А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Я всего лишь информирую о фактах и ищу тех, кто в ответе за них. Понимание и принятие решений, если таковые имеются, не в моей компетенции. – Он помолчал и закончил со слабой улыбкой: – Нет смысла подвергать искушению того, кто является всего лишь посланником.Они вошли в проход, ведущий из знаменного двора за пределы Алькасара, в Санта-Крус. Их тени, искаженные косо падающим светом, заскользили рядом по кирпичным стенам. Это создавало странное ощущение близости, и Куарт вздохнул с облегчением, когда они вышли наружу, в пахнущую апельсинами ночь.– Значит, вы вот как считаете? – спросила Макарена Брунер. – Что я пытаюсь соблазнить вас?Куарт не ответил. Они молча пошли вдоль стены, потом свернули в одну из узких улочек, ведущих в глубь еврейского квартала.– Сэр Мархолт, – снова заговорила она, как бы в ответ на его слова, сказанные несколько минут назад, – тоже всегда стоял за правое дело.– То были другие времена. А кроме того, вашего сэра Мархолта придумал Джон Стейнбек. Сейчас больше нет правых дел. Даже и мое дело не таково. – Он помолчал, словно размышляя, насколько это соответствует истине. – Но все же оно – мое.– Вы забываете об отце Ферро.– Это тоже не правое дело. Это дело личное. Каждый устраивается как может.Говоря это, Куарт не смотрел на собеседницу, но уловил ее нетерпеливый жест.– Ради Бога!.. Я смотрела «Касабланку» раз двадцать. Только этого мне не хватало: священника, играющего в разочарованного героя. – Зайдя вперед, она встала перед ним, глядя в упор – презрительно и дерзко. – В Хэмфри Богарта.– Нет. Я гораздо выше ростом. И вы ошибаетесь. Вы ничего не видели и ничего не знаете обо мне. – Пока она говорила, ему захотелось схватить ее за плечо и остановить, но он сдержался. Повернувшись, она пошла впереди него, глядя перед собой, словно бы отказываясь слушать. – Вы не знаете, почему я стал священником, не знаете, почему я здесь и что я сделал, чтобы оказаться здесь. Вы не знаете, сколько вот таких Приамо Ферро мне приходилось встречать и как я поступал с ними, когда получал соответствующие приказы.Он произнес это с горечью, но Макарена Брунер не уловила ее: она не могла знать. Она резко повернулась на каблуках лицом к нему.– Похоже, вы жалеете, что у вас нет головы, которую вы могли бы отправить в Рим с ближайшей почтой. – Она выговорила это зло, даже немного подавшись вперед. – Вы думали, что все окажется очень просто, ведь так?.. Но я была уверена, что все изменится, когда вы поближе познакомитесь с жертвой.– Вы ошибаетесь. – Куарт выдержал ее взгляд. – Тот факт, что я немного ближе познакомился с отцом Ферро, ничего не меняет. Во всяком случае, в формальном плане.– А в других планах? – Она прикоснулась указательным пальцем ко лбу. – В плане ваших мыслей.– Другие планы – это мое дело. И да будет вам известно, что я был достаточно близко знаком со многими из моих жертв, как вы выразились. Это ничего не меняет.Она презрительно усмехнулась:– Догадываюсь, что не меняет. Догадываюсь, что именно за это вам заказывают одежду у хороших портных, вы носите дорогие ботинки, в бумажнике у вас кредитные карточки, а на руке – великолепные часы. – Она вызывающе оглядела его с головы до ног. – Наверное, все это в счет ваших тридцати сребреников.Она вела себя слишком агрессивно. Слишком много презрения звучало в ее словах, чтобы предположить, что все это ей безразлично, и Куарт, уже чуть ли не в отчаянии, подумал: чего же она добивается? Как далеко собирается зайти? Они стояли лицом к лицу на узенькой улочке, освещаемой коваными железными фонарями, под почти сплошной линией балконов, уставленных бесчисленными цветочными горшками.– Я рад, что вы догадываетесь, потому что так оно и есть. – Куарт приподнял двумя пальцами лацкан своего пиджака, чтобы ей было лучше видно. – Эта одежда и эти ботинки, и кредитные карточки, и часы – все оказывается чрезвычайно полезным, когда требуется произвести впечатление на какого-нибудь сербского генерала или американского дипломата… На свете есть рабочие священники, женатые священники, священники, служащие восьмичасовую мессу, и такие священники, как я. И я затрудняюсь сказать, кто из них кому обязан своим существованием. – Говоря это, он горько усмехнулся, но его мысли были уже далеки от произносимых слов: Макарена Брунер находилась слишком уж близко на этой слишком уж узкой улочке. – Хотя кое в чем мы с отцом Ферро и правда сходимся: в том, что никто из нас не обольщается относительно нашей профессии.Он замолчал, потому что вдруг испугался необходимости оправдываться перед ней. Они стояли одни на улице, в свете далекого фонаря, и она, очень красивая, смотрела на него молча; белые зубы влажно поблескивали между полураскрытых губ. Ее дыхание было спокойно, и сама она была спокойна – спокойствием красивой женщины, сознающей свою красоту. Ее лицо больше не выражало презрения, которое словно бы отлетело прочь вместе с произнесенными ею словами; а Куарт ощутил страх – подлинный, мужской, физический, граничащий с головокружением. Такой, что ему пришлось сделать усилие над собой, чтобы не отступить на шаг и не упереться спиной в стену.– Почему бы вам не рассказать мне то, что вам известно?По-видимому, она ожидала от него других слов и других действий. Глаза женщины, до этого мгновения не отрывавшиеся от его глаз, скользнули по его лицу, по стоячему воротничку черной рубашки.– Хотите – верьте, хотите – нет, но мне известно очень немногое, – ответила она после долгого – чересчур долгого – молчания. – Возможно, кое-что мне удается угадывать, но я не стану говорить вам, что именно. Делайте свое дело, а остальные будут делать свое.Она ждала ответа, но Куарт, не сказав ничего, повернулся и зашагал по узкой улице. Она молча последовала за ним, прижимая к груди кожаную сумку.
В баре «Лас Тересас» с потолка свисали окорока, на полках стояли бутылки «Ла Гиты», стены были увешаны плакатами, извещающими о празднествах Святой недели и Апрельской ярмарки, и фотографиями худых, серьезных, уже давно погибших тореадоров с выцветшими от времени дарственными надписями. Официанты записывали заказы посетителей на деревянном прилавке, а их глава Пепе резал длинным и острым как бритва ножом тонкие ломти ветчины, напевая сквозь зубы песенку о знаменитых севильских окороках. Он назвал спутницу Куарта доньей Макареной и, не ожидая, заказа, быстро поставил перед каждым по тарелке с ветчиной, помидорами, шампиньонами и копченым мясом и по высокой, на длинной ножке, рюмке, на две трети наполненной ароматной золотистой мансанильей. Возле самой двери, рядом с Куартом, привычно облокотясь на стойку, какой-то завсегдатай с уже порядочно побагровевшей физиономией методично поглощал один стакан красного за другим, и Пепе время от времени, прервав свои вокализы, но не переставая резать ветчину, обращался к нему с краткими комментариями по поводу предстоящего футбольного матча между «Севильей» и «Бетисом».Краснолицый поддакивал с истовостью пьяного, а когда Пепе снова принимался напевать, опять утыкался носом в стакан. Из верхнего кармана его пиджака то и дело высовывалась ушастая серая мордочка с блестящими бусинками глаз. Мышь была настоящая, живая, и хозяин, отщипывая кусочки от лежащего перед ним на тарелке сыра, угощал своего питомца. Зверек быстро и аккуратно поедал лакомство, а никто из находившихся в баре не выражал ни малейшего удивления по поводу столь необычного соседства.Макарена медленными глотками пила свою мансанилью, спокойная и уверенная, как у себя в «Каса дель Постиго». Да и вообще, как заметил Куарт, она ходила по всему Санта-Крусу так, как ходят по комнатам собственного дома; впрочем, в каком-то смысле так оно и было – по крайней мере, в прошлом, на протяжении долгих веков. Видно было, что каждый уголок запечатлен в ее генетической памяти, охвачен ее территориальным инстинктом. Куарт еще раз убедился (что никак не успокоило агента ИВД), что трудно представить себе этот квартал, весь этот город без этой женщины и всего того, что стояло за ней. Собранные на затылке черные волосы, белые зубы, темные глаза. Ему снова вспомнились картины Ромеро де Торреса, здание табачной фабрики, ныне превращенное в университет. Кармен-табачница, ароматные влажные листья, скатываемые в трубочку ладонью о внутреннюю сторону смуглого бёдра. Он поднял глаза и встретился с ее глазами – медовыми, задумчивыми. Спокойными.– Вам нравится Севилья? – спросила вдруг Макарена.– Очень, – смешавшись, ответил он, пытаясь понять, угадала ли она обуревавшие его чувства.– Это совершенно особое место. – Она продолжала смотреть на него, не переставая ловко управляться с палочкой; сейчас она подцепила шампиньон. – Здесь прошлое без всяких проблем уживается с настоящим. Грис говорит, что мы, севильцы, стары и мудры. Здесь все принимается, все возможно… – Она искоса глянула на краснолицего и улыбнулась. – Даже мышонок, закусывающий за стойкой бара вместе со своим хозяином.– Ваша подруга хорошо разбирается в информатике?Она взглянула на него как-то странно. Почти с восхищением.– Вы все еще держите оборону, верно? – Она подцепила еще один шампиньон и отправила его в рот. – Как видно, вас преследуют навязчивые идеи. Почему бы вам не спросить у нее самой?– Я уже спрашивал. И она уклонилась от прямого ответа – как, впрочем, и все остальные.Взглянув поверх плеча женщины на дверь, он увидел, что в бар вошел полный, лет пятидесяти мужчина в белом, которого, как ему на секунду показалось, он уже где-то видел. Проходя мимо Куарта и его спутницы, толстяк снял шляпу, обвел глазами бар, словно ища кого-то, посмотрел на часы, которые извлек из жилетного кармана, и вышел в другую дверь, покачивая тростью с серебряным набалдашником. Куарт заметил, что левая щека у него ярко-красного цвета и будто бы намазана кремом, а усы странной формы и совсем короткие, словно их недавно подпалили.– Так что же все-таки насчет открытки? – спросил он, переводя взгляд на Макарену. – Грис Марсала имеет доступ к сундуку вашей двоюродной бабушки Карлоты?Женщина усмехнулась; ее явно забавляли его навязчивые идеи.– Несколько раз она стояла рядом с этим сундуком, если вы это имеете в виду. Но это мог быть и дон Приамо. Или отец Оскар, или я. Или моя мать… Вы можете себе представить герцогиню в бейсболке козырьком назад, которая, попивая кока-колу, глубокой ночью взламывает систему безопасности Ватикана?.. – Подцепив кусок мяса с помидором, она предложила его Куарту. – Боюсь, ваше расследование может дойти до полного гротеска.Куарт взял палочку с мясом, и его пальцы коснулись пальцев Макарены.– Мне хотелось бы взглянуть на этот сундук. Он отправил мясо с помидором в рот. Макарена улыбнулась:– Чтобы мы с вами, вдвоем?.. Немного смелая идея, хотя, боюсь, вашей истинной целью является проверить, нет ли у меня пиратского компьютера. – Пепе поставил на стойку еще одну тарелку с ветчиной, и она рассеянно воззрилась на продолговатые розовые, в прожилках пахучего сала, кусочки. – А почему бы и нет? Я смогу рассказать об этом подругам, а особенно приятно представить себе, какое лицо будет у архиепископа, когда он узнает… – Она в задумчивости наклонила голову. – Или у моего мужа.Куарт смотрел на серебряные кольца в мочках ее ушей, под гладко зачесанными назад волосами, стянутыми в хвост.– Мне не хотелось бы создавать вам лишних проблем.Она вдруг расхохоталась.– Проблем?.. Надеюсь, Пенчо лопнет от злости и от ревности. Если кроме того, что он рискует остаться без этой церкви, ему расскажут, что тут замешан один интересный священник, он может просто свихнуться. – Она внимательно посмотрела на Куарта. – И стать опасным.– Вы меня пугаете. – Куарт осушил свою рюмку с мансанильей, и было очевидно, что произнесенные им слова не имеют ничего общего с действительностью.Макарена продолжала размышлять.– Как бы то ни было, – наконец проговорила она, – ваша идея насчет сундука Карлоты совсем неплоха. Вы лучше поймете, что означает церковь Пресвятой Богородицы, слезами орошенной.– Ваша подруга Грис, – заметил Куарт, отправляя в рот кусок ветчины, – жалуется на нехватку денег для продолжения работ…– Совершенно верно. Нам с герцогиней только-только хватает на жизнь, а приход находится в самом плачевном состоянии. У дона Приамо жалованье мизерное, а воскресные сборы даже не покрывают расходов на воск для свеч. Временами мы чувствуем себя, как какие-то первопроходцы из фильмов, над головами которых в небе кружат стервятники… Особенно по четвергам: тогда имеет место особенно любопытное зрелище.И, прихлебывая мансанилью из новой рюмки, она поведала Куарту, что церковь Пресвятой Богородицы, слезами орошенной, является неприкосновенной до тех пор, пока каждый четверг – день кончины в 1709 году ее предка Гаспара Брунера де Лебрихи – в восемь часов утра в ней служатся мессы за упокой его души. По этой причине каждый четверг в последнем ряду скамей неукоснительно усаживаются один из людей архиепископа и нотариус, которому платит Пенчо Гавира, и оба следят, не будет ли допущено какой-либо неточности или ошибки.Куарт не поверил своим ушам; оба рассмеялись, однако смех Макарены смолк раньше.– Детский сад, правда? – вдруг посерьезнев, сказала она. – Какая глупость… но от этого зависит все. – Она подняла свою рюмку, но, не донеся ее до губ, снова поставила на стойку. – Любой другой священник, который не будет служить эту мессу по четвергам или в чем-то отступит от ритуала, обречет эту церковь на снос; таким образом, и архиепископ, и банк «Картухано» окажутся в выигрыше… Поэтому я боюсь, что после удаления отца Оскара они предпримут что-то против дона Приамо.В ее взгляде читалось вроде бы искреннее беспокойство. Куарт не знал, что и думать.– Это ни на что не похоже, – возразил он наконец. – Монсеньор Корво мне несимпатичен, но я уверен, что он не потерпел бы…Она машинально подняла руку, чтобы остановить его, приложив палец к его губам. Куарт удивился, не ощутив прикосновения. Макарена, по-видимому, поняла его взгляд, поэтому опустила руку на стойку.– Я не говорю об архиепископе.Взяв за ножку рюмку Куарта, она повертела ее в своих тонких пальцах. «Да она просто охмуряет меня», – вдруг отчетливо прозвучало у него в голове. Он не знал, по собственной ли инициативе или по чужому наущению она делает это, состоит ли ее цель в том, чтобы соблазнить посланца или обезвредить врага, но ясным было одно: под предлогом разъяснения ему своей позиции, не мытьем, так катаньем они стремятся вывести его из игры. Ты должен за что-то уцепиться, подумал он. За свою работу, за расследование, за церковь, за что угодно. Даты и факты, даже если они больше ни на что не годны. Вопросы и ответы, спокойная голова. Спокойствие – такое же, какое излучает она каждую секунду: она, женщина, орудие Зла, ложный маяк, враг рода человеческого и бессмертной души. Держи дистанцию – или тебе конец, Лоренсо Куарт. Как там говорил Монсеньор Спада?.. Если священник сумеет удержать свой карман подальше от денег, а свои ноги – подальше от постели женщины, то у него немало шансов спасти свою душу. Или что там у него есть.– Касательно денег, – сказал он. Нужно было говорить, задавать вопросы, даже бесполезные. Он находился в Севилье, чтобы провести расследование, а не для того, чтобы Кармен с табачной фабрики прикладывала палец к его губам. – Вы не думали о том, чтобы продать картины из ризницы и таким образом собрать сумму, необходимую для реставрации?– Эти картины ничего не стоят. Даже Мурильо – это не Мурильо.– А жемчужины?Она взглянула так, словно он сморозил колоссальную глупость.– Ватикан тоже мог бы продать свое собрание картин и раздать деньги бедным.Допив свою рюмку, она достала из сумки портмоне и попросила счет. Куарт хотел расплатиться, но она не позволила. Пепе, улыбаясь, рассыпался в извинениях. Вы уж простите, падре, донья Макарена – наша клиентка. И так далее и тому подобное.В свете уличного фонаря их фигуры отбрасывали длинные тени. Там, где ослабевал этот свет, вахту подхватывала луна, белая, почти полная, сияющая над кромками крыш и тесно сдвинутыми, почти касающимися друг друга балконами. И здесь Макарена снова заговорила о жемчужинах.– Вы все еще не поняли, – сказала она, и в ее тоне Куарту почудилась насмешка. – Жемчужины – это слезы Карлоты. Завещание капитана Ксалока.
В узеньких улочках шаги отдавались слишком громко, поэтому трое мошенников держались на приличном расстоянии от объектов наблюдения, время от времени меняя строй: то выходил вперед дон Ибраим с Красоткой Пуньялес, а Удалец из Мантелете оставался сзади, то выдвигался Удалец – один или с дамой под руку (под здоровую, потому что обожженная покоилась на перевязи); однако они ни на миг не теряли из виду священника и молодую герцогиню. Это было нелегкой задачей, потому что весь Санта-Крус состоит из поворотов, закоулков и тупиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55