А потом с ласковой улыбкой на обезображенных губах нежно поцеловала Мари-Лор и погладила ее так странно округлившийся живот.
— Месье Жозеф будет любить тебя еще больше, — сказала она. — Ты станешь похожа на прекрасную спелую зимнюю грушу.
И разве Мари-Лор не знает, успокаивала ее Луиза, что мужчины любят маленьких детей?
— Они, конечно, это скрывают. Они не любят детского плача и пеленок, но так гордятся, что сотворили целого нового человека. Я видела это по лицу моего отца каждый раз, когда появлялся ребенок. Не беспокойся, Мари-Лор, увидишь, он будет счастлив и горд. И не так уж долго ждать, не правда ли, когда ты приедешь к нему в Париж?
Мари-Лор покачала головой, сдерживая слезы и невольно улыбаясь и позволяя убедить себя. Не так уж долго оставалось ждать. Герцог и герцогиня вернутся через две недели.
Одну неделю.
Два дня.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 1
Прованс
Конец декабря 1783 года
В тот день, когда карета с герцогом и герцогиней прогромыхала по подъемному мосту и въехала во двор, у Бертранды нашлась менее веселая пословица: «Кто смеется в пятницу, тот заплачет в воскресенье».
Праздник закончился. Герцогиня в тот же день вызвала к себе Николя.
Он провел у нее около часа, а затем несколько часов расхаживал, что-то записывал, пытаясь разделить ее приказания на отдельные задания.
— Мне предстоит распределить обязанности, — объявил он за ужином в буфетной. У него печально опустились плечи. — Это никому не понравится, — добавил он.
— Ладно, — ответила Бертранда, — но сначала давайте послушаем, что расскажет нам Жак о Париже. Надо чем-то занять наши головы, когда начнут болеть спины. Жак, расскажи нам о свадьбе.
— Она была в соборе, — начал Жак, — там окна из цветного стекла и всех нас окрасило в разные цвета, и…
Он продолжал описывать суету парижских улиц, богатство и великолепие Меликур-Отеля, изумительные таланты девушек из Пале-Рояля, где, казалось, герцог провел большую часть времени и даже, добавил Жак с усмешкой, пару раз поделился «развлечением» со своим камердинером.
— А какова, — спросил кто-то, когда завистливый смех утих, — жена виконта?
— Ужасно некрасивая, — ответил Жак, — даже вообразить невозможно, как джентльмен может с ней спать.
Мари-Лор не могла сдержать радостного вздоха.
— Однако, — продолжал он, — маркиза хорошая хозяйка; слуги ей преданы: из них не вытянешь ни одной сплетни, так хорошо им платят. У нее хороший стол, хотя гостей бывает немного. Но те, кого она принимает, очень интересны. Ее подруга актриса мадемуазель Бовуазен. — Он бросил взгляд на Мари-Лор. — О-ля-ля, я никогда не видел такой красавицы. — Для большего впечатления Жак помолчал. — Никто никогда не видал такой красавицы. И у нее репутация…
— Ладно, ладно, пока достаточно, Жак. Завтра мы послушаем, что было дальше. — Вмешательство Николя встретили криками и свистом.
Жак ухмыльнулся и возвратился к еде. Остальные успокоились и приготовились слушать объявления, не сулящие ничего хорошего.
— Через две недели будет банкет и бал по случаю Нового года, — сообщил Николя. — Так что надо как следует убрать и вычистить бальный зал. — Он мрачно кивнул: — Да, каждую подвеску на каждом хрустальном канделябре! Меню должно быть на кухне пересмотрено, ибо герцогиня наконец чудесным образом забеременела.
Еще несколько свистков последовали за этим сообщением, как и несколько взглядов, устремившихся на Мари-Лор.
— Тихо! — крикнул Николя. Во всяком случае, беременная Горгона предупредила его, что она теперь должна быть очень осторожна в еде.
Месье Коле в страшной обиде вышел из комнаты, оскорбленный подозрением, что в его кухне могут готовиться блюда, тяжелые для пищеварения.)
— Плотники вернутся сразу после праздников, — сказал Николя, — чтобы построить что-то вроде нового охотничьего домика для герцога, а также апартаменты для нового члена семьи.
— Значит, снова будут стремянки и тряпки, — проворчала Бертранда, — и повсюду известковая пыль.
— И потребуется, — закончил Николя, — почти полностью обновить гардероб герцогини с учетом ее положения. Ее горничной нужна помощница, — он кивнул в сторону Луизы, — чтобы разобрать вещи из одиннадцати сундуков, которые привезли из Парижа. Не говоря уже о разных коробках с лентами, чулками, шляпами и перчатками.
— А, и Мари-Лор…
Слава Богу! По крайней мере она получит свои деньги.
— … мадам хочет, чтобы ты сегодня подавала чай в библиотеке.
У девушки вытянулось лицо.
— Нет, — добавил он, — она не сказала, когда тебе заплатит.
Мари-Лор уловила виноватые нотки в его голосе. Николя не сказал бы этого, но он совсем забыл о своем обещании спросить герцогиню о двадцати ливрах, без сомнения, только потому, что все предъявленные требования совсем сбили его с толку.
Она кивнула, смирившись с разочарованием. Нет смысла еще больше затруднять Николя, да и для нее это не было большой неожиданностью. Луиза объяснила, что платят почти всегда с опозданием, «чтобы сэкономить на этом несколько су».
— Надень чистый передник, — сказал Николя, — и не греми чашками.
Относительно чашек это был хороший совет. Ибо при входе в библиотеку Мари-Лор охватило необъяснимое волнение, не покидавшее ее в течение всего этого длинного часа, который она провела в обществе герцога и герцогини.
Нельзя сказать, что они вели себя как-то странно. Герцогиня демонстрировала свою власть не больше чем обычно, а герцог был лишь слегка пьян. Когда она подавала ему чай, он, конечно, заглянул в вырез ее платья. Впрочем, он в любом случае сделал бы это. Его взгляд выражал скорее спокойствие и уверенность собственника, а не грешную похоть.
Они с женой почти не разговаривали друг с другом.
Но у Мари-Лор создалось впечатление, что они следили за каждым ее движением, и в их глазах поблескивало холодное самодовольство. Герцогиня, теперь, без сомнения, хорошо разбиравшаяся в таких делах, устремила острый взгляд на отяжелевшие груди и немного располневшую талию Мари-Лор. На минуту девушка подумала, что ее прямо сейчас уволят, поскольку свидетельство ее «распутного поведения» было налицо.
Но герцогиня только кивнула с задумчивым видом и распорядилась, чтобы «Марианна» принесла герцогу пирога.
Спускаясь с чайным подносом в кухню, Мари-Лор позволила себе несколько медленных вздохов, чтобы заглушить тошноту. Это было ужасно. Наклоны, приседания в грозной тишине, ощущение, что ее разглядывают и оценивают как вещь — все это угнетало. Неприятно, унизительно и даже отвратительно, но это уже позади и кажется довольно незначительным. И явно неопасным, что и было важным для Мари-Лор. Она была уверена, что если бы месье Юбер собирался пробраться ночью в ее комнату, то у него был бы виноватый вид, особенно в присутствии жены.
«Если они попытаются обидеть тебя, — говорил Жозеф, — ты должна уехать даже без денег. Обещай мне это».
Но они не обижали ее. Они всего лишь унижали ее.
И было бы намного унизительнее уехать, не взяв заработанные деньги. Особенно теперь, когда она ждет ребенка. Она еще не написала об этом Жозефу. Конечно, напомнила себе Мари-Лор, может быть, он будет горд и счастлив, как предсказывала Луиза, но (она на минуту подумала о той актрисе, красавице гостье его жены) лучше, если у нее в кармане будет немного лишних денег. Так, на всякий случай.
Сегодня она не получила от него письма. Очень плохо; ей бы оно помогло избавиться от горького осадка, оставшегося от чаепития в библиотеке, и придало бы смелости сообщить о ребенке. Она решила подождать следующего письма, которое наверняка придет завтра, и тогда она напишет ему и обо всем расскажет.
— Ты и представить не можешь, Мари-Лор, какие красивые вещи привезла герцогиня из Парижа!
Конечно, добавила Луиза, эта важничающая камеристка герцогини распаковала все самое лучшее и небольшое, такие интересные мелочи, как ленты, чулки, белье, кружева и драгоценности. Луизе поручили таскать тяжелые рулоны шелка и атласа, бархата и парчи. Она вздохнула: кажется, они увидят еще много таких тканей. Портнихи герцогини уже приступили к работе, но Амели со свойственной ей страстью к экономии объявила, что большую часть строчки выполнят ее домашние служанки.
— Она хочет чтобы все было новое, — сказала Луиза. — А швы с большим запасом, чтобы распустить их на эти месяцы, а потом снова забрать. А какие цвета! — продолжала она. — Герцогиня, видимо, не только изучила все последние парижские моды, но и модный словарь. Она привезла кипу дамских журналов, и ее горничная с гордостью сообщила мне, что новые будут регулярно присылаться по почте. Ты думаешь, что такие слова, как золотой, синий, коричневый или белый, годятся? Нет, она называет их «волосы королевы», «королевские глаза», «парижская грязь» или «гусиный помет».
Луиза нахмурилась и запустила руку в большую корзину, которую принесла с собой наверх.
— Прости, Мари-Лор. Я помню, что обещала тебе распустить швы на твоем платье, но сама видишь, нам придется весь вечер подрубать этот атлас «гусиного помета».
Они набросили на себя накидки и завернули ноги в шали, потому что приезд герцога и герцогини сопровождался необычно холодным и раздражающим мистралем.
От завываний ветра Мари-Лор часто просыпалась по ночам. В комнате стоял ледяной холод, и ей приходилось прижиматься к Луизе, чтобы согреться. И она была совершенно не готова к тому, что на следующее утро принес с севера мистраль.
— Мари-Лор, взгляни, как красиво. — Луиза сдернула одеяло и стащила Мари-Лор с кровати.
— Что это? — изумленно спросила Мари-Лор, выглянув в маленькое окошко и увидев, что все вокруг как будто покрыто сбитыми сливками и сахарной глазурью.
— Это снег, глупышка. Неужели ты никогда не видела снега? В самом деле? Разве в Монпелье не бывает снега?
Мари-Лор покачала головой. Она, конечно, слышала о снеге, читала о нем, но такого сияния не ожидала. Снег лежал на ветвях деревьев. Даже гордые кипарисы были увенчаны причудливыми белыми шапками. Она посмотрела на гибкие ветви плюща, оплетавшие окно. Каждая веточка, каждый стебелек и листочек были обрамлены тонкой корочкой льда.
Ее дыхание затуманило маленькое стекло окна. И когда она поднесла к нему руку, чтобы стереть запотевшее пятно, удивилась, каким холодным оказалось стекло.
— Пойдем. — Луиза дернула подругу за рубашку. — Одевайся. Если поторопимся, то успеем до завтрака немного поиграть. Видишь? — Она показала на несколько фигур, которые топтались и скользили по белому пространству. — Это Мартен, — сказала она, быстро натягивая на себя трое чулок и много другой одежды, а поверх всего толстую шерстяную накидку.
Мари-Лор попыталась последовать примеру Луизы, но теперь одежда плохо налезала на нее и накидка не была очень теплой. Мари-Лор поспешила за Луизой вниз.
Все же приятно было войти в этот тихий хрустальный мир, созданный снегом, несмотря на то что от этой красоты у нее ужасно мерзли ноги. Мари-Лор прошла, ступая по чужим следам, к арке между двором замка и холмом, спускавшимся к реке. Мартен принес несколько мешков из-под корма, и она смотрела, как они с Луизой, ложась на мешки, катились с холма вниз.
И здесь же был Робер, с ярко-красными носом и особенно ушами.
— Пора завтракать, Мари-Лор, — улыбнулся он. — Пойдем в дом, ты, похоже, одета не по погоде.
Они направились к замку через двор.
— Я никогда раньше не видела снега, — сказала девушка. — В Монпелье не было снега, как и в других частях Лангедока. В школе нас учили гордиться нашим «мягким и приятным средиземноморским климатом».
— Ну, — ответил он, — в Провансе снег иногда выпадает в горах. Это единственная польза от мистраля. Но он приносит и обледенелые скользкие дороги — вот сегодня почта не придет, — и зимние простуды, кашель, насморк, — добавил он. — Так что береги себя.
Сегодня почта не придет. Нет, не может не прийти.
К вечеру у Мари-Лор и Луизы покраснели глаза и потекло из носа. А оставалось собрать в складки еще несколько ярдов атласа.
— Надо передохнуть, спуститься в кухню и заварить чай, — предложила Мари-Лор. — Иначе мы обчихаем всю эту горгонью красоту.
Луиза хлопнула себя ладонью по лбу:
— Какая я идиотка! Она сегодня дала мне какие-то травы на случай холода и если мы с тобой заболеем. Вернее, она подчеркивала, что это для тебя, я полагаю, из-за твоего положения.
Продолжая говорить, Луиза протянула Мари-Лор аккуратно свернутый листок газетной бумаги.
— Это так на нее не похоже. Я подумала, может быть, это для того, чтобы мы не заснули и закончили эти чертовы рюши. Но… Что с тобой, Мари-Лор?
Мари-Лор внезапно побледнела. Она уронила развернутую бумажку на атлас цвета слоновой кости, лежавший у нее на коленях, по блестящей ткани рассыпались сухие листья мяты и бузины.
— Осторожно, — воскликнула Луиза, — печатная краска испачкает ткань. — Затем, осознав свои слова, она пристально посмотрела на Мари-Лор. — Краска… пятна… буквы, мне кажется, это буквы… Мари-Лор, тут написано «Жозеф»?
Мари-Лор горько усмехнулась.
— Я тебе прочитаю. Это об актрисе, — добавила она, — в Париже. Здесь сообщается читателям, что знаменитая актриса, мадемуазель Бовуазен, только что имевшая огромный успех в «Блудном сыне», кажется, и вне театра одерживает победы. Ее повсюду видят с новым покровителем красавцем виконтом Жозефом д’Овер-Раймоном. Острый глаз наблюдателя заметил, как в полночь она выскользнула из закрытой кареты и вошла в роскошный дом виконта. Весь Париж шепчется, что недавно она поселилась в некоем маленьком домике на улице Муффетар…
Я не стану читать тебе о вышивке и аппликации на ее новом платье, — сказала Мари-Лор, — хотя журнал посвящает этому целых два абзаца, а в заключение говорится, что хорошо, что у покровителя мадемуазель Бовуазен такая богатая жена. Это страница из тех парижских журналов мод.
«Я куплю себе самую дорогую любовницу в Париже… Но он же говорил это несерьезно», — успокаивала себя девушка.
Где-то вдалеке между холмами рыча метался мистраль. Казалось, его раздражала и злила ее глупость.
«Ну, хорошо, — поправилась она, — может быть, в то время он мог говорить серьезно…»
Мистраль набирал силу, как Жиль, прочищавший горло, перед тем как разразиться лекцией с важным видом старшего брата.
Она поспешила оправдаться. «Перед кем? — подумала она. — Перед Жилем? Мистралем? Или перед рассерженной, испуганной собой?»
Хорошо. Допустим, тогда он собирался это сделать. Но он изменился. Она знала это. Эту жестокую фразу он произнес до того…
«До чего? — спросил мистраль самым издевательским и безжалостным тоном. — До того, как он попал под твое благотворное влияние, Мари-Лор? Или до того, как ты позволила ему довести себя до бедственного положения, в котором находишься? Ты думаешь, что аристократ действительно может измениться? Вспомни его дорогого, покойного, дальнего родственника, короля Людовика XV, который держал собственный бордель!»
Но Жозеф не такой. Он верит в свободу и равенство и…
«Ах да, Мари-Лор. Ты еще забыла графа Шароле, который развлекался, стреляя с крыши своего дома по простым людям, и был прощен за это, и не один раз, все тем же старым королем Людовиком…»
«Нет, — сказала она мистралю (или Жилю, или себе, или тому, с кем она спорила). — Нет, я не забыла».
Она сжала в комок бумагу и швырнула его в угол и только тут заметила, что Луиза наблюдает за ней уже бог знает сколько времени.
Мари-Лор улыбнулась, как ей казалось, довольно неприятной, злобной улыбкой и небрежно передернула плечами.
— Да, он не терял времени даром, не правда ли? Плохо, подумала она, что голос у нее дрожит.
— О, Мари-Лор…
— И да, герцогиня проявила необычную доброту, прислав мне это. Нет, Луиза, я не это хотела сказать. Да, я сказала, но иногда, знаешь ли, человек говорит одно, а думает совсем другое…
Однажды у них с Жозефом возникла интересная дискуссия об иронии. Как же давно это было. Она почувствовала себя такой одинокой.
— Но, Мари-Лор…
— Да, понимаю, это сложно. Как думаешь, ты сможешь заварить чай и принести мне чашку, — нет, не из этих трав, а чего-нибудь без запаха мяты, ладно? А я тем временем закончу подшивать этот проклятый шелковый гусиный помет.
На следующий день Мари-Лор была спокойнее, по крайней мере пока успокоился мистраль. Спокойнее, рассудительнее и даже позволила себе усомниться — ведь то, что было напечатано о Жозефе и об актрисе, могло оказаться клеветой и пустыми сплетнями.
Дороги оставались плохими, и почту все еще не привозили. Было много работы. Хуже того, во время снегопадов у нее появилась постоянная ноющая боль в спине, которая ужасно мешала написать короткое письмо с сообщением о ребенке.
Но даже когда снег растаял и снова стали доставлять почту, Мари-Лор не получила ни одного послания. Однако приходили журналы мод. И можно было не сомневаться, что Жак позаботится показать всем, что в них пишут о виконте и его блистательной любовнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Месье Жозеф будет любить тебя еще больше, — сказала она. — Ты станешь похожа на прекрасную спелую зимнюю грушу.
И разве Мари-Лор не знает, успокаивала ее Луиза, что мужчины любят маленьких детей?
— Они, конечно, это скрывают. Они не любят детского плача и пеленок, но так гордятся, что сотворили целого нового человека. Я видела это по лицу моего отца каждый раз, когда появлялся ребенок. Не беспокойся, Мари-Лор, увидишь, он будет счастлив и горд. И не так уж долго ждать, не правда ли, когда ты приедешь к нему в Париж?
Мари-Лор покачала головой, сдерживая слезы и невольно улыбаясь и позволяя убедить себя. Не так уж долго оставалось ждать. Герцог и герцогиня вернутся через две недели.
Одну неделю.
Два дня.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 1
Прованс
Конец декабря 1783 года
В тот день, когда карета с герцогом и герцогиней прогромыхала по подъемному мосту и въехала во двор, у Бертранды нашлась менее веселая пословица: «Кто смеется в пятницу, тот заплачет в воскресенье».
Праздник закончился. Герцогиня в тот же день вызвала к себе Николя.
Он провел у нее около часа, а затем несколько часов расхаживал, что-то записывал, пытаясь разделить ее приказания на отдельные задания.
— Мне предстоит распределить обязанности, — объявил он за ужином в буфетной. У него печально опустились плечи. — Это никому не понравится, — добавил он.
— Ладно, — ответила Бертранда, — но сначала давайте послушаем, что расскажет нам Жак о Париже. Надо чем-то занять наши головы, когда начнут болеть спины. Жак, расскажи нам о свадьбе.
— Она была в соборе, — начал Жак, — там окна из цветного стекла и всех нас окрасило в разные цвета, и…
Он продолжал описывать суету парижских улиц, богатство и великолепие Меликур-Отеля, изумительные таланты девушек из Пале-Рояля, где, казалось, герцог провел большую часть времени и даже, добавил Жак с усмешкой, пару раз поделился «развлечением» со своим камердинером.
— А какова, — спросил кто-то, когда завистливый смех утих, — жена виконта?
— Ужасно некрасивая, — ответил Жак, — даже вообразить невозможно, как джентльмен может с ней спать.
Мари-Лор не могла сдержать радостного вздоха.
— Однако, — продолжал он, — маркиза хорошая хозяйка; слуги ей преданы: из них не вытянешь ни одной сплетни, так хорошо им платят. У нее хороший стол, хотя гостей бывает немного. Но те, кого она принимает, очень интересны. Ее подруга актриса мадемуазель Бовуазен. — Он бросил взгляд на Мари-Лор. — О-ля-ля, я никогда не видел такой красавицы. — Для большего впечатления Жак помолчал. — Никто никогда не видал такой красавицы. И у нее репутация…
— Ладно, ладно, пока достаточно, Жак. Завтра мы послушаем, что было дальше. — Вмешательство Николя встретили криками и свистом.
Жак ухмыльнулся и возвратился к еде. Остальные успокоились и приготовились слушать объявления, не сулящие ничего хорошего.
— Через две недели будет банкет и бал по случаю Нового года, — сообщил Николя. — Так что надо как следует убрать и вычистить бальный зал. — Он мрачно кивнул: — Да, каждую подвеску на каждом хрустальном канделябре! Меню должно быть на кухне пересмотрено, ибо герцогиня наконец чудесным образом забеременела.
Еще несколько свистков последовали за этим сообщением, как и несколько взглядов, устремившихся на Мари-Лор.
— Тихо! — крикнул Николя. Во всяком случае, беременная Горгона предупредила его, что она теперь должна быть очень осторожна в еде.
Месье Коле в страшной обиде вышел из комнаты, оскорбленный подозрением, что в его кухне могут готовиться блюда, тяжелые для пищеварения.)
— Плотники вернутся сразу после праздников, — сказал Николя, — чтобы построить что-то вроде нового охотничьего домика для герцога, а также апартаменты для нового члена семьи.
— Значит, снова будут стремянки и тряпки, — проворчала Бертранда, — и повсюду известковая пыль.
— И потребуется, — закончил Николя, — почти полностью обновить гардероб герцогини с учетом ее положения. Ее горничной нужна помощница, — он кивнул в сторону Луизы, — чтобы разобрать вещи из одиннадцати сундуков, которые привезли из Парижа. Не говоря уже о разных коробках с лентами, чулками, шляпами и перчатками.
— А, и Мари-Лор…
Слава Богу! По крайней мере она получит свои деньги.
— … мадам хочет, чтобы ты сегодня подавала чай в библиотеке.
У девушки вытянулось лицо.
— Нет, — добавил он, — она не сказала, когда тебе заплатит.
Мари-Лор уловила виноватые нотки в его голосе. Николя не сказал бы этого, но он совсем забыл о своем обещании спросить герцогиню о двадцати ливрах, без сомнения, только потому, что все предъявленные требования совсем сбили его с толку.
Она кивнула, смирившись с разочарованием. Нет смысла еще больше затруднять Николя, да и для нее это не было большой неожиданностью. Луиза объяснила, что платят почти всегда с опозданием, «чтобы сэкономить на этом несколько су».
— Надень чистый передник, — сказал Николя, — и не греми чашками.
Относительно чашек это был хороший совет. Ибо при входе в библиотеку Мари-Лор охватило необъяснимое волнение, не покидавшее ее в течение всего этого длинного часа, который она провела в обществе герцога и герцогини.
Нельзя сказать, что они вели себя как-то странно. Герцогиня демонстрировала свою власть не больше чем обычно, а герцог был лишь слегка пьян. Когда она подавала ему чай, он, конечно, заглянул в вырез ее платья. Впрочем, он в любом случае сделал бы это. Его взгляд выражал скорее спокойствие и уверенность собственника, а не грешную похоть.
Они с женой почти не разговаривали друг с другом.
Но у Мари-Лор создалось впечатление, что они следили за каждым ее движением, и в их глазах поблескивало холодное самодовольство. Герцогиня, теперь, без сомнения, хорошо разбиравшаяся в таких делах, устремила острый взгляд на отяжелевшие груди и немного располневшую талию Мари-Лор. На минуту девушка подумала, что ее прямо сейчас уволят, поскольку свидетельство ее «распутного поведения» было налицо.
Но герцогиня только кивнула с задумчивым видом и распорядилась, чтобы «Марианна» принесла герцогу пирога.
Спускаясь с чайным подносом в кухню, Мари-Лор позволила себе несколько медленных вздохов, чтобы заглушить тошноту. Это было ужасно. Наклоны, приседания в грозной тишине, ощущение, что ее разглядывают и оценивают как вещь — все это угнетало. Неприятно, унизительно и даже отвратительно, но это уже позади и кажется довольно незначительным. И явно неопасным, что и было важным для Мари-Лор. Она была уверена, что если бы месье Юбер собирался пробраться ночью в ее комнату, то у него был бы виноватый вид, особенно в присутствии жены.
«Если они попытаются обидеть тебя, — говорил Жозеф, — ты должна уехать даже без денег. Обещай мне это».
Но они не обижали ее. Они всего лишь унижали ее.
И было бы намного унизительнее уехать, не взяв заработанные деньги. Особенно теперь, когда она ждет ребенка. Она еще не написала об этом Жозефу. Конечно, напомнила себе Мари-Лор, может быть, он будет горд и счастлив, как предсказывала Луиза, но (она на минуту подумала о той актрисе, красавице гостье его жены) лучше, если у нее в кармане будет немного лишних денег. Так, на всякий случай.
Сегодня она не получила от него письма. Очень плохо; ей бы оно помогло избавиться от горького осадка, оставшегося от чаепития в библиотеке, и придало бы смелости сообщить о ребенке. Она решила подождать следующего письма, которое наверняка придет завтра, и тогда она напишет ему и обо всем расскажет.
— Ты и представить не можешь, Мари-Лор, какие красивые вещи привезла герцогиня из Парижа!
Конечно, добавила Луиза, эта важничающая камеристка герцогини распаковала все самое лучшее и небольшое, такие интересные мелочи, как ленты, чулки, белье, кружева и драгоценности. Луизе поручили таскать тяжелые рулоны шелка и атласа, бархата и парчи. Она вздохнула: кажется, они увидят еще много таких тканей. Портнихи герцогини уже приступили к работе, но Амели со свойственной ей страстью к экономии объявила, что большую часть строчки выполнят ее домашние служанки.
— Она хочет чтобы все было новое, — сказала Луиза. — А швы с большим запасом, чтобы распустить их на эти месяцы, а потом снова забрать. А какие цвета! — продолжала она. — Герцогиня, видимо, не только изучила все последние парижские моды, но и модный словарь. Она привезла кипу дамских журналов, и ее горничная с гордостью сообщила мне, что новые будут регулярно присылаться по почте. Ты думаешь, что такие слова, как золотой, синий, коричневый или белый, годятся? Нет, она называет их «волосы королевы», «королевские глаза», «парижская грязь» или «гусиный помет».
Луиза нахмурилась и запустила руку в большую корзину, которую принесла с собой наверх.
— Прости, Мари-Лор. Я помню, что обещала тебе распустить швы на твоем платье, но сама видишь, нам придется весь вечер подрубать этот атлас «гусиного помета».
Они набросили на себя накидки и завернули ноги в шали, потому что приезд герцога и герцогини сопровождался необычно холодным и раздражающим мистралем.
От завываний ветра Мари-Лор часто просыпалась по ночам. В комнате стоял ледяной холод, и ей приходилось прижиматься к Луизе, чтобы согреться. И она была совершенно не готова к тому, что на следующее утро принес с севера мистраль.
— Мари-Лор, взгляни, как красиво. — Луиза сдернула одеяло и стащила Мари-Лор с кровати.
— Что это? — изумленно спросила Мари-Лор, выглянув в маленькое окошко и увидев, что все вокруг как будто покрыто сбитыми сливками и сахарной глазурью.
— Это снег, глупышка. Неужели ты никогда не видела снега? В самом деле? Разве в Монпелье не бывает снега?
Мари-Лор покачала головой. Она, конечно, слышала о снеге, читала о нем, но такого сияния не ожидала. Снег лежал на ветвях деревьев. Даже гордые кипарисы были увенчаны причудливыми белыми шапками. Она посмотрела на гибкие ветви плюща, оплетавшие окно. Каждая веточка, каждый стебелек и листочек были обрамлены тонкой корочкой льда.
Ее дыхание затуманило маленькое стекло окна. И когда она поднесла к нему руку, чтобы стереть запотевшее пятно, удивилась, каким холодным оказалось стекло.
— Пойдем. — Луиза дернула подругу за рубашку. — Одевайся. Если поторопимся, то успеем до завтрака немного поиграть. Видишь? — Она показала на несколько фигур, которые топтались и скользили по белому пространству. — Это Мартен, — сказала она, быстро натягивая на себя трое чулок и много другой одежды, а поверх всего толстую шерстяную накидку.
Мари-Лор попыталась последовать примеру Луизы, но теперь одежда плохо налезала на нее и накидка не была очень теплой. Мари-Лор поспешила за Луизой вниз.
Все же приятно было войти в этот тихий хрустальный мир, созданный снегом, несмотря на то что от этой красоты у нее ужасно мерзли ноги. Мари-Лор прошла, ступая по чужим следам, к арке между двором замка и холмом, спускавшимся к реке. Мартен принес несколько мешков из-под корма, и она смотрела, как они с Луизой, ложась на мешки, катились с холма вниз.
И здесь же был Робер, с ярко-красными носом и особенно ушами.
— Пора завтракать, Мари-Лор, — улыбнулся он. — Пойдем в дом, ты, похоже, одета не по погоде.
Они направились к замку через двор.
— Я никогда раньше не видела снега, — сказала девушка. — В Монпелье не было снега, как и в других частях Лангедока. В школе нас учили гордиться нашим «мягким и приятным средиземноморским климатом».
— Ну, — ответил он, — в Провансе снег иногда выпадает в горах. Это единственная польза от мистраля. Но он приносит и обледенелые скользкие дороги — вот сегодня почта не придет, — и зимние простуды, кашель, насморк, — добавил он. — Так что береги себя.
Сегодня почта не придет. Нет, не может не прийти.
К вечеру у Мари-Лор и Луизы покраснели глаза и потекло из носа. А оставалось собрать в складки еще несколько ярдов атласа.
— Надо передохнуть, спуститься в кухню и заварить чай, — предложила Мари-Лор. — Иначе мы обчихаем всю эту горгонью красоту.
Луиза хлопнула себя ладонью по лбу:
— Какая я идиотка! Она сегодня дала мне какие-то травы на случай холода и если мы с тобой заболеем. Вернее, она подчеркивала, что это для тебя, я полагаю, из-за твоего положения.
Продолжая говорить, Луиза протянула Мари-Лор аккуратно свернутый листок газетной бумаги.
— Это так на нее не похоже. Я подумала, может быть, это для того, чтобы мы не заснули и закончили эти чертовы рюши. Но… Что с тобой, Мари-Лор?
Мари-Лор внезапно побледнела. Она уронила развернутую бумажку на атлас цвета слоновой кости, лежавший у нее на коленях, по блестящей ткани рассыпались сухие листья мяты и бузины.
— Осторожно, — воскликнула Луиза, — печатная краска испачкает ткань. — Затем, осознав свои слова, она пристально посмотрела на Мари-Лор. — Краска… пятна… буквы, мне кажется, это буквы… Мари-Лор, тут написано «Жозеф»?
Мари-Лор горько усмехнулась.
— Я тебе прочитаю. Это об актрисе, — добавила она, — в Париже. Здесь сообщается читателям, что знаменитая актриса, мадемуазель Бовуазен, только что имевшая огромный успех в «Блудном сыне», кажется, и вне театра одерживает победы. Ее повсюду видят с новым покровителем красавцем виконтом Жозефом д’Овер-Раймоном. Острый глаз наблюдателя заметил, как в полночь она выскользнула из закрытой кареты и вошла в роскошный дом виконта. Весь Париж шепчется, что недавно она поселилась в некоем маленьком домике на улице Муффетар…
Я не стану читать тебе о вышивке и аппликации на ее новом платье, — сказала Мари-Лор, — хотя журнал посвящает этому целых два абзаца, а в заключение говорится, что хорошо, что у покровителя мадемуазель Бовуазен такая богатая жена. Это страница из тех парижских журналов мод.
«Я куплю себе самую дорогую любовницу в Париже… Но он же говорил это несерьезно», — успокаивала себя девушка.
Где-то вдалеке между холмами рыча метался мистраль. Казалось, его раздражала и злила ее глупость.
«Ну, хорошо, — поправилась она, — может быть, в то время он мог говорить серьезно…»
Мистраль набирал силу, как Жиль, прочищавший горло, перед тем как разразиться лекцией с важным видом старшего брата.
Она поспешила оправдаться. «Перед кем? — подумала она. — Перед Жилем? Мистралем? Или перед рассерженной, испуганной собой?»
Хорошо. Допустим, тогда он собирался это сделать. Но он изменился. Она знала это. Эту жестокую фразу он произнес до того…
«До чего? — спросил мистраль самым издевательским и безжалостным тоном. — До того, как он попал под твое благотворное влияние, Мари-Лор? Или до того, как ты позволила ему довести себя до бедственного положения, в котором находишься? Ты думаешь, что аристократ действительно может измениться? Вспомни его дорогого, покойного, дальнего родственника, короля Людовика XV, который держал собственный бордель!»
Но Жозеф не такой. Он верит в свободу и равенство и…
«Ах да, Мари-Лор. Ты еще забыла графа Шароле, который развлекался, стреляя с крыши своего дома по простым людям, и был прощен за это, и не один раз, все тем же старым королем Людовиком…»
«Нет, — сказала она мистралю (или Жилю, или себе, или тому, с кем она спорила). — Нет, я не забыла».
Она сжала в комок бумагу и швырнула его в угол и только тут заметила, что Луиза наблюдает за ней уже бог знает сколько времени.
Мари-Лор улыбнулась, как ей казалось, довольно неприятной, злобной улыбкой и небрежно передернула плечами.
— Да, он не терял времени даром, не правда ли? Плохо, подумала она, что голос у нее дрожит.
— О, Мари-Лор…
— И да, герцогиня проявила необычную доброту, прислав мне это. Нет, Луиза, я не это хотела сказать. Да, я сказала, но иногда, знаешь ли, человек говорит одно, а думает совсем другое…
Однажды у них с Жозефом возникла интересная дискуссия об иронии. Как же давно это было. Она почувствовала себя такой одинокой.
— Но, Мари-Лор…
— Да, понимаю, это сложно. Как думаешь, ты сможешь заварить чай и принести мне чашку, — нет, не из этих трав, а чего-нибудь без запаха мяты, ладно? А я тем временем закончу подшивать этот проклятый шелковый гусиный помет.
На следующий день Мари-Лор была спокойнее, по крайней мере пока успокоился мистраль. Спокойнее, рассудительнее и даже позволила себе усомниться — ведь то, что было напечатано о Жозефе и об актрисе, могло оказаться клеветой и пустыми сплетнями.
Дороги оставались плохими, и почту все еще не привозили. Было много работы. Хуже того, во время снегопадов у нее появилась постоянная ноющая боль в спине, которая ужасно мешала написать короткое письмо с сообщением о ребенке.
Но даже когда снег растаял и снова стали доставлять почту, Мари-Лор не получила ни одного послания. Однако приходили журналы мод. И можно было не сомневаться, что Жак позаботится показать всем, что в них пишут о виконте и его блистательной любовнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33