или изменить наш дискурс, взглянув на него критиче-
ски, что, разумеется, как раз и представляет собой то, что требу-
ет от нас марксизм, поскольку это позволяет ему утверждать, что
он также обладает принципами, основанными на предпосылках
более высокого порядка и касающихся более широкого контекста
человеческой деятельности. Его подход предполагает, что если
даже мы и находимся в плену господствующей идеологии (или
какой-либо другой), то способны освободиться от нее. Однако
если субъект в результате этого всего лишь перемещается в дру-
гой, в равной мере социально детерминированный дискурс, то
тогда перед нами открывается лишь возможность бесконечного
регресса. Тем не менее и в данном случае сохраняет свой смысл
утверждение, что мы способны принимать рациональные решения
в пограничных сферах, существующих между этими дискурсами,
при условии, что мы их осознаем. Сам факт этого осознания мо-
жет просто зависеть от исторической счастливой случайности,
хранящей нас от веры в греческих богов, демонов, черной магии
или еще чего тому подобного. Например, в данный момент нам
достаточно повезло, чтобы понять, что дискурсы типа открытой
идеологии или те, которые детерминируют субъект, или эманси-
пирующий дискурс марксизма, утверждающий, что все мы, и
прежде всего рабочие (ибо рабочий может думать, что он сво-
бодно предлагает свой труд на капиталистическом рынке), при-
учены мыслить превратно, -- все эти дискурсы относительны в
сопоставлении друг с другом, при том что один из них может
быть господствующим; но ipso facto это дает нам в руки ключ к
принятию арбитражного выбора между ними. Это как раз то, что
мы и пытаемся делать, сопоставляя индивидуалистический и со-
циальный типы интерпретации" (77, с. 128-129).
Сам Батлер называет свою позицию "ради-
кально-либеральной"; очевидно, более терминологически правиль-
ным было бы ее определить как разновидность либерально трак-
туемого неомарксизма. Можно сказать, что он последовательно
стремится избежать того, что называется "холистической системой
убеждений" (там же, с. 153), и выступает сторонником методо-
логического плюрализма, пытаясь дать некий синтез
"лингвистического, структурного, деконструктивистского и мар-
92
ГЛАВА II
ксистского подходов" к тексту. На этом основании он и критику-
ет позицию Ф. Джеймсона в "Политическом бессознательном"
как неприемлемо холистическую.
Разумеется, и сам Джеймсон далеко не столь последователь-
ный марксист и даже материалист, каким он кажется Батлеру,
обвиняющему его в попытках придать марксизму характер
"цельной объяснительной методологии", и заявление самого
Джейсона, что "марксизм включает в себя другие интерпретатив-
ные модусы или системы" (191, с. 47), как показывает анализ, в
основном остается на уровне скорее декларации, нежели конкрет-
ной методологии исследования. К тому же, при заявке Батлера на
плюрализм как основной объяснительный метод, то, что он назы-
вает "марксистским подходом", занимает в его анализе весьма
существенное место, да и вообще в том внимании к проблеме
социального, которое проявляют оба критика, очень много обще-
го, позволяющего сделать вывод о значительном внутреннем па-
раллелизме их теоретического мышления. Разница между ними
-- в большей степени радикальности, с которой Джеймсон скло-
нен объявлять объединительную роль марксизма, способного, в
его понимании, вместить в свою методологию все современные
методы анализа текста, и в более умеренной позиции Батлера,
апеллирующего к традиционному плюрализму либераль-
но-демократического толка мышления. Тем не менее Батлер, как
и многие его британские коллеги, несомненно тяготеет к социо-
логизированной интерпретации явлений духовной деятельности
человека, окрашенной у него в специфические тона "моральной
озабоченности" и "нравственной ответственности" субъекта дей-
ствия.
Поиск свободы: индивид между "льдинами структур"
у Хеллера и Уэллбери
Однако суть проблемы не в
этом, а в том, какое место отво-
дится свободной воле индивида в
рамках постструктуралистских
представлений даже при попытке
дать им неомарксистскую интер-
претацию. Если мы сравним
мнение Батлера с точкой зрения
американских философов и культурологов Томаса Хеллера и Дэ-
вида Уэллбери, явно чуждых марксизму, то и у них обнаружим
поразительное сходство как общих мировоззренческих установок,
аргументации, так и конечных выводов. Исследователи отмечают:
"Интеллектуальная история нынешнего столетия может быть про-
читана в терминах фундаментального противоречия:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33