Лекарь был непредсказуем, и сейчас он решил в одиночку совершить первый обряд Перехода. Об этом он не предупредил никого, даже Птицелова – впрочем, тот всегда поощрял инициативу. Для успешного выполнения обряда Перехода необходимо было пройти по следу души, которая еще совсем недавно рассталась с телом. Тело Книгочея предусмотрительный Лекарь распорядился содержать в холодном погребе-кладовке, в одном из потаенных убежищ подземной цитадели зорзов. А вот о том, как пройти сквозь стену этого мира, как это удалось Книгочею, можно ли при этом сохранить свой телесный облик, и что будет с ним потом, за гранью, Лекарь не знал. Впрочем, этого не знал и никто на свете. Но Лекарю было решительно наплевать на всех остальных. Зорз шел по следу и знал, что этот свежий след его обязательно куда-то выведет. Уверенность крепла в нем с каждой минутой, а смерти Лекарь не боялся, ведь он шел к ней в гости с подарком.

Дыхание последней Реки, о которой мало что знал даже мудрый Шедув, Книгочей ощутил сразу. Влажный огонь – так определил он для себя это непонятное ощущение тревоги. И еще – великого спокойствия, исходящего от могучего русла действительно великой и грандиозной реки, которой не может быть ни на какой земле. Она не была широкой – но другого ее берега, казалось, просто не было, или же он терялся в облаках пара и тумана, встающих на горизонте. А он в то же время был удивительно близок, словно над рекой свернулись пространство и время, и далекое прежде теперь казалось невозможно близким, только протяни руку. Но самое поразительное в Реке было то, что в ней… тек огонь. Была здесь, конечно, и вода, и по большей части здесь текла обычная речная вода. Однако она периодически вспыхивала, словно на ее поверхности изредка загорались лужицы нефти или чего-то другого, что невидимо, но горит на воде – так в знойном июне на городских площадях порой воспламеняется от солнечного жара нежный тополиный пух.
Шедув и Книгочей вышли к переправе, когда от нее только-только отошел паром. Темная платформа с низкими бортами неспешно уходила вдаль, туда, где сгущался то ли пар, то ли туман. Язычки речного огня порой лизали обугленные до половины борта, но паром неуклонно продвигался перед, и на берегу натужно скрипели обыкновенные блоки с накрученными на них бухтами обыкновенных железных тросов. На пароме Шедув и Книгочей с берега никого не разглядели, даже самого Паромщика. Видимо, верны были предания и песни, рассказывающие, что всякий, кто ступил на паром, пересекающий Реку без Имени, в тот же час становится невидимым для людского глаза. Вот только откуда там могли оказаться людские глаза, предания и песни скромно умалчивали.
Перед маленьким причалом из длинных, прогибающихся под ногой досок – Книгочей проверил их прочность и на всякий случай поспешно сошел с помоста – в песок было врыто несколько рядов лавок, очевидно, для поджидающих своего часа печальных душ. Вся эта картина, несмотря на пламенные барашки, изредка вскипавшие на речных волнах, была настолько будничной и как-то особенно, по-сельски неяркой, что Книгочею стало не по себе. Он немного побродил вдоль воды, не рискуя, однако, замочить ног, затем нерешительно поднял валяющийся под ногами камень. Это был круглый и плоский голыш, которых полно лежит по берегам земных рек и которыми мальчишки так любят пускать по воде «блинчики». Книгочей рассеянно повертел его в руке и вернулся к Шедуву, стоически восседавшему на скамье. Это был их последний рубеж, и отпущенник знал: кто-то уже вышел по их следу.

Паром вернулся, когда лавки на берегу были уже заполнены. Души людей вели себя так же, как и в их земном существовании: большинство чинно сидело в немом ожидании, и только некоторые тихо переговаривались, выслушивая советы и вспоминая наставления людей бывалых.
«Обычная переправа, обычный паром, обычные путники» – думал Книгочей, тоже сидящий на краю лавки рядом с Шедувом. По примеру отпущенника друид изредка окидывал цепким, внимательным взглядом только что пришедших. Это входило в его теперешние жизненные обязанности – наблюдать и ни в коем случае не пропустить того, кого пропустить нельзя, в то время как Шедув читал души, окружавшие их уже не один час.
«Просто здесь никто никуда не спешит, не нервничает и не ругается» – думал Книгочей, который до сих пор еще не свыкся с его нынешним состоянием одушевленной телесной оболочки. «Ты в любом случае пока еще будешь мыслить по-земному» – предупредил его Шедув, когда они покинули костяной лес кицунэ. До каких пор? – спросил его тогда Книгочей. Но отпущенник только пожал плечами и рассказал о двух Привратниках.
Насколько знал Шедув-отпущенник, Привратники встречались в одной плоскости времени крайне редко, почти никогда. Не могут встретиться день и ночь в один час – их отделяют друг от друга вечер и утро. Но теперь каждый из них сделал шаг по направлению друг к другу, и для этого была веская причина. Причиной этой было странное поведение Времени.
Для кого-то время вдруг понеслось стремительно, проскакивая секунды, минуты, часы. Так молоко скисает не в срок, и ненароком пролитое на стол вино испаряется чуть ли не на глазах у нерадивого трактирщика. А для кого-то время стало вязнуть, словно на его крыльях налипла тяжелая грязь несделанного, невыполненного, не успевшего совершиться. Так тянется время в комнате больного или снаружи будки городского нужника, уже занятого более расторопным любителем пива или жирного окорока. Где-то должна была находиться граница, преграда, поставленная на пути потока прежде всесильного времени. Она пропускала его медленно, нехотя, и оттого время где-то задерживалось, словно заблудилось, а потом стремительно прорывало запруду, раскручивая неумолимые стрелы часов. Конечно, так было не везде. Более того, задержка времени происходила только в одной малюсенькой точке, мельчайшей и незаметной для человека и чуть ли не гибельной для Привратников миров. Мудрые знают: любой камень, лежащий на пути воды, сколь бы стремителен ни был ее поток, неизбежно обрастает илом. Илом и грязью, которые всегда несет в себе вода, сколь бы чистой она поначалу ни казалась.
Кто-то оседлал время, сказал отпущенник Книгочею, когда они медленно и уныло брели по холодному песку дюн. Оседлал, как удобно подвернувшуюся по дороге лошадь, причем целью седока не было просто прокатиться. Он спешил в далекий город, на ярмарку, где единственно можно было найти тот товар, который ему был нужен. Но лошадь была резва, и седоку приходилось сдерживать ее горячий нрав и быстрые ноги, чтобы попасть на ярмарку именно к назначенному часу, а не околачиваться в предутренней тьме у еще запертых городских ворот.
У зорзов было свое время, свой город и свой товар. Товаром этим должны были стать их новые слуги – бессловесные, покорные, страшные для людей и равнодушные к земным страстям. Городом этим были края, которых нет ни на одной карте – холмы небытия, равнины посмертья, поля забвения. Временем для обряда Перехода в эти места были часы, промежуточные между ночью и днем, между зимой и летом. Временем зорзов были весна и осень. Но весна уже погасла, отгорела веселыми и хмельными огоньками страстей, и для обряда перехода у них оставалось только холодное пламя осени. К тому же, это пламя нужно было еще и поддерживать, потому что зима почему-то перекрывала для зорзов дороги в Посмертье. Так же, как и лето. Каждый Привратник знал только свою половину этой разгадки, но эти половинки почему-то не соединялись вместе. Оставалось ждать время Темного Привратника – время снега, потому что лето уже кончилось, завершило свой круг раньше срока. А беспечные люди об этом еще не подозревали и только шутили о традиционной быстротечности этого щедрого на тепло времени года. И первым лето покинуло остров, который суеверные люди окрестили Колдуном.

Сейчас там уже безраздельно царствовала осень, на живых ветках листья скручивались в сухие трубочки, умные звери тащили в норы зерна и шишки, не доверяясь яркому летнему солнцу, а веря лишь в свое безошибочное чутье. Оно настойчиво подсказывало им: скоро в воздухе запахнет первым снегом. Только в этом ошибались простодушные зверушки: снега не будет, решили зорзы, зиме не быть. И раздували пламя осени, сдерживали шпорами норовистое время, превратив остров в одинокий, никому не нужный клочок суши, который теперь со всех сторон обтекали не только морские волны, но и течение всесильного времени. Время остановилось на острове, пока не будет совершен обряд Перехода. И, возможно, он уже начался.

Воин сидел сбоку от Книгочея, скрестив руки на груди. Он равнодушно смотрел перед собой ничего не выражающими глазами, и, казалось, полностью ушел в себя. Служил он явно где-то на Севере, судя по чертам лица и особенностям одежды, а длинный плащ напрямую выдавал в нем десятника, а то и сотника кавалерии. Пару раз он словно бы заметил на себе изучающие взгляды Книгочея, однако не подал виду. Земные дела его явно уже не интересовали: воин периодически начинал тихо шептать себе под нос молитвы, а во взгляде, которым воин изредка окидывал других, ожидающих переправы, не было и искорки интереса к окружающим его душам. Тем не менее, воин был первым, на кого указал Шедув за несколько часов сидения на лавке, показавшихся Книгочею вечностью. Поэтому, когда на горизонте показалась яркая солнечная вспышка – верный признак возвращающегося парома, Патрик как бы невзначай поднялся с лавки и прошелся за спиной воина, цепко оглядывая малейшие подробности его телосложения и одежды. Ожидающие, завидев скорбную ладью, зашевелились: со всех лавок раздался еле сдерживаемый плач, а некоторые женщины завыли в голос. Паром между тем приближался.
Шедув тоже встал. Он не спеша подошел к реке и остановился у причала, у самой кромки воды. У берегового песка она казалась самой обыкновенной желтой речной водой, в меру холодной, и вовсе не собиралась вспыхивать огнем. Там отпущенник и замер, не сводя глаз с парома, который уже был близко. На борту его, тем не менее, никого разглядеть было нельзя.
На переправе у Реки без Имени не было ничего, что говорило бы о правилах ожидания парома, увозящего души в небытие. Однако все ожидающие вели себя как один: никто не вскакивал с места, никто ничего ни у кого более не расспрашивал, и все продолжали сидеть на своих местах, словно впали в оцепенение. На Шедува и Книгочея никто не обращал ни малейшего внимания – каждый был погружен в собственные переживания перед тем великим, что скоро неизбежно должно было произойти. У парома уже были видны его обгорелые борта, и на его палубе неожиданно раздался низкий звук, словно кто-то дунул что есть силы в огромный горний рог. Эхо несколько раз волной прокатилось над всей рекой. На берегу царила мертвая тишина, и скоро стал слышен мерный плеск волн, которые торжественно рассекал паром. Огромная платформа медленно подошла к причалу и мягко коснулась его. Затем на палубе парома высокая и могучая фигура. Книгочей вгляделся, и глаза его округлились.
Паромщиком на Реке без Имени было существо с человеческим телом и волчьей, либо собачьей головой. Острые уши, мощный загривок, узловатые руки, будто связанные из узлов крепких мускулов, плотно сбитый торс, плоский живот и крепкие ноги – все это делало паромщика фигурой почти мифической, если бы только он не стоял сейчас на пароме перед Книгочеем воочию. Желтые глаза паромщика медленно поворачивались из стороны в сторону, обозревая берег и всех, кто на нем находился. Когда Шедув поднялся на пристань, паромщик тоже внимательно оглядел его с ног до головы и остановился у края платформы, скрестив руки на груди.
Шедув шел нарочито медленно, цепко ступая по доскам, которые тихо раскачивались под его ногами. Швартовочные канаты легко подрагивали в такт волнам – над рекой дул ветер. Не всходя на паром, Отпущенник остановился на краю причала. От палубы исходил легкий запах тлеющей древесины и гнилых водорослей.
– Что тебе нужно, посланник Привратников?
Голос паромщика был громкий и звучный, но казалось, что собакоголовый говорит двумя голосами – низким и еще более низким. Наверное, такой голос был бы у двух вдруг заговоривших одновременно матерых волков.
– Я послан к тебе, Гар, чтобы не допустить через реку чужих, – ответил Шедув, неотрывно глядя паромщику прямо в его желтые, по-волчьи горящие глаза.
– Чужие хотят проникнуть в мир неживущих?
Было видно, что псоглав не слишком-то поверил словам Шедува. Он даже голову склонил, как это обычно делает озадаченная собака.
– Точнее – живущие, – пояснил Шедув, не сводя глаз с паромщика. В эти мгновения отпущенник должен был убедиться, что псоглав по-прежнему служит обоим Привратникам.
«Сторожевой пес», – подумал Книгочей, но тут же поспешил изгнать эту мысль – собакоголовый вполне мог оказаться Читающим в душах.
– Живущим нет места на этом берегу, – отрезал псоглав.
– И все-таки я послан к тебе, Гар-паромщик, чтобы помочь тебе не совершить ошибку, – мягко заметил отпущенник. – Большую ошибку, которую Привратники тебе не простит.
– Я не боюсь Привратников, – покачал огромной башкой псоглав. – Я вообще никого не боюсь. Сам посуди: чего мне бояться, посланник?
– Не знаю, Гар, – пожал плечами Шедув. – Может быть, огня?
– Огонь Реки не властен над Гаром, пока он на пароме, – ответил собакоголовый. – Паром принадлежит мне, и мне дела нет до реки.
– Так было не всегда, Гар, и ты это знаешь, – сказал отпущенник и чуть приподнял кончики губ, видя, как псоглав непроизвольно сглотнул.
– Нынешнее положение вещей устраивает обоих Привратников, и оно должно сохраняться таковым, – продолжил Шедув. – На твой паром должны подняться живущие, один или несколько. Это может произойти уже сейчас.
И Шедув указал рукой на сонм душ, ожидающих своей участи на берегу.
– Хорошо, – согласился паромщик. – Что нужно сделать, посланник Привратников?
– Делать буду я, – ответил Шедув. – Сначала ты должен допустить меня на паром.
Псоглав наклонил голову.
– Я буду смотреть входящих на палубу, а мой помощник будет это делать на берегу.
Собакоголовый перевел взор на Книгочея, несколько мгновений сверлил его желтыми глазами, после чего кивнул.
– Я сделаю, что ты просишь, посланец. Сделаю ради тех, кто тебя отправил сюда.
– Они не забудут этой любезной услуги, Гар, – дипломатично заверил Шедув. – Всегда хорошо иметь Привратника в должниках.
Псоглав свернул и убрал канат, открыв тем самым Шедуву путь на паром. Отпущенник легко и изящно шагнул над виднеющейся внизу полоской воды и оказался на пароме. Затем улыбнулся Гару.
– Со мной помощник, и он угоден Привратникам.
Псоглав только наклонил голову, и Книгочей, повинуясь жесту Шедува, быстро миновал помост причала и взошел на паром. После первого же касания платформы ему вдруг показалось, что его подошвы на мгновение приросли к посудине, и теперь он не может сделать ни шагу. Но затем наваждение исчезло – Паром Слез принял друида.
Собакоголовый взял в руки изогнутый бычий рог, рев которого Книгочей слышал на берегу, и вновь затрубил. На этот раз звук был глухой и жалобный. Повинуясь ему, души стали подниматься со скамей. Они выстроились вереницей и по очередному сигналу рога стали подниматься на дощатый причал.

Воин шел почти в самом конце, и друид согласно уговору с отпущенником быстро покинул паром. Обойдя причал вдоль борта, Книгочей спрыгнул вниз и оказался у лестницы как раз перед тем, как к ней подошел воин, опередив его на несколько ударов сердца. Возле причала воин весь изогнулся, словно стремясь сделаться меньше, пропустил несколько душ и осторожно шагнул на изъеденную морской солью деревянную ступеньку. В тот же миг Книгочей услышал еле различимый скрип. Это была старая доска, которая на мгновение ожила под ногами души. У него была телесная оболочка! Патрик быстро шагнул к сгорбленной фигуре и, положив руку ей на плечо, повернул к себе.
В ту же секунду его ладонь обожгла ослепительная вспышка белого пламени, и Книгочей непроизвольно отшатнулся.
Воин был одет в темный плащ, скрывавший его руки. Едва только Патрик прикоснулся к плащу, по нему побежали белые сполохи огня, который и сверкнул под рукой друида. Несколько душ, следовавших за воином в хвосте процессии, в ужасе отпрянули от воина – его плащ вдруг стал влажным и блестящим. А в следующую минуту он уже буквально стекал с тела его обладателя темными волнами, тая в воздухе с легким дымом. В руках, прежде скрытых плащом, воин держал два обоюдоострых меча, которыми он широко повел вокруг себя.

Окружающие с жалобными криками в страхе полезли в разные стороны, боясь и холодных лезвий, и непредсказуемой воды под мостками. Воин ударил клинками один о другой и неожиданно сделал быстрый выпад одной рукой назад, в сторону Книгочея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43