– Коля! Ведь Седому стреляться нельзя! Ни в коем случае!
– Вот пойди и скажи! – подхватил Николай. – Останови его!
Ерашов подхватил автомат и стремительно пошел к двери. В ночных коридорах было пусто, лишь на поворотах и у лестничных площадок под защитой сейфов и металлических шкафов стояла охрана. Идущих освещали электрическими фонарями, узнавали и пропускали молча. Они привыкли уже двигаться в темноте, эти бесконечные коридоры были измерены шагами, и ноги безошибочно находили нужный поворот. На лестничных маршах сквозь жалюзи на окнах пробивался тот же зеленоватый свет, и вместе с ним как бы вливалась эта напряженная, звенящая тишина, висящая над Москвой. В одном из коридоров с окнами, выходящими на мэрию, Алексей услышал английскую речь. Журналисты и ночью сидели с видеокамерами на изготовку, будто тоже готовились к отражению штурма…
У Седого в кабинете горел электрический свет, протянутый от фонарных столбов возле двадцатого подъезда. После темноты он казался слепяще-ярким и раздражал зрение. Седой пытался набрать какой‑то номер по радиотелефону – там, на другом конце, не брали трубку. Они переглянулись с Ерашовым, и Алексею стало понятно – просил молчать и любой укор сейчас взорвал бы его. Тогда уже не остановить…
Он был командир экипажа, он держал управление, он поставил машину под снаряд, и теперь они вместе горели, приближаясь к земле. Можно было обвинять его, можно было кричать ему в лицо, что он сволочь и убийца, можно было даже застрелить его, но это ни в какой мере не избавило бы от летящей навстречу земли и грядущей катастрофы.
Ерашов горел в третий раз…
В кабинете сновал народ – офицеры, помощники, депутаты. Алексей не хотел говорить в чьем-либо присутствии, и Седой это понял, втроем вышли в холл: на стенах, как в галерее, висели огромные полотна. Картины в зеленоватом полумраке оживали и были как бы продолжением той жизни, что царила вокруг.
– Хорошо, что пришли, – бросил Седой. – Сейчас сдайте оружие и уходите, пока есть возможность. И своих людей уводите. Спасибо за службу. Мне теперь охрана не нужна. Все понял, Ерашов?
– Я не уйду, – бросил Алексей, глядя в сторону.
– Уйдешь!
– Ты знаешь, я пришел сюда не тебя защищать!
– Только не надо громких слов! – обрезал Седой. – Не на митинге. Ты обязан уйти. Прикажу разоружить тебя и выгнать!
– Хорошо, Саша, сам уйду, – вдруг согласился Ерашов. – Но только после того, как отсюда выйдет последний безоружный человек, последний штатский. Я ведь и стены эти защищать не подписывался. Извини, хоть и отставной, но офицер, – он приблизился к нему вплотную – Николай предупредительно отошел в сторону. – Знаю, почему ты меня гонишь. Но на сей раз я тебе помешаю сделать, что ты задумал. Ты сам взял меня советником, но одного совета ты не послушал. Так послушай другой, последний.
– Ты о чем? – подозрительно спросил Седой.
Ерашов поднес палец к виску. Седой резко дернул головой, выматерился:
– Не твое дело!
– Мертвого они тебя сразу затопчат, смешают с грязью, – проговорил Алексей. – Обязательно скажут: струсил, испугался ответственности. Измажут таким дерьмом – никто не отмоет, а сам уже не отмоешься. И мгновенно забудут все – свои и чужие. Так во имя чего твоя смерть?.. Мертвые сраму не имут? Это в древности было. А сейчас и мертвого исполощут. Жить тебе придется, Саша, потому что жить в нашем положении теперь труднее, чем умереть. Живой ты мучиться будешь, страдать, а это уже искупление греха. А они хотят, чтобы ты умер грешным… Знаешь, Саша, я ведь теперь предприниматель, деловой человек. И думаю теперь только так – что выгоднее? Жить или умирать? Любить или ненавидеть. Жить и любить выгоднее для дела, чем умирать с ненавистью. Поражение – это всегда какая-нибудь ошибка. Но нам нужно научиться жить побежденными, нахлебаться своей крови, как в сорок первом, чтобы потом победить. Всегда же до Москвы отступали, вот и сейчас…
– Но какой мне позор, Леша… – проронил он и скрипнул зубами. – Люди поверили, пошли за мной… А куда я их привел? На бойню? Под пулеметы?.. Знаешь, я понял: вождями становятся либо гении, либо безумцы. Нормальному человеку не выдержать власти, не поднять. Если тебе поверили и пошли за тобой – хочешь не хочешь, а нужно вести. Иначе толкают в спину – веди, веди! Не стой на месте!.. Теперь они полагаются на меня, ждут какого-то решения, а его – нет. Со мной не идут ни на какие переговоры. Утром придут сюда, и будет нам всем «Утро стрелецкой казни»… Но сейчас я не могу договориться и с теми, кто пошел за мной! Прошу, уговариваю – уходите, прольется кровь, зачем эти жертвы… Не уходят! Веди, говорят, дальше. Дальше хотим пойти…
– В любом случае всех гражданских нужно убрать из здания, – проговорил Алексей. – Всех: депутатов, обслугу, всех безоружных защитников. Пусть останутся только военные…
– Попробуй убери! – вдруг озлился Седой. – Разве что вызвать ОМОН…
– Но женщин-то обязательно!
– Тем более женщин! Это же русские женщины, Леша, – он резко мотнул головой. – Знаешь, что говорят? Если мы уйдем – вас, мужчин, всех тут вырежут. А с нами – не тронут…
– Все равно надо выводить! – заволновался Ерашов. – Я попробую убедить. Где радиорубка?
– Стой! – Седой схватил за рукав. – Ничего не добьешься. Тебе скажут, ты трус и предатель. И паникер!.. Понимаешь, Леша, я не могу еще понять, кого вел за собой. Что это за люди? Сейчас только начинаю соображать… Они какие-то святые! Знаешь, ведь я видел и фанатиков, и смертников в Афгане… А эти какие-то… наивные, что ли? Умные, опытные и наивные. Или романтики?.. Они и сейчас думают, что зверь проявит благородство, надеются на его разум! И в кровавый конец не верят!.. Две недели за колючей проволокой, под автоматами, под прессом… И еще не прозрели!
– А ты-то сам? Давно ли прозрел? – в упор спросил Алексей. – А близко был, мог бы раньше… И не сидели бы в осаде. Разве ты не надеялся на разум? На твоих глазах из России колонию делали, ты же все надеялся…
– Но сейчас в Москву входят войска! Дворцовые дивизии пошли!
– Что, и Кантемировская? – быстро спросил Алексей.
– Танки у Кремля… Утром и сюда подойдут.
– У меня же брат!.. Там мой брат! Из отпуска отозвали…
– Я помню, Леша, – тихо проговорил Седой. – Сам выбивал распределение… Потому ты и должен уйти. Символ слишком дурной.
Алексей ощутил, как дрогнули сначала пальцы, затем враз вспотевшие ладони. Он тут же стиснул кулаки, сказал трезво:
– Нет, Кирилл не пойдет! Не может пойти.
Однако и сам не поверил в сказанное. Зачем отозвали из отпуска? Зачем собирают молодняк?.. А чтобы было кому исполнять приказы. Лейтенанты пойдут в огонь и в воду…
– Уходи, – тихо попросил Седой. – Если даже его нет, ты все равно станешь думать…
– Нельзя мне уходить, Саша, – проговорил Ерашов. – Тем более нельзя… А эту хлопушку возьми. Она теперь ни к чему… Я бы с наемниками подрался…
– И наемники будут, и профессионалы, – успокоил Седой. – И даже лавочники с железными прутьями. Всех хотят кровью измазать…
Алексей подал ему автомат:
– Мне теперь и уходить нельзя, и стрелять… Ну возьми! Думаешь, одному тебе хочется пустить пулю в лоб? Возьми от греха!
Седой взял, взвесил в руке.
– И ты такой, как все…
– Дай мне мегафон, – попросил Ерашов.
– Зачем тебе мегафон? – Седой вновь начинал злиться. – Ты-то афганец, офицер!.. Не майся дурью!
– Митинговать буду завтра, Саша, – признался Алексей. – Ни разу в жизни не ходил на митинги. И речей не говорил…
– Какие речи?! Кто слушать станет!.. Все, речи отговорили. Завтра на другом языке заговорим…
– К брату пойду.
– А если его там нет?
– Все равно, – упрямо сказал Алексей. – Буду звать. Кто-нибудь услышит.
– Это безумие! – Седой мотнул головой. – Тебя сразу убьют. Ты же видел зверей!
– Рука не поднимется… Не дашь мегафон, пойду так.
– Я тебя понял! – тихо проговорил Седой. – Красиво умереть хочешь? На площади? На публике?.. Напрасно, Ерашов. Никого твоя смерть не остановит. Никто не содрогнется!
– Да я жить хочу! – бросил Алексей. – Но мой брат будет там, на той стороне. У меня получится! Я его когда звал к себе – он всегда приходил. И сейчас прибежит! Только услышит голос и прибежит!
Между тем гас за окном зеленоватый ночной свет и поднимался новый, предутренне синий, с далекими багровыми тенями…
* * *
В день исчезновения Аннушки Аристарх Павлович вернулся с аэродрома поздно: в овощехранилищах монтировали старое оборудование, выкупленное по остаточной стоимости у городского управления торговли. В доме уже был переполох: сразу же вспомнили угрозы рэкетиров, и никто не сомневался, что Аннушку похитили. К тому же было веское доказательство – накануне вечером кто-то лазал к ее окнам и, убегая, потерял шляпу. Олег съездил в институт и узнал, что Аннушка сегодня там не появлялась, не заходила она и в свою коммуналку. Ерашовым наконец-таки поставили телефон, и теперь вся семья сидела у аппарата – звонили и ждали звонка.
В самом разгаре были поиски Алексея, каждый день связывались с Верой, со следователем, который занимался розыском пропавших людей, однако никаких известий пока не поступало.
А тут новая беда…
С тех пор как пропал старший Ерашов, Екатерина ни разу не усомнилась, что он обязательно вернется и срок в три недели его безвестного существования – не срок. Она так привыкла ждать мужа, столько перестрадала с ним, что давно уже и слезы выплакала, и научилась терпеть и переносить любые неожиданности. После Афганистана, долгих и частных командировок в Таджикистан и Северную Осетию ее уже было не напугать нынешним «мирным» исчезновением.
Однако и она вдруг потеряла самообладание:
– Дом этот проклятый, что ли… Как приехали сюда на похороны, так все и пошло. Куда же дальше-то ехать? Какое еще место искать?
Это была не истерика, а какая-то осмысленная безысходность.
Олег порывался куда-то бежать, казнился, трепал и скручивал четки до тех пор, пока не разорвал нить. Янтарные костяшки картечью раскатились по полу…
Аристарх Павлович решил пока не заявлять в милицию: если Аннушку похитили, надо ждать гостей, возможно, сегодняшней ночью, либо письмо с предложением о выкупе. Он достал кольт, вытащил магазин – оставался последний патрон. Вчера истратил два: первый раз в сердцах пальнул по воронам, второй раз в воздух, когда пытался задержать неизвестного под окнами Аннушки. Кроме детей, спать никто не ложился: Кольку с Мишкой решили завтра не отправлять в школу.
Около двух часов ночи в парадную дверь как-то робко позвонили.
– Отец, дай мне ружье! – вдруг попросил Олег. – Я пойду с тобой!
– Сиди, – бросил Аристарх Павлович и подошел к двери, спросил кто.
– Не бойтесь, поговорить нужно, – отозвался кто-то из-за двери. – Выйдите на минуту.
Аристарх Павлович вернулся в залу, сказал спокойно:
– Поговорить хотят, пойду…
– Не пущу одного! – вдруг сказала Валентина Ильинишна и сорвала с вешалки пальто. – Они и тебя заберут. Они всех нас по одному… Хватит! Война так война!
– Хорошо, – согласился он. – Если через минуту не вернусь – выходите все. А пока стойте у двери.
Он вышел на крыльцо и огляделся – пусто…
– Ну, где ты?
– Здесь, – отозвались с лесов над головой, и в следующий миг на площадку крыльца спрыгнул мужчина лет сорока пяти. – Не бойтесь, я от подполковника Ерашова, Алексея Владимировича.
– Где он? – вздрогнул Аристарх Павлович.
– У вас в доме посторонние есть? – спросил мужчина.
– Нет, только свои.
– Все равно… Отойдем куда-нибудь, поговорим, – подумав, сказал он и глянул на лампочку над дверью. – Тут как на эстраде…
Минуты наверняка не прошло, однако дверь распахнулась и на крыльцо вышли Валентина Ильинишна, Екатерина и Олег. Мужчина шагнул в тень балки от лесов и отвернулся.
– Ступайте назад, – велел Аристарх Павлович. – Все в порядке, это ко мне, по делу…
Недоверчиво поглядывая на незнакомца, они скрылись за дверью, но оставили ее приоткрытой.
Аристарх Павлович спустился с крыльца и направился к сараю, мужчина последовал за ним.
– Где Ерашов? – на ходу спросил Аристарх Павлович, но не дождавшись ответа, резко обернулся. – Где? Говори!
В темноте белели одни глаза…
– Убили… Расстреляли почти в упор!
Аристарх Павлович механически дошел до стены сарая, уперся головой и замер.
– Кто? – спросил глухо.
– Неизвестно, – проронил незнакомец. – Какой-то солдатик из Таманской дивизии.
Аристарх Павлович повернулся спиной к стене и медленно сполз по ней, опустившись на корточки. Глаза привыкали к темноте, но сознание протестовало…
– Ты был с ним?
– С ним был… На моих глазах убили, – сипло объяснил он. – Вышел с мегафоном, звать стал… На ступенях и лег. Из крупнокалиберного расстреляли, сволочи! В упор!
– Зачем вы полезли в этот Белый дом?! – взорвался Аристарх Павлович. – Командиры, офицеры!.. Это же загон, бойня!
– Никто не ожидал такого зверства, отец…
– Тебя как зовут?
– Николай…
– Так вот, Коля… – хрипло заговорил Аристарх Павлович. – Всю жизнь живу в этом городке, в провинции, и в политике плохо разбираюсь. И в политиках тоже… Но ты им в лица посмотри! Я ушам не верю, да глаза-то есть. Ну посмотри ты на них! Заткни уши и смотри!.. Покажи мне хоть одно доброе лицо, в котором бы душа светилась! – Он замолк, сглотнул ком. – Что теперь… После драки кулаками не машут. Сгубили Алешу… Эх, что же вы натворили, ребята! Слез-то сколько будет теперь…
– Прости, отец, – вымолвил Николай. – Мы все равно победили зверя… Это должно было случиться в России. Не в Белом доме, так в другом. Пока ведь кровью не умоемся – не прозреем. У нас же все мордой об лавку…
– Ладно, Коля, – Аристарх Павлович поднялся. – Ты мне скажи, где теперь тело искать? У кого спросить?
– В списках погибших его нет… Придется смотреть в моргах, среди неопознанных.
Аристарх Павлович стиснул зубы.
– Что же ты не посмотрел, коли живым вышел?
Николай опустил плечи:
– Мне нельзя объявляться. Я в других списках… Нас живыми не берут.
– Понятно, – после паузы проронил Аристарх Павлович. – Значит, и Алешу бы живым не брали?.. А что же ваших генералов под белы ручки выводили? Живых и здоровых?
– Не спрашивай меня об этом, отец! – вдруг выкрикнул Николай. – Я простой русский офицер… И в Белый дом пришел защищать Россию и Конституцию. И себя, чтоб мне не плевали в лицо мои дети! И отвечу только за себя…
Аристарх Павлович приобнял его, вздохнул:
– Ну, извини… Не знал, что больное место.
– Если можешь, отец, укрой нас хотя бы на неделю, – попросил Николай. – Троих… Один ранен. Пулю достали, а рана гноится… Только не в доме. Алексей говорил, в лесу аэродром есть какой-то…
– Есть, – подтвердил Аристарх Павлович. – Да теперь уж скоро не будет, скоро все прахом пойдет.
– Через неделю уйдем, – заверил Николай. – В тепле отлежаться, рану почистить и температуру сбить…
– Он идти может?
– Да мы на машине…
– Пешком пойдем, – Аристарх Павлович оторвался от стены, сделал несколько шагов. – Ждите здесь, за сараем… Скажи мне еще раз, где Алеша?
– Не веришь?..
Аристарх Павлович пошел к дому, поднялся на крыльцо. Валентина Ильинишна стояла за балками лесов с ружьем в руках. Он отнял ружье, обнял ее, повел в дом.
– Аннушка нашлась, – сообщила она. – В Москве, у мамы…
Едва они вошли, навстречу бросился Олег, злой и счастливый одновременно:
– Представляешь, отец, сволочи какие! Телеграмма из Москвы пришла в семь часов! Не принесли! Доставщики ворон боятся!..
Он увидел лицо Аристарха Павловича, осекся и попятился.
Не раздеваясь, Аристарх Павлович встал посередине зала, посмотрел на Олега, на Валентину Ильинишну и остановил взгляд на Екатерине: язык не поворачивался, будто он вновь потерял дар речи…
* * *
От вокзала они добирались на такси и по пути заехали на рынок, накупили овощей, фруктов, солений и мяса, так что едва взошли на двенадцатый этаж – дом был новый и лифт еще не работал. И сразу же принялись за дело. В необжитой квартире было пусто и неуютно, однако замкнутое пространство и железная дверь с сейфовым замком успокоили и расслабили Аннушку. На кухне оказался новенький холодильник и стол с четырьмя табуретами, в спальне – недорогой диван и два кресла в зале. Но временность жилья и его скромность не смутили ее.
– Мне нравится, – сказала она. – И хорошо, что двенадцатый этаж, к небу ближе… А чья это квартира?
– Конспиративная, – обронил он.
Она хотела еще что-то спросить и, видимо, вспомнила их сегодняшнее положение, понятливо замолчала.
– Мы устроим пир на двоих, – заявил Кирилл. – Это пир во время чумы, но у нас есть причина.
– Да, – согласилась Аннушка. – Мы впервые остались вдвоем…
– Жалко, что не взяли свадебного платья, – Кирилл обнял ее. – Я его так и не видел…
– Потому что война…
– Молчи! – приказал он. – Не вспоминай!.. Пусть этот мир провалится к чертовой матери!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Вот пойди и скажи! – подхватил Николай. – Останови его!
Ерашов подхватил автомат и стремительно пошел к двери. В ночных коридорах было пусто, лишь на поворотах и у лестничных площадок под защитой сейфов и металлических шкафов стояла охрана. Идущих освещали электрическими фонарями, узнавали и пропускали молча. Они привыкли уже двигаться в темноте, эти бесконечные коридоры были измерены шагами, и ноги безошибочно находили нужный поворот. На лестничных маршах сквозь жалюзи на окнах пробивался тот же зеленоватый свет, и вместе с ним как бы вливалась эта напряженная, звенящая тишина, висящая над Москвой. В одном из коридоров с окнами, выходящими на мэрию, Алексей услышал английскую речь. Журналисты и ночью сидели с видеокамерами на изготовку, будто тоже готовились к отражению штурма…
У Седого в кабинете горел электрический свет, протянутый от фонарных столбов возле двадцатого подъезда. После темноты он казался слепяще-ярким и раздражал зрение. Седой пытался набрать какой‑то номер по радиотелефону – там, на другом конце, не брали трубку. Они переглянулись с Ерашовым, и Алексею стало понятно – просил молчать и любой укор сейчас взорвал бы его. Тогда уже не остановить…
Он был командир экипажа, он держал управление, он поставил машину под снаряд, и теперь они вместе горели, приближаясь к земле. Можно было обвинять его, можно было кричать ему в лицо, что он сволочь и убийца, можно было даже застрелить его, но это ни в какой мере не избавило бы от летящей навстречу земли и грядущей катастрофы.
Ерашов горел в третий раз…
В кабинете сновал народ – офицеры, помощники, депутаты. Алексей не хотел говорить в чьем-либо присутствии, и Седой это понял, втроем вышли в холл: на стенах, как в галерее, висели огромные полотна. Картины в зеленоватом полумраке оживали и были как бы продолжением той жизни, что царила вокруг.
– Хорошо, что пришли, – бросил Седой. – Сейчас сдайте оружие и уходите, пока есть возможность. И своих людей уводите. Спасибо за службу. Мне теперь охрана не нужна. Все понял, Ерашов?
– Я не уйду, – бросил Алексей, глядя в сторону.
– Уйдешь!
– Ты знаешь, я пришел сюда не тебя защищать!
– Только не надо громких слов! – обрезал Седой. – Не на митинге. Ты обязан уйти. Прикажу разоружить тебя и выгнать!
– Хорошо, Саша, сам уйду, – вдруг согласился Ерашов. – Но только после того, как отсюда выйдет последний безоружный человек, последний штатский. Я ведь и стены эти защищать не подписывался. Извини, хоть и отставной, но офицер, – он приблизился к нему вплотную – Николай предупредительно отошел в сторону. – Знаю, почему ты меня гонишь. Но на сей раз я тебе помешаю сделать, что ты задумал. Ты сам взял меня советником, но одного совета ты не послушал. Так послушай другой, последний.
– Ты о чем? – подозрительно спросил Седой.
Ерашов поднес палец к виску. Седой резко дернул головой, выматерился:
– Не твое дело!
– Мертвого они тебя сразу затопчат, смешают с грязью, – проговорил Алексей. – Обязательно скажут: струсил, испугался ответственности. Измажут таким дерьмом – никто не отмоет, а сам уже не отмоешься. И мгновенно забудут все – свои и чужие. Так во имя чего твоя смерть?.. Мертвые сраму не имут? Это в древности было. А сейчас и мертвого исполощут. Жить тебе придется, Саша, потому что жить в нашем положении теперь труднее, чем умереть. Живой ты мучиться будешь, страдать, а это уже искупление греха. А они хотят, чтобы ты умер грешным… Знаешь, Саша, я ведь теперь предприниматель, деловой человек. И думаю теперь только так – что выгоднее? Жить или умирать? Любить или ненавидеть. Жить и любить выгоднее для дела, чем умирать с ненавистью. Поражение – это всегда какая-нибудь ошибка. Но нам нужно научиться жить побежденными, нахлебаться своей крови, как в сорок первом, чтобы потом победить. Всегда же до Москвы отступали, вот и сейчас…
– Но какой мне позор, Леша… – проронил он и скрипнул зубами. – Люди поверили, пошли за мной… А куда я их привел? На бойню? Под пулеметы?.. Знаешь, я понял: вождями становятся либо гении, либо безумцы. Нормальному человеку не выдержать власти, не поднять. Если тебе поверили и пошли за тобой – хочешь не хочешь, а нужно вести. Иначе толкают в спину – веди, веди! Не стой на месте!.. Теперь они полагаются на меня, ждут какого-то решения, а его – нет. Со мной не идут ни на какие переговоры. Утром придут сюда, и будет нам всем «Утро стрелецкой казни»… Но сейчас я не могу договориться и с теми, кто пошел за мной! Прошу, уговариваю – уходите, прольется кровь, зачем эти жертвы… Не уходят! Веди, говорят, дальше. Дальше хотим пойти…
– В любом случае всех гражданских нужно убрать из здания, – проговорил Алексей. – Всех: депутатов, обслугу, всех безоружных защитников. Пусть останутся только военные…
– Попробуй убери! – вдруг озлился Седой. – Разве что вызвать ОМОН…
– Но женщин-то обязательно!
– Тем более женщин! Это же русские женщины, Леша, – он резко мотнул головой. – Знаешь, что говорят? Если мы уйдем – вас, мужчин, всех тут вырежут. А с нами – не тронут…
– Все равно надо выводить! – заволновался Ерашов. – Я попробую убедить. Где радиорубка?
– Стой! – Седой схватил за рукав. – Ничего не добьешься. Тебе скажут, ты трус и предатель. И паникер!.. Понимаешь, Леша, я не могу еще понять, кого вел за собой. Что это за люди? Сейчас только начинаю соображать… Они какие-то святые! Знаешь, ведь я видел и фанатиков, и смертников в Афгане… А эти какие-то… наивные, что ли? Умные, опытные и наивные. Или романтики?.. Они и сейчас думают, что зверь проявит благородство, надеются на его разум! И в кровавый конец не верят!.. Две недели за колючей проволокой, под автоматами, под прессом… И еще не прозрели!
– А ты-то сам? Давно ли прозрел? – в упор спросил Алексей. – А близко был, мог бы раньше… И не сидели бы в осаде. Разве ты не надеялся на разум? На твоих глазах из России колонию делали, ты же все надеялся…
– Но сейчас в Москву входят войска! Дворцовые дивизии пошли!
– Что, и Кантемировская? – быстро спросил Алексей.
– Танки у Кремля… Утром и сюда подойдут.
– У меня же брат!.. Там мой брат! Из отпуска отозвали…
– Я помню, Леша, – тихо проговорил Седой. – Сам выбивал распределение… Потому ты и должен уйти. Символ слишком дурной.
Алексей ощутил, как дрогнули сначала пальцы, затем враз вспотевшие ладони. Он тут же стиснул кулаки, сказал трезво:
– Нет, Кирилл не пойдет! Не может пойти.
Однако и сам не поверил в сказанное. Зачем отозвали из отпуска? Зачем собирают молодняк?.. А чтобы было кому исполнять приказы. Лейтенанты пойдут в огонь и в воду…
– Уходи, – тихо попросил Седой. – Если даже его нет, ты все равно станешь думать…
– Нельзя мне уходить, Саша, – проговорил Ерашов. – Тем более нельзя… А эту хлопушку возьми. Она теперь ни к чему… Я бы с наемниками подрался…
– И наемники будут, и профессионалы, – успокоил Седой. – И даже лавочники с железными прутьями. Всех хотят кровью измазать…
Алексей подал ему автомат:
– Мне теперь и уходить нельзя, и стрелять… Ну возьми! Думаешь, одному тебе хочется пустить пулю в лоб? Возьми от греха!
Седой взял, взвесил в руке.
– И ты такой, как все…
– Дай мне мегафон, – попросил Ерашов.
– Зачем тебе мегафон? – Седой вновь начинал злиться. – Ты-то афганец, офицер!.. Не майся дурью!
– Митинговать буду завтра, Саша, – признался Алексей. – Ни разу в жизни не ходил на митинги. И речей не говорил…
– Какие речи?! Кто слушать станет!.. Все, речи отговорили. Завтра на другом языке заговорим…
– К брату пойду.
– А если его там нет?
– Все равно, – упрямо сказал Алексей. – Буду звать. Кто-нибудь услышит.
– Это безумие! – Седой мотнул головой. – Тебя сразу убьют. Ты же видел зверей!
– Рука не поднимется… Не дашь мегафон, пойду так.
– Я тебя понял! – тихо проговорил Седой. – Красиво умереть хочешь? На площади? На публике?.. Напрасно, Ерашов. Никого твоя смерть не остановит. Никто не содрогнется!
– Да я жить хочу! – бросил Алексей. – Но мой брат будет там, на той стороне. У меня получится! Я его когда звал к себе – он всегда приходил. И сейчас прибежит! Только услышит голос и прибежит!
Между тем гас за окном зеленоватый ночной свет и поднимался новый, предутренне синий, с далекими багровыми тенями…
* * *
В день исчезновения Аннушки Аристарх Павлович вернулся с аэродрома поздно: в овощехранилищах монтировали старое оборудование, выкупленное по остаточной стоимости у городского управления торговли. В доме уже был переполох: сразу же вспомнили угрозы рэкетиров, и никто не сомневался, что Аннушку похитили. К тому же было веское доказательство – накануне вечером кто-то лазал к ее окнам и, убегая, потерял шляпу. Олег съездил в институт и узнал, что Аннушка сегодня там не появлялась, не заходила она и в свою коммуналку. Ерашовым наконец-таки поставили телефон, и теперь вся семья сидела у аппарата – звонили и ждали звонка.
В самом разгаре были поиски Алексея, каждый день связывались с Верой, со следователем, который занимался розыском пропавших людей, однако никаких известий пока не поступало.
А тут новая беда…
С тех пор как пропал старший Ерашов, Екатерина ни разу не усомнилась, что он обязательно вернется и срок в три недели его безвестного существования – не срок. Она так привыкла ждать мужа, столько перестрадала с ним, что давно уже и слезы выплакала, и научилась терпеть и переносить любые неожиданности. После Афганистана, долгих и частных командировок в Таджикистан и Северную Осетию ее уже было не напугать нынешним «мирным» исчезновением.
Однако и она вдруг потеряла самообладание:
– Дом этот проклятый, что ли… Как приехали сюда на похороны, так все и пошло. Куда же дальше-то ехать? Какое еще место искать?
Это была не истерика, а какая-то осмысленная безысходность.
Олег порывался куда-то бежать, казнился, трепал и скручивал четки до тех пор, пока не разорвал нить. Янтарные костяшки картечью раскатились по полу…
Аристарх Павлович решил пока не заявлять в милицию: если Аннушку похитили, надо ждать гостей, возможно, сегодняшней ночью, либо письмо с предложением о выкупе. Он достал кольт, вытащил магазин – оставался последний патрон. Вчера истратил два: первый раз в сердцах пальнул по воронам, второй раз в воздух, когда пытался задержать неизвестного под окнами Аннушки. Кроме детей, спать никто не ложился: Кольку с Мишкой решили завтра не отправлять в школу.
Около двух часов ночи в парадную дверь как-то робко позвонили.
– Отец, дай мне ружье! – вдруг попросил Олег. – Я пойду с тобой!
– Сиди, – бросил Аристарх Павлович и подошел к двери, спросил кто.
– Не бойтесь, поговорить нужно, – отозвался кто-то из-за двери. – Выйдите на минуту.
Аристарх Павлович вернулся в залу, сказал спокойно:
– Поговорить хотят, пойду…
– Не пущу одного! – вдруг сказала Валентина Ильинишна и сорвала с вешалки пальто. – Они и тебя заберут. Они всех нас по одному… Хватит! Война так война!
– Хорошо, – согласился он. – Если через минуту не вернусь – выходите все. А пока стойте у двери.
Он вышел на крыльцо и огляделся – пусто…
– Ну, где ты?
– Здесь, – отозвались с лесов над головой, и в следующий миг на площадку крыльца спрыгнул мужчина лет сорока пяти. – Не бойтесь, я от подполковника Ерашова, Алексея Владимировича.
– Где он? – вздрогнул Аристарх Павлович.
– У вас в доме посторонние есть? – спросил мужчина.
– Нет, только свои.
– Все равно… Отойдем куда-нибудь, поговорим, – подумав, сказал он и глянул на лампочку над дверью. – Тут как на эстраде…
Минуты наверняка не прошло, однако дверь распахнулась и на крыльцо вышли Валентина Ильинишна, Екатерина и Олег. Мужчина шагнул в тень балки от лесов и отвернулся.
– Ступайте назад, – велел Аристарх Павлович. – Все в порядке, это ко мне, по делу…
Недоверчиво поглядывая на незнакомца, они скрылись за дверью, но оставили ее приоткрытой.
Аристарх Павлович спустился с крыльца и направился к сараю, мужчина последовал за ним.
– Где Ерашов? – на ходу спросил Аристарх Павлович, но не дождавшись ответа, резко обернулся. – Где? Говори!
В темноте белели одни глаза…
– Убили… Расстреляли почти в упор!
Аристарх Павлович механически дошел до стены сарая, уперся головой и замер.
– Кто? – спросил глухо.
– Неизвестно, – проронил незнакомец. – Какой-то солдатик из Таманской дивизии.
Аристарх Павлович повернулся спиной к стене и медленно сполз по ней, опустившись на корточки. Глаза привыкали к темноте, но сознание протестовало…
– Ты был с ним?
– С ним был… На моих глазах убили, – сипло объяснил он. – Вышел с мегафоном, звать стал… На ступенях и лег. Из крупнокалиберного расстреляли, сволочи! В упор!
– Зачем вы полезли в этот Белый дом?! – взорвался Аристарх Павлович. – Командиры, офицеры!.. Это же загон, бойня!
– Никто не ожидал такого зверства, отец…
– Тебя как зовут?
– Николай…
– Так вот, Коля… – хрипло заговорил Аристарх Павлович. – Всю жизнь живу в этом городке, в провинции, и в политике плохо разбираюсь. И в политиках тоже… Но ты им в лица посмотри! Я ушам не верю, да глаза-то есть. Ну посмотри ты на них! Заткни уши и смотри!.. Покажи мне хоть одно доброе лицо, в котором бы душа светилась! – Он замолк, сглотнул ком. – Что теперь… После драки кулаками не машут. Сгубили Алешу… Эх, что же вы натворили, ребята! Слез-то сколько будет теперь…
– Прости, отец, – вымолвил Николай. – Мы все равно победили зверя… Это должно было случиться в России. Не в Белом доме, так в другом. Пока ведь кровью не умоемся – не прозреем. У нас же все мордой об лавку…
– Ладно, Коля, – Аристарх Павлович поднялся. – Ты мне скажи, где теперь тело искать? У кого спросить?
– В списках погибших его нет… Придется смотреть в моргах, среди неопознанных.
Аристарх Павлович стиснул зубы.
– Что же ты не посмотрел, коли живым вышел?
Николай опустил плечи:
– Мне нельзя объявляться. Я в других списках… Нас живыми не берут.
– Понятно, – после паузы проронил Аристарх Павлович. – Значит, и Алешу бы живым не брали?.. А что же ваших генералов под белы ручки выводили? Живых и здоровых?
– Не спрашивай меня об этом, отец! – вдруг выкрикнул Николай. – Я простой русский офицер… И в Белый дом пришел защищать Россию и Конституцию. И себя, чтоб мне не плевали в лицо мои дети! И отвечу только за себя…
Аристарх Павлович приобнял его, вздохнул:
– Ну, извини… Не знал, что больное место.
– Если можешь, отец, укрой нас хотя бы на неделю, – попросил Николай. – Троих… Один ранен. Пулю достали, а рана гноится… Только не в доме. Алексей говорил, в лесу аэродром есть какой-то…
– Есть, – подтвердил Аристарх Павлович. – Да теперь уж скоро не будет, скоро все прахом пойдет.
– Через неделю уйдем, – заверил Николай. – В тепле отлежаться, рану почистить и температуру сбить…
– Он идти может?
– Да мы на машине…
– Пешком пойдем, – Аристарх Павлович оторвался от стены, сделал несколько шагов. – Ждите здесь, за сараем… Скажи мне еще раз, где Алеша?
– Не веришь?..
Аристарх Павлович пошел к дому, поднялся на крыльцо. Валентина Ильинишна стояла за балками лесов с ружьем в руках. Он отнял ружье, обнял ее, повел в дом.
– Аннушка нашлась, – сообщила она. – В Москве, у мамы…
Едва они вошли, навстречу бросился Олег, злой и счастливый одновременно:
– Представляешь, отец, сволочи какие! Телеграмма из Москвы пришла в семь часов! Не принесли! Доставщики ворон боятся!..
Он увидел лицо Аристарха Павловича, осекся и попятился.
Не раздеваясь, Аристарх Павлович встал посередине зала, посмотрел на Олега, на Валентину Ильинишну и остановил взгляд на Екатерине: язык не поворачивался, будто он вновь потерял дар речи…
* * *
От вокзала они добирались на такси и по пути заехали на рынок, накупили овощей, фруктов, солений и мяса, так что едва взошли на двенадцатый этаж – дом был новый и лифт еще не работал. И сразу же принялись за дело. В необжитой квартире было пусто и неуютно, однако замкнутое пространство и железная дверь с сейфовым замком успокоили и расслабили Аннушку. На кухне оказался новенький холодильник и стол с четырьмя табуретами, в спальне – недорогой диван и два кресла в зале. Но временность жилья и его скромность не смутили ее.
– Мне нравится, – сказала она. – И хорошо, что двенадцатый этаж, к небу ближе… А чья это квартира?
– Конспиративная, – обронил он.
Она хотела еще что-то спросить и, видимо, вспомнила их сегодняшнее положение, понятливо замолчала.
– Мы устроим пир на двоих, – заявил Кирилл. – Это пир во время чумы, но у нас есть причина.
– Да, – согласилась Аннушка. – Мы впервые остались вдвоем…
– Жалко, что не взяли свадебного платья, – Кирилл обнял ее. – Я его так и не видел…
– Потому что война…
– Молчи! – приказал он. – Не вспоминай!.. Пусть этот мир провалится к чертовой матери!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49