Я серьезно, Джерард. Том Пиджин говорит, что дело нешуточное.
Я пообещал, что буду осторожен. Но разве можно непрерывно жить начеку?
— Наверно, стоит вам рассказать, что вчера пытались сделать со мной Адам Форс и Роза.
Уортингтон угрюмо выслушал и задал вопрос, ответа на который не было:
— А где Роза сейчас?
Тем временем Мэриголд и Гикори, которым доставляло огромное удовольствие заигрывать друг с другом, отчасти вопреки двадцатидвухлетней разнице в возрасте, отчасти — именно благодаря ей, чмокнули друг друга в щечку на прощание, и мы с Мэриголд торжественно вступили под своды «Дракона». В ресторане навстречу нам выплыла драконица собственной персоной. Они с Мэриголд ревниво оглядели друг друга.
Я про себя решил, что костюмы их друг друга стоят, но благодаря накрашенным ресницам первый приз возьмет Мэриголд. Однако прошло часа два, прежде чем Мэриголд устала от молчаливого состязания и наконец-то поведала мне, зачем, собственно, ей понадобилось приглашать меня на ланч.
Для начала она сообщила мне то, что я вообще-то и так знал:
— Джерард, я — мать Бомбошки!
— Ага, — ответил я.
— На Рождество, — продолжала Мэриголд, — Мартин подарил жене видеокамеру — от детей, а от себя он собирался подарить ей ожерелье.
Я кивнул:
— Но она предпочла теплые зимние сапоги.
— У этой глупышки совершенно нет вкуса!
— У нее ноги мерзли.
Однако Мэриголд полагала, что красота важнее комфорта.
— Мартин говорил, что вы как-то раз сделали роскошное ожерелье и могли бы сделать еще одно такое же. Так вот, не могли бы вы сделать такое ожерелье Бомбошке? Это будет подарок ей — от меня, разумеется. Только мне хотелось бы сперва на него посмотреть.
И она с надеждой уставилась мне в глаза. Ответа ей пришлось ждать довольно долго. На самом деле я просто не знал, что ответить. Я мог бы сказать ей, что это ожерелье обойдется дороже, чем меховые сапоги и видеокамера, вместе взятые, но боялся ее обидеть. С другой стороны, сообщить ей это все равно пришлось бы, рано или поздно. К тому же видеокамера с записью процесса изготовления и точной дозировки ингредиентов пропала — и мало того, возможно, Роза готова меня убить и ради нее тоже. Когда я обещал Мартину сделать такое ожерелье для Бомбошки, я еще не знал о существовании Розы.
Видя, что пауза затянулась чересчур надолго, Мэриголд спросила:
— Какие проблемы? Вы что, не можете его сделать?
Видя, что что-нибудь ответить все равно придется, я спросил:
— А что думает по поводу ожерелья сама Бомбошка?
— Она еще ничего не знает. Я ей сюрприз хочу сделать, чтобы подбодрить бедняжку. Я сперва хотела ей в Париже купить что-нибудь этакое, но потом вспомнила, что вы обещали Мартину сделать такую штуку… Ну так как, возьметесь?
Она настолько не привыкла получать отказ, что никак не могла понять, почему я не спешу соглашаться. Я улыбнулся своей самой любезной улыбкой и попросил разрешения немного подумать. Мэриголд надула губки. Я вспомнил, как Мартин, бывало, в шутку говаривал, что, если Мэриголд надулась, стало быть, вышла на тропу войны.
Черт возьми, ну зачем он погиб? Со дня его смерти прошло три недели, и каждый день приносил все новые проблемы.
Я сказал:
— Ожерелье, которое я сделал, хранится в сейфе в здешнем банке — неподалеку отсюда, на этой же улице. Вам стоило бы для начала взглянуть на него, прежде чем что-то решать.
Обиженная гримаска Мэриголд сменилась широкой, понимающей улыбкой. До банка можно было бы прекрасно дойти пешком, но тем не менее Мэриголд величественно призвала Уортингтона, не менее величественно расплатилась за ланч и совершенно затмила бедную драконицу на пути к «Роллс-Ройсу».
Банковский менеджер встретил Мэриголд, кланяясь чуть ли не до полу. Служащие в мгновение ока были посланы в хранилище, принести мой сейф в помещение, где можно было спокойно изучить его содержимое. Я отпер стальной ящик, достал оттуда плоскую коробочку синего бархата, в которой хранилась копия «Критского восхода», открыл коробочку и положил ее на столик, чтобы Мэриголд могла полюбоваться ожерельем.
Древний оригинал я видел только за стеклом, в витрине музея, при искусственном освещении, так что как следует их сравнить я не мог, однако в холодном свете банковского помещения моя копия светилась изнутри, как живая. Я испытал такой прилив самодовольства, что мой дядя Рон только бы за голову схватился.
— Ух ты-и! — воскликнула Мэриголд. Потом перевела дух и добавила: — О, господи!
Похоже было, что она никак не может решить, нравится оно ей или нет.
Ожерелье, придуманное три с половиной тысячи лет назад, состояло из двадцати пластинок темно-синего стекла и стекла цвета морской волны, соединенных полосками расплавленного золота. Каждая пластинка была в два дюйма — пять сантиметров — длиной, а шириной в ноготь большого пальца. На каждой красовался узор в форме цветка. Когда ожерелье надевалось на шею, пластинки, нанизанные через отверстия в одной из коротких сторон, расходились, подобно солнечным лучам, и цветки, расположенные внизу, прилегали к груди. Вещь была по-своему варварская, пышная и довольно-таки тяжелая. Так что я понимал Бомбошку, которой не захотелось его носить — Бомбошка-то была достаточно хрупкая.
Придя в себя, Мэриголд спросила, видел ли его Мартин.
— Видел, — кивнул я. — Он думал, что оно пойдет Бомбошке, но Бомбошка предпочла сапоги.
Я одолжил ожерелье Мартину, не ставя никаких особых условий, и он показывал его друзьям в жокейской раздевалке. Так что это ожерелье видели десятки людей.
Мэриголд снова умолкла, что было почти невероятно. Она молча смотрела, как я прячу ожерелье и убираю бархатную коробку обратно в сейф. В сейфе лежали также бумаги, которые я на всякий случай лишний раз проверил: завещание, страховой полис, документы на дом на холме — короче, вся та бумажная шелуха, которая тянется за любым человеком. А вот кассеты с инструкциями нет как не было.
Я еще раз тщательно перебрал стопку конвертов.
Нет, кассеты не было. Я насмешливо подумал, что украсть кассету — это еще не все. Даже если тщательно следовать указаниям, которые на ней содержатся, изготовить такое ожерелье будет отнюдь не просто. Я отчасти потому и хранил эту кассету, что процесс, запечатленный на ней, стоил мне нескольких часов тяжкого труда.
Служащие банка заперли все как полагается, вернули мне мой ключ, и Мэриголд величественно повелела Уортингтону везти нас обратно в «Стекло Логана». Отдав этот приказ, она снова умолкла. К тому же ее потребление джина снизилось практически до нуля.
Вернувшись в магазин, Мэриголд принялась расхаживать по ярко освещенной галерее так, будто была здесь впервые. Наконец она остановилась перед крыльями Кэтрин и обратилась к нам всем — Уортингтону, Айришу, Гикори, Памеле Джейн и мне — таким тоном, будто разговаривала с первоклашками. Она сказала, что нам очень повезло, что мы работаем в мастерской, которая уже сейчас пользуется мировой известностью. И что она намерена поднять нашу репутацию на новую высоту, потому что…
— Джерард, — она послала мне воздушный поцелуй, — разумеется, с вашей помощью, сделает для меня прекрасное ожерелье, которое я назову «Рыцарским трофеем Мэриголд», и я намерена ежегодно вручать это ожерелье победителю стипль-чеза в Челтнеме в канун Нового года, в память о моем зяте, Мартине Стакли! Вот! — И она торжественно раскинула руки. — Ну, как вам эта идея?
Мы молча глазели на нее. Все были ошарашены.
— Ну, Джерард, что скажете?
Я не сказал: «Это чересчур. Даже слишком». Но думал я именно так.
— Вот видите! — торжествующе продолжала Мэриголд. — Это выгодно всем! К вам будут ломиться толпами!
Даже если не считать проблем со страховкой — а проблемы будут, и крупные, — всегда существует вероятность, что кто-нибудь не слишком щепетильный попытается подменить античное ожерелье современным. В результате Мэриголд светят еще и проблемы с законом…
— По-моему, идея превосходная! — сказала Памела Джейн. Прочие заулыбались и закивали. Даже Уортингтон не забил тревогу.
Мэриголд, увлеченная планом, который пришел ей в голову за десять минут до того, принялась поспешно разрабатывать детали. Она сейчас позвонит в челтнемскую комиссию по призам… а Джерард пусть немедленно берется за работу… надо уведомить прессу…
Я слушал вполуха. Копия украшения стоимостью в миллион фунтов никак не годится для того, чтобы быть призом. Памятный кубок в честь Мартина, до которого у меня, кстати, все никак не дойдут руки, подошел бы куда лучше. Хрустальные призы — вещь достаточно распространенная, и, если бы мне было поручено изготовить нечто подобное, это действительно пошло бы на пользу моей репутации.
Айриш в порыве энтузиазма потряс руку Мэриголд, чем несказанно удивил почтенную леди. Гикори сиял. Идея приза в виде ожерелья в «Стекле Логана» была принята на ура. Однако челтнемская комиссия может и не согласиться…
Впрочем, челтнемской комиссии не позволили долго пребывать в неведении. Мэриголд прямо от меня позвонила весьма высокопоставленному ипподромскому начальству и убедила его представителя немедленно приехать в «Стекло Логана».
Часом позже неотразимая Мэриголд уже приветствовала фамильярным поцелуем челтнемское начальство по имени Кеннет Трабшоу. Она так торопилась объяснить, в чем дело, что даже не успела представить ему Айриша, Гикори и Памелу Джейн.
Представитель высших эшелонов ипподромской власти поздоровался со мной вежливым кивком. Он знал меня в лицо, но до сих пор мы ни разу не разговаривали. Однако Мэриголд быстро исправила это упущение.
— Дорогуша, вы ведь знакомы с Джерардом Логаном?
— Э-э… да, разумеется.
— Так вот, Джерард сделал это ожерелье — сказочное, просто сказочное! Вам непременно следует на него посмотреть — это тут рядом, в банке…
Все присутствующие поглядели на часы. Банк закрылся за пять минут до того. Мэриголд приуныла. Она в своем воодушевлении не замечала хода времени.
Я скромно предложил мистеру Трабшоу посмотреть другие сделанные мною вещи, чтобы его поездка оказалась не совсем уж напрасной.
— Ну что вы, дорогуша! В ожерелье больше золота, а ведь это должен быть золотой приз…
Однако Кеннет Трабшоу все же отправился в галерею — скорее из вежливости, чем потому, что ему действительно было интересно. Однако, сделав несколько шагов, он, к большому моему облегчению, замер на месте, потом подошел к крыльям Кэтрин и остановился перед ними.
— А сколько стоит эта вещь? — спросил он. — Тут нет ценника.
— Эта вещь продана, — ответил я. Мои помощники ужасно удивились.
— Жаль, жаль, — заметил Трабшоу.
— Золота маловато, — пожаловалась Мэриголд.
Я кашлянул.
— Однажды я сделал лошадь, берущую барьер, — сообщил я. — Барьер был золотой, и копыта лошади тоже. Сама лошадь была хрустальная, а земля, основание статуэтки, — из черного стекла с золотыми крапинками.
— А где она теперь? — спросил Кеннет.
— В Дубае.
Он улыбнулся.
— Так как же насчет ожерелья? — настойчиво осведомилась Мэриголд.
Однако дорогуша Кеннет мягко успокоил ее:
— Я приеду на него посмотреть завтра. Однако у этого молодого человека есть и кое-что еще, кроме ожерелья. Вот, к примеру, эти крылья…
Он еще постоял перед ними, склонив голову набок. Потом спросил:
— А не могли бы вы сделать копию? Раз уж эта вещь продана?
— Видите ли, продавая вещь, я даю гарантию, что это — единственный экземпляр, — пояснил я. К тому же я не был уверен, что смогу воспроизвести эти крылья, даже если захочу. Этот великолепный разлет родился откуда-то из глубин подсознания. Я даже не делал записей.
Тогда Трабшоу спросил, не смогу ли я изготовить приз в память Мартина Стакли.
— Я мог бы сделать прыгающую лошадь с золотыми прожилками, — сказал я. — Лошадь, достойную Челтнема.
— Тогда я заеду завтра, — сказал председатель комиссии по призам, крепко обнял Мэриголд на прощание и отбыл.
Мэриголд заранее договорилась со своей дочерью, что привезет меня к ней. Я сел в машину, ведомую Уортингтоном. К дому Стакли мы прибыли одновременно с Прайамом Джоунзом, который теперь водил машину очень аккуратно — берег дорогие шины, которые купил вместо тех, что загубил перед Новым годом. Бомбошка рассказывала, что Прайам в конце концов решил не судиться с муниципалитетом из-за того, что поселковые власти за ночь установили «лежачего полицейского» с шипами. Он нашел себе нового врага. Теперь этим врагом был Ллойд Бакстер, который забрал своих лошадей, включая Таллахасси, и перевел к другому тренеру, живущему на севере, поближе к своему собственному дому.
Бомбошка, похоже, обрадовалась гостям. Я попросил ее дать мне возможность потолковать наедине с Джоунзом, и Бомбошка устроила это. Прайам Джоунз был последним из тупиков, в котором мог обнаружиться выход.
— Бомбошка пригласила меня на ужин! — торжественно объявил Джоунз.
— Чудесно! — задушевно сказал я. — Меня тоже.
Судя по выражению лица Прайама, он вовсе не жаждал очутиться со мною за одним столом. А тут еще Бомбошка утащила свою матушку смотреть гардероб и на прощание бросила через плечо:
— Джерард, вы не будете так любезны налить Прайаму рюмочку? Вроде бы в буфете есть все, что нужно.
Скорбь по Мартину засела в Бомбошке, как якорь, удерживающий корабль и не позволяющий ему болтаться по воле волн. Она понемногу приучала детей к послушанию и вообще привыкала распоряжаться хозяйством. Когда я просил ее пригласить Прайама поужинать, я даже не предполагал, что ей удастся так искусно спихнуть его на меня.
Тут из дома хлынули ребята. Для разнообразия они поздоровались, назвав меня «дядя Джерард», а Прайама — «сэр». Потом они окружили Уортингтона и утащили его в гараж играть в жмурки. Мы с Прайамом остались одни, и я повел его через дом в Мартиново «логово». Здесь я взял на себя обязанности хозяина и уговорил Прайама рассказать, как поживают его остальные лошади — я знал из газет, что одна из них выиграла скачку.
Прайам всегда был не прочь похвастаться. Сейчас он принялся объяснять, почему никто, кроме него, не мог бы привести эту лошадь к победе. Он заявил, что лучше всех знает, как подготовить лошадь к данной конкретной скачке.
Прайам пригладил жидкие седые волосы, сквозь которые просвечивал розовый череп, и снисходительно признал, что Мартин, конечно, тоже отчасти содействовал его успехам.
Он расположился на диване и прихлебывал виски, сильно разведенное содовой. Я сидел в кресле Мартина и перебирал мелочи, лежавшие на столе. Я вспомнил, как Прайам внезапно разрыдался в Челтнеме, и не в первый раз задумался о том, действительно ли Прайам настолько уверен в себе. Возможно, если удастся докопаться до какого-то глубинного уровня, могут всплыть кое-какие истины — и на этот раз обойдется без шлангов.
— Кстати, — спросил я как бы между прочим, — а вы хорошо знаете Эдди Пэйна? Ну, бывшего помощника Мартина?
Прайам удивился:
— Ну, не то чтобы мы были близко знакомы — если вы это имеете в виду, — но временами мне приходится ему сообщать, в каких цветах будут выступать жокеи, так что да, я с ним иногда разговариваю.
— И с Розой тоже?
— С кем, с кем?
— Ну, с дочерью Эдди Пэйна. Вы ее знаете?
— А почему вы спрашиваете?
Прайам, похоже, был озадачен, но на вопрос не ответил. Я подумал, что под черными масками прятались Эдди и его дочь — но не мог ли Прайам быть тем самым недостающим Номером Четвертым?
Я с признательностью сказал:
— Как любезно было с вашей стороны привезти обратно в Бродвей кассету, которую я так неосторожно забыл в кармане плаща в машине Мартина! Помните, в тот злосчастный день, когда он погиб? А ведь я так и не поблагодарил вас как следует. — Я помолчал, потом добавил так, будто вторая мысль была никак не связана с первой: — А знаете, ходят дурацкие слухи, будто бы вы подменили кассету. Будто бы вы взяли ту, что была в кармане плаща, и положили взамен другую.
— Чушь собачья!
Я улыбнулся и кивнул:
— Конечно, конечно. Я вполне уверен, что вы привезли в Бродвей ту самую кассету, которую я получил в Челтнеме.
— То-то же! — Прайам явно испытал облегчение. — А зачем тогда вообще упоминать об этом?
— Потому что в «логове» Мартина — вот в этой самой комнате — кассеты валялись повсюду. Вы могли сунуть кассету, которую я забыл в машине, в магнитофон Мартина — из чистого любопытства, посмотреть, что на ней. И то, что было на кассете, оказалось таким скучным и непонятным, что вы снова завернули ее в бумагу, заклеили сверток и отвезли его мне в Бродвей.
— Это всего лишь догадки.
— Разумеется. И насколько они верны?
Прайам не собирался признаваться в своем любопытстве. Я указал ему на то, что, если я буду точно знать, что было на кассете, пропавшей из «Стекла Логана», то это к его же выгоде.
Прайам поверил мне на слово и расслабился было, но я тут же вновь выбил его из колеи, спросив, кто был тот человек, которому он, Прайам, сообщил в тот же вечер или на следующее утро, что кассета, которую он привез в Бродвей, не имела никакого отношения к античному ожерелью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Я пообещал, что буду осторожен. Но разве можно непрерывно жить начеку?
— Наверно, стоит вам рассказать, что вчера пытались сделать со мной Адам Форс и Роза.
Уортингтон угрюмо выслушал и задал вопрос, ответа на который не было:
— А где Роза сейчас?
Тем временем Мэриголд и Гикори, которым доставляло огромное удовольствие заигрывать друг с другом, отчасти вопреки двадцатидвухлетней разнице в возрасте, отчасти — именно благодаря ей, чмокнули друг друга в щечку на прощание, и мы с Мэриголд торжественно вступили под своды «Дракона». В ресторане навстречу нам выплыла драконица собственной персоной. Они с Мэриголд ревниво оглядели друг друга.
Я про себя решил, что костюмы их друг друга стоят, но благодаря накрашенным ресницам первый приз возьмет Мэриголд. Однако прошло часа два, прежде чем Мэриголд устала от молчаливого состязания и наконец-то поведала мне, зачем, собственно, ей понадобилось приглашать меня на ланч.
Для начала она сообщила мне то, что я вообще-то и так знал:
— Джерард, я — мать Бомбошки!
— Ага, — ответил я.
— На Рождество, — продолжала Мэриголд, — Мартин подарил жене видеокамеру — от детей, а от себя он собирался подарить ей ожерелье.
Я кивнул:
— Но она предпочла теплые зимние сапоги.
— У этой глупышки совершенно нет вкуса!
— У нее ноги мерзли.
Однако Мэриголд полагала, что красота важнее комфорта.
— Мартин говорил, что вы как-то раз сделали роскошное ожерелье и могли бы сделать еще одно такое же. Так вот, не могли бы вы сделать такое ожерелье Бомбошке? Это будет подарок ей — от меня, разумеется. Только мне хотелось бы сперва на него посмотреть.
И она с надеждой уставилась мне в глаза. Ответа ей пришлось ждать довольно долго. На самом деле я просто не знал, что ответить. Я мог бы сказать ей, что это ожерелье обойдется дороже, чем меховые сапоги и видеокамера, вместе взятые, но боялся ее обидеть. С другой стороны, сообщить ей это все равно пришлось бы, рано или поздно. К тому же видеокамера с записью процесса изготовления и точной дозировки ингредиентов пропала — и мало того, возможно, Роза готова меня убить и ради нее тоже. Когда я обещал Мартину сделать такое ожерелье для Бомбошки, я еще не знал о существовании Розы.
Видя, что пауза затянулась чересчур надолго, Мэриголд спросила:
— Какие проблемы? Вы что, не можете его сделать?
Видя, что что-нибудь ответить все равно придется, я спросил:
— А что думает по поводу ожерелья сама Бомбошка?
— Она еще ничего не знает. Я ей сюрприз хочу сделать, чтобы подбодрить бедняжку. Я сперва хотела ей в Париже купить что-нибудь этакое, но потом вспомнила, что вы обещали Мартину сделать такую штуку… Ну так как, возьметесь?
Она настолько не привыкла получать отказ, что никак не могла понять, почему я не спешу соглашаться. Я улыбнулся своей самой любезной улыбкой и попросил разрешения немного подумать. Мэриголд надула губки. Я вспомнил, как Мартин, бывало, в шутку говаривал, что, если Мэриголд надулась, стало быть, вышла на тропу войны.
Черт возьми, ну зачем он погиб? Со дня его смерти прошло три недели, и каждый день приносил все новые проблемы.
Я сказал:
— Ожерелье, которое я сделал, хранится в сейфе в здешнем банке — неподалеку отсюда, на этой же улице. Вам стоило бы для начала взглянуть на него, прежде чем что-то решать.
Обиженная гримаска Мэриголд сменилась широкой, понимающей улыбкой. До банка можно было бы прекрасно дойти пешком, но тем не менее Мэриголд величественно призвала Уортингтона, не менее величественно расплатилась за ланч и совершенно затмила бедную драконицу на пути к «Роллс-Ройсу».
Банковский менеджер встретил Мэриголд, кланяясь чуть ли не до полу. Служащие в мгновение ока были посланы в хранилище, принести мой сейф в помещение, где можно было спокойно изучить его содержимое. Я отпер стальной ящик, достал оттуда плоскую коробочку синего бархата, в которой хранилась копия «Критского восхода», открыл коробочку и положил ее на столик, чтобы Мэриголд могла полюбоваться ожерельем.
Древний оригинал я видел только за стеклом, в витрине музея, при искусственном освещении, так что как следует их сравнить я не мог, однако в холодном свете банковского помещения моя копия светилась изнутри, как живая. Я испытал такой прилив самодовольства, что мой дядя Рон только бы за голову схватился.
— Ух ты-и! — воскликнула Мэриголд. Потом перевела дух и добавила: — О, господи!
Похоже было, что она никак не может решить, нравится оно ей или нет.
Ожерелье, придуманное три с половиной тысячи лет назад, состояло из двадцати пластинок темно-синего стекла и стекла цвета морской волны, соединенных полосками расплавленного золота. Каждая пластинка была в два дюйма — пять сантиметров — длиной, а шириной в ноготь большого пальца. На каждой красовался узор в форме цветка. Когда ожерелье надевалось на шею, пластинки, нанизанные через отверстия в одной из коротких сторон, расходились, подобно солнечным лучам, и цветки, расположенные внизу, прилегали к груди. Вещь была по-своему варварская, пышная и довольно-таки тяжелая. Так что я понимал Бомбошку, которой не захотелось его носить — Бомбошка-то была достаточно хрупкая.
Придя в себя, Мэриголд спросила, видел ли его Мартин.
— Видел, — кивнул я. — Он думал, что оно пойдет Бомбошке, но Бомбошка предпочла сапоги.
Я одолжил ожерелье Мартину, не ставя никаких особых условий, и он показывал его друзьям в жокейской раздевалке. Так что это ожерелье видели десятки людей.
Мэриголд снова умолкла, что было почти невероятно. Она молча смотрела, как я прячу ожерелье и убираю бархатную коробку обратно в сейф. В сейфе лежали также бумаги, которые я на всякий случай лишний раз проверил: завещание, страховой полис, документы на дом на холме — короче, вся та бумажная шелуха, которая тянется за любым человеком. А вот кассеты с инструкциями нет как не было.
Я еще раз тщательно перебрал стопку конвертов.
Нет, кассеты не было. Я насмешливо подумал, что украсть кассету — это еще не все. Даже если тщательно следовать указаниям, которые на ней содержатся, изготовить такое ожерелье будет отнюдь не просто. Я отчасти потому и хранил эту кассету, что процесс, запечатленный на ней, стоил мне нескольких часов тяжкого труда.
Служащие банка заперли все как полагается, вернули мне мой ключ, и Мэриголд величественно повелела Уортингтону везти нас обратно в «Стекло Логана». Отдав этот приказ, она снова умолкла. К тому же ее потребление джина снизилось практически до нуля.
Вернувшись в магазин, Мэриголд принялась расхаживать по ярко освещенной галерее так, будто была здесь впервые. Наконец она остановилась перед крыльями Кэтрин и обратилась к нам всем — Уортингтону, Айришу, Гикори, Памеле Джейн и мне — таким тоном, будто разговаривала с первоклашками. Она сказала, что нам очень повезло, что мы работаем в мастерской, которая уже сейчас пользуется мировой известностью. И что она намерена поднять нашу репутацию на новую высоту, потому что…
— Джерард, — она послала мне воздушный поцелуй, — разумеется, с вашей помощью, сделает для меня прекрасное ожерелье, которое я назову «Рыцарским трофеем Мэриголд», и я намерена ежегодно вручать это ожерелье победителю стипль-чеза в Челтнеме в канун Нового года, в память о моем зяте, Мартине Стакли! Вот! — И она торжественно раскинула руки. — Ну, как вам эта идея?
Мы молча глазели на нее. Все были ошарашены.
— Ну, Джерард, что скажете?
Я не сказал: «Это чересчур. Даже слишком». Но думал я именно так.
— Вот видите! — торжествующе продолжала Мэриголд. — Это выгодно всем! К вам будут ломиться толпами!
Даже если не считать проблем со страховкой — а проблемы будут, и крупные, — всегда существует вероятность, что кто-нибудь не слишком щепетильный попытается подменить античное ожерелье современным. В результате Мэриголд светят еще и проблемы с законом…
— По-моему, идея превосходная! — сказала Памела Джейн. Прочие заулыбались и закивали. Даже Уортингтон не забил тревогу.
Мэриголд, увлеченная планом, который пришел ей в голову за десять минут до того, принялась поспешно разрабатывать детали. Она сейчас позвонит в челтнемскую комиссию по призам… а Джерард пусть немедленно берется за работу… надо уведомить прессу…
Я слушал вполуха. Копия украшения стоимостью в миллион фунтов никак не годится для того, чтобы быть призом. Памятный кубок в честь Мартина, до которого у меня, кстати, все никак не дойдут руки, подошел бы куда лучше. Хрустальные призы — вещь достаточно распространенная, и, если бы мне было поручено изготовить нечто подобное, это действительно пошло бы на пользу моей репутации.
Айриш в порыве энтузиазма потряс руку Мэриголд, чем несказанно удивил почтенную леди. Гикори сиял. Идея приза в виде ожерелья в «Стекле Логана» была принята на ура. Однако челтнемская комиссия может и не согласиться…
Впрочем, челтнемской комиссии не позволили долго пребывать в неведении. Мэриголд прямо от меня позвонила весьма высокопоставленному ипподромскому начальству и убедила его представителя немедленно приехать в «Стекло Логана».
Часом позже неотразимая Мэриголд уже приветствовала фамильярным поцелуем челтнемское начальство по имени Кеннет Трабшоу. Она так торопилась объяснить, в чем дело, что даже не успела представить ему Айриша, Гикори и Памелу Джейн.
Представитель высших эшелонов ипподромской власти поздоровался со мной вежливым кивком. Он знал меня в лицо, но до сих пор мы ни разу не разговаривали. Однако Мэриголд быстро исправила это упущение.
— Дорогуша, вы ведь знакомы с Джерардом Логаном?
— Э-э… да, разумеется.
— Так вот, Джерард сделал это ожерелье — сказочное, просто сказочное! Вам непременно следует на него посмотреть — это тут рядом, в банке…
Все присутствующие поглядели на часы. Банк закрылся за пять минут до того. Мэриголд приуныла. Она в своем воодушевлении не замечала хода времени.
Я скромно предложил мистеру Трабшоу посмотреть другие сделанные мною вещи, чтобы его поездка оказалась не совсем уж напрасной.
— Ну что вы, дорогуша! В ожерелье больше золота, а ведь это должен быть золотой приз…
Однако Кеннет Трабшоу все же отправился в галерею — скорее из вежливости, чем потому, что ему действительно было интересно. Однако, сделав несколько шагов, он, к большому моему облегчению, замер на месте, потом подошел к крыльям Кэтрин и остановился перед ними.
— А сколько стоит эта вещь? — спросил он. — Тут нет ценника.
— Эта вещь продана, — ответил я. Мои помощники ужасно удивились.
— Жаль, жаль, — заметил Трабшоу.
— Золота маловато, — пожаловалась Мэриголд.
Я кашлянул.
— Однажды я сделал лошадь, берущую барьер, — сообщил я. — Барьер был золотой, и копыта лошади тоже. Сама лошадь была хрустальная, а земля, основание статуэтки, — из черного стекла с золотыми крапинками.
— А где она теперь? — спросил Кеннет.
— В Дубае.
Он улыбнулся.
— Так как же насчет ожерелья? — настойчиво осведомилась Мэриголд.
Однако дорогуша Кеннет мягко успокоил ее:
— Я приеду на него посмотреть завтра. Однако у этого молодого человека есть и кое-что еще, кроме ожерелья. Вот, к примеру, эти крылья…
Он еще постоял перед ними, склонив голову набок. Потом спросил:
— А не могли бы вы сделать копию? Раз уж эта вещь продана?
— Видите ли, продавая вещь, я даю гарантию, что это — единственный экземпляр, — пояснил я. К тому же я не был уверен, что смогу воспроизвести эти крылья, даже если захочу. Этот великолепный разлет родился откуда-то из глубин подсознания. Я даже не делал записей.
Тогда Трабшоу спросил, не смогу ли я изготовить приз в память Мартина Стакли.
— Я мог бы сделать прыгающую лошадь с золотыми прожилками, — сказал я. — Лошадь, достойную Челтнема.
— Тогда я заеду завтра, — сказал председатель комиссии по призам, крепко обнял Мэриголд на прощание и отбыл.
Мэриголд заранее договорилась со своей дочерью, что привезет меня к ней. Я сел в машину, ведомую Уортингтоном. К дому Стакли мы прибыли одновременно с Прайамом Джоунзом, который теперь водил машину очень аккуратно — берег дорогие шины, которые купил вместо тех, что загубил перед Новым годом. Бомбошка рассказывала, что Прайам в конце концов решил не судиться с муниципалитетом из-за того, что поселковые власти за ночь установили «лежачего полицейского» с шипами. Он нашел себе нового врага. Теперь этим врагом был Ллойд Бакстер, который забрал своих лошадей, включая Таллахасси, и перевел к другому тренеру, живущему на севере, поближе к своему собственному дому.
Бомбошка, похоже, обрадовалась гостям. Я попросил ее дать мне возможность потолковать наедине с Джоунзом, и Бомбошка устроила это. Прайам Джоунз был последним из тупиков, в котором мог обнаружиться выход.
— Бомбошка пригласила меня на ужин! — торжественно объявил Джоунз.
— Чудесно! — задушевно сказал я. — Меня тоже.
Судя по выражению лица Прайама, он вовсе не жаждал очутиться со мною за одним столом. А тут еще Бомбошка утащила свою матушку смотреть гардероб и на прощание бросила через плечо:
— Джерард, вы не будете так любезны налить Прайаму рюмочку? Вроде бы в буфете есть все, что нужно.
Скорбь по Мартину засела в Бомбошке, как якорь, удерживающий корабль и не позволяющий ему болтаться по воле волн. Она понемногу приучала детей к послушанию и вообще привыкала распоряжаться хозяйством. Когда я просил ее пригласить Прайама поужинать, я даже не предполагал, что ей удастся так искусно спихнуть его на меня.
Тут из дома хлынули ребята. Для разнообразия они поздоровались, назвав меня «дядя Джерард», а Прайама — «сэр». Потом они окружили Уортингтона и утащили его в гараж играть в жмурки. Мы с Прайамом остались одни, и я повел его через дом в Мартиново «логово». Здесь я взял на себя обязанности хозяина и уговорил Прайама рассказать, как поживают его остальные лошади — я знал из газет, что одна из них выиграла скачку.
Прайам всегда был не прочь похвастаться. Сейчас он принялся объяснять, почему никто, кроме него, не мог бы привести эту лошадь к победе. Он заявил, что лучше всех знает, как подготовить лошадь к данной конкретной скачке.
Прайам пригладил жидкие седые волосы, сквозь которые просвечивал розовый череп, и снисходительно признал, что Мартин, конечно, тоже отчасти содействовал его успехам.
Он расположился на диване и прихлебывал виски, сильно разведенное содовой. Я сидел в кресле Мартина и перебирал мелочи, лежавшие на столе. Я вспомнил, как Прайам внезапно разрыдался в Челтнеме, и не в первый раз задумался о том, действительно ли Прайам настолько уверен в себе. Возможно, если удастся докопаться до какого-то глубинного уровня, могут всплыть кое-какие истины — и на этот раз обойдется без шлангов.
— Кстати, — спросил я как бы между прочим, — а вы хорошо знаете Эдди Пэйна? Ну, бывшего помощника Мартина?
Прайам удивился:
— Ну, не то чтобы мы были близко знакомы — если вы это имеете в виду, — но временами мне приходится ему сообщать, в каких цветах будут выступать жокеи, так что да, я с ним иногда разговариваю.
— И с Розой тоже?
— С кем, с кем?
— Ну, с дочерью Эдди Пэйна. Вы ее знаете?
— А почему вы спрашиваете?
Прайам, похоже, был озадачен, но на вопрос не ответил. Я подумал, что под черными масками прятались Эдди и его дочь — но не мог ли Прайам быть тем самым недостающим Номером Четвертым?
Я с признательностью сказал:
— Как любезно было с вашей стороны привезти обратно в Бродвей кассету, которую я так неосторожно забыл в кармане плаща в машине Мартина! Помните, в тот злосчастный день, когда он погиб? А ведь я так и не поблагодарил вас как следует. — Я помолчал, потом добавил так, будто вторая мысль была никак не связана с первой: — А знаете, ходят дурацкие слухи, будто бы вы подменили кассету. Будто бы вы взяли ту, что была в кармане плаща, и положили взамен другую.
— Чушь собачья!
Я улыбнулся и кивнул:
— Конечно, конечно. Я вполне уверен, что вы привезли в Бродвей ту самую кассету, которую я получил в Челтнеме.
— То-то же! — Прайам явно испытал облегчение. — А зачем тогда вообще упоминать об этом?
— Потому что в «логове» Мартина — вот в этой самой комнате — кассеты валялись повсюду. Вы могли сунуть кассету, которую я забыл в машине, в магнитофон Мартина — из чистого любопытства, посмотреть, что на ней. И то, что было на кассете, оказалось таким скучным и непонятным, что вы снова завернули ее в бумагу, заклеили сверток и отвезли его мне в Бродвей.
— Это всего лишь догадки.
— Разумеется. И насколько они верны?
Прайам не собирался признаваться в своем любопытстве. Я указал ему на то, что, если я буду точно знать, что было на кассете, пропавшей из «Стекла Логана», то это к его же выгоде.
Прайам поверил мне на слово и расслабился было, но я тут же вновь выбил его из колеи, спросив, кто был тот человек, которому он, Прайам, сообщил в тот же вечер или на следующее утро, что кассета, которую он привез в Бродвей, не имела никакого отношения к античному ожерелью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26