— Не бойся, дитя, он вовсе не нужен мне для меня самой, ведь я волчица, и он мне слишком по нраву, чтобы готовить из него бифштекс на завтрак. Отпусти же его теперь, прошу тебя. Корделия сначала не поняла, о чем говорила Мандорла, и растерялась, когда ей стала ясна суть дела, но все-таки не могла отойти, как ее просили. Она не в силах была разорвать это объятие, ведь оно было единственным, что осталось у нее и ее возлюбленного посреди этой непонятной унылой пустыни.
— Дэвид, — шепнула она. — Не покидай меня. Никогда не покидай меня.
Он ничуть не ослабил свое объятие, но смотрел на Мандорлу Сулье, а не на Корделию.
— Ты ошибаешься в этом враге, если полагаешь, что он станет обращать внимание на таких, как мы, — сказал он. — Не думаешь ли ты, что ребенок распят на кресте для нашего развлечения или досады? Эта сеть была сотворена, чтобы поймать Сфинкса, а мы — только отбросы, которые собрали вокруг нее обстоятельства. Хотя ты и бессмертна и намного выше человеческих созданий, которых презираешь, ты ничто рядом с этим Сфинксом-Дьяволом. Полное ничто. Я думаю, он привел тебя сюда только потому, что Харкендер преисполнился гнева по отношению к тебе, и лишь за это чудовище собирается тебя наказать.
— Нет! — отрезала Мандорла. — Мы стоим гораздо большего!
— Увы! — не согласился с ней Пелорус. — Я убежден, что Дэвид прав. И даже если я имел какой-то шанс призвать на защиту силы Махалалеля, этот шанс уже потерян, потому что мы находимся в самом центре логова Паука!
Впервые Корлделия наблюдала, как улыбка сошла с лица Мандорлы, и поняла, что правда больно задела ее. Но яркие, как звезды, глаза волчицы ничуть не потемнели, только ее взгляд переместился на ребенка, который все спал, и безмятежность его сна так не соответствовала орудию его пытки.
— Она все еще считает, что Габриэль принадлежит ей, будет льстить ей и умасливать ее, и с его помощью она еще сможет сыграть значительную роль в этом спектакле, — прошептал Лидиард.
Корделия определенно услышала в его голосе восхищение, но она отвернулась от женщины-волчицы, чтобы взглянуть на молчаливую фигуру девушки, которая, задрав голову, все смотрела на спящего ребенка с неизмеримым страданием во взоре. Тут Корделия подумала, интересно, почему любой из тех, кого сюда вызвали, имеет право считать себя играющим в событиях более значительную роль, чем остальные.
До сих пор Джейкоб Харкендер ни единым словом или знаком не обнаружил, что он заметил присутствие Лидарда, или вервольфов, или Корделии, или этой девушки. Однако он внезапно резко повернулся и начал вглядываться в туманную хмарь, как будто бы понял по звуку, кто-то приближается. Его затененные черты сделались ярче и исказились от ненависти, видимо он знал, что идет враг.
— Это Сфинкс! — догадался Лидиард, губы его все еще находились очень близко от уха Корделии.
Они повернулись, чтобы увидеть — всех охватило чувство ожидания.
Но когда ожидаемый силуэт отделился от пляшущих туманов и остановился между двумя узловатыми безлистными деревьями, Корделия разглядела, что это вовсе не Сфинкс, но только человек, столь же призрачный, как и все остальные тут.
И даже при этом она не могла не задержать дыхания в тревожном изумлении, потому что этот человек был ее отцом.
7
Таллентайр был чуть ли не последним человеком, которого Дэвид Лидиард ожидал увидеть на месте действия этого кошмара, и он со смешанными чувствами смотрел, как его друг доверчиво продвигается вперед. С одной стороны, он был рад увидеть еще одного союзника, но с другой, его беспокоило, что именно он мог быть каким-то таинственным образом ответственным за присутствие Таллентайра и должен нести эту вину сам, если все это закончится неудачей.
В течение мгновения определенно трудно было определить, чем это может кончиться, победой или поражением.
Но в походке Таллентайра не было ничего неуверенного, и в сознании Лидиарлда не осталось сомнений, что новопришедший намеревается попытаться взять на себя контроль над ситуацией, так же ненавязчиво и настойчиво, как он делал это на протяжении всей земной жизни.
Проходя мимо, Таллентайр не взглянул ни на Дэвида, ни на Корделию, которая все еще стояла, плотно прижавшись к жениху. Лидиард не понял, то ли он их не заметил, то ли не узнал, то ли все его внимание было устремлено на темную фигуру, которая обладала внешними контурами Джейкоба Харкендера.
Харкендер, который ранее был хрупким духом, сотканным из бесформенных теней, неожиданно начал приобретать массу и плоть. На нем оказался черный плащ, скрывавший контуры его тела, но делавший его корпус очень крупным. Таллентайр же, хотя был немного выше ростом, казался гораздо легче, отчасти из-за того, что был призраком, а отчасти из-за костюма цвета хаки из тонкой материи, который был на нем в ту роковую ночь, когда он впервые встретился со Сфинксом.
И до тех пор, пока два старых врага не оказались лицом к лицу, Лидиард не осознал, что он, в конце концов, оказался прав. В некотором смысле, Сфинкс здесь присутствовал, вместе с Таллентайролм, точно так же, как Паук присутствовал в лице Харкендлера. Лдирард подумал, что в любой момент эти двое могут изменить свой облик, так же быстро, как это сделала Мандорла Сулье, и показать себя такими, какими они были до того, как дурацкая судьба дала им мозги и сны человека.
— Значит, вы здесь, наконец, — произнесла фигура в плаще новым незнакомым и зловещим голосом. — В конце концов, вы должны были прийти ко мне, и я всегда знал, что придете. — Он говорил так, как Джейкоб Харкендер, обращаясь к сэру Эдварду Таллентайру, но одновременно и так, как Паук, затягивающий новую жертву в свою паутину горести.
— Я здесь. — согласился второй собеседник. — Мы, в конце концов, больше схожи, чем я полагал прежде, и не должны оставаться врагами.
— Значит, вы допускаете, что я имею на это право? Теперь вы согласны, мир, каков он есть, тот мир, в который я верю, всего лишь движущийся предмет, обладающий созидательным волшебством, созревший для того, чтобы им управляли те, у кого имеется истинная мудрость?
— Никоим образом. — отвечал баронет торжественно. — Я пришел вам доказать: несмотря на весь кошмар, который вы сплели, чтобы поймать нас, вы ошибаетесь.
Лидиард услышал легкомысленный смешок Мандорлы Сулье и не мог не почувствовать абсурдности ситуации. Вот они все стоят здесь, всех их затащили в глубины земли какие-то сверхъестественные создания из тяжелого камня и спокойного огня, их заставили оставаться в мрачном унылом и голом Подземном мире, в тени распятого ангела. Сам оратор — не более, чем призрачное отражение человека из плоти и крови, но все же он с самодовольством утверждает, будто мир вовсе не таков, каким кажется.
Однако Лидиард напомнил себе, что к шарлатану Джейкобу Харкендеру обращается не только рационалист сэр Эдвард Таллентайр, но и этот загадочный Сфинкс, наконец, решивший предстать перед Пауком, который отвлек его от сна, похитив при этом часть его души, чтобы создать чудо-ребенка.
Во всяком случае, Харкендер не чувствовал настроения смеяться. Но и не хмурился. Вместо того в его глазах под капюшоном промелькнула надежда, и он, не мигая, уставился на своего противника:
— Я могу уничтожить вас прямо на месте. — сказал он. — Здесь я имею такую власть, что мог бы мгновенно объять вас огнем и развеять ваш прах по этой печальной почве.
— Без сомнения, — согласился Таллентайр. — Но это еще не доказательство вашей правоты. И вы стоите перед лицом неведомого будущего, как и все мы, и нуждаетесь не только во власти, но и в доказательствах, поддерживающих вашу правоту, и пока у вас не будет этих доказательств, вы не сможете узнать, чего вам будет стоить применение этой власти.
В его надменности было нечто, заставляющее задержать дыхание, но в ту самую минуту, когда Лидиард действительно почти перестал дышать от восхищения, Таллентайр сильно вздрогнул, от удара, и схватился за правую руку, разглядывая свою ладонь, которую пронзил дротик длиной в фут. По дротику медленно хлынула кровь, и Таллентайр не сдержал гримасы боли, которая исказила его лицо.
— Тогда дайте мне крест. — прошипел баронет. — Сделайте кресты для всех нас или разожгите костры, чтобы нас сжечь. Потратьте себя на создание этого Ада в миниатюре, если это и есть все, что способен создать ваш слабенький умишко. Никто не сможет спасти вас от Дьявола, если это то, чего вы алчете. Никто не сможет освободить вас от ненависти и злобной ярости, если вы не будете следить за собой, но говорю вам теперь: те, для кого сам мир — всего лишь сон, не могут спать вообще! Я послан сюда вовсе не для того, чтобы разыгрывать страдающего дурня, но удовлетворить на вашу потребность. Ту потребность, которая остается, несмотря на все то, что этот жестокий и искалеченный человек проделал, преобразовывая ее. У меня имеется ответ, если только вы сможете выслушать и вынести его.
Лицо Харкендера с его пустыми глазницами стало выражением абсолютного гнева.
— Лжец! — закричал он. — Вы слепы, и не в состоянии видеть. Вы никогда еще не проникали за вуаль видимости, но я прошел путь боли, и я видел. Вы всего лишь человек, а я больше, чем человек, и не может быть другого ответа, отличного от того, который я нашел! — Да, вы видели. — согласился Таллентайр, — Но вы стояли один, и то, что вы прочли начертанным на стенах вечности есть отражение ваших лихорадочных снов. Вы стояли один, лишенный друзей, совета и поддержки. Н даже в этом вашем личном Аду, есть и другие, которые стоят вместе со мной, и они засвидетельствуют, что мое видение не только мое, и это и есть истина, и ее могут разделить все.
— Тысяча слепых все равно не способны видеть, — упрямо сказал Харкендер с усмешкой. — И настолько ли вы убеждены, что Лидиард видит точно так же как и вы? Так ли вы уверены, что он все еще ваш ученик, теперь, когда Сфинкс подкинул ему загадки Творения в их истинном свете?
Лидиард чувствовал лихорадочное биение сердца призрака Корделии, он знал, она закусила губу, чтобы удержаться и не заплакать от горя при виде трудного положения своего отца.
Но Таллентайр уже снова выпрямился. Дротик исчез, и рука его опять была невредима. Значит, здесь и он может творить чудеса.
— Мне не нужно его спрашивать. — сказал баронет. — Я его знаю, его ум, его сердце, его мужество. Если он не видит так, как я, значит, то, что вижу я, не самое верное.
По воздуху пролетел второй дротик, на этот раз нацеленный в сердце Таллентайра. Он ударил тяжело и с силой, и Таллентайр наклонил голову, глядя на дротик, но удержался на ногах. Лидиард услышал, как смеется Мандорла, но не понял, над кем из них.
— Я же не отрицаю, что вы можете меня ранить. — прошептал баронет, но его слова прозвучали явственно для тех, кто мог его слышать. — Я отрицаю только то, что это может иметь какое-то значение. Если вы снизойдете до того, чтобы разделить мой сон и отвлечетесь от своего, я вам покажу, какую печальную и глупую фантазию вам продали. И хотя не могу обещать снять тот ядовитый гнев, который вас мучает, я его вылечу, насколько сумею.
Лидиарлд в глубине души был уверен, что Харкендер откажется, если это был только Харкендер и больше никто другой, но он был также убежден, что баронет не стал бы предлагать так много, если бы был всего лишь Таллентайром, и никем другим.
— Что он собирается сделать? — очень слабым голосом спросила Корделия.
На кончике языка у Лидиарлда уже вертелись слова о том, что он не знает этого. Но уже через мгновение он понял, что знает, и еще каким-то непонятным образом он помог понять это и Сфинксу. Пока он так отчаянно боролся над загадкой собственного спасения, то создание, которое избрало его, с таким же рвением сражалось за то, чтобы разгадать ту загадку, которую задал… и оба достигли понимания между собой. Лидиард уже видел, почему Сфинкс избрал сэра Эдварда своим представителем и почему он, Лидиард, тоже должен окончательно поверить всему тому, чему научил его баронет.
— Он намерен показать этому демону-самозванцу, что на самом деле лежит на поверхности земли. — прошептал Лидиард. — Он собирается показать нам все, к чему мы шли слишком медленно, и то, что наш слабый ум не в силах был постичь, а именно: насколько иным стал наш мир по сравнению с тем, каким он был прежде!
И, стараясь, чтобы услышали все, он произнес погромче:
— Вы должны смотреть на то, что этот человек собирается вам показать, и вам станет понятно, как важно для вас это знать.
— Они слепы. — завывал Харкендер, поднимая к лицу когтистые руки, как будто мог стереть тьму со своих пустых зрачков. — Они слепы, и их всего двое. Я один, но я могу видеть! — Нас не двое. — смело сказала Корделия Таллентайр. — Нас трое, и хотя мы повидали пропасть вашего угрюмого Ада, у нас все-таки есть в запасе сон получше, и он, к тому же, наш собственный! — Нас не так уж мало, нас не трое, — протестовал Пелорус, человек-волк. — По-настоящему-то нас четверо, причем один из нас прожил десять тысяч лет. Слушай же этого человека, а не то, хотя ты и возрожденный Дьявол, ты станешь сожалеющим дураком и из-за этого проклятым!
Джейкоб Харкендер вцепился в собственную физиономию и начал раздирать ее когтями. Осталось только одно существо, к которому он мог обратиться за помощью, и это была Мандорла Сулье, но Мандорла теперь смеялась еще громче, с неудержимым восторгом., без всякого расчета. А паутину, державшую всех в плену, разрывал буйный ветер.
* * *
Подземный Мир рассеялся с согласия своего Творца, и все увидели, что теперь они стоят на крашеном полу чердака Джейкоба Харкендера в Уиттентоне, а чердак весь объят жадным пламенем. В течение нескольких коротких мгновений они были окружены разноцветными лучами, этот свет струился через орнаментальный купол, и купол этот сиял наверху вместо неба и предназначался для того, чтобы заменить небесную радугу, но вскоре его затмил жгучий дым, который поглотил всех присутствующих и унес их прочь.
Когда дым исчез, то же случилось и с землей, только ночное небо и бледный свет рассеянных звезд предстал их взгляду.
— Видел я небо прежде, — презрительно буркнул Джейкоб Харкендер. — В то время как поверхность земли настолько изменилась из-за трудов человека, небо-то осталось тем же самым.
— Вы спрятали небо за его изображением, — возразил Таллентайр, обращаясь не только к Пауку, но ко всем присутствующим. — Вы сказали себе, небо не меняется, а звезды вечны, но это совсем не правда, ведь все, сотворенное рукой человека на поверхности земли — ничто по сравнению с тем, что человеческий глаз увидел в самых далеких пространствах бесконечности. Нам постоянно твердили, что комфорт нас ослепляет, из-за него мы не видим мир таким, каким могли создать его Творцы. Но теперь я утверждаю, утешение и комфорт созданных творцами снов рождает слепоту и величайшая слепота — это та, которая способна видеть исключительно с помощью глаз веры и фантазии. Это угрюмый мир гнева, страха и кошмаров, на самом деле он слеп, а я могу вам показать более величественный мир, если только вы согласитесь посмотреть.
И они увидели звезды.
Они увидели, что бледность и тусклое свечение звезд только кажущиеся, на самом деле звезды — это солнца, намного больше земли, огромные сферические сияния, проливающие дар своей энергии на крошечные мирки, подобные земле.
Они увидели, что звездное небо — только видимость, так как на каждую звезду, которую можно разглядеть простым глазом, приходятся еще тысячи звезд, видимые только в телескоп. И открывались еще тысячи тысяч, незаметные даже при увеличении, скрытые газовыми дымками, которые окутывают землю, и темными тучами, лежащими между самими звездами.
Они увидели, что похожесть звезд — это только внешний обман, а на самом деле среди них оказалось намного больше разновидностей, чем можно вообразить, по цвету, размеру и фактуре. И они увидели, что бледные туманности на самом деле — громадные облака, состоящие из звезд, которые наполняли обширные темные пространства за другими тучами звезд. И среди этой бесконечности было место Солнца, и оно давало свет крошечной одинокой Земле.
Лидиард всегда знал то, что было известно об этом Таллентайру, но теперь он впервые понял, какие сны видел Таллентайр своим холодным внутренним оком, которое было слепо к яркости снов.
Он видел звезды и расстояния между ними, и расстояния между островами-вселенными, изобилующими звездами, и громадные темные туманности, и сверкающие места зарождения новых звезд.
Лидиард видел макрокосм впервые, и он понял, сколько честолюбивого стремления содержалось в полном надежд гимне «как наверху, так и внизу»
Он видел человека, создавшего все эти звезды, человека, который был вселенной, обладавшего звездами-глазами и крыльями, состоящими из звезд, и семя, стремящееся прорасти вместе со звездным светом и жизненной энергией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55