Я предпочитаю, чтобы все шло обычным путем, в служебном порядке.– Другими словами, Монсеньор, пусть могилу выроет Рим.– Вы сами это сказали.– А что насчет отца Оскара?Зубы, сжимавшие трубку, ощерились в весьма неприятной усмешке. «Не хотел бы я оказаться в шкуре этого викария», – подумал Куарт.– О, тут совершенно другой случай, – заговорил архиепископ. – Неплохой культурный багаж, семинария в Саламанке. Многообещающее будущее, которое он зачеркнул собственной рукой. Как бы то ни было, с ним уже все решено. До середины будущей недели он должен покинуть приход. Мы переводим его в один храм в Альмерии – такая, знаете ли, пустынная сельская местность неподалеку от мыса Гата, – чтобы он там мог предаться молитве и размышлениям о том, сколь опасно бывает поддаваться порывам энтузиазма, свойственного молодости.– А не он ли этот «Вечерня»?– Не исключено. Во всяком случае, он мог бы оказаться им, если вы это имеете в виду. Но рыться в помойке – не дело архиепископа. – Монсеньор Корво преднамеренно затянул паузу. – Эту работу я оставляю Институту внешних дел и вам.Куарт и бровью не повел.– Чем он занимается в церкви?– Выполняет обычные обязанности викария: прислуживает отцу Ферро во время обедни, сам проводит вечерние моления… А еще в свободное время помогает сестре Марсала в качестве каменщика.Куарт застыл на своем стуле. Мозаичная картинка, сложившаяся было у него в голове, начала рассыпаться на части.– Простите, Ваше Преосвященство. Вы сказали: сестре Марсала?– Да. Там есть некая Грис Марсала, монахиня из Соединенных Штатов. В Севилье уже не первый год. Она специалист – или, по крайней мере, говорят, что специалист – по реставрации религиозных памятников… Вы с ней еще не знакомы?Прислушиваясь к постукиванию фрагментов, укладывающихся на новое место, Куарт едва воспринял слова прелата. Так, значит, вот оно что. Вот откуда тот диссонанс, который он ощутил накануне в разговоре с этой женщиной.– Познакомился вчера. Но я не знал, что она монахиня.– Да, монахиня. – В тоне Монсеньора Корво не прозвучало ни одной нотки симпатии. – Она, отец Оскар иМакарена Брунер – вот воинство дона Приамо Ферро. Сестра Марсала находится в Севилье как частное лицо. Она имеет соответствующее разрешение своего ордена и не подчиняется мне. У меня нет права заставить ее убраться оттуда. Я тоже, знаете ли, не могу перегибать палку, оказывая давление на священников и монахинь. Вообще в этом деле все, так сказать, выходит за рамки.Он выпускал клубы дыма один за другим, как кальмар, прячущийся за облаком собственных чернил. Наконец, бросив последний взгляд на авторучку Куарта, он пожал плечами:– Ладно. Я велю впустить отца Ферро. Я назначил ему прийти еще утром, но прежде мне хотелось переговорить с вами. Думаю, уже пора расставить все по своим местам, вам не кажется? Это будет нечто вроде очной ставки.Архиепископ посмотрел – не протягивая, однако, руки – на кнопку звонка у себя на столе, возле потрепанного томика «Подражания Христу» Фомы Кемпийского.– Последнее предупреждение, Куарт. Вы мне несимпатичны, но вы профессиональный священник, и вам так же хорошо, как и мне, известно, что даже в этой профессии сколько угодно посредственностей. Так вот: отец Ферро – одна из них. – Вынув трубку изо рта, он обвел ею вокруг, указывая на стеллажи, заставленные фолиантами в кожаных переплетах. – Здесь собрана мысль Церкви – от Святого Августина до Святого Фомы, а также энциклики всех Пап, от первой до последней. Все здесь, в этих четырех стенах, и лишь временно находится в моем ведении. Это вынуждает меня оперировать биржевыми ценностями и в то же время соблюдать обет бедности, заключать договоры с врагами, а порой обрекать на гонения друзей… Каждое утро я сажусь за этот стол, чтобы с помощью Господа нашего управлять священниками – умными, глупыми, фанатичными, честными, занимающимися политикой, противниками безбрачия, злопыхателями, святыми и грешниками. Дело отца Ферро мы сами потихоньку решили бы со временем. Но теперь вмешались вы – я имею в виду Рим: так сказать, явились на чужой бал со своей музыкой. Вот теперь и танцуйте под нее сами. Roma locuta, causa finita Раз заговорил Рим, дело окончено (лат.)
. Я с этой минуты ограничусь ролью наблюдателя. Да простит меня Всевышний, но я умываю руки и предоставляю сцену палачам. – Он нажал на кнопку и сделал жест в направлении двери. – Не будем больше заставлять ждать отца Ферро. Куарт медленно завернул колпачок ручки и спрятал ее в карман вместе с визитными карточками, исписанными его мелким, убористым почерком. Он сидел на краешке стула, прямой и неподвижный, как солдат на посту.– Я руководствуюсь приказами моего начальства, Монсеньор, – ответил он спокойно, – и точно выполняю их.Его Преосвященство сурово взглянул на него сверху вниз.– Не хотелось бы мне заниматься тем, чем занимаетесь вы, Куарт, – проговорил он. – Клянусь спасением души, никак не хотелось бы. IV. Аромат и горечь апельсинов – Ну вот, вы видели героя, – заметил он. – А это стоит кое-чего. Эккерман. Беседы с Гёте – Полагаю, вы уже знакомы, – произнес Его Преосвященство.Он восседал в своем кресле, откинувшись на спинку, и был похож на арбитра боксерского поединка, старающегося держаться подальше от бойцов, чтобы кровь не обрызгала его туфель. Куарт и отец Ферро молча смотрели друг на друга. Священник храма Пресвятой Богородицы, слезами орошенной, не стал садиться на стул, который жестом предложил ему Монсеньор Корво, и теперь стоял посреди кабинета, маленький, упрямый, со своим грубым, будто вытесанным из дерева или камня лицом, со своими белыми, кое-как подстриженными волосами, в своей старой, заштопанной сутане, из-под которой высовывались огромные нечищеные башмаки.– Отец Куарт хочет задать вам несколько вопросов, – добавил архиепископ.Ни одна морщина, ни один шрам не дрогнули на лице старого священника. Он смотрел в пространство – в некую неопределенную точку его, находящуюся где-то между плечом прелата и окном, сквозь жалюзи которого смутно рисовался золотистый силуэт Хиральды.– Мне нечего сказать отцу Куарту. Монсеньор Корво медленно кивнул, как будто ожидал именно такого ответа.– Очень хорошо, – проговорил он. – Но я являюсь вашим епископом, дон Приамо. И мне вы обязаны подчиняться. – Вынув трубку изо рта, он по очереди указал ею сперва на одного, потом на другого священника. – Так что, если для вас предпочтительнее такой вариант, вы будете отвечать мне, а вопросы вам будет задавать отец Куарт.В тусклых темных глазах старика промелькнуло колебание.– Это какая-то дурацкая ситуация, – резко возразил он, чуть поворачиваясь к Куарту, словно бы возлагая на него ответственность за происходящее.На лице архиепископа нарисовалась неприятная усмешка.– Согласен, дон Приамо. Но, прибегнув к этому иезуитскому приему, мы все будем удовлетворены. Отец Куарт выполнит свою задачу, я с удовольствием поприсутствую при вашем разговоре, а ваша неслыханная гордыня не пострадает – по крайней мере, формально. – Он резко, словно угрожающе, выпустил густой клуб дыма и поудобнее устроился в кресле, явно предвкушая, как насладится этим диалогом. – А теперь можете начинать, отец Куарт. Он ваш целиком и полностью.И Куарт начал. Он был суров, временами даже жесток, расквитываясь со стариком за сухой прием, оказанный им накануне в церкви, за враждебность, проявленную здесь, в кабинете Его Преосвященства, и почти не скрывая презрения, которое вызывал у него этот пожилой, упрямый, ничтожный деревенский священник – просто потому, что был таким. Им руководило нечто более сложное, более глубокое, чем личная антипатия или дело, приведшее его в Севилью. И, к вящему удивлению Монсеньора Корво, да и к его, Куарта, собственному, он вел себя как прокурор, начисто лишенный милосердия, загоняя старика в угол последовательно, методично и безжалостно, с высокомерием и надменностью, подлинные причины которых были ведомы лишь ему самому. И когда наконец, отчетливо сознавая всю несправедливость происходящего, он остановился, чтобы перевести дух, ему внезапно пришло в голову, что Его Высокопреосвященство инквизитор Ежи Ивашкевич одобрил бы его поведение вплоть до мелочей. И эта мысль смутила его.Остальные участники этой сцены молча смотрели на него. Архиепископ, явно чувствовавший себя не в своей тарелке, хмурился, сжимая зубами трубку. Дон Приамо Ферро стоял неподвижно; после этого допроса, более уместного по отношению к какому-нибудь преступнику, чем к шестидесятичетырехлетнему священнослужителю, его глаза, устремленные на Куарта, были подернуты влагой – так бывает, когда человек силится сдержать слезы, Куарт поерзал на стуле и, чтобы скрыть испытываемую неловкость, принялся делать пометки на очередной карточке. Это было все равно что избивать человека, у которого связаны руки.– Значит, так, – проговорил он наконец, на сей раз немного мягче, перебирая свои карточки безо всякой необходимости, только чтобы избежать взгляда старого священника. – Вы отрицаете, что являетесь автором послания, полученного Ватиканом; вы отрицаете также, что вам вообще был известен этот факт, равно как и личность и намерения автора упомянутого послания.– Отрицаю, – повторил отец Ферро.– Перед Господом? – быстро спросил Куарт, стыдясь самого себя.Старик повернулся к Монсеньору Корво, и тому ничего не оставалось, как прийти на помощь своему подчиненному. Покашляв, архиепископ поднял руку с пастырским перстнем.– Пожалуй, мы не станем апеллировать к Всевышнему, если вы не против, отец Куарт. – Прелат предостерегающе глянул на него сквозь трубочный дым. – Полагаю, данный разговор не настолько ответствен, чтобы принуждать кого бы то ни было давать клятвы перед Господом.Куарт, молча кивнув в знак согласия, снова повернулся к своей жертве:– Что вы можете сказать мне об Оскаре Лобато? Старик пожал плечами:– Ничего, кроме того, что он замечательный юноша и достойный священнослужитель. – Его плохо выбритый подбородок едва заметно дрожал. – Мне будет очень жаль расстаться с ним.– Ваш викарий хорошо знаком с информатикой?Отец Ферро прищурился. Таким опасливым взглядом смотрит крестьянин на приближающуюся тучу, начиненную градом, от которой нечего ждать, кроме неприятностей.– Об этом вам следовало бы спросить у него самого. – Он бросил взгляд на авторучку своего собеседника и осторожно указал подбородком на дверь. – Он там, ждет меня.Куарт едва заметно улыбнулся. Он выглядел вполне уверенным в себе, однако во всем этом было нечто, лишавшее его ощущения твердой почвы под ногами. Какой-то диссонанс, какая-то фальшивая нотка. Отец Ферро почти все время говорил правду, но в правду эту была вкраплена некая ложь: может быть, только одна, может быть, совсем незначительная, но разрушавшая целостность всей конструкции.– А что вы скажете о Грис Марсала?Губы старого священника сложились в жесткую складку.– Сестра Марсала располагает соответствующим разрешением своего ордена. – Он посмотрел на архиепископа, словно ссылаясь на него как на свидетеля. – Она вольна приходить и уходить, и работает она тоже добровольно. Без нее здание давно бы уже обрушилось.– Кое-что уже обрушилось, – вставил Монсеньор Корво.Он не сумел сдержаться; его явно одолевали воспоминания об обломке карниза и о своем покойном секретаре. Куарт продолжал терзать священника:– В каких отношениях с ней находитесь вы и викарий?– В нормальных.– Я не знаю, какие отношения вы считаете нормальными. – Куарт до миллиграмма рассчитал дозу презрения, вложенного в эти слова. – У вас, старых сельских священников, традиционно ошибочное понятие о нормальных отношениях с экономками и племянницами…Краешком глаза он увидел, как Монсеньор Корво чуть не подскочил в своем кресле. Ведь то, что сделал Куарт, было сознательной провокацией, имевшей вполне определенную цель. И реакция не заставила себя ждать.– Послушайте… – Побелевшие костяшки сжатых кулаков старика выдавали охватившую его ярость, – Надеюсь, вы не… – Он внезапно замолчал и пристально всмотрелся в Куарта, словно желая до малейших деталей запомнить черты его лица. – Кое-кто мог бы и убить вас за это.Угроза, прозвучавшая в его словах, вполне вписывалась в характер и образ отца Ферро – грубого, злого, взъерошенного, закованного, словно в броню, в свою замызганную сутану, которая так и ходила ходуном у него на груди от душившего его гнева. Может быть, даже я сам, говорил весь его вид. Впрочем, каждый волен был истолковать его реплику по собственному разумению.Куарт ответил старику взглядом, исполненным непоколебимого спокойствия:– Вы имеете в виду вашу церковь?– Ради Господа Бога! – негодующе возвысил голос архиепископ. – Да вы оба просто с ума сошли!Наступило затяжное молчание. Прямоугольник света на столе Монсеньора Корво сместился влево, отдалившись от его руки, и сейчас лежал на томике «Подражания Христу», охватывая его яркой рамкой. Глаза отца Ферро теперь были устремлены на книгу. Куарт с интересом наблюдал за ним. Отец Ферро был очень похож на другого священника, на которого ему, Куарту, никогда и ни в чем не хотелось походить. На человека, которого ему почти удалось забыть – всего несколько редких писем или открыток, отправленных из семинарии, а потом молчание – и который призраком являлся в его воспоминания только тогда, когда южный ветер оживлял запахи и звуки, затаившиеся на самом дне его памяти. Море, бьющееся о скалы, сырой соленый воздух, дождь. Запах жаровни зимой, раскладной столик, Rosa rosae, Quosque tandem Catilina abutere, Nox atrs cava circunvolat umbra. Стук капель по затуманенному стеклу окна, звон колокольчика на заре и плохо выбритое, сальное лицо, склоненное над алтарем. Губы бормочут молитвы, адресованные тугому на ухо Богу, а глаза обоих – мужчины и ребенка, священника и служки – обращены на бесплодную землю, обрамляющую жестокое море. И вечером, после ужина, то же самое. Вот чаша с кровью моей. Идите с миром. А потом глухое, тяжелое сопение, похожее на дыхание усталого животного, когда совсем юный Лоренсо Куарт помогал ему освободиться от тяжелого облачения в ризнице со сплошь испятнанным сыростью потолком. «В семинарию, Лоренсо. Ты поедешь учиться в семинарию и в один прекрасный день станешь священником, как я. Перед тобой откроется будущее, как оно открылось передо мной». Всеми силами души, всей своей памятью ненавидел Куарт эту тупость, эту духовную нищету, эту темную ограниченность. Утренняя месса, послеобеденный сон в кресле-качалке в душной, затхлой каморке, насквозь провонявшей потом, чашечка шоколада с богомолками, кот на крыльце, экономка или племянница, по мере возможности скрашивающая долгие годы одиночества. И наконец, финал этого бесплодного, ничтожного существования старческий маразм, медленное угасание и приютская похлебка, проливающаяся сквозь беззубые десны на щетинистый подбородок. Ради вящей славы Божией.– Церковь, которая убивает, дабы защитить себя… – Куарту пришлось сделать усилие, чтобы снова вернуться к настоящему и к Севилье – туда, где он находился в действительности. – Я хочу знать, как понимает эти слова отец Ферро.– Не знаю, о чем вы говорите.– Они фигурируют в послании, направленном кем-то в Ватикан. А относятся они как раз к нашей церкви. Вы полагаете, что во всем этом можно усмотреть перст Провидения?– Я не обязан отвечать на этот вопрос.Куарт взглянул на Монсеньора Корво, но дипломатичнейшая из улыбок, на какую только был способен архиепископ дала ему понять что тот умывает руки.– Это верно, – подтвердил прелат, явно) наслаждаясь затруднительным положением римского гостя, – Мне он тоже не захотел ответить.Эта была пустая трата времени Посланник ИВД понимал что ничего не добьется, однако надлежало соблюсти ритуал. Поэтому самым официальным тоном он поинтересовался, отдает ли отец Ферро себе отчетг сколь многим рискует, ведя себя подобным образом. Вместо ответа старый священник лишь саркастически усмехнулся, и, казалось, все шестьдесят четыре прожитых им на земле года усмехнулись вместе с ним. Куарт невозмутимо продолжал – пункт за пунктом: он обязан составить доклад, установить, имеются ли основания для суровых дисциплинарных взысканий, и так далее, и тому подобное. Тот факт, что отцу Ферро остался всего лишь год до выхода на пенсию, сам по себе еще не означает, что вышестоящие инстанции обязаны проявлять к нему какую-то особую терпимость. Святой престол…– Я ничего не знаю, – перебил его священник, всем своим видом показывая, что ему нет особого дела до Святого престола. – Это были просто несчастные случаи.Куарт, усмотрев в его словах некий шанс, тут же подхватил:– Может быть, происшедшие, с вашей точки зрения, как нельзя более кстати?Этот вопрос он задал почти дружеским тоном, словно бы намекая, что если старик перестанет упираться, то можно будет как-то уладить дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
. Я с этой минуты ограничусь ролью наблюдателя. Да простит меня Всевышний, но я умываю руки и предоставляю сцену палачам. – Он нажал на кнопку и сделал жест в направлении двери. – Не будем больше заставлять ждать отца Ферро. Куарт медленно завернул колпачок ручки и спрятал ее в карман вместе с визитными карточками, исписанными его мелким, убористым почерком. Он сидел на краешке стула, прямой и неподвижный, как солдат на посту.– Я руководствуюсь приказами моего начальства, Монсеньор, – ответил он спокойно, – и точно выполняю их.Его Преосвященство сурово взглянул на него сверху вниз.– Не хотелось бы мне заниматься тем, чем занимаетесь вы, Куарт, – проговорил он. – Клянусь спасением души, никак не хотелось бы. IV. Аромат и горечь апельсинов – Ну вот, вы видели героя, – заметил он. – А это стоит кое-чего. Эккерман. Беседы с Гёте – Полагаю, вы уже знакомы, – произнес Его Преосвященство.Он восседал в своем кресле, откинувшись на спинку, и был похож на арбитра боксерского поединка, старающегося держаться подальше от бойцов, чтобы кровь не обрызгала его туфель. Куарт и отец Ферро молча смотрели друг на друга. Священник храма Пресвятой Богородицы, слезами орошенной, не стал садиться на стул, который жестом предложил ему Монсеньор Корво, и теперь стоял посреди кабинета, маленький, упрямый, со своим грубым, будто вытесанным из дерева или камня лицом, со своими белыми, кое-как подстриженными волосами, в своей старой, заштопанной сутане, из-под которой высовывались огромные нечищеные башмаки.– Отец Куарт хочет задать вам несколько вопросов, – добавил архиепископ.Ни одна морщина, ни один шрам не дрогнули на лице старого священника. Он смотрел в пространство – в некую неопределенную точку его, находящуюся где-то между плечом прелата и окном, сквозь жалюзи которого смутно рисовался золотистый силуэт Хиральды.– Мне нечего сказать отцу Куарту. Монсеньор Корво медленно кивнул, как будто ожидал именно такого ответа.– Очень хорошо, – проговорил он. – Но я являюсь вашим епископом, дон Приамо. И мне вы обязаны подчиняться. – Вынув трубку изо рта, он по очереди указал ею сперва на одного, потом на другого священника. – Так что, если для вас предпочтительнее такой вариант, вы будете отвечать мне, а вопросы вам будет задавать отец Куарт.В тусклых темных глазах старика промелькнуло колебание.– Это какая-то дурацкая ситуация, – резко возразил он, чуть поворачиваясь к Куарту, словно бы возлагая на него ответственность за происходящее.На лице архиепископа нарисовалась неприятная усмешка.– Согласен, дон Приамо. Но, прибегнув к этому иезуитскому приему, мы все будем удовлетворены. Отец Куарт выполнит свою задачу, я с удовольствием поприсутствую при вашем разговоре, а ваша неслыханная гордыня не пострадает – по крайней мере, формально. – Он резко, словно угрожающе, выпустил густой клуб дыма и поудобнее устроился в кресле, явно предвкушая, как насладится этим диалогом. – А теперь можете начинать, отец Куарт. Он ваш целиком и полностью.И Куарт начал. Он был суров, временами даже жесток, расквитываясь со стариком за сухой прием, оказанный им накануне в церкви, за враждебность, проявленную здесь, в кабинете Его Преосвященства, и почти не скрывая презрения, которое вызывал у него этот пожилой, упрямый, ничтожный деревенский священник – просто потому, что был таким. Им руководило нечто более сложное, более глубокое, чем личная антипатия или дело, приведшее его в Севилью. И, к вящему удивлению Монсеньора Корво, да и к его, Куарта, собственному, он вел себя как прокурор, начисто лишенный милосердия, загоняя старика в угол последовательно, методично и безжалостно, с высокомерием и надменностью, подлинные причины которых были ведомы лишь ему самому. И когда наконец, отчетливо сознавая всю несправедливость происходящего, он остановился, чтобы перевести дух, ему внезапно пришло в голову, что Его Высокопреосвященство инквизитор Ежи Ивашкевич одобрил бы его поведение вплоть до мелочей. И эта мысль смутила его.Остальные участники этой сцены молча смотрели на него. Архиепископ, явно чувствовавший себя не в своей тарелке, хмурился, сжимая зубами трубку. Дон Приамо Ферро стоял неподвижно; после этого допроса, более уместного по отношению к какому-нибудь преступнику, чем к шестидесятичетырехлетнему священнослужителю, его глаза, устремленные на Куарта, были подернуты влагой – так бывает, когда человек силится сдержать слезы, Куарт поерзал на стуле и, чтобы скрыть испытываемую неловкость, принялся делать пометки на очередной карточке. Это было все равно что избивать человека, у которого связаны руки.– Значит, так, – проговорил он наконец, на сей раз немного мягче, перебирая свои карточки безо всякой необходимости, только чтобы избежать взгляда старого священника. – Вы отрицаете, что являетесь автором послания, полученного Ватиканом; вы отрицаете также, что вам вообще был известен этот факт, равно как и личность и намерения автора упомянутого послания.– Отрицаю, – повторил отец Ферро.– Перед Господом? – быстро спросил Куарт, стыдясь самого себя.Старик повернулся к Монсеньору Корво, и тому ничего не оставалось, как прийти на помощь своему подчиненному. Покашляв, архиепископ поднял руку с пастырским перстнем.– Пожалуй, мы не станем апеллировать к Всевышнему, если вы не против, отец Куарт. – Прелат предостерегающе глянул на него сквозь трубочный дым. – Полагаю, данный разговор не настолько ответствен, чтобы принуждать кого бы то ни было давать клятвы перед Господом.Куарт, молча кивнув в знак согласия, снова повернулся к своей жертве:– Что вы можете сказать мне об Оскаре Лобато? Старик пожал плечами:– Ничего, кроме того, что он замечательный юноша и достойный священнослужитель. – Его плохо выбритый подбородок едва заметно дрожал. – Мне будет очень жаль расстаться с ним.– Ваш викарий хорошо знаком с информатикой?Отец Ферро прищурился. Таким опасливым взглядом смотрит крестьянин на приближающуюся тучу, начиненную градом, от которой нечего ждать, кроме неприятностей.– Об этом вам следовало бы спросить у него самого. – Он бросил взгляд на авторучку своего собеседника и осторожно указал подбородком на дверь. – Он там, ждет меня.Куарт едва заметно улыбнулся. Он выглядел вполне уверенным в себе, однако во всем этом было нечто, лишавшее его ощущения твердой почвы под ногами. Какой-то диссонанс, какая-то фальшивая нотка. Отец Ферро почти все время говорил правду, но в правду эту была вкраплена некая ложь: может быть, только одна, может быть, совсем незначительная, но разрушавшая целостность всей конструкции.– А что вы скажете о Грис Марсала?Губы старого священника сложились в жесткую складку.– Сестра Марсала располагает соответствующим разрешением своего ордена. – Он посмотрел на архиепископа, словно ссылаясь на него как на свидетеля. – Она вольна приходить и уходить, и работает она тоже добровольно. Без нее здание давно бы уже обрушилось.– Кое-что уже обрушилось, – вставил Монсеньор Корво.Он не сумел сдержаться; его явно одолевали воспоминания об обломке карниза и о своем покойном секретаре. Куарт продолжал терзать священника:– В каких отношениях с ней находитесь вы и викарий?– В нормальных.– Я не знаю, какие отношения вы считаете нормальными. – Куарт до миллиграмма рассчитал дозу презрения, вложенного в эти слова. – У вас, старых сельских священников, традиционно ошибочное понятие о нормальных отношениях с экономками и племянницами…Краешком глаза он увидел, как Монсеньор Корво чуть не подскочил в своем кресле. Ведь то, что сделал Куарт, было сознательной провокацией, имевшей вполне определенную цель. И реакция не заставила себя ждать.– Послушайте… – Побелевшие костяшки сжатых кулаков старика выдавали охватившую его ярость, – Надеюсь, вы не… – Он внезапно замолчал и пристально всмотрелся в Куарта, словно желая до малейших деталей запомнить черты его лица. – Кое-кто мог бы и убить вас за это.Угроза, прозвучавшая в его словах, вполне вписывалась в характер и образ отца Ферро – грубого, злого, взъерошенного, закованного, словно в броню, в свою замызганную сутану, которая так и ходила ходуном у него на груди от душившего его гнева. Может быть, даже я сам, говорил весь его вид. Впрочем, каждый волен был истолковать его реплику по собственному разумению.Куарт ответил старику взглядом, исполненным непоколебимого спокойствия:– Вы имеете в виду вашу церковь?– Ради Господа Бога! – негодующе возвысил голос архиепископ. – Да вы оба просто с ума сошли!Наступило затяжное молчание. Прямоугольник света на столе Монсеньора Корво сместился влево, отдалившись от его руки, и сейчас лежал на томике «Подражания Христу», охватывая его яркой рамкой. Глаза отца Ферро теперь были устремлены на книгу. Куарт с интересом наблюдал за ним. Отец Ферро был очень похож на другого священника, на которого ему, Куарту, никогда и ни в чем не хотелось походить. На человека, которого ему почти удалось забыть – всего несколько редких писем или открыток, отправленных из семинарии, а потом молчание – и который призраком являлся в его воспоминания только тогда, когда южный ветер оживлял запахи и звуки, затаившиеся на самом дне его памяти. Море, бьющееся о скалы, сырой соленый воздух, дождь. Запах жаровни зимой, раскладной столик, Rosa rosae, Quosque tandem Catilina abutere, Nox atrs cava circunvolat umbra. Стук капель по затуманенному стеклу окна, звон колокольчика на заре и плохо выбритое, сальное лицо, склоненное над алтарем. Губы бормочут молитвы, адресованные тугому на ухо Богу, а глаза обоих – мужчины и ребенка, священника и служки – обращены на бесплодную землю, обрамляющую жестокое море. И вечером, после ужина, то же самое. Вот чаша с кровью моей. Идите с миром. А потом глухое, тяжелое сопение, похожее на дыхание усталого животного, когда совсем юный Лоренсо Куарт помогал ему освободиться от тяжелого облачения в ризнице со сплошь испятнанным сыростью потолком. «В семинарию, Лоренсо. Ты поедешь учиться в семинарию и в один прекрасный день станешь священником, как я. Перед тобой откроется будущее, как оно открылось передо мной». Всеми силами души, всей своей памятью ненавидел Куарт эту тупость, эту духовную нищету, эту темную ограниченность. Утренняя месса, послеобеденный сон в кресле-качалке в душной, затхлой каморке, насквозь провонявшей потом, чашечка шоколада с богомолками, кот на крыльце, экономка или племянница, по мере возможности скрашивающая долгие годы одиночества. И наконец, финал этого бесплодного, ничтожного существования старческий маразм, медленное угасание и приютская похлебка, проливающаяся сквозь беззубые десны на щетинистый подбородок. Ради вящей славы Божией.– Церковь, которая убивает, дабы защитить себя… – Куарту пришлось сделать усилие, чтобы снова вернуться к настоящему и к Севилье – туда, где он находился в действительности. – Я хочу знать, как понимает эти слова отец Ферро.– Не знаю, о чем вы говорите.– Они фигурируют в послании, направленном кем-то в Ватикан. А относятся они как раз к нашей церкви. Вы полагаете, что во всем этом можно усмотреть перст Провидения?– Я не обязан отвечать на этот вопрос.Куарт взглянул на Монсеньора Корво, но дипломатичнейшая из улыбок, на какую только был способен архиепископ дала ему понять что тот умывает руки.– Это верно, – подтвердил прелат, явно) наслаждаясь затруднительным положением римского гостя, – Мне он тоже не захотел ответить.Эта была пустая трата времени Посланник ИВД понимал что ничего не добьется, однако надлежало соблюсти ритуал. Поэтому самым официальным тоном он поинтересовался, отдает ли отец Ферро себе отчетг сколь многим рискует, ведя себя подобным образом. Вместо ответа старый священник лишь саркастически усмехнулся, и, казалось, все шестьдесят четыре прожитых им на земле года усмехнулись вместе с ним. Куарт невозмутимо продолжал – пункт за пунктом: он обязан составить доклад, установить, имеются ли основания для суровых дисциплинарных взысканий, и так далее, и тому подобное. Тот факт, что отцу Ферро остался всего лишь год до выхода на пенсию, сам по себе еще не означает, что вышестоящие инстанции обязаны проявлять к нему какую-то особую терпимость. Святой престол…– Я ничего не знаю, – перебил его священник, всем своим видом показывая, что ему нет особого дела до Святого престола. – Это были просто несчастные случаи.Куарт, усмотрев в его словах некий шанс, тут же подхватил:– Может быть, происшедшие, с вашей точки зрения, как нельзя более кстати?Этот вопрос он задал почти дружеским тоном, словно бы намекая, что если старик перестанет упираться, то можно будет как-то уладить дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55