Авианская пехота разбила палатки за толстыми стенами куртин. Большинство солдат спали, но некоторые сидели группами и тихонько говорили о павших на поле боя товарищах.
Вдоль реки росли первоцветы. После битвы на Известковых Перекрестках, девяносто лет назад, их желтые лепестки стали розовыми. Солдаты срывали их в память о фюрде, который ушел навсегда, потому что я написал однажды, что это наша кровь окрасила цветы в розовый цвет – тогда, в тысяча девятьсот двадцать пятом. Было странно видеть крепкого, закаленного в походах, обросшего щетиной мужика с цветком первоцвета, закрепленным в щели в доспехах.
Я прогуливался вокруг крепости, пытаясь избавиться от странного чувства, будто чего-то не хватает. Меня преследовало скорее наваждение, чем осознанная мысль, однако такое состояние мне было хорошо знакомо, и я не сомневался, что постепенно оно будет только усиливаться. Как правило, когда такое происходит, я в конце концов запираюсь в своей комнате, чтобы вколоть еще дури. Куда бы я ни шел, люди спрашивали меня, как Данлин, жив ли он и сколько еще времени фюрд будет оставаться в холодной крепости.
Я прошел мимо открытого окна и ощутил Женино присутствие. Я чувствовал ее. Шагая вдоль строгой колоннады, которая резко заворачивала вместе со стенами куртин каждые сто метров, я точно знал, что за мной кто-то наблюдает. Я позвал ее по имени, и в ту же секунду она молча растворилась.
Я не винил ее за желание понаблюдать за мной издали, мне, пожалуй, было даже приятно, что она вообще хочет этим заниматься. Возможно, она играла со своими эмоциями так же, как с моими. Она дразнила собственный страх, все ближе подбираясь к краю пропасти. Одновременно она подвергала серьезному испытанию и мое желание. Я продолжал идти вперед, в то время как она неслась по темным коридорам. Я представил, как Женя крадется по черепичным крышам, проходит мимо цистерн, кладовых, захламленных кухонь, бежит по лестницам, ловя на себе удивленные взгляды людей. Промелькнувшая перед глазами картинка вызвала у меня рык: «Я – эсзай! Этот фокус не пройдет». Я знал, что если бы захотел, то поймал бы ее.
Я пришел в церковь, которая была частью главного комплекса зданий Лоуспасской цитадели. Как только за мной закрылись двери, украшенные вставками из цветного стекла, из темноты появилась Ата Дей. Я тут же перестал думать о Жене – волосы Аты были прекрасным отвлекающим средством. В квадратном портике церкви царил сумрак, но ее волосы все равно светились.
– Привет, кошачьи глазки, – проговорила она, глядя сквозь меня.
Я подумал, что на ее лицо падает тень, однако, подойдя ближе, понял, что на самом деле это синяк. Он красовался на переносице и вокруг одного глаза, а вся щека от нижнего века и до скулы опухла. Красная точка на темном кровоподтеке указывала на место, где была разорвана кожа.
– Ты заработала это в битве? – поинтересовался я.
– О да. – Ее бледные губы задрожали. – Но к Насекомым это не имеет никакого отношения. Туман ударил меня. О, как бы я хотела не зависеть от него!
– Но почему он тебя ударил? – осторожно спросил я. Я знал, что лучше не вмешиваться в конфликт между женой и мужем. Любому, кто попадал между Атой и Туманом, приходилось хуже, чем им самим. Долгий опыт превратил драки между ними в некое подобие игры, а я не знал правил.
Ата начала рассказывать:
– Данлин со своими гвардейцами проскакал мимо нас. «Давай последуем за ним», – предложила я, поскольку мне казалось, что ему нужна поддержка. Да и ты крикнул Тауни то же самое. «Нет, оставайся здесь», – ответил Туман. Он чертовски странный. И слишком давно живет. Так что я сказала: «Ты, тупой ублюдок, тогда я сделаю это сама», – и собиралась уже кликнуть островитян, когда он взмахнул кулаком и разбил мне лицо.
– Ух.
– Я попыталась врезать ему сзади, однако он парировал удар, и тут я заметила, что за нами наблюдает весь фюрд. Я надеялась, что ты перехватишь Данлина – ты быстрее, чем проклятье в зале суда.
– Я не мог остановить атаку.
Бескрылые люди, подобные Ате, и авианцы, которые имеют крылья, но не умеют летать, никогда не поймут, что я могу лишь наблюдать за сражением с воздуха, а не управлять им.
– Ну да, – выдохнула она. – Надеюсь, ты горд собой.
Я промолчал, и она снова заговорила:
– Данлин просил восемь тысяч пехотинцев. Если бы ты набирал их в Равнинных землях, а не на побережье, как он тебе сказал, то они были бы уже здесь. Этим утром нам не хватило примерно тысячи человек, однако дальнейшие действия Данлина вряд ли увенчались бы успехом, даже если бы у нас было вдвое больше солдат.
Я с осторожностью относился к Ате. Ее разум разделял нас подобно барьеру. Я, конечно, сообразителен, но не так дальновиден. Лучше всего для меня – держаться от нее подальше. Ее сознание подобно стальному капкану – -либо ты в нем, либо нет. Тех, кто попался, капкан перекусывал надвое.
– Если бы ты последовала за Данлином, то потеряла бы Островной фюрд, – заметил я.
– Да, я знаю, в нем слишком мало копейщиков, и Молния может подтвердить это. Будем надеяться, что император не догадается.
– Надеюсь, ты не сообщишь ему.
Она ухмыльнулась.
– И что ты все-таки здесь делаешь?
Я беспорядочно помахал руками в воздухе.
– Улаживаю некоторые вопросы.
– Если ты ищешь место, чтобы уколоться, то проваливай. – Ата указала на дверь.
– Я чист, – машинально солгал я.
Каждый раз, когда меня уличали, я испытывал смешанное чувство раскаяния и негодования – странное желание ползать и извиняться и одновременно сопротивляться и спорить. Опасность разоблачения давно стала для меня источником удовольствия, и я уже не мог избавиться от этого.
– Да, конечно! Ты даже не можешь идти прямо.
Она сложила руки на груди, но ожидаемого впечатления материнской власти, которое должен был создать этот жест, не получилось, поскольку результатом явилась некая странная двусмысленность. Я сказал ей, что она замечательно выглядит, но жена Тумана лишь пожала плечами в ответ. Ата не особенно заботится о своей внешности, но ее волосы все равно завораживают. Совершенно белые, почти прозрачные на фоне загорелой кожи, они свободно ниспадали ей на спину. На голове она носила скрученный, как венок, платок.
– Как король? – спросила Ата.
– Не знаю.
– Для официального сообщения это абсолютно не подходит, Янт Шира. Я думала, у тебя более богатое воображение.
– Он умирает.
– Ага. М-м-м. Не оставив детей, идиот. Как король Станиэль будет истреблять Насекомых? Смерть от сонета?
Я захихикал, обхватив руками живот, а Ата недоверчиво за мной наблюдала, пока я не закипел от унижения. Меня пробрало с головы до ног, и я почувствовал легкую дурноту.
Ата пополнила Замковый Круг, выйдя замуж за Морехода и став бессмертной за четыреста лет до меня. Те, кто недолюбливал Тумана, говорили, что он сделал ей предложение, поскольку опасался получить от нее вызов на состязание за место в Круге. Женившись на Ате, он удовлетворил ее жажду вечной жизни, но, кроме этого, брак гарантировал ему, что она будет рядом и не даст ему покоя на протяжении всех долгих столетий, которые выпадут на его долю. И, как и у прочих эсзаев, присоединившихся к Кругу посредством брака, бессмертие Аты зависело от членства ее мужа в Круге.
Рубашка Аты была из прозрачного желтого шифона, дополняла ее наряд бледно-голубая газовая накидка. То, что я поначалу принял за юбку, оказалось на самом деле широкими штанами. С тонкого кожаного пояса свисала шпага с искусно выделанной рукоятью в форме мужских гениталий. Ата оставалась тридцатипятилетней женщиной уже шесть столетий.
– Будь осторожен, Янт. Последнее, что нужно императору, – это Вестник, который принимает столько наркоты для расширения сознания, что потом не может запихнуть свои мозги обратно.
– Оставь меня.
Ата пожала плечами.
– Твоя риданнская госпожа видела тебя. Она хочет знать, что ты делаешь.
– Ты говорила с Женей? – Я задал этот вопрос слишком поспешно.
Ата кивнула и ушла.
Комнаты Райн находились в глубине крепости и были построены по ее приказу во время возведения самой цитадели. Она старалась, чтобы в ее апартаментах всегда хранился запас лекарств, бинтов и воды. Во время войны она оставалась в крепости, и всех раненых приносили к ней.
Я размышлял о Данлине и скорее чувствовал, чем обдумывал необходимость принять дозу. Похоже, лучший выход – навестить Райн, ради королевства и собственного здоровья.
Я брел в полуобморочном состоянии, стараясь обходить стороной спящих прямо на земле солдат. Мне было плохо из-за того, что внутри образовалась какая-то холодная пустота. Мышцы судорожно подрагивали, ремень пришлось застегнуть на самую последнюю дырочку. Тяжелые, плоские руки-крылья шелестели за спиной.
Моренцианские сапоги ручной работы стучали по истертым камням двора, а бусинки, вплетенные в волосы, отскакивали от затылка. Между башен стремительно, словно черные искры, летали галки. Им хорошо, подумал я. Это зрелище вызвало закономерный вопрос: зачем я иду пешком? Мне понадобилась лишь пара секунд, чтобы подняться вверх и присоединиться к птицам, а затем тихо пробраться в апартаменты Райн.
Данлин лежал на простой кровати у серой стены в первой комнате, не имевшей ни окон, ни украшений. Сквозь дверной проем проникал свет факелов, доносился шум, поднятый метавшимися в суматохе слугами, которые готовилиеду и лекарства, а также крики и стоны солдат. Я прикрыл дверь и молча воззрился на короля.
Гримаса боли изменила лицо Данлина – глубокие морщины, залегшие между бровей, и нахмуренный лоб придали ему устрашающее выражение. Короткие волосы слиплись от запекшейся крови, а Райн еще и обрила полголовы, чтобы иметь возможность обработать глубокую рану, тянувшуюся от мочки уха до ключицы. В уголках пересохших губ застыли капельки крови. С рук короля, которые лежали на постели, словно опавшие листья, сняли все украшения. Данлина одели в широкую белую рубаху, из тех, что копейщики носили под доспехами для дополнительной защиты. Но боль не смогла стереть с лица короля печать благородства.
Помимо этого, я отметил специфический запах – не крови, а времени. Он всегда окутывает пожилых людей, независимо от того, как они себя чувствуют, – это смерть приближается к ним. Запах земли и тлена въедается в одежду и расползается по комнатам. Когда я его чувствую, мне приходится сдерживать подступающие слезы. Воспаленные глаза короля приоткрылись.
– Не двигайтесь, – обратился я к нему на авианском. – Мы думали, что потеряли вас, и я не знаю, что успела сделать Райн.
– Это…
– И говорить тоже не пытайтесь, – мягко добавил я. – Не знаю, поймете ли вы меня, но вы должны знать, что Станиэль сам не свой. Он настолько напряжен, что может сойти за риданнца. Я пытаюсь его успокоить, а Молния постоянно запугивает.
Данлин захрипел, потом закашлялся. Под загаром его лицо стало пепельного цвета – цвета смерти.
~ Надеюсь, Насекомым потребуются годы, чтобы восстановиться, – неуверенно начал я. – Хочется верить, что все это было не зря.
Король прокашлялся, потом прошептал:
– Это… агония?
– Да. Она скоро закончится. Вам повезло, – с трудом выдавил я и наклонился к нему поближе.
– Я хотел быть бессмертным. – При этих словах по его лицу, не касаясь губ, скользнула улыбка.
Воцарилась тишина. Что я мог сказать? Я ощущал отвратительное чувство вины, что он умрет, а я – нет. Но мир несправедлив. Только во власти императора делать людей бессмертными. Я подумал, стоит ли сообщить Данлину о Перевоплощении. Я не мог не учитывать возможность того, что он рассмеется или просто не поверит.
– Эта боль… – прошептал Данлин.
Я задумался о неприятностях, которые ждут меня, если все раскроется. Но кто до этого докопается? Глаза короля, в которых плескалась адская боль, помутнели, он практически впал в забытье. Кровь из рваной раны на крепкой шее просачивалась сквозь повязку. Его крылья были обглоданы Насекомыми до костей, на которых кое-где остались подрагивающие мышцы. Эта картина повергла меня в шок.
– Есть еще Перевоплощение… – Я решил рискнуть.
– М-м…
– Это – другая страна. Даже другой мир. Вы умираете здесь, но остаетесь там.
– Хм. Правда? – Меня наградили еще одной улыбкой, не столько царственной, сколько сардонической. – Как?
Я со щелчком открыл свой компас и выкул свернутую бумажку.
– С помощью этого.
Данлин вздохнул. Ему не хватало сил пытаться понять. Ему было уже все равно.
– Это что-то вроде бессмертия.
– Тогда делай, что можешь.
Молния может трепаться о Золотом веке в период правления Тила Микуотера, но я не представляю себе времен, когда Авия так же процветала, как при этом короле. Я стоял над ним с траурным выражением лица, обгрызая до крови ноготь и чувствуя себя, как последний в очереди за вином на похоронах. Я еще несколько минут поговорил с Данлином и слово в слово записал его последнюю волю, которую он продиктовал мне.
На низком столике рядом с кроватью стояла оловянная чашка, кувшин с водой и тарелка с губкой. Там же лежало кольцо Данлина – серебряное, со вставкой из синего агата и выгравированной на нем печатью Рейчизуотеров.
Я понюхал то, что было в чашке, – жидкость имела аромат корицы. Я высыпал туда порошок, размешал и поставил посудину на место.
Думаю, это было состраданием. В оправдание своих действий я вспомнил окончание «Полного Гербария» – книги, которую я купил, когда жил в Хасилите: «Это наш долг – исцелять недуги, облегчать страдания и боль; благородный и священный долг». Райн написала эту книгу за несколько столетий до того, как я родился.
Я не знал, правильно ли облегчать боль, приближая приход смерти, но в данном случае такое решение казалось мне верным. Король умирал, и я хотел, чтобы его смерть была достойной. Я не мог видеть своего друга изуродованным агонией до неузнаваемости. Я сказал себе, что будь он эсзаем, то выжил бы. Если бы мы смогли доставить его в госпиталь Райн в Замке, то я сделал бы для него больше, однако здесь, в Лоуспассе, ощущался недостаток всего, в том числе и медицинских препаратов. Надеюсь, мне никогда больше не придется делать подобный выбор, но, если ситуация повторится, я снова подступлю так же, а пока буду помнить, как он уходил – почти в сознании и с прощальной улыбкой на губах.
Сострадание? Цареубийство? Этот вопрос навсегда останется в моем сознании и исчезнет, только когда меня разоблачат. Если это случится, то мне придется покинуть Замковый Круг. Но с этой проблемой я буду разбираться, когда и если до нее дойдет дело.
В следующей комнате стояло всего две кровати. На одной я увидел авианку, бледную как бумага. Она лишь слегка вздрогнула, когда я поцеловал ей руку. На другой кровати лежало искусанное Насекомыми тело, представлявшее собой комок окровавленной плоти, полностью замотанный бинтами. На полу, вытянувшись во весь рост, лежали человек пятьдесят солдат. Двое попытались встать, однако я махнул им как можно дружелюбнее, чтобы они не шевелились. Я пересек комнату и проскользнул в личные покои Райн.
– Данлин уснул, – бодро сообщил я.
– Наконец-то. Приятно видеть тебя, змеиные глазки.
Я обнял ее, утонув в мягком и пухлом немолодом теле.
На ней было длинное, все в бурых пятнах сатиновое платье и испачканный свежей кровью передник. Райн подняла на меня морщинистое лицо – маленькая женщина едва доставала мне до груди.
Я взглянул на полки, заставленные маленькими бутылочками и пузырьками, сердечными средствами и настойками, порошками и пилюлями. В полумраке я с трудом различал надписи на потемневших от времени этикетках. Заметив, куда я смотрю, Райн резко оттолкнула меня.
– Нет!
– Пожалуйста. Мне очень нужно немного дури! – противно заскулил я.
– Как Станиэль? – попыталась сменить тему Райн.
– Дай мне сделать укол, и я скажу.
– Уже? Проклятье, Янт. Я думала, твоего запаса хватит до конца столетия!
– Давай поменяю на что-нибудь?
Райн наградила меня своим «ты-ведь-не-человек-не-так-ли?» взглядом. Я не любил, когда на меня так смотрели.
– Круг хочет меня завтра увидеть, – проникновенно начал я, – но от меня не будет никакого толка, если не удастся до этого достать дозу.
Я чувствовал, как вокруг глаз появилось знакомое напряжение, спина и конечности начали болеть. Скоро к этому добавятся судороги и тошнота. Я запаникую и полечу в Хасилит в бессмысленной попытке добыть хоть что-нибудь.
– Чем я могу тебе помочь? Сделать что-нибудь для госпиталя?
– Еще мази из березовой коры.
– Готово.
– Водяной абсинтии.
– Готово.
– Мак.
– Да-да.
– Молибденит?
– А-а-а… Готово.
– И еще ты можешь подкинуть мне монет.
Райн улыбнулась, обнажив зубы цвета слоновой кости. Я поцеловал ее в щеку, прошел через комнату и взял с полки прозрачную стеклянную бутылочку. На этикетке значилось: «Сколопендиум, 10%». Основной компонент – лист папоротника-многоножки, который в Хасилите называют дурью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Вдоль реки росли первоцветы. После битвы на Известковых Перекрестках, девяносто лет назад, их желтые лепестки стали розовыми. Солдаты срывали их в память о фюрде, который ушел навсегда, потому что я написал однажды, что это наша кровь окрасила цветы в розовый цвет – тогда, в тысяча девятьсот двадцать пятом. Было странно видеть крепкого, закаленного в походах, обросшего щетиной мужика с цветком первоцвета, закрепленным в щели в доспехах.
Я прогуливался вокруг крепости, пытаясь избавиться от странного чувства, будто чего-то не хватает. Меня преследовало скорее наваждение, чем осознанная мысль, однако такое состояние мне было хорошо знакомо, и я не сомневался, что постепенно оно будет только усиливаться. Как правило, когда такое происходит, я в конце концов запираюсь в своей комнате, чтобы вколоть еще дури. Куда бы я ни шел, люди спрашивали меня, как Данлин, жив ли он и сколько еще времени фюрд будет оставаться в холодной крепости.
Я прошел мимо открытого окна и ощутил Женино присутствие. Я чувствовал ее. Шагая вдоль строгой колоннады, которая резко заворачивала вместе со стенами куртин каждые сто метров, я точно знал, что за мной кто-то наблюдает. Я позвал ее по имени, и в ту же секунду она молча растворилась.
Я не винил ее за желание понаблюдать за мной издали, мне, пожалуй, было даже приятно, что она вообще хочет этим заниматься. Возможно, она играла со своими эмоциями так же, как с моими. Она дразнила собственный страх, все ближе подбираясь к краю пропасти. Одновременно она подвергала серьезному испытанию и мое желание. Я продолжал идти вперед, в то время как она неслась по темным коридорам. Я представил, как Женя крадется по черепичным крышам, проходит мимо цистерн, кладовых, захламленных кухонь, бежит по лестницам, ловя на себе удивленные взгляды людей. Промелькнувшая перед глазами картинка вызвала у меня рык: «Я – эсзай! Этот фокус не пройдет». Я знал, что если бы захотел, то поймал бы ее.
Я пришел в церковь, которая была частью главного комплекса зданий Лоуспасской цитадели. Как только за мной закрылись двери, украшенные вставками из цветного стекла, из темноты появилась Ата Дей. Я тут же перестал думать о Жене – волосы Аты были прекрасным отвлекающим средством. В квадратном портике церкви царил сумрак, но ее волосы все равно светились.
– Привет, кошачьи глазки, – проговорила она, глядя сквозь меня.
Я подумал, что на ее лицо падает тень, однако, подойдя ближе, понял, что на самом деле это синяк. Он красовался на переносице и вокруг одного глаза, а вся щека от нижнего века и до скулы опухла. Красная точка на темном кровоподтеке указывала на место, где была разорвана кожа.
– Ты заработала это в битве? – поинтересовался я.
– О да. – Ее бледные губы задрожали. – Но к Насекомым это не имеет никакого отношения. Туман ударил меня. О, как бы я хотела не зависеть от него!
– Но почему он тебя ударил? – осторожно спросил я. Я знал, что лучше не вмешиваться в конфликт между женой и мужем. Любому, кто попадал между Атой и Туманом, приходилось хуже, чем им самим. Долгий опыт превратил драки между ними в некое подобие игры, а я не знал правил.
Ата начала рассказывать:
– Данлин со своими гвардейцами проскакал мимо нас. «Давай последуем за ним», – предложила я, поскольку мне казалось, что ему нужна поддержка. Да и ты крикнул Тауни то же самое. «Нет, оставайся здесь», – ответил Туман. Он чертовски странный. И слишком давно живет. Так что я сказала: «Ты, тупой ублюдок, тогда я сделаю это сама», – и собиралась уже кликнуть островитян, когда он взмахнул кулаком и разбил мне лицо.
– Ух.
– Я попыталась врезать ему сзади, однако он парировал удар, и тут я заметила, что за нами наблюдает весь фюрд. Я надеялась, что ты перехватишь Данлина – ты быстрее, чем проклятье в зале суда.
– Я не мог остановить атаку.
Бескрылые люди, подобные Ате, и авианцы, которые имеют крылья, но не умеют летать, никогда не поймут, что я могу лишь наблюдать за сражением с воздуха, а не управлять им.
– Ну да, – выдохнула она. – Надеюсь, ты горд собой.
Я промолчал, и она снова заговорила:
– Данлин просил восемь тысяч пехотинцев. Если бы ты набирал их в Равнинных землях, а не на побережье, как он тебе сказал, то они были бы уже здесь. Этим утром нам не хватило примерно тысячи человек, однако дальнейшие действия Данлина вряд ли увенчались бы успехом, даже если бы у нас было вдвое больше солдат.
Я с осторожностью относился к Ате. Ее разум разделял нас подобно барьеру. Я, конечно, сообразителен, но не так дальновиден. Лучше всего для меня – держаться от нее подальше. Ее сознание подобно стальному капкану – -либо ты в нем, либо нет. Тех, кто попался, капкан перекусывал надвое.
– Если бы ты последовала за Данлином, то потеряла бы Островной фюрд, – заметил я.
– Да, я знаю, в нем слишком мало копейщиков, и Молния может подтвердить это. Будем надеяться, что император не догадается.
– Надеюсь, ты не сообщишь ему.
Она ухмыльнулась.
– И что ты все-таки здесь делаешь?
Я беспорядочно помахал руками в воздухе.
– Улаживаю некоторые вопросы.
– Если ты ищешь место, чтобы уколоться, то проваливай. – Ата указала на дверь.
– Я чист, – машинально солгал я.
Каждый раз, когда меня уличали, я испытывал смешанное чувство раскаяния и негодования – странное желание ползать и извиняться и одновременно сопротивляться и спорить. Опасность разоблачения давно стала для меня источником удовольствия, и я уже не мог избавиться от этого.
– Да, конечно! Ты даже не можешь идти прямо.
Она сложила руки на груди, но ожидаемого впечатления материнской власти, которое должен был создать этот жест, не получилось, поскольку результатом явилась некая странная двусмысленность. Я сказал ей, что она замечательно выглядит, но жена Тумана лишь пожала плечами в ответ. Ата не особенно заботится о своей внешности, но ее волосы все равно завораживают. Совершенно белые, почти прозрачные на фоне загорелой кожи, они свободно ниспадали ей на спину. На голове она носила скрученный, как венок, платок.
– Как король? – спросила Ата.
– Не знаю.
– Для официального сообщения это абсолютно не подходит, Янт Шира. Я думала, у тебя более богатое воображение.
– Он умирает.
– Ага. М-м-м. Не оставив детей, идиот. Как король Станиэль будет истреблять Насекомых? Смерть от сонета?
Я захихикал, обхватив руками живот, а Ата недоверчиво за мной наблюдала, пока я не закипел от унижения. Меня пробрало с головы до ног, и я почувствовал легкую дурноту.
Ата пополнила Замковый Круг, выйдя замуж за Морехода и став бессмертной за четыреста лет до меня. Те, кто недолюбливал Тумана, говорили, что он сделал ей предложение, поскольку опасался получить от нее вызов на состязание за место в Круге. Женившись на Ате, он удовлетворил ее жажду вечной жизни, но, кроме этого, брак гарантировал ему, что она будет рядом и не даст ему покоя на протяжении всех долгих столетий, которые выпадут на его долю. И, как и у прочих эсзаев, присоединившихся к Кругу посредством брака, бессмертие Аты зависело от членства ее мужа в Круге.
Рубашка Аты была из прозрачного желтого шифона, дополняла ее наряд бледно-голубая газовая накидка. То, что я поначалу принял за юбку, оказалось на самом деле широкими штанами. С тонкого кожаного пояса свисала шпага с искусно выделанной рукоятью в форме мужских гениталий. Ата оставалась тридцатипятилетней женщиной уже шесть столетий.
– Будь осторожен, Янт. Последнее, что нужно императору, – это Вестник, который принимает столько наркоты для расширения сознания, что потом не может запихнуть свои мозги обратно.
– Оставь меня.
Ата пожала плечами.
– Твоя риданнская госпожа видела тебя. Она хочет знать, что ты делаешь.
– Ты говорила с Женей? – Я задал этот вопрос слишком поспешно.
Ата кивнула и ушла.
Комнаты Райн находились в глубине крепости и были построены по ее приказу во время возведения самой цитадели. Она старалась, чтобы в ее апартаментах всегда хранился запас лекарств, бинтов и воды. Во время войны она оставалась в крепости, и всех раненых приносили к ней.
Я размышлял о Данлине и скорее чувствовал, чем обдумывал необходимость принять дозу. Похоже, лучший выход – навестить Райн, ради королевства и собственного здоровья.
Я брел в полуобморочном состоянии, стараясь обходить стороной спящих прямо на земле солдат. Мне было плохо из-за того, что внутри образовалась какая-то холодная пустота. Мышцы судорожно подрагивали, ремень пришлось застегнуть на самую последнюю дырочку. Тяжелые, плоские руки-крылья шелестели за спиной.
Моренцианские сапоги ручной работы стучали по истертым камням двора, а бусинки, вплетенные в волосы, отскакивали от затылка. Между башен стремительно, словно черные искры, летали галки. Им хорошо, подумал я. Это зрелище вызвало закономерный вопрос: зачем я иду пешком? Мне понадобилась лишь пара секунд, чтобы подняться вверх и присоединиться к птицам, а затем тихо пробраться в апартаменты Райн.
Данлин лежал на простой кровати у серой стены в первой комнате, не имевшей ни окон, ни украшений. Сквозь дверной проем проникал свет факелов, доносился шум, поднятый метавшимися в суматохе слугами, которые готовилиеду и лекарства, а также крики и стоны солдат. Я прикрыл дверь и молча воззрился на короля.
Гримаса боли изменила лицо Данлина – глубокие морщины, залегшие между бровей, и нахмуренный лоб придали ему устрашающее выражение. Короткие волосы слиплись от запекшейся крови, а Райн еще и обрила полголовы, чтобы иметь возможность обработать глубокую рану, тянувшуюся от мочки уха до ключицы. В уголках пересохших губ застыли капельки крови. С рук короля, которые лежали на постели, словно опавшие листья, сняли все украшения. Данлина одели в широкую белую рубаху, из тех, что копейщики носили под доспехами для дополнительной защиты. Но боль не смогла стереть с лица короля печать благородства.
Помимо этого, я отметил специфический запах – не крови, а времени. Он всегда окутывает пожилых людей, независимо от того, как они себя чувствуют, – это смерть приближается к ним. Запах земли и тлена въедается в одежду и расползается по комнатам. Когда я его чувствую, мне приходится сдерживать подступающие слезы. Воспаленные глаза короля приоткрылись.
– Не двигайтесь, – обратился я к нему на авианском. – Мы думали, что потеряли вас, и я не знаю, что успела сделать Райн.
– Это…
– И говорить тоже не пытайтесь, – мягко добавил я. – Не знаю, поймете ли вы меня, но вы должны знать, что Станиэль сам не свой. Он настолько напряжен, что может сойти за риданнца. Я пытаюсь его успокоить, а Молния постоянно запугивает.
Данлин захрипел, потом закашлялся. Под загаром его лицо стало пепельного цвета – цвета смерти.
~ Надеюсь, Насекомым потребуются годы, чтобы восстановиться, – неуверенно начал я. – Хочется верить, что все это было не зря.
Король прокашлялся, потом прошептал:
– Это… агония?
– Да. Она скоро закончится. Вам повезло, – с трудом выдавил я и наклонился к нему поближе.
– Я хотел быть бессмертным. – При этих словах по его лицу, не касаясь губ, скользнула улыбка.
Воцарилась тишина. Что я мог сказать? Я ощущал отвратительное чувство вины, что он умрет, а я – нет. Но мир несправедлив. Только во власти императора делать людей бессмертными. Я подумал, стоит ли сообщить Данлину о Перевоплощении. Я не мог не учитывать возможность того, что он рассмеется или просто не поверит.
– Эта боль… – прошептал Данлин.
Я задумался о неприятностях, которые ждут меня, если все раскроется. Но кто до этого докопается? Глаза короля, в которых плескалась адская боль, помутнели, он практически впал в забытье. Кровь из рваной раны на крепкой шее просачивалась сквозь повязку. Его крылья были обглоданы Насекомыми до костей, на которых кое-где остались подрагивающие мышцы. Эта картина повергла меня в шок.
– Есть еще Перевоплощение… – Я решил рискнуть.
– М-м…
– Это – другая страна. Даже другой мир. Вы умираете здесь, но остаетесь там.
– Хм. Правда? – Меня наградили еще одной улыбкой, не столько царственной, сколько сардонической. – Как?
Я со щелчком открыл свой компас и выкул свернутую бумажку.
– С помощью этого.
Данлин вздохнул. Ему не хватало сил пытаться понять. Ему было уже все равно.
– Это что-то вроде бессмертия.
– Тогда делай, что можешь.
Молния может трепаться о Золотом веке в период правления Тила Микуотера, но я не представляю себе времен, когда Авия так же процветала, как при этом короле. Я стоял над ним с траурным выражением лица, обгрызая до крови ноготь и чувствуя себя, как последний в очереди за вином на похоронах. Я еще несколько минут поговорил с Данлином и слово в слово записал его последнюю волю, которую он продиктовал мне.
На низком столике рядом с кроватью стояла оловянная чашка, кувшин с водой и тарелка с губкой. Там же лежало кольцо Данлина – серебряное, со вставкой из синего агата и выгравированной на нем печатью Рейчизуотеров.
Я понюхал то, что было в чашке, – жидкость имела аромат корицы. Я высыпал туда порошок, размешал и поставил посудину на место.
Думаю, это было состраданием. В оправдание своих действий я вспомнил окончание «Полного Гербария» – книги, которую я купил, когда жил в Хасилите: «Это наш долг – исцелять недуги, облегчать страдания и боль; благородный и священный долг». Райн написала эту книгу за несколько столетий до того, как я родился.
Я не знал, правильно ли облегчать боль, приближая приход смерти, но в данном случае такое решение казалось мне верным. Король умирал, и я хотел, чтобы его смерть была достойной. Я не мог видеть своего друга изуродованным агонией до неузнаваемости. Я сказал себе, что будь он эсзаем, то выжил бы. Если бы мы смогли доставить его в госпиталь Райн в Замке, то я сделал бы для него больше, однако здесь, в Лоуспассе, ощущался недостаток всего, в том числе и медицинских препаратов. Надеюсь, мне никогда больше не придется делать подобный выбор, но, если ситуация повторится, я снова подступлю так же, а пока буду помнить, как он уходил – почти в сознании и с прощальной улыбкой на губах.
Сострадание? Цареубийство? Этот вопрос навсегда останется в моем сознании и исчезнет, только когда меня разоблачат. Если это случится, то мне придется покинуть Замковый Круг. Но с этой проблемой я буду разбираться, когда и если до нее дойдет дело.
В следующей комнате стояло всего две кровати. На одной я увидел авианку, бледную как бумага. Она лишь слегка вздрогнула, когда я поцеловал ей руку. На другой кровати лежало искусанное Насекомыми тело, представлявшее собой комок окровавленной плоти, полностью замотанный бинтами. На полу, вытянувшись во весь рост, лежали человек пятьдесят солдат. Двое попытались встать, однако я махнул им как можно дружелюбнее, чтобы они не шевелились. Я пересек комнату и проскользнул в личные покои Райн.
– Данлин уснул, – бодро сообщил я.
– Наконец-то. Приятно видеть тебя, змеиные глазки.
Я обнял ее, утонув в мягком и пухлом немолодом теле.
На ней было длинное, все в бурых пятнах сатиновое платье и испачканный свежей кровью передник. Райн подняла на меня морщинистое лицо – маленькая женщина едва доставала мне до груди.
Я взглянул на полки, заставленные маленькими бутылочками и пузырьками, сердечными средствами и настойками, порошками и пилюлями. В полумраке я с трудом различал надписи на потемневших от времени этикетках. Заметив, куда я смотрю, Райн резко оттолкнула меня.
– Нет!
– Пожалуйста. Мне очень нужно немного дури! – противно заскулил я.
– Как Станиэль? – попыталась сменить тему Райн.
– Дай мне сделать укол, и я скажу.
– Уже? Проклятье, Янт. Я думала, твоего запаса хватит до конца столетия!
– Давай поменяю на что-нибудь?
Райн наградила меня своим «ты-ведь-не-человек-не-так-ли?» взглядом. Я не любил, когда на меня так смотрели.
– Круг хочет меня завтра увидеть, – проникновенно начал я, – но от меня не будет никакого толка, если не удастся до этого достать дозу.
Я чувствовал, как вокруг глаз появилось знакомое напряжение, спина и конечности начали болеть. Скоро к этому добавятся судороги и тошнота. Я запаникую и полечу в Хасилит в бессмысленной попытке добыть хоть что-нибудь.
– Чем я могу тебе помочь? Сделать что-нибудь для госпиталя?
– Еще мази из березовой коры.
– Готово.
– Водяной абсинтии.
– Готово.
– Мак.
– Да-да.
– Молибденит?
– А-а-а… Готово.
– И еще ты можешь подкинуть мне монет.
Райн улыбнулась, обнажив зубы цвета слоновой кости. Я поцеловал ее в щеку, прошел через комнату и взял с полки прозрачную стеклянную бутылочку. На этикетке значилось: «Сколопендиум, 10%». Основной компонент – лист папоротника-многоножки, который в Хасилите называют дурью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43