— Мы получили в суде ордер на обыск и арест, — заметил Лоусон-Янг, — и уже начали искать ее повсюду, включая собственный дом Адама, но, разумеется, мы и подумать не могли, что кассета окажется в руках жокея.
— Наверно, потому Форс и отдал ее жокею, — сказал я. — Но, насколько я понимаю, Мартин решил, что кассета Форса будет целее у меня, потому что у меня нет четверых любопытных детишек. А также болтливой и сварливой жены. Но разве Мартин дал бы мне эту кассету, если бы знал, что содержащиеся на ней сведения ворованные?
Профессор улыбнулся.
Я продолжал:
— Мартин Стакли получил ворованную кассету от Форса на скачках в Челтнеме и временно передал ее своему помощнику, а сам отправился выступать на лошади по имени Таллахасси. Эта скачка оказалась для него роковой.
Лоусон-Янг кивнул.
— Когда Мартин Стакли погиб, — подхватил он, — его помощник, Эдди, отдал кассету вам, поскольку знал, что именно так намеревался поступить Мартин. Эдди был одним из тех людей, на которых в конце концов вышли наши сыщики. Но он сказал, что ничего не знает ни о какой ворованной кассете. По его словам, он предполагал, что имеет дело с кассетой, которую вы же сами и засняли, — с кассетой, на которой объясняется, как изготовить копию древнего, бесценного ожерелья.
— Это и есть вторая кассета, — пояснил я. — Она тоже пропала.
— Эдди видел вашу копию ожерелья в жокейской раздевалке. И кстати, — улыбка Лоусон-Янга озарила весь его маленький кабинет, — он говорил, что ожерелье было просто потрясающее. Быть может, когда-нибудь, когда все это закончится, вы мне его покажете.
Я уточнил, что именно должно закончиться. Профессор помрачнел.
— Для меня все закончится, когда мы добудем кассету с плодами наших трудов.
Профессор наверняка сознавал, что сделать копию кассеты проще простого. И что сведения, записанные на кассете, подобны содержимому шкатулки Пандоры: раз выпустив наружу, обратно их уже не загонишь. На той самой кассете сейчас действительно могут быть записаны скачки, а запись медицинских исследовании, возможно, уже ушла на сторону и никогда больше не попадет в руки профессора. Так что есть вероятность, что для него все закончилось уже сейчас.
Ну, а для меня эта история закончится, когда Роза и Адам Форс оставят меня в покое. Но тут, откуда ни возьмись, в памяти всплыл четвертый громила в черной маске. Да, для меня дело не закончится, пока я не узнаю, кто таится под этой маской.
Я сказал о Четвертом профессору — очень осторожно, боясь, что он не воспримет мои страхи всерьез. Однако профессор отнесся к этому вполне серьезно.
— Попробуйте ввести этого Четвертого во все уравнения и посмотрите, что выйдет в итоге, — посоветовал профессор. — Понимаете ли вы, почему Форс хотел вас убить? Понимаете ли вы, зачем кому-либо вообще на вас нападать? Подумайте.
Пожалуй, этот метод пригоден для большинства исследований: что получится, если ввести некий икс, нечто неизвестное во все, что я знаю, но недопонимаю?
Но овладеть новым методом я не успел. Пришел один из молодых сотрудников и сообщил, что на тротуаре напротив подъезда стоит Адам Форс, а с ним — какая-то худощавая женщина: очевидно, моя подружка Роза. И доктор Форс взирает на дверь с таким видом, словно собирается штурмовать Бастилию. Впрочем, молодой сотрудник был занят поисками выхода из крепости и явно наслаждался этим занятием.
— Адам знает это здание и все его входы и выходы не хуже, если не лучше любого из нас, — задумчиво сказал профессор. — Так что через черный ход выйти не удастся — Форс поставил там своего человека. Так как же нам вывести мистера Логана из лаборатории, чтобы Форс этого не заметил?
Блестящие исследователи тут же предложили несколько решений проблемы. Однако все они были связаны с необходимостью болтаться над пропастью, как Тарзан. А потому, поразмыслив, они единогласно высказались за выход, которым я в конце концов и воспользовался.
Очаровательная сотрудница, которой и принадлежала эта идея, принялась давать мне указания, достойные боевика:
— Подниметесь по лестнице. На шестом этаже, на последней площадке, будет дверь, запертая на засов. Отопрете ее и выйдете на крышу. Съедете по крыше до парапета. Проползете по краю крыши, прячась за парапетом, чтобы тот, кто караулит у черного хода, вас не увидел. Ползти надо вправо и пригибаться пониже. Тут семь домов, соединенных крышами. Ползите по крышам вдоль парапетов. В конце последнего дома будет пожарная лестница. Спуститесь по ней. Там внизу будет такой механизм, который опускает последнюю секцию пожарной лестницы, так что она достает до самой земли. Когда спуститесь, просто толкните лестницу наверх, она поднимется и защелкнется. Моя машина стоит в гараже у черного хода. Я выеду через полчаса. К тому времени вы уже должны быть внизу. Я вас подберу и поеду туда, где мы сможем встретиться с вашим шофером. Когда сядете в машину, ляжете на пол, чтобы казалось, будто в машине никого нет, кроме меня.
Все одобрительно закивали.
Мы с Лоусон-Янгом обменялись рукопожатием. Он дал мне множество телефонов, по которым его можно найти, и с усмешкой заметил, что телефон лаборатории у меня уже есть. Он надеялся, что я все же найду пропавшую кассету. Дедукция и интуиция — великая вещь!
— Тоже мне, надежда! — хмыкнул я.
Он пожал плечами:
— Больше нам надеяться не на что.
Девушка, разработавшая план моего спасения, и пара ее коллег вместе со мной поднялись на верхний этаж и отперли мне дверь на крышу. Молодые ученые ужасно веселились, однако говорили шепотом из-за стража, ожидающего у черного хода, далеко внизу.
Они помогли мне сползти вниз по покатой черепичной крыше к парапету, идущему вдоль карниза. Видя, что я благополучно достиг цели, они помахали мне ручкой и заперли дверь.
Тут выяснилась одна неприятная подробность. Я, конечно, мог бы ползти на четвереньках, но тогда меня мог заметить Норман Оспри, караулящий внизу. Моя спасительница была маленькой и хрупкой и не учла, что я-то почти в два раза крупнее ее. Парапет был не выше моего предплечья, так что мне пришлось ползти по-пластунски. К тому же выяснилось, что местами парапет обветшал и выкрошился. Так что я полз на животе, потея и дрожа, стараясь не дотрагиваться до парапета. Лететь было очень далеко.
Пока я полз, начало темнеть, что тоже не облегчило моей задачи.
Семь домов показались мне пятьюдесятью.
К тому времени, как я наконец дополз до пожарной лестницы, я начал подумывать о том, что лучше уж было бы свалиться за этот чертов парапет, чем так ползти позади него.
Ну что ж, мрачно думал я, по крайней мере, если Адам Форс хоть раз бывал на крыше лаборатории, вряд ли он может предположить, что я туда полезу.
Моя очаровательная спасительница уже ждала внизу. Она подобрала меня, все еще трясущегося от пережитого страха, и неодобрительно заметила, что я долгонько возился. Ответить я не смог — во рту пересохло. Девушка извинилась за то, что крыша была мокрая после недавнего дождя и мой костюм оказался испорчен. Я прохрипел, что это пустяки. Девушка включила фары и обогреватель, и я вскоре перестал дрожать — и от холода, и от страха.
Джим ждал в условленном месте, как всегда взбудораженный. Моя спасительница, сдав меня ему с рук на руки, призналась, что давно так не развлекалась. Денег за бензин она не взяла — однако от дружеских объятий и долгого-долгого поцелуя не отказалась.
Глава 9
По дороге домой я завернул к Бомбошке — надо было с ней поговорить. Я обнаружил, что ее скорбь поутихла, а память прояснилась. Когда я задавал вопросы, она отвечала. Когда я предложил программу действий, она охотно согласилась.
К тому времени, как зевающий Джим доставил меня ко мне домой, оба мы здорово устали, а ему еще было ехать несколько миль. Наиболее законопослушный из моих трех ангелов-хранителей, Джим к тому же и жил ближе всех. Джим сказал, что жена посоветовала ему предложить мне свои услуги, пока я не получу права. Меня останавливало то, во что это обойдется, его — запрет на радио и музыку в машине. Мы договорились, что подумаем и дадим друг другу знать.
Сегодня, в среду, мотоцикл Кэтрин уже стоял на своем месте, у дверей кухни. Так что Джим сразу уехал, а на кухне меня встретил теплый запах еды, воцарившийся здесь так же естественно, как и прежде, когда у меня жили другие девушки.
— Ты уж извини, — сказала она, указывая локтем на жарящуюся яичницу. — Я не знала, когда ты вернешься, а есть хотелось ужасно.
Интересно, сильно ли ей пришлось напрячься, чтобы не сказать «вернешься домой»?
Она оглядела меня с головы до ног и вопросительно приподняла брови.
— Промок малость, — объяснил я.
— Ладно, потом расскажешь.
Пока я переодевался, она пожарила вторую яичницу, и мы тихо-мирно поужинали.
Я сварил кофе нам обоим и выпил свой, любуясь ее чистым лицом и белокурыми волнистыми волосами. Интересно, а каким я выгляжу в ее глазах? Я несколько тревожился на этот счет.
— Сегодня я опять виделся с доктором Форсом… — начал я.
Кэтрин улыбнулась.
— И что, он все так же мил и обаятелен и вселяет веру в человечество?
— Не то чтобы очень. Более того, есть вероятность, что он намеревался меня прикончить, если получится.
Позевывая, я мало-помалу, ничего не преувеличивая, рассказал ей о сегодняшних событиях.
Кэтрин слушала очень внимательно. На лице ее отражался ужас.
Я взял ее кружку из-под кофе и поставил в раковину. Мы все еще сидели на кухне — моя матушка в свое время поставила там пару удобных просторных кресел перед хорошим камином.
Мы сидели рядом, втиснувшись в одно кресло, не столько даже потому, что это доставляло нам удовольствие, сколько затем, чтобы ощущать дружескую поддержку.
Я рассказал Кэтрин о профессоре Лоусон-Янге и предложенном им способе исследования с введением неизвестного.
— И вот теперь я обдумываю все, что кто-либо сказал и сделал, добавляю икс-фактор и смотрю, что получится.
— Что-то уж больно сложно звучит.
— Зато все видится в ином свете.
— Ну, а когда ты его найдешь, этого Номера Четвертого?
— Он мне в кошмарах снится, — сказал я.
Я погладил ее по голове. Она свернулась у меня на коленях так уютно, как будто всю жизнь тут сидела.
Для того чтобы добавить Четвертого в картину с того момента, когда мне впервые стало известно о его существовании, придется вспомнить эту драку у магазина в Бродвее — всю, до последнего удара. Не хочется, но придется. И вспомнить все крики Розы до последнего слова.
Она кричала: «Сломайте ему запястья…»
Кэтрин заворочалась в моих объятиях, прижалась теснее — и я решил, что Роза пока подождет.
Кэтрин проснулась рано и уехала еще до рассвета — она дежурила в утреннюю смену. Я еще затемно пешком отправился в «Стекло Логана», размышляя обо всем, что узнал вчера и позавчера в Линтоне и Бристоле, и, как и профессор Лоусон-Янг, гадая, по-прежнему ли похищенные доктором Форсом уникальные данные находятся у него.
Строго говоря, какое до этого дело провинциальному стеклодуву? Однако подживающая ссадина на подбородке напоминала о том, что не все с этим согласны.
Опять же, строго говоря, погибшему жокею до этого тоже никакого дела не было — однако же его жену и детей отравили усыпляющим газом и стащили у них все видеомагнитофоны.
Профессор рассчитывает на мои дедуктивные способности. Однако, на мой взгляд, он ставит последнюю рубашку на лошадь, которая сойдет с дистанции, как сказал бы Мартин.
Эта охота за пропавшей кассетой начала мне напоминать блуждание в звездообразном лабиринте, все коридоры которого заканчиваются тупиком. Однако профессор был убежден, что один из коридоров в конце концов должен привести к его сокровищу. Я уже привык считать, что и Ллойд Бакстер, и Эд Пэйн, и Виктор, и Роза, и Норман Оспри, и Бомбошка, и Адам Форс ни к чему меня не выведут. Однако теперь, обдумывая все, что они говорили и делали, я пришел к выводу, что профессор был прав: если получится отбросить ложь, то, что останется, действительно будет правдой.
Куда больше времени и умственных усилий понадобится на то, чтобы проверить предположение профессора: если включить икс-фактор во все мои неразрешимые загадки, все концы должны сойтись.
Несмотря на то что я явился в мастерскую за полчаса до обычного начала рабочего дня, Гикори оказался уже там. Он упрямо пытался сделать идеальную яхту. Он сделал яхту покрупнее и пустил вдоль мачты красные и голубые полоски, так что вещица сделалась ярче и веселее.
Я поздравил его с удачей. Гикори пренебрежительно фыркнул в ответ. Я подумал о том, скоро ли его солнечный нрав разразится бурей, и от души понадеялся — и ради него самого, и ради блага всей нашей маленькой команды, — что в ближайшее время такого не случится. Пока что я принялся прибираться на полках в том конце мастерской, что служил кладовой, а Гикори установил в печи рабочую температуру — 1800 градусов по Фаренгейту. Надо отдать Гикори должное: он обращался с полужидким стеклом с той долей бесшабашности, которая наверняка ему понадобится на пути ко всеобщему признанию. Про себя я думал, однако, что Гикори навсегда застрянет на отметке «Очень хорошо» и никогда не добьется «Отлично». В глубине души Гикори понимал, что способности его ограниченны, и знал, что меня ему не превзойти. А потому к его нынешней зависти следовало относиться снисходительно, с мягким юмором — если, конечно, я хотел, чтобы он остался или, по крайней мере, ушел без особого скандала.
Айриш и Памела Джейн, как обычно, пришли вместе. На этот раз они ожесточенно спорили о фильме, в котором действовал злой стеклодув. Они спросили у Гикори, что думает об этом фильме он, втянули его в спор и так заболтались, что опомнились лишь тогда, когда драгоценная яхта Гикори со звоном лопнула и разлетелась в куски. Гикори забыл яхту на катальной плите, и ее внешняя поверхность успела остыть, а сердцевина оставалась раскаленной. И напряжение, возникшее из-за неравномерного остывания, оказалось чрезмерным для хрупкого стекла. Осколки разлетелись в разные стороны и попадали на пол.
На лицах моих помощников отразился ужас. Гикори взглянул на часы и уныло сказал:
— Три минуты… Всего-то навсего. Я ведь собирался поставить ее в печь. Черт бы побрал этот идиотский фильм!
Подобрать осколки никто даже не попытался. Они по-прежнему были немногим холоднее расплавленного стекла и могли прожечь пальцы до кости.
— Ну что ж, — сказал я, взглянув на печальные останки и пожав плечами, — бывает.
Разумеется, напоминать о том, что стекло, используемое для учебных работ, достаточно дешевое, не было нужды. Такое бывает со всеми. Даже с лучшими.
Все утро мы добросовестно трудились, изготовляя птичек с распростертыми крылышками для мобилей: такие птички всегда хорошо расходятся. Памела Джейн их особенно любила. На следующее утро она прилаживала к птичкам петельки и аккуратно укладывала их в коробочки, так, чтобы их можно было достать оттуда уже готовыми к полету.
Гикори, у которого птички получались очень хорошо, постепенно повеселел и снова обрел хорошее настроение к тому времени, как перед магазином остановился «Роллс-Ройс» Мэриголд, за рулем которого восседал Уортингтон. Сама Мэриголд в ослепительном восточном халате в черно-белую полоску выплыла из своего лимузина, хлопая густо накрашенными ресницами, точно жирафа. Она объявила, что пришла пригласить меня на ланч в «Драконе Вичвуда». И добавила, что хочет попросить меня об услуге.
Уортингтон, державшийся на полшага позади Мэриголд, как всегда, когда исполнял обязанности телохранителя, загорел на солнышке куда больше самой Мэриголд. Уортингтон с довольным видом сообщил, что провел большую часть поездки на склонах, в то время как гардероб Мэриголд пополнился тремя огромными чемоданами тряпок. Очевидно, оба остались довольны путешествием.
Мэриголд, как всегда, заразила всех вокруг своим весельем, и вскоре они с Гикори уже перебрасывались двусмысленными шуточками.
Мэриголд так увлеклась этим занятием, что провела у меня в магазине не меньше получаса — а для нее это целая вечность. Пока они с Гикори задирали друг друга, Уортингтон ухватил меня за рукав и увел в мастерскую. Где с самым несчастным видом сообщил мне, что подпольное братство букмекеров предрекает мне скорое и неминуемое поражение, а то и гибель.
— Роза все бродит поблизости, мечтает отомстить: она никак не может понять, отчего вы до сих пор не молите о пощаде. Над ней смеются, понимаете? Из-за того, что мы с вами и с Томом расстроили два ее самых лучших плана. Она с такой потерей лица ни за что не смирится. Так что вы смотрите, берегитесь: мне говорили, что вас закладывает кто-то из здешних, из бродвейских, так что Розе известно все, что бы вы ни предприняли.
— В смысле — «закладывает»?
— Ну, стучит. Да вы что, с луны свалились? Фискалит. Ну, доносит на вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26