Большую часть времени мне это удается. Она не разгадает мою тайну.
– Полагаю, что так, – слабо согласилась Фоска.
– Сейчас я думаю, что влюбился в нее с первого взгляда, – сказал он, вспоминая прошлое. – Я увидел ее через окно – юную девушку с волосами, ярко пылавшими на солнце. На ней было голубое платье, и она бежала навстречу мне. Эту картину я никогда не забуду. В то время, – признался он, – я не испытывал к ней никаких чувств. Ухаживал за ней и женился, поскольку для меня были важны ее семейные связи. Я действовал тогда совершенно бессердечно. Я сознательно влюбил ее в себя, а потом скомпрометировал, чтобы ее отец не смог отклонить мое предложение. Я убил ее любовь. Я не представлял, что наступит день, когда я буду готов отдать душу за то, чтобы возродить ее. То, что легко достается, редко оценивается по справедливости.
– Это правда, – прошептала Фоска.
– Я понимал, что делал, но уговорил себя, что это не имеет значения. Возможно, я полагал, что она не имеет права быть невинной, наивной и глупой и верить в любовь. Я же был циничен, пресыщен, разочарован. Я убил ее любовь, – тихо повторил Алессандро. – С самого начала вел себя по отношению к ней жестоко, бесчувственно. Я бросил искру, которая разожгла в ней возмущение мною, а позже раздувал пламя, которое превратило ее возмущение в ненависть. Я не проникся горем, которое выпало на ее судьбу, – ужасная смерть отца, уход из жизни ребенка… Я так поступал потому, что все это не трогало меня. Я не проявил к ней ни малейших знаков уважения, ни тепла, ни понимания. Относился к ней как к имуществу, к собственности. Даже имел наглость вознегодовать на нее, когда она в конце концов отказалась подчиняться моим желаниям. – Алессандро вздрогнул при охвативших его воспоминаниях.
– Что же случилось потом? – холодно спросила Фоска. – Стрела Купидона пронзила ваше каменное сердце?
Его лицо исказилось гримасой.
– Вот видите, даже у вас, отзывчивой незнакомки, моя грубость вызывает отвращение. Да, мое сердце уже небезучастно, а моя любовь к ней нарастает пропорционально ее ненависти ко мне. Поэты убедили нас, что любовь – это красивые и возбуждающие трепет переживания. Для меня же любовь – адское чувство. Я смотрю на себя ее глазами, и то, что вижу, вызывает у меня тошноту. Я не могу осуждать ее за то, что она испытывает ко мне отвращение. Я сам ненавижу себя.
Фоска молча слушала, погруженная в воспоминания. Странно, но воспоминания, которые пробудили в ней его слова, не казались такими болезненными и ужасными, как раньше. Либо годы смягчили их и залечили раны, либо выпитое шампанское успокоило ее сердце.
Опускалась ночь. Тени во дворе удлинились, а затем растворились в темноте. Алессандро зажег стоявшую на столе свечу. От легкого ветерка трепетало пламя, но не гасло. Он не отрываясь смотрел на огонь.
– Конечно, мне следовало немедленно смириться, извиниться, умолять ее о прощении. Но я… не смог. В те дни у меня еще сохранялось преувеличенное мнение о своей персоне. И при этом моя заносчивость уступала лишь упрямству и глупости. Я мог бы желать эту женщину, но она ведь являлась моей женой. Как бы я опустился перед ней на колени, не ощущая себя при этом смешным? Поэтому я ничего не сказал. Пропасть между нами расширилась. И разве могло быть по-другому? Шли годы, – погружался он в воспоминания. – Мы жили врозь, встречались, как казалось, лишь для того, чтобы причинить друг другу боль и ранить друг друга. Я толкнул ее в объятия другого мужчины и ненавидел их обоих. Ибо ему досталась драгоценность, которую я некогда презрел. Я был виновен в самых отвратительных жестокостях, совершенных по отношению к ней. Единственным моим оправданием служит то, что я любил ее. Любил и хотел ее любви. Несмотря на то что понимал – она мне никогда ее не даст, я не мог разрешить ей уйти. – Алессандро вертел в руках бокал. – Боже, все наши грехи, все наше безрассудное поведение совершаются во имя любви.
– Но вам надо было рассказать ей о своих чувствах, – проговорила Фоска. – Она поняла бы.
– Нет, – упрямо покачал он головой. – Извинения подобны вину в откупоренной бутылке. Чем дольше вы ждете, чтобы приняться за него, тем больше оно выдыхается и скисает. Когда я бывал с ней, меня охватывал паралич. Я не мог говорить, не мог здраво рассуждать. Чем длиннее становился перечень моих прегрешений против нее, тем немыслимее выглядела возможность умолять ее о прощении. Я получил бы не прощение, а презрение, почувствовал бы ее недоверчивость, услышал бы издевательский смех. Я не мог… Не мог заставить себя… – Он замолчал и посмотрел в сторону.
– Вы слишком горды, – сказала она сочувственно. Строгости в ее голосе не прозвучало.
– Да. Я всегда был гордым. Еще в молодые годы пришел к выводу, что гордость – это красивая маска, скрывающая неуверенность и страх.
– В любви нет места для гордости. – К своему удивлению, она почувствовала, что на глаза у нее навертываются слезы.
– В любви, – сказал он, – нет места ничему, кроме любви. Женщины сознают это инстинктивно. Мужчин же надо этому учить, или они должны учиться сами, пройдя через мучительный опыт. – Алессандро глубоко вздохнул и выпрямился в кресле.
Потом он заговорил более мягким тоном:
– Я должен, синьора, просить у вас прощения за то, что уморил вас своим мрачным признанием. Я изложил его вам как доказательство своего полного невежества в романтических проблемах. Никогда в жизни вы не встретите большего глупца, нежели сидящий перед вами.
Несколько минут они молчали. Но это молчание не только не причиняло неудобства, но каким-то странным образом создало основу для общения.
– Вы очень суровы по отношению к себе, – наконец выговорила Фоска. – Любому человеку свойственно время от времени поступать неразумно. Вероятно, и ваша жена совершила какие-то глупые поступки, за которые винит себя. Сдается, что от дурных поступков больше всего страдают те люди, которые их совершили. Если кто-то в состоянии гнева убивает человека, то страдает от этого не его жертва – не говоря, естественно, о кратком миге, а тот, кто совершил преступление. Я полагаю, – продолжала Фоска, – что прощение можно заслужить, даже не говоря о нем ни слова. Оно приходит с течением времени, с мудростью, с пониманием себя. Как только вам становится ясно, что вы способны на те же самые поступки, за которые ненавидите других, вы больше не сможете ненавидеть этих людей, не ненавидя самого себя. Наступит день, когда у вас хватит храбрости поговорить со своей женой, и тогда вы обнаружите, что она уже простила вас в своем сердце точно так же, как вы, по-видимому, простили ее.
– Я простил ее, сотню и сотню раз. Как вы думаете, она когда-нибудь полюбит меня?
– Этого я не в силах сказать, синьор. Любовь заслужить труднее, чем прощение.
– Вы очень добрая, – улыбнулся он. – Ваш муж очень счастливый человек.
– Он не согласился бы с вами, – сказала Фоска.
– Тогда, значит, он слепой глупец, – с горячностью сказал Алессандро. – Слабоумный идиот! Меня не удивило бы, если бы я узнал, что он член правительства!
– Да, он действительно в правительстве, – рассмеялась Фоска.
– Как я и думал, болван. Какая ирония в том, что те люди, которые обладают энергией и проницательностью и могут стать прекрасными руководителями, чаще всего добиваются власти лишь после того, как становятся старыми, бездеятельными и близорукими. Порой я думаю, что мне следовало бы остаться простым моряком. Море – это небольшое королевство, все усилия жителей которого направлены на сохранение порядка, что позволяет им сохранить и жизни.
– Вы были моряком? – спросила Фоска, обрадовавшись тому, что они сменили тему беседы.
Алессандро кивнул.
– Несколько лет. Своеобразная школа жизни. Мой отец воспитывал меня старомодными методами… Это и объясняет присущее мне стремление придерживаться старомодных манер. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, отец направил меня в университет в Падую. В семнадцать я был зачислен в военно-морской флот младшим лейтенантом на боевом судне.
– Таким молодым! – воскликнула Фоска. – Ваши родители, по-видимому, хотели ускорить ваше возмужание?
Он рассмеялся.
– Нет, я полагаю, они пытались замедлить его. У меня тогда была любовная история с девушкой неподходящего происхождения.
– Ваша первая любовь!
– Да. Я вознегодовал на отца за то, что он вмешивается в мою жизнь. Однако, к счастью, у человека, собиравшегося сражаться с турками, оставалось очень мало времени на то, чтобы предаваться грусти. И я очень быстро оправился от сердечной боли.
– Вас за неделю произвели в адмиралы? – поинтересовалась Фоска.
– Нет, на это потребовалось четыре года, – ответил он. – За это время я дослужился только до капитана.
– Это мне внушает уважение.
– Мне очень повезло – среди моих подчиненных оказались знающие люди, которым удалось компенсировать мое невежество.
– По моему разумению, вы излишне скромны, – мягко пожурила его Фоска.
– Я опровергаю ваш вывод! – рассмеялся Алессандро. – Теперь, спустя четверть века, я способен посмотреть на себя с некоторой степенью объективности. Я был невежественным и неотесанным, как любой двадцатилетний молодой человек. Не грубым, но честным.
– Ну а чем вы занялись после того, как покорили военно-морской флот? – спросила Фоска. Невероятно, но она не знала фактически ничего о первых шагах своего мужа по служебной лестнице.
– Закончив военную службу, – сказал Алессандро, – молодой венецианец прикомандировывается к одному из наших многочисленных посольств в Европе. Он становится секретарем – или фаворитом – какого-нибудь старого олуха, которому он должен выказывать свое внешнее уважение и раболепие. Пусть даже и относится к тому с презрением. Старый олух, то есть посол, – продолжал делиться своим дипломатическим опытом Алессандро, – прекрасно знает, что страна, которую он представляет, то есть Венеция, обладает в международных делах малым весом и малой значимостью и что его миссия на иностранной почве сводится лишь к тому, чтобы извлекать для себя удовольствия и не впутываться в дрязги. Работа секретаря состоит в том, чтобы помогать ему в этом, приглаживая разлохмаченные плюмажи его шляпы, умиротворяя разгневанных любовниц и порой доставляя своего шефа домой с приема, на котором тот слишком много выпил. Мне повезло, поскольку меня сначала назначили в лондонское посольство, а затем в Париж.
– Действительно, вам сопутствовала удача! – восхищенно заметила Фоска. – Вам помог ваш отец?
Алессандро кивнул.
– Да, он ради меня использовал свое влияние… А для чего, собственно, существуют отцы? Именно ему я обязан знанием английского языка и своей любовью ко всему французскому.
– Мой дорогой, вас, очевидно, привечали французские красавицы, – поддела его Фоска.
– Я был неотразим! Молодой, энергичный, дерзкий…
– Красивый и богатый, – весело добавила она.
– Настоящий щеголь! Я разбил тысячу сердец и столько же раз разбил свое.
– А мадам Помпадур числилась среди ваших завоеваний? – с хитринкой в голосе спросила Фоска.
– Вот вы уже начали меня поддразнивать, – горько проронил Алессандро. – Я же не настолько стар!
– Тогда вы не должны рассуждать подобно старым олухам, – отрезала Фоска.
– Хотите сказать, что мой почтенный возраст вас не отталкивает? – скептически спросил Алессандро.
– Почтенный возраст! – Она внимательно посмотрела на него. Да, в волосах его появилась седина, но она ему шла. Смягчала жесткие линии его сухопарого лица, которое мягкими волнами обрамляли волосы. Когда Алессандро улыбался, то в уголках глаз появлялись лучики морщин, что делало его весьма привлекательным.
– Судя по вашей внешности, – невозмутимо сказала Фоска, – я не дала бы вам больше сорока лет.
– Вы умеете льстить, – сказал, усмехнувшись, Алессандро. – Я мог бы ввести вас в заблуждение!
– Очень легко. Разрешите дать вам совет, синьор. Когда вы пытаетесь привлечь молодую женщину, которую способен отпугнуть ваш истинный возраст, то вообще не упоминайте о годах. В противном случае вы внушите ей, что возраст играет важную роль. А это вовсе не так.
– Благодарю вас, – сказал он покорно. – Я это запомню.
– Надеюсь, вы не принимаете мое желание дать вам совет за самонадеянность.
– Отнюдь нет. Я принимаю ваши предложения, синьора. Вы превосходите меня во всех отношениях… кроме возраста, – поспешно уточнил он.
Они вместе рассмеялись. Он перегнулся через стол, взял ее руку в свою и поднес к губам. Их глаза встретились. Фоска почувствовала, как кровь прилила к ее лицу. Внутри разлилась какая-то особая тяжесть. Фоска тут же напомнила себе, что напротив нее сидит не обычный ухажер, а ее муж, которого она презирает.
– Я считаю вас совершенством во всех отношениях, – мягко сказал Алессандро, целуя ей ладонь.
«Если бы речь шла об игре, – подумала Фоска, – я сейчас же вскочила бы, сняла маску и продемонстрировала бы ему, что он занимается любовной игрой со своей собственной женой. Он бы устыдился своего раболепия перед ней и того, что проявил себя трусливым льстецом. Как он осмеливается совращать меня!»
Она отняла руку.
– Мне нужно идти, – твердо сказала она. – Уже очень поздно…
Он встал и подошел сзади к ее креслу.
– Конечно, синьора, не следует вызывать подозрения у мужа.
– Вы правы.
Он нагнулся и поцеловал ее в затылок. Она вздрогнула.
– Прошу вас, не делайте этого! – сказала она. – Я этого не люблю.
– Простите, – прошептал он. – Рядом с вами я забылся. – Но Алессандро не остановился. Он положил ладони ей на плечи и стал медленно опускать рукава платья, корсаж сполз с груди. Он охватил ее руками и почувствовал, как напряглись ее соски.
– Прекратите, умоляю вас!
Фоска вскочила и повернулась к нему. Он тут же обнял ее и стал целовать. Ею моментально овладел страх, и, когда его губы впились в ее рот, она в глубине души обвинила его в вопиющем нарушении договора. Ее тело предало ее, она расслабилась от шампанского и еды и с радостью отдавалась его поцелуям. Алессандро встал, чтобы снять с нее маску. Она схватила его за руку.
– Не надо, пожалуйста!
Он перегнулся через стол и задул свечу.
– Для любовников, – сказал он, – темнота сама по себе маска. – Он вынул булавки, прикрепляющие маску, и вытащил шпильки из копны волос. Она попыталась вырваться, но он крепко держал ее.
– Подождите, не убегайте, – шептал он, целуя ее мягкими, короткими поцелуями.
– Но мой муж, – безвольно пробормотала Фоска, – что будет, если он…
– Наплюйте на вашего мужа, – проворчал Алессандро. – Если он достаточно глуп для того, чтобы хотя бы на минуту оставить вас без присмотра, то заслуживает того, чтобы ему наставили рога. Он не хочет вас. А я хочу. Хочу…
Он запустил пальцы в ее распущенные волосы и покачивал ее голову из стороны в сторону, сосредоточенно и неторопливо целуя ее. Она сама погружалась в сладкое забвение желания.
«Это не может быть Алессандро, – вертелось в голове. – Я же презираю его, ненавижу. Я не вынесла бы его прикосновений. Это кто-то другой. Я пьяна. Я безумна. Мне все это снится!»
Фоска откинула голову назад и хрипло засмеялась.
– Мне снится абсурднейший сон, – сказала она. – Я не могу проснуться. Разбудите меня, пожалуйста.
– Нет, не разбужу. Если это приятный сон, то вы должны уступить ему. Отдайтесь ему. Насладитесь им.
– Но вы не понимаете, – с трудом выдохнула она. – Я не… не та, за кого вы меня принимаете. Вас обманула моя маска.
– В небольшом обмане ничего плохого нет, – заверил он. – Если только он содействует истинной любви.
Она почувствовала, как его пальцы движутся вдоль ее спины.
– Что вы делаете?
– Раздеваю вас.
– Вы делаете это очень умело.
– Я стал делать это лучше после того, как изменилась мода и исчезли корсеты. До того кончалось все тем, что я запутывал в узлы шнурки от корсета и тем самым превращал все в бесцельное занятие.
– Я не верю вам, – мягко засмеялась она. – Вы родились, уже зная, как совратить женщину.
– Это делается вот так. – Он опустил голову и поцеловал ее грудь. Она затаила дыхание и закрыла глаза. Он подхватил ее на руки и отнес в гостиную.
– Для старика вы очень сильны, – пошутила она, сбросив с себя платье, которое опустилось до колен.
– Должен поддерживать себя в форме. Мне удалось выяснить, что юным дамам нравится, когда их путь заканчивается в постели.
– Так именно туда вы меня и несете?
– Да. А вы возражаете?
Они прошли через затемненную гостиную и попали в небольшую спальню. Он нежно положил ее на постель и полностью раздел.
– Все это очень странно, – сказала она, лениво потягиваясь, пока он раздевался сам. – Я должна возражать. Но я этого не делаю… Ужин был прекрасен…
– Прошу вас, не считайте, что вы мне за него чем-то обязаны. – Он лег рядом с ней и стал ласкать ее.
– Я все-таки обязана вам. Отдаюсь за клубнику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Полагаю, что так, – слабо согласилась Фоска.
– Сейчас я думаю, что влюбился в нее с первого взгляда, – сказал он, вспоминая прошлое. – Я увидел ее через окно – юную девушку с волосами, ярко пылавшими на солнце. На ней было голубое платье, и она бежала навстречу мне. Эту картину я никогда не забуду. В то время, – признался он, – я не испытывал к ней никаких чувств. Ухаживал за ней и женился, поскольку для меня были важны ее семейные связи. Я действовал тогда совершенно бессердечно. Я сознательно влюбил ее в себя, а потом скомпрометировал, чтобы ее отец не смог отклонить мое предложение. Я убил ее любовь. Я не представлял, что наступит день, когда я буду готов отдать душу за то, чтобы возродить ее. То, что легко достается, редко оценивается по справедливости.
– Это правда, – прошептала Фоска.
– Я понимал, что делал, но уговорил себя, что это не имеет значения. Возможно, я полагал, что она не имеет права быть невинной, наивной и глупой и верить в любовь. Я же был циничен, пресыщен, разочарован. Я убил ее любовь, – тихо повторил Алессандро. – С самого начала вел себя по отношению к ней жестоко, бесчувственно. Я бросил искру, которая разожгла в ней возмущение мною, а позже раздувал пламя, которое превратило ее возмущение в ненависть. Я не проникся горем, которое выпало на ее судьбу, – ужасная смерть отца, уход из жизни ребенка… Я так поступал потому, что все это не трогало меня. Я не проявил к ней ни малейших знаков уважения, ни тепла, ни понимания. Относился к ней как к имуществу, к собственности. Даже имел наглость вознегодовать на нее, когда она в конце концов отказалась подчиняться моим желаниям. – Алессандро вздрогнул при охвативших его воспоминаниях.
– Что же случилось потом? – холодно спросила Фоска. – Стрела Купидона пронзила ваше каменное сердце?
Его лицо исказилось гримасой.
– Вот видите, даже у вас, отзывчивой незнакомки, моя грубость вызывает отвращение. Да, мое сердце уже небезучастно, а моя любовь к ней нарастает пропорционально ее ненависти ко мне. Поэты убедили нас, что любовь – это красивые и возбуждающие трепет переживания. Для меня же любовь – адское чувство. Я смотрю на себя ее глазами, и то, что вижу, вызывает у меня тошноту. Я не могу осуждать ее за то, что она испытывает ко мне отвращение. Я сам ненавижу себя.
Фоска молча слушала, погруженная в воспоминания. Странно, но воспоминания, которые пробудили в ней его слова, не казались такими болезненными и ужасными, как раньше. Либо годы смягчили их и залечили раны, либо выпитое шампанское успокоило ее сердце.
Опускалась ночь. Тени во дворе удлинились, а затем растворились в темноте. Алессандро зажег стоявшую на столе свечу. От легкого ветерка трепетало пламя, но не гасло. Он не отрываясь смотрел на огонь.
– Конечно, мне следовало немедленно смириться, извиниться, умолять ее о прощении. Но я… не смог. В те дни у меня еще сохранялось преувеличенное мнение о своей персоне. И при этом моя заносчивость уступала лишь упрямству и глупости. Я мог бы желать эту женщину, но она ведь являлась моей женой. Как бы я опустился перед ней на колени, не ощущая себя при этом смешным? Поэтому я ничего не сказал. Пропасть между нами расширилась. И разве могло быть по-другому? Шли годы, – погружался он в воспоминания. – Мы жили врозь, встречались, как казалось, лишь для того, чтобы причинить друг другу боль и ранить друг друга. Я толкнул ее в объятия другого мужчины и ненавидел их обоих. Ибо ему досталась драгоценность, которую я некогда презрел. Я был виновен в самых отвратительных жестокостях, совершенных по отношению к ней. Единственным моим оправданием служит то, что я любил ее. Любил и хотел ее любви. Несмотря на то что понимал – она мне никогда ее не даст, я не мог разрешить ей уйти. – Алессандро вертел в руках бокал. – Боже, все наши грехи, все наше безрассудное поведение совершаются во имя любви.
– Но вам надо было рассказать ей о своих чувствах, – проговорила Фоска. – Она поняла бы.
– Нет, – упрямо покачал он головой. – Извинения подобны вину в откупоренной бутылке. Чем дольше вы ждете, чтобы приняться за него, тем больше оно выдыхается и скисает. Когда я бывал с ней, меня охватывал паралич. Я не мог говорить, не мог здраво рассуждать. Чем длиннее становился перечень моих прегрешений против нее, тем немыслимее выглядела возможность умолять ее о прощении. Я получил бы не прощение, а презрение, почувствовал бы ее недоверчивость, услышал бы издевательский смех. Я не мог… Не мог заставить себя… – Он замолчал и посмотрел в сторону.
– Вы слишком горды, – сказала она сочувственно. Строгости в ее голосе не прозвучало.
– Да. Я всегда был гордым. Еще в молодые годы пришел к выводу, что гордость – это красивая маска, скрывающая неуверенность и страх.
– В любви нет места для гордости. – К своему удивлению, она почувствовала, что на глаза у нее навертываются слезы.
– В любви, – сказал он, – нет места ничему, кроме любви. Женщины сознают это инстинктивно. Мужчин же надо этому учить, или они должны учиться сами, пройдя через мучительный опыт. – Алессандро глубоко вздохнул и выпрямился в кресле.
Потом он заговорил более мягким тоном:
– Я должен, синьора, просить у вас прощения за то, что уморил вас своим мрачным признанием. Я изложил его вам как доказательство своего полного невежества в романтических проблемах. Никогда в жизни вы не встретите большего глупца, нежели сидящий перед вами.
Несколько минут они молчали. Но это молчание не только не причиняло неудобства, но каким-то странным образом создало основу для общения.
– Вы очень суровы по отношению к себе, – наконец выговорила Фоска. – Любому человеку свойственно время от времени поступать неразумно. Вероятно, и ваша жена совершила какие-то глупые поступки, за которые винит себя. Сдается, что от дурных поступков больше всего страдают те люди, которые их совершили. Если кто-то в состоянии гнева убивает человека, то страдает от этого не его жертва – не говоря, естественно, о кратком миге, а тот, кто совершил преступление. Я полагаю, – продолжала Фоска, – что прощение можно заслужить, даже не говоря о нем ни слова. Оно приходит с течением времени, с мудростью, с пониманием себя. Как только вам становится ясно, что вы способны на те же самые поступки, за которые ненавидите других, вы больше не сможете ненавидеть этих людей, не ненавидя самого себя. Наступит день, когда у вас хватит храбрости поговорить со своей женой, и тогда вы обнаружите, что она уже простила вас в своем сердце точно так же, как вы, по-видимому, простили ее.
– Я простил ее, сотню и сотню раз. Как вы думаете, она когда-нибудь полюбит меня?
– Этого я не в силах сказать, синьор. Любовь заслужить труднее, чем прощение.
– Вы очень добрая, – улыбнулся он. – Ваш муж очень счастливый человек.
– Он не согласился бы с вами, – сказала Фоска.
– Тогда, значит, он слепой глупец, – с горячностью сказал Алессандро. – Слабоумный идиот! Меня не удивило бы, если бы я узнал, что он член правительства!
– Да, он действительно в правительстве, – рассмеялась Фоска.
– Как я и думал, болван. Какая ирония в том, что те люди, которые обладают энергией и проницательностью и могут стать прекрасными руководителями, чаще всего добиваются власти лишь после того, как становятся старыми, бездеятельными и близорукими. Порой я думаю, что мне следовало бы остаться простым моряком. Море – это небольшое королевство, все усилия жителей которого направлены на сохранение порядка, что позволяет им сохранить и жизни.
– Вы были моряком? – спросила Фоска, обрадовавшись тому, что они сменили тему беседы.
Алессандро кивнул.
– Несколько лет. Своеобразная школа жизни. Мой отец воспитывал меня старомодными методами… Это и объясняет присущее мне стремление придерживаться старомодных манер. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, отец направил меня в университет в Падую. В семнадцать я был зачислен в военно-морской флот младшим лейтенантом на боевом судне.
– Таким молодым! – воскликнула Фоска. – Ваши родители, по-видимому, хотели ускорить ваше возмужание?
Он рассмеялся.
– Нет, я полагаю, они пытались замедлить его. У меня тогда была любовная история с девушкой неподходящего происхождения.
– Ваша первая любовь!
– Да. Я вознегодовал на отца за то, что он вмешивается в мою жизнь. Однако, к счастью, у человека, собиравшегося сражаться с турками, оставалось очень мало времени на то, чтобы предаваться грусти. И я очень быстро оправился от сердечной боли.
– Вас за неделю произвели в адмиралы? – поинтересовалась Фоска.
– Нет, на это потребовалось четыре года, – ответил он. – За это время я дослужился только до капитана.
– Это мне внушает уважение.
– Мне очень повезло – среди моих подчиненных оказались знающие люди, которым удалось компенсировать мое невежество.
– По моему разумению, вы излишне скромны, – мягко пожурила его Фоска.
– Я опровергаю ваш вывод! – рассмеялся Алессандро. – Теперь, спустя четверть века, я способен посмотреть на себя с некоторой степенью объективности. Я был невежественным и неотесанным, как любой двадцатилетний молодой человек. Не грубым, но честным.
– Ну а чем вы занялись после того, как покорили военно-морской флот? – спросила Фоска. Невероятно, но она не знала фактически ничего о первых шагах своего мужа по служебной лестнице.
– Закончив военную службу, – сказал Алессандро, – молодой венецианец прикомандировывается к одному из наших многочисленных посольств в Европе. Он становится секретарем – или фаворитом – какого-нибудь старого олуха, которому он должен выказывать свое внешнее уважение и раболепие. Пусть даже и относится к тому с презрением. Старый олух, то есть посол, – продолжал делиться своим дипломатическим опытом Алессандро, – прекрасно знает, что страна, которую он представляет, то есть Венеция, обладает в международных делах малым весом и малой значимостью и что его миссия на иностранной почве сводится лишь к тому, чтобы извлекать для себя удовольствия и не впутываться в дрязги. Работа секретаря состоит в том, чтобы помогать ему в этом, приглаживая разлохмаченные плюмажи его шляпы, умиротворяя разгневанных любовниц и порой доставляя своего шефа домой с приема, на котором тот слишком много выпил. Мне повезло, поскольку меня сначала назначили в лондонское посольство, а затем в Париж.
– Действительно, вам сопутствовала удача! – восхищенно заметила Фоска. – Вам помог ваш отец?
Алессандро кивнул.
– Да, он ради меня использовал свое влияние… А для чего, собственно, существуют отцы? Именно ему я обязан знанием английского языка и своей любовью ко всему французскому.
– Мой дорогой, вас, очевидно, привечали французские красавицы, – поддела его Фоска.
– Я был неотразим! Молодой, энергичный, дерзкий…
– Красивый и богатый, – весело добавила она.
– Настоящий щеголь! Я разбил тысячу сердец и столько же раз разбил свое.
– А мадам Помпадур числилась среди ваших завоеваний? – с хитринкой в голосе спросила Фоска.
– Вот вы уже начали меня поддразнивать, – горько проронил Алессандро. – Я же не настолько стар!
– Тогда вы не должны рассуждать подобно старым олухам, – отрезала Фоска.
– Хотите сказать, что мой почтенный возраст вас не отталкивает? – скептически спросил Алессандро.
– Почтенный возраст! – Она внимательно посмотрела на него. Да, в волосах его появилась седина, но она ему шла. Смягчала жесткие линии его сухопарого лица, которое мягкими волнами обрамляли волосы. Когда Алессандро улыбался, то в уголках глаз появлялись лучики морщин, что делало его весьма привлекательным.
– Судя по вашей внешности, – невозмутимо сказала Фоска, – я не дала бы вам больше сорока лет.
– Вы умеете льстить, – сказал, усмехнувшись, Алессандро. – Я мог бы ввести вас в заблуждение!
– Очень легко. Разрешите дать вам совет, синьор. Когда вы пытаетесь привлечь молодую женщину, которую способен отпугнуть ваш истинный возраст, то вообще не упоминайте о годах. В противном случае вы внушите ей, что возраст играет важную роль. А это вовсе не так.
– Благодарю вас, – сказал он покорно. – Я это запомню.
– Надеюсь, вы не принимаете мое желание дать вам совет за самонадеянность.
– Отнюдь нет. Я принимаю ваши предложения, синьора. Вы превосходите меня во всех отношениях… кроме возраста, – поспешно уточнил он.
Они вместе рассмеялись. Он перегнулся через стол, взял ее руку в свою и поднес к губам. Их глаза встретились. Фоска почувствовала, как кровь прилила к ее лицу. Внутри разлилась какая-то особая тяжесть. Фоска тут же напомнила себе, что напротив нее сидит не обычный ухажер, а ее муж, которого она презирает.
– Я считаю вас совершенством во всех отношениях, – мягко сказал Алессандро, целуя ей ладонь.
«Если бы речь шла об игре, – подумала Фоска, – я сейчас же вскочила бы, сняла маску и продемонстрировала бы ему, что он занимается любовной игрой со своей собственной женой. Он бы устыдился своего раболепия перед ней и того, что проявил себя трусливым льстецом. Как он осмеливается совращать меня!»
Она отняла руку.
– Мне нужно идти, – твердо сказала она. – Уже очень поздно…
Он встал и подошел сзади к ее креслу.
– Конечно, синьора, не следует вызывать подозрения у мужа.
– Вы правы.
Он нагнулся и поцеловал ее в затылок. Она вздрогнула.
– Прошу вас, не делайте этого! – сказала она. – Я этого не люблю.
– Простите, – прошептал он. – Рядом с вами я забылся. – Но Алессандро не остановился. Он положил ладони ей на плечи и стал медленно опускать рукава платья, корсаж сполз с груди. Он охватил ее руками и почувствовал, как напряглись ее соски.
– Прекратите, умоляю вас!
Фоска вскочила и повернулась к нему. Он тут же обнял ее и стал целовать. Ею моментально овладел страх, и, когда его губы впились в ее рот, она в глубине души обвинила его в вопиющем нарушении договора. Ее тело предало ее, она расслабилась от шампанского и еды и с радостью отдавалась его поцелуям. Алессандро встал, чтобы снять с нее маску. Она схватила его за руку.
– Не надо, пожалуйста!
Он перегнулся через стол и задул свечу.
– Для любовников, – сказал он, – темнота сама по себе маска. – Он вынул булавки, прикрепляющие маску, и вытащил шпильки из копны волос. Она попыталась вырваться, но он крепко держал ее.
– Подождите, не убегайте, – шептал он, целуя ее мягкими, короткими поцелуями.
– Но мой муж, – безвольно пробормотала Фоска, – что будет, если он…
– Наплюйте на вашего мужа, – проворчал Алессандро. – Если он достаточно глуп для того, чтобы хотя бы на минуту оставить вас без присмотра, то заслуживает того, чтобы ему наставили рога. Он не хочет вас. А я хочу. Хочу…
Он запустил пальцы в ее распущенные волосы и покачивал ее голову из стороны в сторону, сосредоточенно и неторопливо целуя ее. Она сама погружалась в сладкое забвение желания.
«Это не может быть Алессандро, – вертелось в голове. – Я же презираю его, ненавижу. Я не вынесла бы его прикосновений. Это кто-то другой. Я пьяна. Я безумна. Мне все это снится!»
Фоска откинула голову назад и хрипло засмеялась.
– Мне снится абсурднейший сон, – сказала она. – Я не могу проснуться. Разбудите меня, пожалуйста.
– Нет, не разбужу. Если это приятный сон, то вы должны уступить ему. Отдайтесь ему. Насладитесь им.
– Но вы не понимаете, – с трудом выдохнула она. – Я не… не та, за кого вы меня принимаете. Вас обманула моя маска.
– В небольшом обмане ничего плохого нет, – заверил он. – Если только он содействует истинной любви.
Она почувствовала, как его пальцы движутся вдоль ее спины.
– Что вы делаете?
– Раздеваю вас.
– Вы делаете это очень умело.
– Я стал делать это лучше после того, как изменилась мода и исчезли корсеты. До того кончалось все тем, что я запутывал в узлы шнурки от корсета и тем самым превращал все в бесцельное занятие.
– Я не верю вам, – мягко засмеялась она. – Вы родились, уже зная, как совратить женщину.
– Это делается вот так. – Он опустил голову и поцеловал ее грудь. Она затаила дыхание и закрыла глаза. Он подхватил ее на руки и отнес в гостиную.
– Для старика вы очень сильны, – пошутила она, сбросив с себя платье, которое опустилось до колен.
– Должен поддерживать себя в форме. Мне удалось выяснить, что юным дамам нравится, когда их путь заканчивается в постели.
– Так именно туда вы меня и несете?
– Да. А вы возражаете?
Они прошли через затемненную гостиную и попали в небольшую спальню. Он нежно положил ее на постель и полностью раздел.
– Все это очень странно, – сказала она, лениво потягиваясь, пока он раздевался сам. – Я должна возражать. Но я этого не делаю… Ужин был прекрасен…
– Прошу вас, не считайте, что вы мне за него чем-то обязаны. – Он лег рядом с ней и стал ласкать ее.
– Я все-таки обязана вам. Отдаюсь за клубнику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48