Он чувствовал их нежность и теплоту. Когда она раскрыла губы, его язык инстинктивно нашел ее, и он прижал ее крепче, растворяясь в ней и в своей страсти.
Джинни чувствовала, как он возбужден, как все внутри него напряжено, и обычно она не позволяла так далеко заходить в отношениях на первом свидании, но в Ноэле Мэддоксе было что-то необыкновенное, какой-то голод. Такая сила влечения была очень опасна.
Наконец она оторвалась от него, дрожащими пальцами провела по воспаленным губам. Ноэль отступил от нее.
– Прости, – сказал он, – я не хотел так.
Джинни улыбнулась, ища сигареты.
– Все в порядке, – легко сказала она. – Мне было хорошо.
Ноэль замер, глядя на нее. Если бы он пошевелился, он не смог бы контролировать себя, он все еще чувствовал прикосновение ее маленькой груди, выпуклость живота, и как она стояла, слегка раздвинув ноги, чтобы лучше чувствовать его напряжение. Боже, Ноэль не мог вынести этого! Сунув руки в карманы, он смотрел в землю.
– Я лучше пойду, – сказала Джинни. – Позвони завтра, Ноэль.
Она наклонилась, поцеловала его в щеку и ушла. Легкий шлейф цветочных духов смешался с запахом сигарет в прохладном ночном воздухе. Он подождал, пока она не исчезла в доме, потом пошел. Шаги постепенно перешли в бег. Ноэль мчался в темноте по территории университета, достиг трека и там бегал до изнеможения, пока не выбился из сил.
Ноэль не мог понять, что Джинни нашла в нем. Он не звонил ей, так как не мог себе позволить пригласить ее куда-нибудь еще раз. Но она позвонила ему сама. Никогда и никто ему до сих пор не звонил, и когда парень внизу в холле позвал его, он был удивлен.
– Привет, – сказала Джинни, – разве я тебе не нравлюсь больше?
Они встретились и просидели пару часов за пивом, просто болтая. Вернее, болтала она. Джинни говорила о себе, о нем, приукрашивая его печальную историю собственными фантазиями: любящие погибшие родители, отсутствие семьи. И ей действительно нравились его глаза.
После этого они встречались несколько раз, и она всегда настаивала, что заплатит за себя сама. Джинни считала, что будет нечестно, если ему придется платить за нее. Ноэлю приходилось тратить деньги, предназначенные на более важные вещи, книги. И занимался он не так много, как следовало бы, даже когда ее не было рядом, он думал о ней.
Они много целовались в кафе, или за кафетерием, или в Коридоре. В темном зале кинотеатра она взяла его руку и Положила себе на грудь. Он чувствовал ее дыхание, через тонкую ткань блузки ощущал, как твердели ее соски под его рукой. Движимый какой-то неистовой силой, он наклонился и поцеловал ее грудь. Джинни тихонько застонала и оттолкнула его.
Они стали встречаться каждый вечер, даже когда он занимался в библиотеке, она приходила со своими книгами, садилась рядом, и их глаза сливались в едином желании. Ее друзья были поражены ее поведением.
– Это шутка, Джинни, – восклицали они, – Ноэль Мэддокс – всего лишь шутка!
– Вы не знаете его, – отвечала она, и ее глаза лихорадочно блестели, когда она вспоминала его губы. – Вы не знаете, какой она на самом деле.
Они с сомнением смотрели на нее. Ноэль Мэддокс был грубым чужаком, Джинни не следовало проводить с ним время, она даже не представляет, в какой ситуации может оказаться. Никогда ни в чем нельзя быть уверенным с таким парнем, как он, о нем никто ничего не знал, и ее отец сошел бы с ума, если бы узнал!
Они встречались уже полтора месяца, когда однажды Джинни сказала, что ее друзья, у которых была квартира за территорией университета, уезжают на выходные дни – на большую футбольную игру в Гарвард.
– Приходи, – бросила она небрежно, – я куплю вина, и мы поужинаем.
На ней была цветастая юбка и белая шелковая блузка, под которой ничего не было, и Ноэль не мог оторвать глаз от тяжелых округлостей под тонкой материей. Они пили красное вино и нервно разговаривали. Джинни предложила ему сыр, красиво разложенный на деревянном блюде, и он вспомнил, что это тот самый сорт, который он видел в холодильнике Скотта. Но на этот раз он не убегал, хотя по-своему Джинни была опасна, как и Скотт, оттого что он хотел ее, отчаянно хотел.
Смеркалось, и яркий свет вытеснили серо-голубые сумерки, Джинни зажгла свечу в облитой воском бутылке кьянти и опустила шторы. Казалось, он видит все в каком-то замедленном действии: она встала перед ним на колени, расстегнув блузку и спустив ее с плеч, ожидая. Жемчужные бусы оттеняли теплый тон ее кожи, свет свечи позолотил грудь. Руки Ноэля нашли ее, и Джинни отклонилась назад, задохнувшись, когда его губы стали целовать ее маленькие твердые соски. Он хотел бы никогда не отрываться от них, прижиматься к ним, гладить их языком, ласкать. Джинни оттолкнула его, их глаза встретились. Не отрывая от него взгляда, она встала и медленно сняла юбку. Джинни постояла минутку, высокая и стройная, в одних белых трусиках, потом расстегнула его рубашку. Быстро провела руками по груди, наклонилась и слегка прикусила его сосок. Ноэль почувствовал, что его пронзает дрожь. Ее руки легко прикоснулись к ремню, потом к пуговицам. Глаза мгновенно выхватили то огромное желание и напряжение, которое все еще скрывала одежда. Потом она очутилась в его объятиях, и они лежали на ковре, и свеча освещала их обнаженные тела. Он зарылся лицом в ее душистые волосы, а руки нежно блуждали по ее телу. Оно было мягким, гладким, влажным. Его охватило желание попробовать вкус ее кожи, и она дрожала и изгибалась под его настойчивым языком. Это было слишком, слишком… он должен овладеть ею. Он крепко обнял ее, пытаясь проникнуть в ее лоно.
– Нет, – выдохнула она, – нет…
Его пальцы нашли ее нежную плоть, раздвинули ее…
– Нет, – вскрикнула она, – Ноэль, не делай этого… Я не могу…
Ноэль поднял глаза, в смущении посмотрел на нее.
– Вот так, – сказала она, помогая ему, – вот так.
Их глаза вспыхнули и слились в единое пламя, когда слился с ней.
Джинни не могла без него. Ее друзья старались поговорить с ней наедине, серьезно предупреждая о том, что родители будут недовольны и Ноэль ей совершенно не подходит, но Джинни было все равно. Она ничего не могла с собой поделать. Джинни должна была его видеть. Она тратила много времени, отыскивая людей, чья квартира была бы свободна на ночь или на выходные дни, покупала сыр и вино, зажигала свечи и ждала его с работы, во сколько бы он ни возвращался. Та перемена, которая происходила в Ноэле, когда он скидывал дешевую одежду и она видела его обнаженным, была поразительной.
– Перед Богом все мужчины равны, – сказала она ему однажды, – но без одежды ты – король, Ноэль Мэддокс.
Его гладкое сильное тело влекло Джинни, а прикосновение рук и губ становилось все более опасным. Он так желал ее, так страстно желал. Джинни отдавалась ему, и когда их юные тела сливались, она стонала от наслаждения.
Потом они лежали рядом, не прикасаясь друг к другу, все еще слыша свое учащенное дыхание. Джинни протягивала руку и дотрагивалась до шелковистой пленки влаги на его груди. Ноэль склонялся над ней, пристально вглядываясь, но ничего не говорил.
– Наконец-то ты сделал это – посмотрел на меня, – сказала она, дотрагиваясь до его век.
Он нежно целовал ее.
– Я люблю тебя, Ноэль, – шептала она, а он снова и снова целовал ее.
Всего несколько человек знали об их романе. Друзья, которые беспокоились за ее репутацию, скрывали это. Но Джинни была очень хорошенькая, пользовалась неизменным успехом, и поэтому ее отсутствие на вечеринках и футбольных матчах не могло оставаться незамеченным.
– Ты пропускаешь самые веселые мероприятия, – протестовали друзья.
– В самом деле? – мечтательно отвечала она. В конце семестра у Ноэля были очень низкие результаты. Раньше у него никогда не было оценок ниже «А». А сейчас он глядел в табель, усыпанный «В» и «С». Он так же продолжал работать в университетском городке, но встречи с Джинни отвлекали его от занятий. Впервые за четыре года он был далек от своей цели. Джинни хотела встречаться с ним во время каникул, но он честно сказал ей, что должен работать. Он возвращался на конвейер, где будет работать днем, потому что ночью была его смена в баре. Наступило самое подходящее время, чтобы расстаться.
Когда они вернулись в колледж после каникул, она позвонила ему.
– Привет! Давай встретимся.
Он шел рядом с ней, пиная ногой кусочки льда, попадавшиеся по дороге, стараясь избегать ее взгляда.
– Ты не звонил, – проговорила она, беря его за руку. – Я скучала по тебе.
– Да, – сказал он, отводя глаза, – я тоже.
– Ноэль, – взмолилась она. – В чем дело?
Он пожал плечами.
– Ничего. Ничего, просто я очень занят, вот и все.
Джинни произнесла, едва сдерживая слезы:
– Ты не хочешь меня больше? – Светлые волосы развевались по ветру, а лицо было бледным.
– Мне нужно работать, Джинни, – твердо ответил он.
– Я думала, что знаю тебя, – потрясенно ответила она, ее чудные голубые глаза наполнились слезами.
– Ты не знаешь меня, Джинни, меня – настоящего. На самом деле я не существую.
– Будь все проклято! – вскричала она. – Будь проклято!
И она решительно зашагала по дорожке, волосы разлетались на ветру.
Ноэль печально смотрел ей вслед, пока она не скрылась, и потом вернулся к себе в комнату, к своим занятиям. Занятия и работа всегда должны быть на первом месте. Но Джинни никогда не узнает, как отчаянно он тосковал по ней. Он был так одинок, как никогда в своей жизни.
33
Неяркое солнце проникало сквозь листву каштанов, освещая лужайку на южной стороне Лаунсетон-Холла, ласково касаясь поднятого вверх лица Пич и скользя по ногам причудливой, все время меняющейся мозаикой.
Гладкая, как бархат, лужайка простиралась до цветника, где были посажены розы, и террас, а за ними возвышался дом. Усадьба Лаунсетон-Холл была построена во времена королевы Анны сэром Эдуардом Лаунсетоном, третьим баронетом. Розовый кирпичный дом живописно вписался в складки Вилтширских гор и ярким пятном выделялся в зелени парка. Прекрасная сосновая аллея серебристым каскадом спускалась со склона горы к озеру, в самом узком месте которого красовался мостик, сделанный по рисунку с китайской фарфоровой тарелки. Греческие ели украшали спуск с горы к восточной стороне озера, где открывался вид на дом, особенно великолепный при заходе солнца.
Все окна Лаунсетон-Холла были распахнуты вечернему солнцу, а на лужайке то здесь, то там мелькали фигурки по-летнему одетых людей, которые медленно собирались у чайного столика. Одетые в белую фланель игроки в крикет, благодарно раскланиваясь, покидали поле с лунками под всплески аплодисментов зрителей, дети перешептывались и смеялись, расплескивая лимонад по траве, а ошалевшие от жары собаки радостно подбирали кусочки торта. В тени старинного каштана музыканты оркестра Лаунсетон Магны «Сильвер Бэнд», сидя на маленьких стульчиках, с раскрасневшимися лицами под шикарными остроконечными шапочками, оживляли теплый голубой английский вечер веселыми мелодиями Гилберта Салливана.
Пич отдыхала в кресле с полузакрытыми глазами, погрузив босые ноги в прохладную зеленую траву. Это была изумительная английская сценка – и настолько же изумительно скучная. Она приехала сюда сегодня вместе с Мелиндой и миссис Сеймор в надежде увидеть Тома, но он был в Кембридже. Когда Мелинда пригласила Пич погостить, она нарисовала восхитительные картины английской деревенской жизни. Пич представляла утренние прогулки по лесу с прекрасно выдрессированными собаками, вечерний чай со слойками и, возможно, одним прекрасным длинным летним вечером, в романтических зеленоватых сумерках, встречу с красивым, мечтательным англичанином. Но все вышло не совсем так. Если вы не увлечены верховой ездой в сопровождении отвратительно ведущих себя собак и не любите жить в сыром, несколько обветшавшем доме, где ничего не менялось на протяжении, по крайней мере, столетия, то такая деревенская жизнь не для вас.
Пич выпрямилась в полосатом полотняном кресле, подбирая тяжелые волосы и открывая шею. В самом деле, англичане иногда смущали ее. Взять, например, Мелинду – ей шестнадцать лет, столько же, сколько и Пич, а она в огромных количествах поглощает торты, которые просто убивают ее фигуру, и носит прошлогоднее хлопчатобумажное платье, которое на ней вот-вот лопнет. И все же Мелинда была нежной, сдержанной, полной очарования и необыкновенно милой. Вероятно, в восемнадцать лет она выйдет замуж, угрюмо размышляла Пич, и у нее будет целый выводок ребятишек, за которыми нужен постоянный присмотр.
Такое будущее, конечно, не для Пич – это она решила твердо. Слава Богу, ее «романтический» период закончился. Когда ей исполнилось шестнадцать, она неожиданно расцвела, грудь, которая так долго была для нее предметом огорчений, из бутонов превратилась в чашечки распустившихся цветов, бедра слегка налились, ноги стали длинными, стройными и уже не выглядели тоненькими палочками. Было так приятно, когда на танцах в Л’Эглоне мальчики наперебой приглашали ее на танец, и удивительно – оказалось, что она прекрасно умеет флиртовать. Наблюдая и стараясь подражать Джулианне, Пич незаметно для себя научилась этому. И было приятно замечать, что Джулианна относится к ней немного ревниво. Неожиданно все мальчики оказались вокруг Пич, и иногда это было приятно, а иногда – раздражало, особенно на вечеринках, где все напивались, потому что считали это развлечением, а потом разбредались по темным комнатам и занимались там Бог знает чем.
Теперь в жизни Пич долгие годы не будет места для мужчин. Она собиралась уехать в Радклифф, потому что там хороший колледж, и дядя, Себастио до Сантос, живущий в Бостоне, сможет присматривать за ней. Затем она пойдет на курсы бизнеса и менеджмента и впоследствии сможет помогать Джиму на предприятиях де Курмонов, восстанавливать их былую славу. Может быть, ей придется купить очки в роговой оправе, как у Леоноры, чтобы выглядеть солиднее.
В доме Иль-Сен-Луи Пич изучила портрет дедушки Месье, найдя в нем большое сходство с собой. У нее были его глаза, правда, без этого пугающего взгляда.
– Дедушка, – сказала она портрету, – я знаю о том, как ты построил свою первую машину и как она была красива. Я знаю, как ты привозил резину на шины из Бразилии. Я знаю, что каждая машина покрывалась двенадцатью слоями специального лака – лак, полировка, потом опять лак, – до тех пор, пока машина не приобретала цвет удивительной глубины, которого не было ни у каких других машин. Верь мне, дедушка, – обещала она, – автомобили «курмон» будут ездить по дорогам Европы и, может быть, по дорогам Америки. И они будут красивы. Я не подведу тебя.
Игроки в крикет, отдохнув после чая, под аплодисменты возвращались к своим лункам. Закрыв глаза, Пич откинулась в кресле, убаюканная жарой и скукой, потихоньку засыпая. Собака лизала ее босые ноги, но ей было лень даже оттолкнуть ее.
– Проснись, Пич, – шептала Мелинда, – проснись. Открой глаза!
– Что случилось? – разнеженно пробормотала Пич. – Я думаю, что все но-прежнему и за последние полчаса ничего не произошло.
– Случилось! Быстро, Пич, ты должна взглянуть на него! Мелинда, должно быть, влюбилась опять в кого-нибудь. Это у нее было в порядке вещей. Подсмеиваясь над тревогой, которая звучала в голосе Мелинды, Пич приоткрыла глаза, и смотрела сквозь маленькую щелочку.
Матч в крикет был в полном разгаре, и боулер просто рвался к воротам. Он был высок и строен, с густыми светлыми волосами, которые нетерпеливо отбрасывал, а они вновь шелковистой волной спадали на его загорелый лоб. Брови сдвинуты в напряжении, когда он рассчитывал расстояние, потом пошел назад. Затем, отведя правую руку, побежал вперед и с силом бросил мяч в сторону отбивающего.
– Разве он не прекрасен? – прошептала Мелинда.
У Пич сильно билось сердце, щеки разгорелись, а глаза потемнели он возбуждения. Он был самым красивым мужчиной, которого она когда-либо видела в своей жизни.
Боулер опять отступил назад, легко поймав бросок от игрока с правой стороны. Пич восхитилась его легкой пружинистой походкой, красивым наклоном спины, когда он бросал мяч, напряженными мускулами рук.
– Кто это? – заинтересованно спросила она Мелинду.
– Брат Тома. Ты помнишь, я тебе рассказывала о нем сто лет назад? Тот, из любовных романов.
– Гарри? – Пич благоговейно произнесла его имя.
– Гарри, – подтвердила Мелинда. – Старший сын в семье Лаунсетон, и он безусловно лишил спокойствия всех деревенских невест. Как бы я хотела, чтобы он заинтересовался мной, – добавила она со вздохом. – Он блестящий молодой человек. Ему всего двадцать пять, а он уже опубликовал три романа. Это не те романы, которые мы с тобой читали перед сном в Л’Эглоне. На его романы печатались великолепные рецензии, и они публикуются во всем мире. Все считают, что у него большое будущее, он станет величайшим писателем Англии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Джинни чувствовала, как он возбужден, как все внутри него напряжено, и обычно она не позволяла так далеко заходить в отношениях на первом свидании, но в Ноэле Мэддоксе было что-то необыкновенное, какой-то голод. Такая сила влечения была очень опасна.
Наконец она оторвалась от него, дрожащими пальцами провела по воспаленным губам. Ноэль отступил от нее.
– Прости, – сказал он, – я не хотел так.
Джинни улыбнулась, ища сигареты.
– Все в порядке, – легко сказала она. – Мне было хорошо.
Ноэль замер, глядя на нее. Если бы он пошевелился, он не смог бы контролировать себя, он все еще чувствовал прикосновение ее маленькой груди, выпуклость живота, и как она стояла, слегка раздвинув ноги, чтобы лучше чувствовать его напряжение. Боже, Ноэль не мог вынести этого! Сунув руки в карманы, он смотрел в землю.
– Я лучше пойду, – сказала Джинни. – Позвони завтра, Ноэль.
Она наклонилась, поцеловала его в щеку и ушла. Легкий шлейф цветочных духов смешался с запахом сигарет в прохладном ночном воздухе. Он подождал, пока она не исчезла в доме, потом пошел. Шаги постепенно перешли в бег. Ноэль мчался в темноте по территории университета, достиг трека и там бегал до изнеможения, пока не выбился из сил.
Ноэль не мог понять, что Джинни нашла в нем. Он не звонил ей, так как не мог себе позволить пригласить ее куда-нибудь еще раз. Но она позвонила ему сама. Никогда и никто ему до сих пор не звонил, и когда парень внизу в холле позвал его, он был удивлен.
– Привет, – сказала Джинни, – разве я тебе не нравлюсь больше?
Они встретились и просидели пару часов за пивом, просто болтая. Вернее, болтала она. Джинни говорила о себе, о нем, приукрашивая его печальную историю собственными фантазиями: любящие погибшие родители, отсутствие семьи. И ей действительно нравились его глаза.
После этого они встречались несколько раз, и она всегда настаивала, что заплатит за себя сама. Джинни считала, что будет нечестно, если ему придется платить за нее. Ноэлю приходилось тратить деньги, предназначенные на более важные вещи, книги. И занимался он не так много, как следовало бы, даже когда ее не было рядом, он думал о ней.
Они много целовались в кафе, или за кафетерием, или в Коридоре. В темном зале кинотеатра она взяла его руку и Положила себе на грудь. Он чувствовал ее дыхание, через тонкую ткань блузки ощущал, как твердели ее соски под его рукой. Движимый какой-то неистовой силой, он наклонился и поцеловал ее грудь. Джинни тихонько застонала и оттолкнула его.
Они стали встречаться каждый вечер, даже когда он занимался в библиотеке, она приходила со своими книгами, садилась рядом, и их глаза сливались в едином желании. Ее друзья были поражены ее поведением.
– Это шутка, Джинни, – восклицали они, – Ноэль Мэддокс – всего лишь шутка!
– Вы не знаете его, – отвечала она, и ее глаза лихорадочно блестели, когда она вспоминала его губы. – Вы не знаете, какой она на самом деле.
Они с сомнением смотрели на нее. Ноэль Мэддокс был грубым чужаком, Джинни не следовало проводить с ним время, она даже не представляет, в какой ситуации может оказаться. Никогда ни в чем нельзя быть уверенным с таким парнем, как он, о нем никто ничего не знал, и ее отец сошел бы с ума, если бы узнал!
Они встречались уже полтора месяца, когда однажды Джинни сказала, что ее друзья, у которых была квартира за территорией университета, уезжают на выходные дни – на большую футбольную игру в Гарвард.
– Приходи, – бросила она небрежно, – я куплю вина, и мы поужинаем.
На ней была цветастая юбка и белая шелковая блузка, под которой ничего не было, и Ноэль не мог оторвать глаз от тяжелых округлостей под тонкой материей. Они пили красное вино и нервно разговаривали. Джинни предложила ему сыр, красиво разложенный на деревянном блюде, и он вспомнил, что это тот самый сорт, который он видел в холодильнике Скотта. Но на этот раз он не убегал, хотя по-своему Джинни была опасна, как и Скотт, оттого что он хотел ее, отчаянно хотел.
Смеркалось, и яркий свет вытеснили серо-голубые сумерки, Джинни зажгла свечу в облитой воском бутылке кьянти и опустила шторы. Казалось, он видит все в каком-то замедленном действии: она встала перед ним на колени, расстегнув блузку и спустив ее с плеч, ожидая. Жемчужные бусы оттеняли теплый тон ее кожи, свет свечи позолотил грудь. Руки Ноэля нашли ее, и Джинни отклонилась назад, задохнувшись, когда его губы стали целовать ее маленькие твердые соски. Он хотел бы никогда не отрываться от них, прижиматься к ним, гладить их языком, ласкать. Джинни оттолкнула его, их глаза встретились. Не отрывая от него взгляда, она встала и медленно сняла юбку. Джинни постояла минутку, высокая и стройная, в одних белых трусиках, потом расстегнула его рубашку. Быстро провела руками по груди, наклонилась и слегка прикусила его сосок. Ноэль почувствовал, что его пронзает дрожь. Ее руки легко прикоснулись к ремню, потом к пуговицам. Глаза мгновенно выхватили то огромное желание и напряжение, которое все еще скрывала одежда. Потом она очутилась в его объятиях, и они лежали на ковре, и свеча освещала их обнаженные тела. Он зарылся лицом в ее душистые волосы, а руки нежно блуждали по ее телу. Оно было мягким, гладким, влажным. Его охватило желание попробовать вкус ее кожи, и она дрожала и изгибалась под его настойчивым языком. Это было слишком, слишком… он должен овладеть ею. Он крепко обнял ее, пытаясь проникнуть в ее лоно.
– Нет, – выдохнула она, – нет…
Его пальцы нашли ее нежную плоть, раздвинули ее…
– Нет, – вскрикнула она, – Ноэль, не делай этого… Я не могу…
Ноэль поднял глаза, в смущении посмотрел на нее.
– Вот так, – сказала она, помогая ему, – вот так.
Их глаза вспыхнули и слились в единое пламя, когда слился с ней.
Джинни не могла без него. Ее друзья старались поговорить с ней наедине, серьезно предупреждая о том, что родители будут недовольны и Ноэль ей совершенно не подходит, но Джинни было все равно. Она ничего не могла с собой поделать. Джинни должна была его видеть. Она тратила много времени, отыскивая людей, чья квартира была бы свободна на ночь или на выходные дни, покупала сыр и вино, зажигала свечи и ждала его с работы, во сколько бы он ни возвращался. Та перемена, которая происходила в Ноэле, когда он скидывал дешевую одежду и она видела его обнаженным, была поразительной.
– Перед Богом все мужчины равны, – сказала она ему однажды, – но без одежды ты – король, Ноэль Мэддокс.
Его гладкое сильное тело влекло Джинни, а прикосновение рук и губ становилось все более опасным. Он так желал ее, так страстно желал. Джинни отдавалась ему, и когда их юные тела сливались, она стонала от наслаждения.
Потом они лежали рядом, не прикасаясь друг к другу, все еще слыша свое учащенное дыхание. Джинни протягивала руку и дотрагивалась до шелковистой пленки влаги на его груди. Ноэль склонялся над ней, пристально вглядываясь, но ничего не говорил.
– Наконец-то ты сделал это – посмотрел на меня, – сказала она, дотрагиваясь до его век.
Он нежно целовал ее.
– Я люблю тебя, Ноэль, – шептала она, а он снова и снова целовал ее.
Всего несколько человек знали об их романе. Друзья, которые беспокоились за ее репутацию, скрывали это. Но Джинни была очень хорошенькая, пользовалась неизменным успехом, и поэтому ее отсутствие на вечеринках и футбольных матчах не могло оставаться незамеченным.
– Ты пропускаешь самые веселые мероприятия, – протестовали друзья.
– В самом деле? – мечтательно отвечала она. В конце семестра у Ноэля были очень низкие результаты. Раньше у него никогда не было оценок ниже «А». А сейчас он глядел в табель, усыпанный «В» и «С». Он так же продолжал работать в университетском городке, но встречи с Джинни отвлекали его от занятий. Впервые за четыре года он был далек от своей цели. Джинни хотела встречаться с ним во время каникул, но он честно сказал ей, что должен работать. Он возвращался на конвейер, где будет работать днем, потому что ночью была его смена в баре. Наступило самое подходящее время, чтобы расстаться.
Когда они вернулись в колледж после каникул, она позвонила ему.
– Привет! Давай встретимся.
Он шел рядом с ней, пиная ногой кусочки льда, попадавшиеся по дороге, стараясь избегать ее взгляда.
– Ты не звонил, – проговорила она, беря его за руку. – Я скучала по тебе.
– Да, – сказал он, отводя глаза, – я тоже.
– Ноэль, – взмолилась она. – В чем дело?
Он пожал плечами.
– Ничего. Ничего, просто я очень занят, вот и все.
Джинни произнесла, едва сдерживая слезы:
– Ты не хочешь меня больше? – Светлые волосы развевались по ветру, а лицо было бледным.
– Мне нужно работать, Джинни, – твердо ответил он.
– Я думала, что знаю тебя, – потрясенно ответила она, ее чудные голубые глаза наполнились слезами.
– Ты не знаешь меня, Джинни, меня – настоящего. На самом деле я не существую.
– Будь все проклято! – вскричала она. – Будь проклято!
И она решительно зашагала по дорожке, волосы разлетались на ветру.
Ноэль печально смотрел ей вслед, пока она не скрылась, и потом вернулся к себе в комнату, к своим занятиям. Занятия и работа всегда должны быть на первом месте. Но Джинни никогда не узнает, как отчаянно он тосковал по ней. Он был так одинок, как никогда в своей жизни.
33
Неяркое солнце проникало сквозь листву каштанов, освещая лужайку на южной стороне Лаунсетон-Холла, ласково касаясь поднятого вверх лица Пич и скользя по ногам причудливой, все время меняющейся мозаикой.
Гладкая, как бархат, лужайка простиралась до цветника, где были посажены розы, и террас, а за ними возвышался дом. Усадьба Лаунсетон-Холл была построена во времена королевы Анны сэром Эдуардом Лаунсетоном, третьим баронетом. Розовый кирпичный дом живописно вписался в складки Вилтширских гор и ярким пятном выделялся в зелени парка. Прекрасная сосновая аллея серебристым каскадом спускалась со склона горы к озеру, в самом узком месте которого красовался мостик, сделанный по рисунку с китайской фарфоровой тарелки. Греческие ели украшали спуск с горы к восточной стороне озера, где открывался вид на дом, особенно великолепный при заходе солнца.
Все окна Лаунсетон-Холла были распахнуты вечернему солнцу, а на лужайке то здесь, то там мелькали фигурки по-летнему одетых людей, которые медленно собирались у чайного столика. Одетые в белую фланель игроки в крикет, благодарно раскланиваясь, покидали поле с лунками под всплески аплодисментов зрителей, дети перешептывались и смеялись, расплескивая лимонад по траве, а ошалевшие от жары собаки радостно подбирали кусочки торта. В тени старинного каштана музыканты оркестра Лаунсетон Магны «Сильвер Бэнд», сидя на маленьких стульчиках, с раскрасневшимися лицами под шикарными остроконечными шапочками, оживляли теплый голубой английский вечер веселыми мелодиями Гилберта Салливана.
Пич отдыхала в кресле с полузакрытыми глазами, погрузив босые ноги в прохладную зеленую траву. Это была изумительная английская сценка – и настолько же изумительно скучная. Она приехала сюда сегодня вместе с Мелиндой и миссис Сеймор в надежде увидеть Тома, но он был в Кембридже. Когда Мелинда пригласила Пич погостить, она нарисовала восхитительные картины английской деревенской жизни. Пич представляла утренние прогулки по лесу с прекрасно выдрессированными собаками, вечерний чай со слойками и, возможно, одним прекрасным длинным летним вечером, в романтических зеленоватых сумерках, встречу с красивым, мечтательным англичанином. Но все вышло не совсем так. Если вы не увлечены верховой ездой в сопровождении отвратительно ведущих себя собак и не любите жить в сыром, несколько обветшавшем доме, где ничего не менялось на протяжении, по крайней мере, столетия, то такая деревенская жизнь не для вас.
Пич выпрямилась в полосатом полотняном кресле, подбирая тяжелые волосы и открывая шею. В самом деле, англичане иногда смущали ее. Взять, например, Мелинду – ей шестнадцать лет, столько же, сколько и Пич, а она в огромных количествах поглощает торты, которые просто убивают ее фигуру, и носит прошлогоднее хлопчатобумажное платье, которое на ней вот-вот лопнет. И все же Мелинда была нежной, сдержанной, полной очарования и необыкновенно милой. Вероятно, в восемнадцать лет она выйдет замуж, угрюмо размышляла Пич, и у нее будет целый выводок ребятишек, за которыми нужен постоянный присмотр.
Такое будущее, конечно, не для Пич – это она решила твердо. Слава Богу, ее «романтический» период закончился. Когда ей исполнилось шестнадцать, она неожиданно расцвела, грудь, которая так долго была для нее предметом огорчений, из бутонов превратилась в чашечки распустившихся цветов, бедра слегка налились, ноги стали длинными, стройными и уже не выглядели тоненькими палочками. Было так приятно, когда на танцах в Л’Эглоне мальчики наперебой приглашали ее на танец, и удивительно – оказалось, что она прекрасно умеет флиртовать. Наблюдая и стараясь подражать Джулианне, Пич незаметно для себя научилась этому. И было приятно замечать, что Джулианна относится к ней немного ревниво. Неожиданно все мальчики оказались вокруг Пич, и иногда это было приятно, а иногда – раздражало, особенно на вечеринках, где все напивались, потому что считали это развлечением, а потом разбредались по темным комнатам и занимались там Бог знает чем.
Теперь в жизни Пич долгие годы не будет места для мужчин. Она собиралась уехать в Радклифф, потому что там хороший колледж, и дядя, Себастио до Сантос, живущий в Бостоне, сможет присматривать за ней. Затем она пойдет на курсы бизнеса и менеджмента и впоследствии сможет помогать Джиму на предприятиях де Курмонов, восстанавливать их былую славу. Может быть, ей придется купить очки в роговой оправе, как у Леоноры, чтобы выглядеть солиднее.
В доме Иль-Сен-Луи Пич изучила портрет дедушки Месье, найдя в нем большое сходство с собой. У нее были его глаза, правда, без этого пугающего взгляда.
– Дедушка, – сказала она портрету, – я знаю о том, как ты построил свою первую машину и как она была красива. Я знаю, как ты привозил резину на шины из Бразилии. Я знаю, что каждая машина покрывалась двенадцатью слоями специального лака – лак, полировка, потом опять лак, – до тех пор, пока машина не приобретала цвет удивительной глубины, которого не было ни у каких других машин. Верь мне, дедушка, – обещала она, – автомобили «курмон» будут ездить по дорогам Европы и, может быть, по дорогам Америки. И они будут красивы. Я не подведу тебя.
Игроки в крикет, отдохнув после чая, под аплодисменты возвращались к своим лункам. Закрыв глаза, Пич откинулась в кресле, убаюканная жарой и скукой, потихоньку засыпая. Собака лизала ее босые ноги, но ей было лень даже оттолкнуть ее.
– Проснись, Пич, – шептала Мелинда, – проснись. Открой глаза!
– Что случилось? – разнеженно пробормотала Пич. – Я думаю, что все но-прежнему и за последние полчаса ничего не произошло.
– Случилось! Быстро, Пич, ты должна взглянуть на него! Мелинда, должно быть, влюбилась опять в кого-нибудь. Это у нее было в порядке вещей. Подсмеиваясь над тревогой, которая звучала в голосе Мелинды, Пич приоткрыла глаза, и смотрела сквозь маленькую щелочку.
Матч в крикет был в полном разгаре, и боулер просто рвался к воротам. Он был высок и строен, с густыми светлыми волосами, которые нетерпеливо отбрасывал, а они вновь шелковистой волной спадали на его загорелый лоб. Брови сдвинуты в напряжении, когда он рассчитывал расстояние, потом пошел назад. Затем, отведя правую руку, побежал вперед и с силом бросил мяч в сторону отбивающего.
– Разве он не прекрасен? – прошептала Мелинда.
У Пич сильно билось сердце, щеки разгорелись, а глаза потемнели он возбуждения. Он был самым красивым мужчиной, которого она когда-либо видела в своей жизни.
Боулер опять отступил назад, легко поймав бросок от игрока с правой стороны. Пич восхитилась его легкой пружинистой походкой, красивым наклоном спины, когда он бросал мяч, напряженными мускулами рук.
– Кто это? – заинтересованно спросила она Мелинду.
– Брат Тома. Ты помнишь, я тебе рассказывала о нем сто лет назад? Тот, из любовных романов.
– Гарри? – Пич благоговейно произнесла его имя.
– Гарри, – подтвердила Мелинда. – Старший сын в семье Лаунсетон, и он безусловно лишил спокойствия всех деревенских невест. Как бы я хотела, чтобы он заинтересовался мной, – добавила она со вздохом. – Он блестящий молодой человек. Ему всего двадцать пять, а он уже опубликовал три романа. Это не те романы, которые мы с тобой читали перед сном в Л’Эглоне. На его романы печатались великолепные рецензии, и они публикуются во всем мире. Все считают, что у него большое будущее, он станет величайшим писателем Англии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52