Не мог бы я вычерпать гниющее яблоко и плоть?
— Ну, наверное, — неуверенно произнес я. — Если бы у меня была ложка…
Франкс поспешно пересек вестибюль и подошел к женщине в черно-белом, сшитом у портного шелковом костюме, которая попивала кофе из маленькой чашечки.
Она с омерзением отпрянула от него, а он схватил со стоявшего перед ней столика ее чашку. По дороге он подцепил со стойки газету и поспешно вернулся ко мне.
Мне ничего не оставалось, как выскрести пораженный участок на обширной спине насекомого. Я вываливал дурно пахнущие комки на расстеленную Франксом газету, еле сдерживая рвоту. У меня создалось впечатление, что я производил на постояльцев нехорошее впечатление, и испытал облегчение, когда операция была завершена.
Во время операции гигантский таракан стоически хранил молчание. Потом он медленно повернулся, чтобы рассмотреть кучу грязи на газетке. По-прежнему не издав ни звука, он опустил голову и принялся поедать ее.
Я отвернулся. Администратор пристально смотрел на меня, его глаза и борода ничего не выражали.
— Вы добрый человек, мистер…
— Рэймен, — сказал я. — Феликс Рэймен. Вы можете дать мне комнату? Я очень устал.
— Мест нет.
— Этого не может быть, — запротестовал я. — У вас бесконечное множество комнат.
— Да, — сказал администратор, и в глубине его бороды сверкнули зубы. — Но у нас также бесконечное множество постояльцев. По одному в номере. Как мы можем разместить вас?
Вопрос не был риторическим. Он опять снял колпачок с ручки, чтобы записать мой ответ. Тут мне припомнился Ион Тихий из рассказов Станислава Лема, и ответ был найден.
— Переселите жильца из номера 1 в номер 2. Жильца из номера 2 в номер 3. И так далее. Каждый постоялец выезжает из своего номера и перебирается в следующий по порядку. Номер 1 останется пустым. Вы можете поселить меня туда.
Администратор что-то быстро записал в своем блокноте.
— Прекрасно, мистер Рэймен. Распишитесь, пожалуйста, в журнале регистрации, а я пока все организую… — Он вручил мне тонкую, в кожаной обложке, книгу и, отвернувшись, заговорил в микрофон.
Я листал журнал, замечая тут и там известные имена среди незнакомых каракуль. Я нашел пустую страницу и расписался на ней. Любопытствуя, сколько страниц осталось до конца, я попытался перелистать их все.
Скоро стало ясно, что в книге бесконечное множество страниц. Я включил ускорение и пролистал алеф-нуль страниц. И все равно там оставалось еще много. Я отлистал еще алеф-нуль страниц, и еще алеф-нуль. И все-таки оставалось еще очень много страниц.
Я начал ухватывать страницы пачками, листая все быстрее и быстрее… Меня остановил подошедший и закрывший книгу администратор.
— В таком темпе вы никогда не дойдете до конца. В ней алеф-одна страница.
За моей спиной Франкс, гигантский таракан, закончил свою скромную трапезу. Я посмотрел на него с отвращением. Он ел свою гнилую плоть.
— Ну-ну, не надо, — сказал он, прочитав выражение на моем лице. — В доме отца моего много чертогов, а?
Каннибализм выражает, в конечном итоге, глубочайшее уважение к поедаемому, если так можно выразиться… будь он даже мой покорный слуга — я сам. — Он визгливо рассмеялся, довольный собственным красноречием, и, наклонившись, вылизал последние капли жижи.
Прежде чем мне удалось украдкой уйти, он снова заговорил:
— Вы уже получили право на проводника? Нет? Удачи вам. Теперь найти проводника не так уж невозможно, логически это не исключается, вы понимаете, но вероятность.., я полагаю, вы понимаете теорию вероятностей?
Мне ужасно хотелось от него отделаться. Его громкая цветистая речь привлекла внимание всего лобби.
— Я математик, — резко сказал я.
— Математик! Это же просто восхитительно! А позвольте поинтересоваться вашей специализацией?
— Я очень устал. — Я отступил от него на шаг. — Может быть, позже.
— Может быть, позже будет слишком поздно, — воскликнул жук, занимая позицию между мной и лифтами. — Имеется нулевая вероятность найти проводника.
Как математик, вы это должны понимать. Не невозможно, но нулевая вероятность. И тем не менее вы хотите взобраться на Гору Он. У меня такие же устремления.
Какую команду мы составим! Франкс и Феликс! — Он выкрикнул наши имена так, что все в вестибюле слышали. Я застонал, но он продолжал свою болтовню:
— Феликс и Франкс. Я — поэт, Феликс, провидец, царь-философ. А вы — вы добрый самаритянин, математик и более того. Гораздо, гораздо более того, но уж по меньшей мере математик, специализирующийся на.., на…
Он не собирался останавливаться, пока я не скажу ему.
— Теория множеств, — устало произнес я. — Бесконечные числа. — Я уже пожалел, что принял этот спортивный костюм.
Жук высоко воздел свои передние лапы и пародийно изобразил мусульманское приветствие.
— Мои молитвы услышаны, — сказал он. — Иди с миром, сын мой. Не плати никому злом за зло. Крепко держись за того, кто…
С застывшей на лице кривой усмешкой я прошагал к лифтам.
10. ЧТО ТАКОЕ МОЛОКО?
Лифтом управляла крупная креветка в голубой ливрее с латунными пуговицами. По крайней мере с виду это было похоже на креветку. Состоящий из сегментов хвост аккуратно подвернут, а сама креветка сидела в узорчатом ведерке, полном чего-то, напоминающего консоме.
Вместо кнопок в лифте был горизонтально расположенный рычаг, который креветка могла перемещать взад-вперед своими усиками-антеннами.
Мне все еще было любопытно, как люди помещались в этих низеньких комнатах в верхней части отеля, и я решил спросить.
— Я живу в первом номере… — начал я.
Меня перебил скрипучий голос креветки:
— Только не говорите этого коридорным! Из-за вас им пришлось всех переселять! — Он — это был он — повернул ко мне голову и посмотрел черным глазом-бусиной. — Ваш костюм похож на тараканью слюну, — заметил он через некоторое время. Лифт все еще не двинулся с места.
Мне стало довольно обидно. Я-то был уверен, что выгляжу шикарно.
— Как насчет прокатить меня наверх? — поинтересовался я.
— Без проблем, приятель.
В лифте была стеклянная дверь, и я смотрел на то, как мимо мелькают бесчисленные этажи.
— Почему потолок не становится ниже? — спросил я через некоторое время.
— Я почем знаю? — проскрипела креветка.
Мы неслись вверх все быстрее, и мне приходилось все время как бы переключать скорости в своем умственном механизме, чтобы уследить за мелькающими этажами. На многих из них я видел людей и какие-то существа — движущиеся существа — всевозможного вида. Нельзя быть чересчур разборчивым, если надо заселить алеф-нуль комнат. Но потолок, похоже, так и оставался на расстоянии десяти футов от пола.
— Наверное, имеется какой-то искажатель пространства, — полувопросительно сказал я креветке. — Что-то, заставляющее все уменьшаться в размерах при движении вверх.
— А что же будет на самом верху? — понимающе проверещала креветка. — Мы превратимся в Блонди и Дагвуда?
Я медленно покачал головой. Непохоже было, что мы когда-нибудь достигнем верха. У отеля не было ни крыши, ни последнего этажа. Интересно, что бы увидел человек, прыгнувший с парашютом над отелем? Я вспомнил, как моя рука застряла в бесконечно ветвящемся кусте перед отелем…
Вдруг все почернело. Я слышал, как где-то рядом смешливо фыркает креветка:
— Это самый верх, профессор. Не желаете ли выйти?
Я принялся шарить вокруг, но не мог нащупать стенок лифта. Что же исчезло — стенки или мое тело?
— Где мы? — По крайней мере голос у меня еще был.
— А как вы думаете, где мы?
— Ни.., нигде.
— Снова угадали, — весело пискнула креветка.
Я ощутил сильный толчок, и вновь появился свет, а мы помчались обратно вниз мимо алеф-нуля этажей отеля Гилберта.
Я был потрясен, и меня раздражала грубость креветки. Последней каплей было, когда он пощекотал мне ухо своим острым усом.
— Ты бы мне понравился гораздо больше, будь ты зажарен на вертеле с грибами и луком, — рявкнул я.
Остаток пути мы проехали в тишине.
Я вышел на этаже, расположенном над вестибюлем, и быстро нашел свою комнату. В ней были кровать, застеленная стеганым пуховым одеялом и муслиновым покрывалом, уютного вида кресло, элегантный письменный стол орехового дерева и умывальник. На полу лежал красно-синий восточный ковер, а на стенах висело несколько картин.
Я захлопнул за собой дверь и подошел к окну, выходящему на гору. Насколько я мог видеть, крутые луговые склоны простирались вверх, перемежаясь регулярными каменными поясами. Считая каменные полоски, я смог увидеть множество бесконечных отрезков. Бесконечное множество бесконечных отрезков и бесконечное множество бесконечных отрезков бесконечных отрезков. Карабкаться туда, пожалуй, потруднее, чем добраться до отеля.
Я прилег на кровать отдохнуть. Почти сразу же я провалился в сон без сновидений.
Через неопределенный промежуток времени я проснулся, как от толчка. Я был весь в поту, мысли путались. Звонил телефон, и я поднял трубку. Я услышал вежливый голос администратора:
— Профессор Гилберт пьет чай на террасе с несколькими коллегами. Может быть, вы пожелаете присоединиться. Стол номер 6270891.
Я поблагодарил его и повесил трубку. На террасу можно было пройти только через вестибюль. Я заметил сидящего на потолке Франкса и поспешил пройти мимо, пока он меня не увидел. Снаружи терраса выглядела вполне обычно со своей расположенной концентрическими окружностями полусотней столиков. Но теперь, находясь на террасе, я увидел, что все уменьшается в размерах по мере приближения к центру.., как оказалось, вокруг центра террасы размещалось алеф-нуль колец из столов.
Уже десятое от наружного края кольцо столиков выглядело набором игрушечной мебели, а жестикулирующие при разговоре посетители — заводными куклами.
Чтобы найти Гилберта, мне нужно было углубиться примерно на сотню тысяч рядов. К счастью, к центру вел свободный проход, так что я мог бежать.
Точно так же как в лифте, пространство искажалось, но его воздействия я не ощущал. Добравшись до столиков кукольного размера, я и сам стал размером с куклу, и все вокруг казалось нормальной величины. Я мчался по направлению к середине террасы, разглядывая странные существа, мимо которых я проносился.
За одним столиком резинового вида морковки поедали рагу из кролика. Я видел группу жидких созданий в ведрах, соединенных между собой соломинками для коктейля. Пучки перьев, клубки покрытых слизью щупальцев, облачка разноцветного газа. Я видел двух жаб, по очереди целиком заглатывающих друг друга. Одни существа представляли собой сгустки света, другие были похожи на листы бумаги. Некоторые замерли, уставившись в пустоту, но большинство было увлечено оживленной беседой. Очень многие чертили во время разговора какие-то узоры на скатерти, очевидно, чтобы облегчить взаимопонимание. Хотя мне судить было не по чему, они показались мне ужасно неуклюжей и несимпатичной толпой. Официанты со свистом проносились туда-сюда на роликовых коньках, доставляя тарелку за тарелкой из кухни, расположенной где-то в центре террасы.
На каждом столике стояла карточка с номером, и когда я достиг шестого миллиона, я немного сбавил скорость. Там было так много, так много созданий. Бесконечное повторение индивидуальных жизней начало действовать на меня подавляюще, малозначительность каждого из нас в отдельности ошеломляла. Мое зрение утратило четкость, и все существа на террасе начали сливаться в одно уродливое чудище. Я потерял равновесие и поскользнулся, сбив с ноги официанта.
Он был похож на гриб с трехлопастным пропеллером на верхушке, а на его толстую единственную ногу был надет роликовый конек. Он балансировал на пропеллере тарелкой с извивающимися червями, которые, складываясь пополам и распрямляясь, принялись расползаться во всех направлениях сразу. Гриб сердито зашипел и стал собирать разбросанные деликатесы, пока они не удрали.
Я извинился и продолжил свой путь, припоминая при этом, как выглядел Гилберт. Довольно скоро я заметил трех мужчин, сидевших за одним из столиков. Двое были в костюмах, а один без пиджака. С легким потрясением я осознал, что смотрю на Георга Кантора, Дэвида Гилберта и Альберта Эйнштейна. Один стул за их столиком пустовал. Я поспешил подойти, представился и попросил разрешения присоединиться.
Гилберт и Эйнштейн были поглощены оживленной и бесконечно сложной дискуссией и просто взглянули на меня. Но Кантор указал на свободный стул и налил мне чашку чаю.
— Я занимался теорией множеств, — сказал я ему, усевшись. — Меня интересует проблема континуума.
Он молча кивнул. Он был одет в серый костюм и белую рубашку со стоячим воротничком. Его взгляд был каким-то затравленным и несчастным. Он прихлебывал чай из чашки, смотрел на меня и молчал.
— Вы, наверное, очень счастливы оттого, что находитесь здесь со всеми этими бесконечностями, — немного льстиво сказал я.
— Я знал, что все будет именно так, — наконец вымолвил он.
— Наверное, подъем довольно долог? — сказал я, показав рукой на Гору Он.
— Это только начало второго класса чисел. За ней расположены все алефы. А за ними — Абсолют, Абсолютная Бесконечность, где.., где… — Он замолчал и уставился в небо.
Я молча ждал, когда Кантор завершит свое предложение. Тем временем Гилберт закончил разговор с Эйнштейном, и оба расхохотались. Он поднялся, чтобы уйти, и слегка кивнул мне.
— Мне нужно исполнить некоторые обязанности. Надеюсь, ваше пребывание здесь будет плодотворным в научном плане.
А потом Гилберт поспешил к возвышающемуся над нами отелю, становясь все больше и больше по мере удаления от центра террасы.
От замечания Гилберта о науке мне стало неуютно.
За последний год я пришел к болезненному пониманию того, что все, чего я мог бы когда-либо достичь в математике или физике, никогда и близко не сравнится по своему значению с работами Кантора, Гилберта или Эйнштейна.
Но я попытался сделать умный вид и снова обратился к Кантору:
— Здесь, наверное, проще заниматься математикой, потому что вы можете привлекать бесконечные доказательства. Взять, к примеру, теорию чисел…
— Вот вы и возьмите, — с неожиданной злостью ответил он. — Светила теории чисел брезгают применять мои бесконечности в качестве истинных чисел. Почему меня должны интересовать их близорукие несуразности?
Я решил сменить тему:
— Ну, эти.., существа.., здесь, наверное, серьезно относятся к бесконечности. Наверное, проводятся семинары и…
Кантор отмахнулся.
— Это туристический отель. Они живут в городах-свалках на Лицевой стороне и совершенно довольны полной конечностью всего. Время от времени они прибывают сюда по туннелю или морем. Большинство из них даже не знают, на что они смотрят. — Он взмахнул правой рукой. Рука оторвалась и улетела, кувыркаясь, высоко в небо. — Считайте, что меня нет, — сказал Кантор, вставая. — Но в гости заходите. Вы можете пригодиться. Я живу с одной дамой на Лицевой стороне неподалеку от алеф-первого туннеля. — Он взмахнул левой рукой. Она тоже оторвалась и со свистом унеслась в небо, как удачно брошенная деталь головоломки. Он весь напрягся, словно собираясь подтянуться на перекладине, затем вдруг превратился в шар белого света и ракетой взмыл вверх.
Я с минуту смотрел ему вслед. Наверное, этот фокус позволял достичь более высоких бесконечностей. Я осторожно потянул себя за руку, чтобы проверить, не оторвется ли она.
— У него исключительная техника, — сказал Эйнштейн, прервав мои мысли. Я почти забыл, что он тоже был там, и повернулся посмотреть на него. Лицо Эйнштейна так знакомо по фотографиям, что, сидя в действительности рядом с ним, я испытал сильнейшее чувство реальности. Его глубоко сидящие глаза словно смотрели сквозь меня. — Но вы сами тоже исключение, — сказал он через минуту. — Вы попали сюда, не умерев. Вы не были на Свалке. — Он жестом указал на понижающееся вдали море. — Я видел, как вы приземлились. Вы и чайка.
— Вообще-то это была женщина, — объяснил я. — Просто ей нравится выглядеть чайкой.
— Необыкновенно и исключительно, — повторил Эйнштейн. — Большинство душ прибывают на другую сторону… Лицевую. И у них нет возможности выбирать себе форму. Скажите, как вам это удалось?
— Я каким-то образом покинул свое тело. Я видел Иисуса, и он велел мне явиться сюда. Поскольку это бесконечно далеко, я использовал релятивистское замедление времени.
Эйнштейн кивнул.
— Это могло произвести эффект, если бы продолжалось неопределенно долго.
— Какой эффект? — спросил я, отхлебнув наконец свой чай.
— Превращения в компонент внеразмерной потери излучения. — Он заметил, что я его не понял, и перефразировал свою мысль:
— Если говорить поверхностно и неточно, все здесь состоит из света. Саймион — это обширная поверхность света, лежащая на грани, разделяющей пространство и антипространство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Ну, наверное, — неуверенно произнес я. — Если бы у меня была ложка…
Франкс поспешно пересек вестибюль и подошел к женщине в черно-белом, сшитом у портного шелковом костюме, которая попивала кофе из маленькой чашечки.
Она с омерзением отпрянула от него, а он схватил со стоявшего перед ней столика ее чашку. По дороге он подцепил со стойки газету и поспешно вернулся ко мне.
Мне ничего не оставалось, как выскрести пораженный участок на обширной спине насекомого. Я вываливал дурно пахнущие комки на расстеленную Франксом газету, еле сдерживая рвоту. У меня создалось впечатление, что я производил на постояльцев нехорошее впечатление, и испытал облегчение, когда операция была завершена.
Во время операции гигантский таракан стоически хранил молчание. Потом он медленно повернулся, чтобы рассмотреть кучу грязи на газетке. По-прежнему не издав ни звука, он опустил голову и принялся поедать ее.
Я отвернулся. Администратор пристально смотрел на меня, его глаза и борода ничего не выражали.
— Вы добрый человек, мистер…
— Рэймен, — сказал я. — Феликс Рэймен. Вы можете дать мне комнату? Я очень устал.
— Мест нет.
— Этого не может быть, — запротестовал я. — У вас бесконечное множество комнат.
— Да, — сказал администратор, и в глубине его бороды сверкнули зубы. — Но у нас также бесконечное множество постояльцев. По одному в номере. Как мы можем разместить вас?
Вопрос не был риторическим. Он опять снял колпачок с ручки, чтобы записать мой ответ. Тут мне припомнился Ион Тихий из рассказов Станислава Лема, и ответ был найден.
— Переселите жильца из номера 1 в номер 2. Жильца из номера 2 в номер 3. И так далее. Каждый постоялец выезжает из своего номера и перебирается в следующий по порядку. Номер 1 останется пустым. Вы можете поселить меня туда.
Администратор что-то быстро записал в своем блокноте.
— Прекрасно, мистер Рэймен. Распишитесь, пожалуйста, в журнале регистрации, а я пока все организую… — Он вручил мне тонкую, в кожаной обложке, книгу и, отвернувшись, заговорил в микрофон.
Я листал журнал, замечая тут и там известные имена среди незнакомых каракуль. Я нашел пустую страницу и расписался на ней. Любопытствуя, сколько страниц осталось до конца, я попытался перелистать их все.
Скоро стало ясно, что в книге бесконечное множество страниц. Я включил ускорение и пролистал алеф-нуль страниц. И все равно там оставалось еще много. Я отлистал еще алеф-нуль страниц, и еще алеф-нуль. И все-таки оставалось еще очень много страниц.
Я начал ухватывать страницы пачками, листая все быстрее и быстрее… Меня остановил подошедший и закрывший книгу администратор.
— В таком темпе вы никогда не дойдете до конца. В ней алеф-одна страница.
За моей спиной Франкс, гигантский таракан, закончил свою скромную трапезу. Я посмотрел на него с отвращением. Он ел свою гнилую плоть.
— Ну-ну, не надо, — сказал он, прочитав выражение на моем лице. — В доме отца моего много чертогов, а?
Каннибализм выражает, в конечном итоге, глубочайшее уважение к поедаемому, если так можно выразиться… будь он даже мой покорный слуга — я сам. — Он визгливо рассмеялся, довольный собственным красноречием, и, наклонившись, вылизал последние капли жижи.
Прежде чем мне удалось украдкой уйти, он снова заговорил:
— Вы уже получили право на проводника? Нет? Удачи вам. Теперь найти проводника не так уж невозможно, логически это не исключается, вы понимаете, но вероятность.., я полагаю, вы понимаете теорию вероятностей?
Мне ужасно хотелось от него отделаться. Его громкая цветистая речь привлекла внимание всего лобби.
— Я математик, — резко сказал я.
— Математик! Это же просто восхитительно! А позвольте поинтересоваться вашей специализацией?
— Я очень устал. — Я отступил от него на шаг. — Может быть, позже.
— Может быть, позже будет слишком поздно, — воскликнул жук, занимая позицию между мной и лифтами. — Имеется нулевая вероятность найти проводника.
Как математик, вы это должны понимать. Не невозможно, но нулевая вероятность. И тем не менее вы хотите взобраться на Гору Он. У меня такие же устремления.
Какую команду мы составим! Франкс и Феликс! — Он выкрикнул наши имена так, что все в вестибюле слышали. Я застонал, но он продолжал свою болтовню:
— Феликс и Франкс. Я — поэт, Феликс, провидец, царь-философ. А вы — вы добрый самаритянин, математик и более того. Гораздо, гораздо более того, но уж по меньшей мере математик, специализирующийся на.., на…
Он не собирался останавливаться, пока я не скажу ему.
— Теория множеств, — устало произнес я. — Бесконечные числа. — Я уже пожалел, что принял этот спортивный костюм.
Жук высоко воздел свои передние лапы и пародийно изобразил мусульманское приветствие.
— Мои молитвы услышаны, — сказал он. — Иди с миром, сын мой. Не плати никому злом за зло. Крепко держись за того, кто…
С застывшей на лице кривой усмешкой я прошагал к лифтам.
10. ЧТО ТАКОЕ МОЛОКО?
Лифтом управляла крупная креветка в голубой ливрее с латунными пуговицами. По крайней мере с виду это было похоже на креветку. Состоящий из сегментов хвост аккуратно подвернут, а сама креветка сидела в узорчатом ведерке, полном чего-то, напоминающего консоме.
Вместо кнопок в лифте был горизонтально расположенный рычаг, который креветка могла перемещать взад-вперед своими усиками-антеннами.
Мне все еще было любопытно, как люди помещались в этих низеньких комнатах в верхней части отеля, и я решил спросить.
— Я живу в первом номере… — начал я.
Меня перебил скрипучий голос креветки:
— Только не говорите этого коридорным! Из-за вас им пришлось всех переселять! — Он — это был он — повернул ко мне голову и посмотрел черным глазом-бусиной. — Ваш костюм похож на тараканью слюну, — заметил он через некоторое время. Лифт все еще не двинулся с места.
Мне стало довольно обидно. Я-то был уверен, что выгляжу шикарно.
— Как насчет прокатить меня наверх? — поинтересовался я.
— Без проблем, приятель.
В лифте была стеклянная дверь, и я смотрел на то, как мимо мелькают бесчисленные этажи.
— Почему потолок не становится ниже? — спросил я через некоторое время.
— Я почем знаю? — проскрипела креветка.
Мы неслись вверх все быстрее, и мне приходилось все время как бы переключать скорости в своем умственном механизме, чтобы уследить за мелькающими этажами. На многих из них я видел людей и какие-то существа — движущиеся существа — всевозможного вида. Нельзя быть чересчур разборчивым, если надо заселить алеф-нуль комнат. Но потолок, похоже, так и оставался на расстоянии десяти футов от пола.
— Наверное, имеется какой-то искажатель пространства, — полувопросительно сказал я креветке. — Что-то, заставляющее все уменьшаться в размерах при движении вверх.
— А что же будет на самом верху? — понимающе проверещала креветка. — Мы превратимся в Блонди и Дагвуда?
Я медленно покачал головой. Непохоже было, что мы когда-нибудь достигнем верха. У отеля не было ни крыши, ни последнего этажа. Интересно, что бы увидел человек, прыгнувший с парашютом над отелем? Я вспомнил, как моя рука застряла в бесконечно ветвящемся кусте перед отелем…
Вдруг все почернело. Я слышал, как где-то рядом смешливо фыркает креветка:
— Это самый верх, профессор. Не желаете ли выйти?
Я принялся шарить вокруг, но не мог нащупать стенок лифта. Что же исчезло — стенки или мое тело?
— Где мы? — По крайней мере голос у меня еще был.
— А как вы думаете, где мы?
— Ни.., нигде.
— Снова угадали, — весело пискнула креветка.
Я ощутил сильный толчок, и вновь появился свет, а мы помчались обратно вниз мимо алеф-нуля этажей отеля Гилберта.
Я был потрясен, и меня раздражала грубость креветки. Последней каплей было, когда он пощекотал мне ухо своим острым усом.
— Ты бы мне понравился гораздо больше, будь ты зажарен на вертеле с грибами и луком, — рявкнул я.
Остаток пути мы проехали в тишине.
Я вышел на этаже, расположенном над вестибюлем, и быстро нашел свою комнату. В ней были кровать, застеленная стеганым пуховым одеялом и муслиновым покрывалом, уютного вида кресло, элегантный письменный стол орехового дерева и умывальник. На полу лежал красно-синий восточный ковер, а на стенах висело несколько картин.
Я захлопнул за собой дверь и подошел к окну, выходящему на гору. Насколько я мог видеть, крутые луговые склоны простирались вверх, перемежаясь регулярными каменными поясами. Считая каменные полоски, я смог увидеть множество бесконечных отрезков. Бесконечное множество бесконечных отрезков и бесконечное множество бесконечных отрезков бесконечных отрезков. Карабкаться туда, пожалуй, потруднее, чем добраться до отеля.
Я прилег на кровать отдохнуть. Почти сразу же я провалился в сон без сновидений.
Через неопределенный промежуток времени я проснулся, как от толчка. Я был весь в поту, мысли путались. Звонил телефон, и я поднял трубку. Я услышал вежливый голос администратора:
— Профессор Гилберт пьет чай на террасе с несколькими коллегами. Может быть, вы пожелаете присоединиться. Стол номер 6270891.
Я поблагодарил его и повесил трубку. На террасу можно было пройти только через вестибюль. Я заметил сидящего на потолке Франкса и поспешил пройти мимо, пока он меня не увидел. Снаружи терраса выглядела вполне обычно со своей расположенной концентрическими окружностями полусотней столиков. Но теперь, находясь на террасе, я увидел, что все уменьшается в размерах по мере приближения к центру.., как оказалось, вокруг центра террасы размещалось алеф-нуль колец из столов.
Уже десятое от наружного края кольцо столиков выглядело набором игрушечной мебели, а жестикулирующие при разговоре посетители — заводными куклами.
Чтобы найти Гилберта, мне нужно было углубиться примерно на сотню тысяч рядов. К счастью, к центру вел свободный проход, так что я мог бежать.
Точно так же как в лифте, пространство искажалось, но его воздействия я не ощущал. Добравшись до столиков кукольного размера, я и сам стал размером с куклу, и все вокруг казалось нормальной величины. Я мчался по направлению к середине террасы, разглядывая странные существа, мимо которых я проносился.
За одним столиком резинового вида морковки поедали рагу из кролика. Я видел группу жидких созданий в ведрах, соединенных между собой соломинками для коктейля. Пучки перьев, клубки покрытых слизью щупальцев, облачка разноцветного газа. Я видел двух жаб, по очереди целиком заглатывающих друг друга. Одни существа представляли собой сгустки света, другие были похожи на листы бумаги. Некоторые замерли, уставившись в пустоту, но большинство было увлечено оживленной беседой. Очень многие чертили во время разговора какие-то узоры на скатерти, очевидно, чтобы облегчить взаимопонимание. Хотя мне судить было не по чему, они показались мне ужасно неуклюжей и несимпатичной толпой. Официанты со свистом проносились туда-сюда на роликовых коньках, доставляя тарелку за тарелкой из кухни, расположенной где-то в центре террасы.
На каждом столике стояла карточка с номером, и когда я достиг шестого миллиона, я немного сбавил скорость. Там было так много, так много созданий. Бесконечное повторение индивидуальных жизней начало действовать на меня подавляюще, малозначительность каждого из нас в отдельности ошеломляла. Мое зрение утратило четкость, и все существа на террасе начали сливаться в одно уродливое чудище. Я потерял равновесие и поскользнулся, сбив с ноги официанта.
Он был похож на гриб с трехлопастным пропеллером на верхушке, а на его толстую единственную ногу был надет роликовый конек. Он балансировал на пропеллере тарелкой с извивающимися червями, которые, складываясь пополам и распрямляясь, принялись расползаться во всех направлениях сразу. Гриб сердито зашипел и стал собирать разбросанные деликатесы, пока они не удрали.
Я извинился и продолжил свой путь, припоминая при этом, как выглядел Гилберт. Довольно скоро я заметил трех мужчин, сидевших за одним из столиков. Двое были в костюмах, а один без пиджака. С легким потрясением я осознал, что смотрю на Георга Кантора, Дэвида Гилберта и Альберта Эйнштейна. Один стул за их столиком пустовал. Я поспешил подойти, представился и попросил разрешения присоединиться.
Гилберт и Эйнштейн были поглощены оживленной и бесконечно сложной дискуссией и просто взглянули на меня. Но Кантор указал на свободный стул и налил мне чашку чаю.
— Я занимался теорией множеств, — сказал я ему, усевшись. — Меня интересует проблема континуума.
Он молча кивнул. Он был одет в серый костюм и белую рубашку со стоячим воротничком. Его взгляд был каким-то затравленным и несчастным. Он прихлебывал чай из чашки, смотрел на меня и молчал.
— Вы, наверное, очень счастливы оттого, что находитесь здесь со всеми этими бесконечностями, — немного льстиво сказал я.
— Я знал, что все будет именно так, — наконец вымолвил он.
— Наверное, подъем довольно долог? — сказал я, показав рукой на Гору Он.
— Это только начало второго класса чисел. За ней расположены все алефы. А за ними — Абсолют, Абсолютная Бесконечность, где.., где… — Он замолчал и уставился в небо.
Я молча ждал, когда Кантор завершит свое предложение. Тем временем Гилберт закончил разговор с Эйнштейном, и оба расхохотались. Он поднялся, чтобы уйти, и слегка кивнул мне.
— Мне нужно исполнить некоторые обязанности. Надеюсь, ваше пребывание здесь будет плодотворным в научном плане.
А потом Гилберт поспешил к возвышающемуся над нами отелю, становясь все больше и больше по мере удаления от центра террасы.
От замечания Гилберта о науке мне стало неуютно.
За последний год я пришел к болезненному пониманию того, что все, чего я мог бы когда-либо достичь в математике или физике, никогда и близко не сравнится по своему значению с работами Кантора, Гилберта или Эйнштейна.
Но я попытался сделать умный вид и снова обратился к Кантору:
— Здесь, наверное, проще заниматься математикой, потому что вы можете привлекать бесконечные доказательства. Взять, к примеру, теорию чисел…
— Вот вы и возьмите, — с неожиданной злостью ответил он. — Светила теории чисел брезгают применять мои бесконечности в качестве истинных чисел. Почему меня должны интересовать их близорукие несуразности?
Я решил сменить тему:
— Ну, эти.., существа.., здесь, наверное, серьезно относятся к бесконечности. Наверное, проводятся семинары и…
Кантор отмахнулся.
— Это туристический отель. Они живут в городах-свалках на Лицевой стороне и совершенно довольны полной конечностью всего. Время от времени они прибывают сюда по туннелю или морем. Большинство из них даже не знают, на что они смотрят. — Он взмахнул правой рукой. Рука оторвалась и улетела, кувыркаясь, высоко в небо. — Считайте, что меня нет, — сказал Кантор, вставая. — Но в гости заходите. Вы можете пригодиться. Я живу с одной дамой на Лицевой стороне неподалеку от алеф-первого туннеля. — Он взмахнул левой рукой. Она тоже оторвалась и со свистом унеслась в небо, как удачно брошенная деталь головоломки. Он весь напрягся, словно собираясь подтянуться на перекладине, затем вдруг превратился в шар белого света и ракетой взмыл вверх.
Я с минуту смотрел ему вслед. Наверное, этот фокус позволял достичь более высоких бесконечностей. Я осторожно потянул себя за руку, чтобы проверить, не оторвется ли она.
— У него исключительная техника, — сказал Эйнштейн, прервав мои мысли. Я почти забыл, что он тоже был там, и повернулся посмотреть на него. Лицо Эйнштейна так знакомо по фотографиям, что, сидя в действительности рядом с ним, я испытал сильнейшее чувство реальности. Его глубоко сидящие глаза словно смотрели сквозь меня. — Но вы сами тоже исключение, — сказал он через минуту. — Вы попали сюда, не умерев. Вы не были на Свалке. — Он жестом указал на понижающееся вдали море. — Я видел, как вы приземлились. Вы и чайка.
— Вообще-то это была женщина, — объяснил я. — Просто ей нравится выглядеть чайкой.
— Необыкновенно и исключительно, — повторил Эйнштейн. — Большинство душ прибывают на другую сторону… Лицевую. И у них нет возможности выбирать себе форму. Скажите, как вам это удалось?
— Я каким-то образом покинул свое тело. Я видел Иисуса, и он велел мне явиться сюда. Поскольку это бесконечно далеко, я использовал релятивистское замедление времени.
Эйнштейн кивнул.
— Это могло произвести эффект, если бы продолжалось неопределенно долго.
— Какой эффект? — спросил я, отхлебнув наконец свой чай.
— Превращения в компонент внеразмерной потери излучения. — Он заметил, что я его не понял, и перефразировал свою мысль:
— Если говорить поверхностно и неточно, все здесь состоит из света. Саймион — это обширная поверхность света, лежащая на грани, разделяющей пространство и антипространство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25