А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Глупенький, не нужно обижаться, если ты так хочешь, то иди сюда...
Предложение было хорошее, но, учитывая место на своей лавке, которое указала царевна, но самое лестное.
Я пересел на самый край, у нее в ногах.
– А о чем ваши песни?
Единственное, что я вспомнил в тот момент, был как-то слышанный шлягер: «Ты целуй меня везде, я ведь взрослая уже».
– Разные поют, о березках, айсберге в океане, но, в основном, о любви.
– А что такое любовь? – задала она вытекающий из разговора вопрос.
Я уже было, открыл рот, собираясь разразиться пространной речью на эту волнующую всех, за очень редким исключением, тему, но вовремя остановился и перевел разговор из философского в прикладной:
– Это когда мне очень хочется тебя поцеловать.
– Да? – деланно удивленным голоском спросила она, однако не предложила тут же осуществить желаемое.
– И когда тебе хочется того же.
– Да? – повторила она, лукаво кося своим фиалковым, лучистым взглядом.
– Да, – подтвердил я и взял ее руку. Та нерешительно дернулась, но не смогла преодолеть слабое сопротивление моих пальцев и спряталась в моей ладони.
– Ты знаешь, ты очень красивая! – отвесил я не самый изящный комплимент, извинительный потому, что тема восхваления женской красоты в эту эпоху еще не стала общим местом. Наша современница, ничтоже сумняшеся, тотчас же подтвердила бы такое утверждение, как бы далеко оно ни отстояло от истины, Ксения же смутилась:
– Скажешь тоже, что такого у меня красивого?!
– У тебя? – онемев от возмущения, воскликнул я. – Да ты вся чудо!
В тот момент, да и теперь, когда описываю этот эпизод своей жизни, я был искренен, как никогда Царевна был действительно так хороша, что захватывало дух. Тогда же, слегка хмельная, раскованная, с разрумянившимся оживленным лицом, в необычно соблазнительной позе, словно утопающая в пуховой перине, с головой, лежащей на высоко взбитых подушках, она была просто вне конкуренции. А если еще участь то, что было скрыто под бархатным сарафаном, но отчетливо виделось манящим рельефом и Дорисовывалось разгоревшимся воображением, то пусть простят меня представители сексуальных меньшинств и женоненавистники, но такое же совершенство природы я наблюдал только у других прекрасных женщин.
– Не знаю, по-моему, я самая обычная, – скромно произнесла Ксения, с юной жадностью ожидая бурного, развернутого опровержения.
Конечно, за мной дело не стало. В тот момент мне как никогда мешал скудный запас старорусских слов. Однако и того, что я смог наскрести в уголках памяти, девушке хватило за глаза. Думаю, такого потока комплиментов она еще не получала никогда. Увы, строгие домостроевские правила очень сильно обедняли эмоциональную сферу человеческих отношений. Впрочем, и в наше время достаточно примитивных людей, цельных натур, которые не умеют в своих любимых видеть ни богинь, ни возлюбленных.
– Я тебе не верю, ты смеешься надо мной, – шептала царевна, стыдливо отстраняясь от моих ищущих губ и рук.
– Как только я тебя увидел, сразу понял, что ты будешь моей, – шептал я, блуждая пальцами в хитросплетении старинных застежек и завязок. – Милая моя, прекрасная царевна!
– Мне стыдно, задуй свечи, – задыхаясь, отвечала она, изгибаясь в порыве первой неосознанной страсти. – Задуй свечу, на нас Господь глядит!
– Он за нас только порадуется, – шептал я, – он же всеблагой и всепрощающий. Бог это сама любовь!
Может быть, с точки зрения канонов христианской церкви я и грешил вольной трактовкой божественного начала, но мы все-таки были не на вселенском соборе, а в постели, так что особой греховности в своих словах я не усмотрел. Что тогда Бог, если не высшее проявление любаи!?
Наконец мы оба освободились от стесняющих одежд. Мое жадное, воспаленное воображение наконец насытилось созерцанием Ксениных совершенств. Свечи продолжали гореть, и прекрасное юное женское тело покоилось в моих объятиях. Царевна была создана для любви. Женская страсть, как молодое вино, кипело в ее сильном, готовом к материнству теле.
– Раздави меня, сделай мне больно, – молила она, не в силах насытится сладкой болью слияния.
Кажется, в нежности и искусстве любви я превзошёл самого себя. Это свалилось на нас обоих так внезапно, что недавние расчеты, как легче соблазнить Ксению, казались мне теперь такими пошлыми, что я, чтобы избежать самоедства, больше об этом не думал. Да и то правда, что этой ночью нам было не до самоанализа. Я старался оберечь девушку от обычных в ее первом опыте неприятных ощущений, она же, напротив, кажется, хотела жертвенной боли, то ли из стремления заглушить ей укоры совести, то ли так повышая остроту ощущений.
Наконец, не насытившиеся, просто смертельно усталые, мы распались и уснули.

Глава 9

Утром глаза царевны сияли, и вся она словно светилась изнутри. Матрена, та напротив, еле двигалась, страдая от тяжелого похмелья. На нас шутиха, несмотря на свое тяжелое физическое состояние, смотрела с насмешливым сочувствием.
– Как спали? – спросила она. – Перина была мягкая, бока не отлежали?
– Хорошо спали, крепко, – ответила Ксения, ничуть не стесняясь понимающих двусмысленных улыбок карлицы. – Дай Бог тебе так!
– Мне Он тоже мое дает, – парировала та. – Тебе бы, голубка, сладко было.
– А уж как сладко! – потянулась всем телом Ксения.
– Ты поостерегись-ка, – посоветовала шутиха, – а то матушка сразу все поймет. Она хоть и святая, а за грех не похвалит. Да и мне будет на орехи!
– Вот еще, – повела плечом царевна, – какой такой грех, что-то я не пойму, о чем это ты!
– Вот и ладно, но этом и стой. А мне бы винца капельку, головушка моя бедная раскалывается.
– Сейчас у стрельцов спрошу, – пообещал я, – им матушки для согрева с собой помногу наливают.
Как я и предполагал, капелька, и не только одна, нашлась тотчас, как зазвенели монеты. Матрена, жалуясь и стеная, влила в себя добрую порцию лекарства, после чего вполне приободрилась.
– Теперь и к заутрене можно, – сообщила она, весело подмигивая поочередно обоими глазами. – Готовы?
Мы чинно вышли из дворца царицы Ирины и направились в церковь к заутрене. Народа на кремлевских улицах было еще немного: кроме знати, в крепости жили только священники, царские да боярские холопы. Торговцы и прочая публика появлялась здесь позднее. Мы втроем в сопровождении двух стрельцов направились к Царскому двору. Первой шла Ксения, за ней Матрена. Я, соблюдая дистанцию, шел ними следом. За мной, чуть сместившись в сторону, плечом к плечу двигались вчерашние стрельцы.
Кругом было тихо и благолепно. Потом на одной из многочисленных кремлевских церквей зазвонили колокола. Я машинально повернул голову в сторону звона. И вдруг меня что-то ударило в спину с такой силой, что я едва не налетел на Марфу. Машинально я обернулся назад, Стрельцы отставали от нас метров на десять, так что о том, что меня ударил кто-то из них, я даже не подумал. Впрочем, и думать-то оказалось особенно некогда. О шлем звякнул железный наконечник стрелы, и она рикошетом отскочила в сторону. Пронзительно закричала Матрена, а я уже бежал к ближайшим кустам, на ходу вырывая из ножен саблю.
До кустов, густо росших возле деревянного тротуара, который мы только что миновали, было метров пятьдесят. Я добежал и с треском вломился в самое густое место, но там никого не оказалось. Хотя мог поклясться, что стреляли именно оттуда. С дороги слышались тревожные крики. Я мельком оглянулся. Стрельцы, прикрывая собой женщин, отступали к Царскому двору. Им навстречу бежали какие-то вооруженные люди.
Убедившись, что с царевной все в порядке, я кинулся обшаривать весь зеленый массив и тотчас же наткнулся на лежащий на земле самострел. Стрелка уже не было. Я поднял оружие и прикинул, куда мог спрятаться арбалетчик. Самым удобным местом отступления казалась тропинка, спускавшаяся прямо от этого места круто вниз и исчезающая за недалекой церковью. Однако я опоздал. Там уже никого не было. Я собрался бросится за стрелком в погоню, но обнаружил, что меня почти не слушается левая рука. К тому же очень болела лопатка, отдавалась болью, как только я пытался поднять онемевшую руку. Было похоже на то, что вчерашний инцидент с покушением, встречей с наемными убийцами не разрешился. Кто-то упорно пытался меня убить. На вчерашних знакомых я не грешил. Они знали, что я хожу в кольчуге и стрелять мне в спину бесполезно. Чтобы чего-то добиться, попасть нужно было только в лицо, чего киллер явно не знал. Хотя его второй, торопливый выстрел и был нацелен в голову, это была обычная случайность.
– Поймал? – поочередно спрашивали меня подбегающие со стороны Царского двора люди. И разочаровано рассматривали брошенный арбалет.
– Плохой самострел, – определил кто-то из разбирающихся в оружие стрельцов, – из такого кольчугу не пробить.
Тут же, подтверждая способность наших людей к обобщенным суждениям, среди любопытных завязался диспут о качестве оружия. Все это очень напомнило мне спор двух мужиков в поэме Гоголя «Мертвые души» о качестве тележного колеса, докуда оно доедет, до Москвы или до Казани.
– Наша, московская работа, – определил вдумчивый стрелец средних лет. – Кажись, такие делает на Кузнецком мосту Варлам Пугачев.
– Точно, Варламова работа, – поддержал его еще один знаток. – Только у его самострелов тетива таким маховиком натягивается.
Это была хорошая следственная зацепка, и я забрал оружие с собой, чтобы по нему попытаться найти киллера и заказчика.
Между тем народ все подходил, и ранее прибывшие рассказывали новым о том, что здесь произошло, Я бы и сам с удовольствием послушал все версии кровавого преступления с десятком жертв, тела которых только что отнесли в церковь на отпевание. Однако беспокойство за женщин пересилило законное любопытство, и я, стараясь не привлекать к себе внимания, отправился на Царский двор.
Металлическая стрела, чуть не отправившая меня на тот свет, валялась на обочине дорожки. Я ее подобрал и «приобщил к уликам». Самострел, из которого в меня стреляли, представлял собой небольшой, сделанный из железа лук, крепившийся к деревянной ложе, на которой в имеющийся желобок закладывались короткие, кованые из железа стрелы. Натянутая тетива цеплялась за рычаг, нажимая на который, стрелок производил выстрел. Оружие оказалось настолько мощное, что чуть не раздробило мне сквозь кольчугу лопатку.
В главных сенях дворца толпились едва ли не все его обитатели. Здесь тоже обсуждалось покушение. Мое появление произвело сенсацию. Кто-то уже успел распустить слух о кровавой бойне, в которой я оказался первой жертвой. С моими спутницами, слава Богу, все оказалось благополучно, что и подтвердила влетевшая в сени Матрена. Увидев меня целым и невредимым, шутиха, надеюсь, от удовольствия, расхохоталась и побежала докладывать царевне. А мне пришлось долго отвечать на вопросы придворных.
Когда ажиотаж вокруг меня спал, я собрался было сам засвидетельствовать почтение августейшему семейству, но меня перехватил один из слуг и таинственно сообщил, что меня перед дворцом ожидает какая-то боярышня. Это было интересно, никаких знакомых боярышень у меня в Москве не было. Потому я тотчас вышел выяснить, о ком идет речь.
Действительно, возле роскошного центрального входа, так называемого Красного крыльца, на которое вели с соборной площади три лестницы: одна с северной паперти Благовещенского собора, другая, средняя, перед входом в сени большой Золотой палаты и третья – у южной стены Грановитой палаты, стояла какая-то девушка в дорогой одежде. В нескольких шагах от боярышни, явно имея к ней к ней отношение, стоял вооруженный саблей человек. На засаду это никак не походило, вокруг было много людей, все еще обсуждавших недавнее покушение.
Я начал не спеша спускаться вниз. Девушка увидела меня, узнала и помахала рукой. Что-то в лице боярышни мне показалось знакомым, но я никак не мог вспомнить, где ее видел.
– Бы меня ждете? – спросил я, приближаясь к ней.
– Неужто не узнал! – радостно воскликнула она. – Да, это же я, Маруська!
Только услышав ее голос, я ее узнал и понял, в кого преобразилась вчерашняя террористка.
– Я тебя не признал, значит, богатой будешь, – сказал я извиняющуюся банальность. – Ты что это в боярышню переоделась?
– Эх, боярин, зря мы с тобой связались. За твои ефимки Евграфа Рубленого нынешней ночью зарезали!
– Какого еще Евграфа, – не понял я, – ты о ком толкуешь?
– Евграф, товарищ мой, ты сам с ним вчера договор держал, неужто забыл?
– Это тот, что со шрамом на щеке? Он Рубленый?
– Он, голубь сизокрылый! Его по твоей милости как свинью зарезали!
– Погоди, я-то тут при чем? Я ночью во дворце был.
– Так я и не говорю, что ты зарезал, людишки дьяка, того, что мне на тебя указал, постарались! Эх, какого человека, ироды иерусалимские, убили!
– Вот даже как! И в меня совсем недавно из самострела стреляли, кольчуга спасла! Похоже, нам теперь вместе с дьяком разбираться придется. Ты узнала, кто он такой?
– То-то и беда, что не знаю я его. Самого видала мельком, а потом с его человеком дело имела. Евграф-то к тому человеку и ходил, прознать о дьяке, да, видишь, назад не вернулся.
– Так давай, я схожу, и не ночью, а днем. Возьму царских стрельцов и разберусь!
Маруська покачала головой:
– Эко, как бы так просто дело делалось, мы и без тебя бы его на правеж взяли. Нет его более. Изба того человека нынче под утро сгорела, а сам то ли в ней помер, то ли куда сбежал. Головешки не осталось.
– Интересно, – протянул я, – значит, все сгорело, и концов нет?
– За тем к тебе и пришла, поди, сам знаешь, кто тебя так люто ненавидит, что христианские души не жалеет?
– Есть один такой человек, только он не ведает, что я сейчас в Москве, да и в лицо меня вряд ли узнает.
– Это как так? – не поняла девушка.
– Да точно как ты, когда мы были знакомы, я был один, теперь стал другой. Подстриг бороду, поменял одежду.
– Значит, думаешь, не он?
– Кто его знает, хотя другого знакомого дьяка у меня нет, однако прежде чем рубить с плеча, сначала нужно разобраться. Ты говорила, его в лицо видела?
Девушка вместо ответа отчаянно махнула рукой и в сердцах плюнула на тротуар.
– Кабы знать, где споткнешься, соломки бы подстелила! Не видела я его лицо-то, он со мной из возка говорил, из-за завесы! Вот дура дурная!
– Молодец дьяк! – похвалил я. – Все предусмотрел. Только и мы с тобой, Маруся, не лыком шиты! Есть у меня одна зацепка. Тот разбойник, что в меня стрелял, самострел на месте бросил. Вот по нему мы его и разыщем, а там и выпытаем о нашем враге!
– Как же ты по самострелу человека узнаешь? – удивилась девушка.
– Разыщем мастера, который его сделал, и у него узнаем, кому он оружие продал.
– Ну, такое, поди, узнай. Один купил, другому передал – ищи, свищи!
– Вот всех и разыщем, у вас-то сил хватит мне помочь?
– Хватит, за Евграфа братия очень рассердилась.
Я тактично не спросил, что у них за «братия», попросил подождать, пока оседлаю коня.
– Мы тебя у ворот обождем, – сказала она, – у нас там тоже лошадь.
– А это кто с тобой? – указал я на ее спутника.
– Суженый мой, Федюшка.
– Да что это здесь, куда ни плюнь, попадешь в Федора, – подумал я, а вслух сказал:
– Может, ты нас познакомишь?
– Федюшка, – позвала девушка, – иди сюда, боярин кличет.
Спутник Маруси тотчас подошел. Ему было слегка за двадцать лет. Открытое чистое лицо, запорошенное молодой рыжеватой бородкой, статная, гибкая фигура. Парень удивительно напоминал кого-то хорошо знакомого. Я покопался в памяти, но не вспомнил.
– Федюшка у меня орел, – похвалила девушка, – парень золото!
– Будет тебе, Маруся, – смутившись, сказал он, – смотри, перехвалишь.
В этот момент я понял, кого он мне напоминает. Если ему сбрить бородку и поменять прическу, он окажется точной копией другого Федора, молодого московского царя.
– Надо же, какие бывают сходства, – подумал я.
– Так мы тебя у Боровицких ворот подождем, – сказала Маруся.
– Подождите, я быстро, – пообещал я, продолжая думать о такой поразительной похожести.
Дел во дворце, кроме как предупредить о своем отъезде Ксению и оседлать своего донца, у меня не было, потому спустя четверть часа я уже выезжал из кремлевских ворот. Маруся, как и обещала, ждала сразу же за рвом. У молодых людей была на двоих одна лошадь, потому девушке пришлось сидеть сзади Федора на крупе. Впрочем, это была обычная практика.
Добираться от Кремля до Кузнецкого моста недолго – всего одна остановка на метро, доехать туда на лошадях оказалось сложнее. Ремесленный район с дымящимися трубами и большим количеством хаотично разбросанных кузниц ничем не напоминал современную Москву. Обычная рабочая слобода со своим укладом. Появление новых людей никого не заинтересовало, здесь оказалось многолюдно. Первый же встречный ремесленник указал нам мастерскую Варлама Пугачева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32