девушка, видимо, заскучавшая на кухне, пошла по моим следам и без особенных затруднений добралась до холла.
Довольная мордашка с измазанными в креме уголками рта. Сияющий взгляд. И робко-требовательное:
– А ты покажешь мне рыбок снова?
Ошарашены появлением на сцене нового персонажа мы все. Магрит почему-то не хмурится, а напротив, поднимает брови. Котенок, совершенно явно, растерян и недоволен. А я и растерян, и озадачен, потому что слышу взволнованное:
– Почему ты не осталась там, где я сказал, affie?
Одно коротенькое словечко, похожее на горестный вздох, поведало мне больше, чем пыльный библиотечный том. Affie. «Остановившийся в шаге от Обращения». Ясно, почему девушка показалась мне неправильной. Оборотень, никогда не принимавший второй облик – что может быть несправедливее в подлунном мире?
Должно быть, она младше его по годам существования на свете, хоть и выглядит старшей сестрой: время жизни оборотней строго делится пополам, на дни звериные и дни человеческие. Причем, будучи зверем, они стареют гораздо медленнее, чем люди, а Главы Семей сохраняют свою силу втрое или вчетверо дольше, чем их подопечные, которые и так-то живут больше сотни лет. Эта же девочка ни разу не оборачивалась, тратя свои мгновения на пребывание в незавершенном, а потому ущербном и опасном состоянии. Но почему? Что за беда ее постигла? И зачем брат притащил ее ко мне?
Десятки вопросов вихрем пронеслись через мой разум, не находя, за какое подобие ответа зацепиться на своем пути, и повернули на второй круг.
– Что здесь делает Необращенная?
Не знаю, кому предназначаю свой возглас, но находится желающий ответить:
– Отнимает ваше время и смущает мысли, dan-nah.
Теплый янтарный свет всепонимающего и всепрощающего взгляда снова предназначен не мне, и в горло упирается привычный комок. Но я уже умею с ним справляться: всего-то и надо, что ударить сталью в открытую плоть. Подло? Да. Но как иначе поступить с тем, кто никогда уже не сможет быть моим другом?
Шадд’а-раф прошел через заднюю дверь: неудивительно, ведь он узнал этот Дом, как свой собственный, пока возился со мной в детстве и юности. Пока играл роль старшего товарища и наставника. Хорошо играл, надо признать, искусно.
– Папа!
Девушка прильнула к широкой груди под серой, по обыкновению неброской мантией. Сухая ладонь шадд’а-рафа ласково легла на рыжеватую макушку.
– Здравствуй, моя радость! Вижу, ты с пользой проводишь время… – полный нежности взгляд отметил испачканный рот сластены, и к ласковой заботе добавилась мягкая улыбка. – Тебя не обижали?
– Нет! Здесь хорошо… Красиво. Почти, как дома. Мне показали рыбок! – Гордо сообщила девушка.
Седые брови чуть приподнялись.
– Рыбок? И кто же показал их тебе?
Рука девушки вытянулась в мою сторону.
– Вот он!
Сказать, что я почувствовал себя неуютно, было бы излишне поверхностным описанием настигшего меня состояния. Не умею вести себя сообразно положению. Не получается. Наверное, потому, что никак не соображу, какое именно положение в иерархии Дома занимаю. Не наследник, это точно: до продолжения рода или управления делами меня допустят разве что, за неимением других подходящих кандидатур. Формально не обладаю даже собственными слугами. Мьюры не в счет: они общие и подчиняются не столько обитателям Дома, сколько ему самому. Найо – песня отдельная и очень печальная ввиду полнейшей непонятности. Можно быть уверенным только в том, что в их обязанности входит нахождение при моей особе, но вот с какой целью? Услужение? Ни в малейшей степени: приходится едва ли не умолять о помощи. Защита? Возможно. Но меня от опасности или опасности от меня? Впору только путаться и уныло ругаться. Лучше всего происходящее в моем отношении описывается народной поговоркой: «Ни пришей, ни пристегни». Туманные пророчества тетушки об участии в судьбах мира выглядят романтико-героическими сагами, а не конкретным планом действий, правда, хорошо понимаю, почему: Тилирит и сама не знает точно, что, как, где и с кем я должен буду сотворить. Оставила все на откуп естественному течению жизни, лентяйка… Ладно, я не тороплюсь. Только бы не покраснеть от пристального взгляда старого знакомого!
Хорош хозяин, нечего сказать: живность показывал, да сластями ребенка пичкал… Даже стыдно стало немножко. Хотя, уж стыдиться мне совершенно нечего, потому что вмешиваюсь в дела окружающих в меру собственных понятий о добре и зле, а не пользуюсь чужими. Чужое восприятие того или иного события может быть и полезным, и вредным. Смотря для чего, конечно. Иногда потребность ознакомиться с новой точкой зрения становится не просто необходимой, а жизненно важной, но в большинстве случаев слепо следовать чуждой для тебя самого манере поведения нельзя. В силу чрезмерной опасности подменить исконно свои реакции заимствованными: так недолго и себя потерять. Я на подобный риск не пойду. Пробовал уже. Хватит.
– Я и не сомневался, что dan-nah уделит тебе внимание.
«Уделит внимание» – вот как теперь именуется моя тупость! Надо будет иметь в виду, и при каждом удобном случае небрежно замечать: «Я уделю этому внимание» или «Я же уделил вам внимание». То есть, не знал, чем занять гостя, а потому и сам занимался ерундой.
Котенок с момента появления родителя в холле присмирел и не порывался принять участие в разговоре. Шадд’а-раф посмотрел на него с некоторым сожалением, но по-прежнему любящим взором и известил присутствующих (как мне показалось, всех, поскольку нельзя было понять, обращается ли он только к сыну, или к кому-то еще):
– Юность горяча и порывиста, а потому совершает много необдуманных поступков. Надеюсь, то, что случилось сегодня в стенах этого Дома, не доставит никому неприятностей.
Далее последовало тихое:
– Подожди меня у Перехода, giiry Giiry – дословно, «малыш». Используется при обращении к нежно любимому чаду или просто, к кому-то нежно любимому.
.
Юный шадд почтительно поклонился отцу и отправился на морозный воздух. Девушка рассеянно спросила:
– Мне тоже нужно уйти?
– И да, и нет, моя радость: вернись туда, где тебя угощали вкусностями. Ненадолго. Я зайду за тобой, когда придет время.
Она счастливо улыбнулась, потерлась щекой о плечо старика и, забавно подпрыгивая, поспешила на кухню. Уверен, мьюри ждала возвращения нечаянной ценительницы кулинарных талантов с нетерпением.
Шадд’а-раф, дождавшись избавления от общества отпрысков, склонил голову и приложил к груди правую ладонь, обращаясь к Магрит:
– Прошу прощения, Хранительница, что явился без приглашения. Я не мог оставаться на месте, когда узнал, что мой сын отправился сюда с… определенными намерениями.
– Кстати, с какими? – Мой вопрос самовольно занял место ответной учтивости, и сестра укоризненно фыркнула.
– Вы, наверное, заметили, dan-nah: моя дочь не совсем… здорова.
– Не совсем здорова? А по мне, девочка в самом соку! Просто слюнки текут, когда на нее смотришь. Юный наглец этого и добивался? Хотел обеспечить мне постельное общество? А что, раз малышка не может обернуться , ей не слишком-то повредит близость с…
Говорю в шутку, и только в шутку, но по мере того, как мысли обретают плоть произнесенных слов, начинаю задумываться: может быть, моя фантазия не лишена оснований и я угадал цель действий котенка?
– Джерон!
Окрик сестры прерывает нить заманчивых рассуждений. Глаза Магрит вспыхивают и тут же гаснут, но мелькнувшая в них тень пламени кажется мне тревожной. Странно. Я же всего лишь шучу, как она не понимает? Или не шучу… Капельки пота, выступившие у корней волос, собрались струйкой и скользнули по виску вниз. Мне жарко? Нет, холодно. Неужели, простудился? Пора всерьез взяться за свое здоровье.
– Я сказал что-то лишнее?
– Нет, все сказанное заняло предписанные места, – сухо ответила сестра. – Оставлю вас. Займусь делами.
– Мы ждали ЭТИХ гостей?
Не знаю, почему спрашиваю. Глупо и напрасно: даже если должен прибыть кто-то еще, чистота в доме не станет лишней.
Небрежное движение рукой:
– Не отвлекайся на пустяки.
Сестра удаляется, а я остаюсь один на один со своей совестью. В прямом смысле этого слова, потому что и в последнюю нашу встречу, и сейчас поступаю совершенно отвратительно, незаслуженно обижая того, кто достоин глубочайшего уважения.
Шадд’а-раф выдерживает паузу, потом подходит ближе и преклоняет правое колено. Созерцание седых волос, закрывших опущенное лицо, ранит сильнее, чем прямой взгляд глаза в глаза, и я требую:
– Встань!
Шадд’а-раф недоуменно щурится, словно спрашивая: «Чем Вы недовольны, dan-nah? Я действую в строгом соответствии с правилами». Фрэлл! Я знаю это, старик. Знаю! Но ты забываешь, что установил правила, не спросив моего на то согласия либо одобрения, и тем самым насильно загнал меня в совершенно неприемлемые и болезненные рамки.
Он молчит, ожидая изложения причины, по которой я прошу его отступить от этикета. Причина… А есть ли она? И с языка срывается наивное:
– Я не люблю смотреть сверху вниз.
Проходит вдох, в течение которого старый кот разглядывает что-то во мне и внутри самого себя. Потом улыбка трогает узкие губы, и повеление выполняется: шадд’а-раф встает.
– Поступок моего сына не заслуживает прощения, но я все же смею просить: не изливайте свой гнев на него.
– Гнев? А из-за чего гневаться? Мне, можно сказать, отдали прямо в руки заманчивую возможность частично справиться с одиночеством, так что я должен быть благодарен мальчику!
Янтарный взгляд исполнен сочувствия, и это труднее выносить, чем осуждение.
– Хорошо, я пошутил… В чем, собственно, дело? Не буду сердиться, обещаю!
– Мой сын до сих пор находится под впечатлением своего Второго Обращения На протяжении всей жизни оборотень совершает неисчислимое количество переходов из одного облика в другой, но только несколькие носят название Обращений: это – самое Первое, направляемое умелым наставником, и Второе (при неудачном стечении обстоятельств, Третье, Четвертое… но не более одиннадцати), которое также происходит при участии и под управлением сведущего единокровца в том случае, если оборотень не может самостоятельно принять другой облик.
, dan-nah. Легкость и мастерство, с которыми вы помогли ему…
Срываюсь на крик:
– Легкость?! Да кто сказал, что было ЛЕГКО?
Сердце сдавило. Уже не болью, а всего лишь воспоминанием, но старый рубец снова засочился кровью. Легко… Смотреть в глаза ребенку, который только что пережил смерть своей Направляющей и слышать обиженное: «Зачем ты убил ЕЕ?». Никому не пожелаю испытать такую легкость!
Шадд’а-раф молчит, великодушно позволяя мне выровнять дыхание и справиться с дрожью, но как только решает, что прошло достаточно времени, пытка продолжается:
– Никто не в силах оценить ваши усилия, вы правы… Еще раз прошу простить: теперь уже мою самонадеянность.
Новое колыхание седой гривы, изображающее поклон, злит меня еще больше:
– Хватит церемоний! Зачем он притащил сюда эту несчастную девочку?
– Она не может обернуться , – терпеливо повторил старик.
– Это я вижу и без пояснений! А то, что мое вмешательство оставило неизгладимый след в сознании юнца, ты только что объяснил. Но как две эти вещи связаны друг с другом?
Видимо, ожидалось, что я проникну в суть происходящего без посторонней помощи, потому что кот слегка растерялся и потратил целых три вдоха на то, чтобы подобрать слова для ответа:
– Если вам удалось перевести моего сына через Черту, то, возможно…
– Ты хочешь заставить меня направлять Обращение?!
Все, силы закончились. Даже злиться не могу:
– Самое нелепое, что только можно вообразить, это мое участие в том, о чем я не имею ни малейшего представления!
На язык просятся и более грубые выражения, но удается сдержаться. Как я могу быть Направляющим, если сам не способен оборачиваться ? Все равно, что просить слепого рассмотреть птицу, летящую в небе, а немого – спеть песню. В тот раз я действовал наобум, всего лишь помогая вспомнить, не задумываясь о последствиях и цене, которую заплачу. Стыдно признаться, но мной руководила страсть прикоснуться к чему-то новому и доселе неизведанному, попробовать свои силы в магических сферах. Если ко всему перечисленному примешивалось желание выполнить данное старому другу обещание, то оно составляло отнюдь не существенную часть странной смеси чувств и мыслей, заставившей забыть о риске.
Шадд’а-раф не пытается прекословить, просто смотрит на меня, каждой черточкой лица показывая, как относится к истерике, удостоившей его скромную надежду. Могу дословно угадать фразы, оставшиеся за запертыми губами: «Он всегда так поступает: сначала отказывается, а потом все же делает… Я знаю: он сможет… Если не он, то никто…»
И в череду размышлений вклинивается: а почему он так хочет вовлечь меня в свои семейные проблемы? Здесь что-то кроется. Нелицеприятное. Возможно, не подлежащее огласке. Надо выяснять.
Отбрасываю в сторону обиду:
– Почему она не может обернуться?
– Ирм – полукровка, – коротко отвечает старик.
Ирм? Так ее зовут. Что ж, красивое имя. Подходящее для рыжей малышки.
– Это не причина. Точнее, причина, но не основная. Я слушаю дальше!
– Ее мать – линна.
– Что?!
Хлопаю ресницами. Линны – лесные кошки Северного Шема, но дело не только и не столько в этом, сколько…
– Что заставило тебя пойти на преступление?
Янтарные глаза даже не вздрогнули.
– То, что заставляет всех нарушать правила. Страсть.
Наверное, никогда не пойму это утверждение до конца. До самой последней крошечки смысла. Потому, что не могу позволить страстям одержать верх над разумом. Теперь не могу.
Как все было просто и легко еще год назад! Не нужно было взвешивать причины и следствия, не нужно было все время помнить о Пустоте и о разрушениях, которые начнутся, если она вырвется на свободу. Сейчас впору пожалеть о беспечно и бессмысленно прожитых днях. Днях, которые можно было потратить на получение знаний, а не на напрасные поиски того, что все равно пришлось выбросить.
Страсть, говоришь? Она не может служить оправданием.
– Ты думал о том, что получится в результате?
– Нет, dan-nah. В такие моменты… не думают, а действуют.
Досадливо морщусь.
– Неужели? И даже на грани сознания не возникает мысль остановиться и взвесить все «за» и «против»?
Легкое движение плечами, похожее на признание совершенной ошибки.
– Вот уж, действительно, самонадеянность… Хорошо, оставим в покое прошлое. А что делать с настоящим?
– Мне не известно решение, dan-nah. Поэтому я пришел к вам.
– И чем я могу помочь?
– Я верю, что вы найдете путь там, где все остальные оказались бессильны. Потому что не любите смотреть сверху вниз.
* * *
Я проснулся оттого, что кто-то мягкий и теплый привалился к моему боку. Проснулся, открыл глаза и долгое время смотрел в темноту, пытаясь вспомнить, где нахожусь. Получилось, но с заметным трудом. Это мой Дом. Моя комната. Моя кровать. Но почему в ней кроме меня есть еще кто-то?
Рассеянный свет луны молочным сиянием окутывал сладко сопящую рядом фигуру, от которой явственно пахло корицей и яблоками. Ах да, это Ирм, за ужином злоупотребившая пирогом. Наверное, ей стало одиноко одной, и девушка отправилась искать знакомое лицо.
Волосы кажутся серебряными, а не золотыми. С прядями черненого серебра. Длинные ресницы подрагивают в такт дыханию, а губы словно шепчут что-то. Левая рука лежит на моей груди, безвольная и податливая. Сжатая в трогательный кулачок. Беззащитная…
И почему я отказался от той, самой первой мысли? Кто мне мешает прямо сейчас, здесь, не тратя время зря, взять то, что само идет в руки? Ее плоть свежа и упруга, аромат кожи нежен и притягателен, а душа так невинна… Отказа не будет: она просто не поймет, что происходит. А когда испугается, будет уже поздно сопротивляться. Да и как она сможет противиться? Достаточно сжать пальцы посильнее на гладком горле, поблизости от ключевых Узлов Кружева, и девушка станет достаточно покорной, чтобы доставить мне…
Это мои мысли?
Мои?
Эй, подружка, скажи: я, и в самом деле, ОБ ЭТОМ думаю?
Жду ответа, но внутри и снаружи меня тишина остается нетронутой.
Куда делась Мантия? Она никогда не спит и никуда не уходит. Почему же я не слышу ее голоса? Что случилось? Может, мне снится кошмар?
Сжимаю кулак так плотно, что ногти вонзаются в ладонь. Нет, не сплю. Но и проснувшимся себя не чувствую. Словно легкая, но мутная кисея опутала мысли и ощущения: вроде и вижу мир вокруг, но не нахожу в его облике привычных очертаний. И девица рядом…
Пухлые губы приоткрылись: Ирм облизнулась во сне. А мне вдруг захотелось впиться в эти бледные лепестки. Зубами. Так захотелось, что правая рука потянулась и…
Я остановился в самое последнее мгновение и то, только потому, что увидел, как под кожей на тыльной стороне ладони взбухают черные прожилки, а тело вдруг охватила дрожь, словно кровь начала двигаться прыжками.
1 2 3 4 5 6 7 8
Довольная мордашка с измазанными в креме уголками рта. Сияющий взгляд. И робко-требовательное:
– А ты покажешь мне рыбок снова?
Ошарашены появлением на сцене нового персонажа мы все. Магрит почему-то не хмурится, а напротив, поднимает брови. Котенок, совершенно явно, растерян и недоволен. А я и растерян, и озадачен, потому что слышу взволнованное:
– Почему ты не осталась там, где я сказал, affie?
Одно коротенькое словечко, похожее на горестный вздох, поведало мне больше, чем пыльный библиотечный том. Affie. «Остановившийся в шаге от Обращения». Ясно, почему девушка показалась мне неправильной. Оборотень, никогда не принимавший второй облик – что может быть несправедливее в подлунном мире?
Должно быть, она младше его по годам существования на свете, хоть и выглядит старшей сестрой: время жизни оборотней строго делится пополам, на дни звериные и дни человеческие. Причем, будучи зверем, они стареют гораздо медленнее, чем люди, а Главы Семей сохраняют свою силу втрое или вчетверо дольше, чем их подопечные, которые и так-то живут больше сотни лет. Эта же девочка ни разу не оборачивалась, тратя свои мгновения на пребывание в незавершенном, а потому ущербном и опасном состоянии. Но почему? Что за беда ее постигла? И зачем брат притащил ее ко мне?
Десятки вопросов вихрем пронеслись через мой разум, не находя, за какое подобие ответа зацепиться на своем пути, и повернули на второй круг.
– Что здесь делает Необращенная?
Не знаю, кому предназначаю свой возглас, но находится желающий ответить:
– Отнимает ваше время и смущает мысли, dan-nah.
Теплый янтарный свет всепонимающего и всепрощающего взгляда снова предназначен не мне, и в горло упирается привычный комок. Но я уже умею с ним справляться: всего-то и надо, что ударить сталью в открытую плоть. Подло? Да. Но как иначе поступить с тем, кто никогда уже не сможет быть моим другом?
Шадд’а-раф прошел через заднюю дверь: неудивительно, ведь он узнал этот Дом, как свой собственный, пока возился со мной в детстве и юности. Пока играл роль старшего товарища и наставника. Хорошо играл, надо признать, искусно.
– Папа!
Девушка прильнула к широкой груди под серой, по обыкновению неброской мантией. Сухая ладонь шадд’а-рафа ласково легла на рыжеватую макушку.
– Здравствуй, моя радость! Вижу, ты с пользой проводишь время… – полный нежности взгляд отметил испачканный рот сластены, и к ласковой заботе добавилась мягкая улыбка. – Тебя не обижали?
– Нет! Здесь хорошо… Красиво. Почти, как дома. Мне показали рыбок! – Гордо сообщила девушка.
Седые брови чуть приподнялись.
– Рыбок? И кто же показал их тебе?
Рука девушки вытянулась в мою сторону.
– Вот он!
Сказать, что я почувствовал себя неуютно, было бы излишне поверхностным описанием настигшего меня состояния. Не умею вести себя сообразно положению. Не получается. Наверное, потому, что никак не соображу, какое именно положение в иерархии Дома занимаю. Не наследник, это точно: до продолжения рода или управления делами меня допустят разве что, за неимением других подходящих кандидатур. Формально не обладаю даже собственными слугами. Мьюры не в счет: они общие и подчиняются не столько обитателям Дома, сколько ему самому. Найо – песня отдельная и очень печальная ввиду полнейшей непонятности. Можно быть уверенным только в том, что в их обязанности входит нахождение при моей особе, но вот с какой целью? Услужение? Ни в малейшей степени: приходится едва ли не умолять о помощи. Защита? Возможно. Но меня от опасности или опасности от меня? Впору только путаться и уныло ругаться. Лучше всего происходящее в моем отношении описывается народной поговоркой: «Ни пришей, ни пристегни». Туманные пророчества тетушки об участии в судьбах мира выглядят романтико-героическими сагами, а не конкретным планом действий, правда, хорошо понимаю, почему: Тилирит и сама не знает точно, что, как, где и с кем я должен буду сотворить. Оставила все на откуп естественному течению жизни, лентяйка… Ладно, я не тороплюсь. Только бы не покраснеть от пристального взгляда старого знакомого!
Хорош хозяин, нечего сказать: живность показывал, да сластями ребенка пичкал… Даже стыдно стало немножко. Хотя, уж стыдиться мне совершенно нечего, потому что вмешиваюсь в дела окружающих в меру собственных понятий о добре и зле, а не пользуюсь чужими. Чужое восприятие того или иного события может быть и полезным, и вредным. Смотря для чего, конечно. Иногда потребность ознакомиться с новой точкой зрения становится не просто необходимой, а жизненно важной, но в большинстве случаев слепо следовать чуждой для тебя самого манере поведения нельзя. В силу чрезмерной опасности подменить исконно свои реакции заимствованными: так недолго и себя потерять. Я на подобный риск не пойду. Пробовал уже. Хватит.
– Я и не сомневался, что dan-nah уделит тебе внимание.
«Уделит внимание» – вот как теперь именуется моя тупость! Надо будет иметь в виду, и при каждом удобном случае небрежно замечать: «Я уделю этому внимание» или «Я же уделил вам внимание». То есть, не знал, чем занять гостя, а потому и сам занимался ерундой.
Котенок с момента появления родителя в холле присмирел и не порывался принять участие в разговоре. Шадд’а-раф посмотрел на него с некоторым сожалением, но по-прежнему любящим взором и известил присутствующих (как мне показалось, всех, поскольку нельзя было понять, обращается ли он только к сыну, или к кому-то еще):
– Юность горяча и порывиста, а потому совершает много необдуманных поступков. Надеюсь, то, что случилось сегодня в стенах этого Дома, не доставит никому неприятностей.
Далее последовало тихое:
– Подожди меня у Перехода, giiry Giiry – дословно, «малыш». Используется при обращении к нежно любимому чаду или просто, к кому-то нежно любимому.
.
Юный шадд почтительно поклонился отцу и отправился на морозный воздух. Девушка рассеянно спросила:
– Мне тоже нужно уйти?
– И да, и нет, моя радость: вернись туда, где тебя угощали вкусностями. Ненадолго. Я зайду за тобой, когда придет время.
Она счастливо улыбнулась, потерлась щекой о плечо старика и, забавно подпрыгивая, поспешила на кухню. Уверен, мьюри ждала возвращения нечаянной ценительницы кулинарных талантов с нетерпением.
Шадд’а-раф, дождавшись избавления от общества отпрысков, склонил голову и приложил к груди правую ладонь, обращаясь к Магрит:
– Прошу прощения, Хранительница, что явился без приглашения. Я не мог оставаться на месте, когда узнал, что мой сын отправился сюда с… определенными намерениями.
– Кстати, с какими? – Мой вопрос самовольно занял место ответной учтивости, и сестра укоризненно фыркнула.
– Вы, наверное, заметили, dan-nah: моя дочь не совсем… здорова.
– Не совсем здорова? А по мне, девочка в самом соку! Просто слюнки текут, когда на нее смотришь. Юный наглец этого и добивался? Хотел обеспечить мне постельное общество? А что, раз малышка не может обернуться , ей не слишком-то повредит близость с…
Говорю в шутку, и только в шутку, но по мере того, как мысли обретают плоть произнесенных слов, начинаю задумываться: может быть, моя фантазия не лишена оснований и я угадал цель действий котенка?
– Джерон!
Окрик сестры прерывает нить заманчивых рассуждений. Глаза Магрит вспыхивают и тут же гаснут, но мелькнувшая в них тень пламени кажется мне тревожной. Странно. Я же всего лишь шучу, как она не понимает? Или не шучу… Капельки пота, выступившие у корней волос, собрались струйкой и скользнули по виску вниз. Мне жарко? Нет, холодно. Неужели, простудился? Пора всерьез взяться за свое здоровье.
– Я сказал что-то лишнее?
– Нет, все сказанное заняло предписанные места, – сухо ответила сестра. – Оставлю вас. Займусь делами.
– Мы ждали ЭТИХ гостей?
Не знаю, почему спрашиваю. Глупо и напрасно: даже если должен прибыть кто-то еще, чистота в доме не станет лишней.
Небрежное движение рукой:
– Не отвлекайся на пустяки.
Сестра удаляется, а я остаюсь один на один со своей совестью. В прямом смысле этого слова, потому что и в последнюю нашу встречу, и сейчас поступаю совершенно отвратительно, незаслуженно обижая того, кто достоин глубочайшего уважения.
Шадд’а-раф выдерживает паузу, потом подходит ближе и преклоняет правое колено. Созерцание седых волос, закрывших опущенное лицо, ранит сильнее, чем прямой взгляд глаза в глаза, и я требую:
– Встань!
Шадд’а-раф недоуменно щурится, словно спрашивая: «Чем Вы недовольны, dan-nah? Я действую в строгом соответствии с правилами». Фрэлл! Я знаю это, старик. Знаю! Но ты забываешь, что установил правила, не спросив моего на то согласия либо одобрения, и тем самым насильно загнал меня в совершенно неприемлемые и болезненные рамки.
Он молчит, ожидая изложения причины, по которой я прошу его отступить от этикета. Причина… А есть ли она? И с языка срывается наивное:
– Я не люблю смотреть сверху вниз.
Проходит вдох, в течение которого старый кот разглядывает что-то во мне и внутри самого себя. Потом улыбка трогает узкие губы, и повеление выполняется: шадд’а-раф встает.
– Поступок моего сына не заслуживает прощения, но я все же смею просить: не изливайте свой гнев на него.
– Гнев? А из-за чего гневаться? Мне, можно сказать, отдали прямо в руки заманчивую возможность частично справиться с одиночеством, так что я должен быть благодарен мальчику!
Янтарный взгляд исполнен сочувствия, и это труднее выносить, чем осуждение.
– Хорошо, я пошутил… В чем, собственно, дело? Не буду сердиться, обещаю!
– Мой сын до сих пор находится под впечатлением своего Второго Обращения На протяжении всей жизни оборотень совершает неисчислимое количество переходов из одного облика в другой, но только несколькие носят название Обращений: это – самое Первое, направляемое умелым наставником, и Второе (при неудачном стечении обстоятельств, Третье, Четвертое… но не более одиннадцати), которое также происходит при участии и под управлением сведущего единокровца в том случае, если оборотень не может самостоятельно принять другой облик.
, dan-nah. Легкость и мастерство, с которыми вы помогли ему…
Срываюсь на крик:
– Легкость?! Да кто сказал, что было ЛЕГКО?
Сердце сдавило. Уже не болью, а всего лишь воспоминанием, но старый рубец снова засочился кровью. Легко… Смотреть в глаза ребенку, который только что пережил смерть своей Направляющей и слышать обиженное: «Зачем ты убил ЕЕ?». Никому не пожелаю испытать такую легкость!
Шадд’а-раф молчит, великодушно позволяя мне выровнять дыхание и справиться с дрожью, но как только решает, что прошло достаточно времени, пытка продолжается:
– Никто не в силах оценить ваши усилия, вы правы… Еще раз прошу простить: теперь уже мою самонадеянность.
Новое колыхание седой гривы, изображающее поклон, злит меня еще больше:
– Хватит церемоний! Зачем он притащил сюда эту несчастную девочку?
– Она не может обернуться , – терпеливо повторил старик.
– Это я вижу и без пояснений! А то, что мое вмешательство оставило неизгладимый след в сознании юнца, ты только что объяснил. Но как две эти вещи связаны друг с другом?
Видимо, ожидалось, что я проникну в суть происходящего без посторонней помощи, потому что кот слегка растерялся и потратил целых три вдоха на то, чтобы подобрать слова для ответа:
– Если вам удалось перевести моего сына через Черту, то, возможно…
– Ты хочешь заставить меня направлять Обращение?!
Все, силы закончились. Даже злиться не могу:
– Самое нелепое, что только можно вообразить, это мое участие в том, о чем я не имею ни малейшего представления!
На язык просятся и более грубые выражения, но удается сдержаться. Как я могу быть Направляющим, если сам не способен оборачиваться ? Все равно, что просить слепого рассмотреть птицу, летящую в небе, а немого – спеть песню. В тот раз я действовал наобум, всего лишь помогая вспомнить, не задумываясь о последствиях и цене, которую заплачу. Стыдно признаться, но мной руководила страсть прикоснуться к чему-то новому и доселе неизведанному, попробовать свои силы в магических сферах. Если ко всему перечисленному примешивалось желание выполнить данное старому другу обещание, то оно составляло отнюдь не существенную часть странной смеси чувств и мыслей, заставившей забыть о риске.
Шадд’а-раф не пытается прекословить, просто смотрит на меня, каждой черточкой лица показывая, как относится к истерике, удостоившей его скромную надежду. Могу дословно угадать фразы, оставшиеся за запертыми губами: «Он всегда так поступает: сначала отказывается, а потом все же делает… Я знаю: он сможет… Если не он, то никто…»
И в череду размышлений вклинивается: а почему он так хочет вовлечь меня в свои семейные проблемы? Здесь что-то кроется. Нелицеприятное. Возможно, не подлежащее огласке. Надо выяснять.
Отбрасываю в сторону обиду:
– Почему она не может обернуться?
– Ирм – полукровка, – коротко отвечает старик.
Ирм? Так ее зовут. Что ж, красивое имя. Подходящее для рыжей малышки.
– Это не причина. Точнее, причина, но не основная. Я слушаю дальше!
– Ее мать – линна.
– Что?!
Хлопаю ресницами. Линны – лесные кошки Северного Шема, но дело не только и не столько в этом, сколько…
– Что заставило тебя пойти на преступление?
Янтарные глаза даже не вздрогнули.
– То, что заставляет всех нарушать правила. Страсть.
Наверное, никогда не пойму это утверждение до конца. До самой последней крошечки смысла. Потому, что не могу позволить страстям одержать верх над разумом. Теперь не могу.
Как все было просто и легко еще год назад! Не нужно было взвешивать причины и следствия, не нужно было все время помнить о Пустоте и о разрушениях, которые начнутся, если она вырвется на свободу. Сейчас впору пожалеть о беспечно и бессмысленно прожитых днях. Днях, которые можно было потратить на получение знаний, а не на напрасные поиски того, что все равно пришлось выбросить.
Страсть, говоришь? Она не может служить оправданием.
– Ты думал о том, что получится в результате?
– Нет, dan-nah. В такие моменты… не думают, а действуют.
Досадливо морщусь.
– Неужели? И даже на грани сознания не возникает мысль остановиться и взвесить все «за» и «против»?
Легкое движение плечами, похожее на признание совершенной ошибки.
– Вот уж, действительно, самонадеянность… Хорошо, оставим в покое прошлое. А что делать с настоящим?
– Мне не известно решение, dan-nah. Поэтому я пришел к вам.
– И чем я могу помочь?
– Я верю, что вы найдете путь там, где все остальные оказались бессильны. Потому что не любите смотреть сверху вниз.
* * *
Я проснулся оттого, что кто-то мягкий и теплый привалился к моему боку. Проснулся, открыл глаза и долгое время смотрел в темноту, пытаясь вспомнить, где нахожусь. Получилось, но с заметным трудом. Это мой Дом. Моя комната. Моя кровать. Но почему в ней кроме меня есть еще кто-то?
Рассеянный свет луны молочным сиянием окутывал сладко сопящую рядом фигуру, от которой явственно пахло корицей и яблоками. Ах да, это Ирм, за ужином злоупотребившая пирогом. Наверное, ей стало одиноко одной, и девушка отправилась искать знакомое лицо.
Волосы кажутся серебряными, а не золотыми. С прядями черненого серебра. Длинные ресницы подрагивают в такт дыханию, а губы словно шепчут что-то. Левая рука лежит на моей груди, безвольная и податливая. Сжатая в трогательный кулачок. Беззащитная…
И почему я отказался от той, самой первой мысли? Кто мне мешает прямо сейчас, здесь, не тратя время зря, взять то, что само идет в руки? Ее плоть свежа и упруга, аромат кожи нежен и притягателен, а душа так невинна… Отказа не будет: она просто не поймет, что происходит. А когда испугается, будет уже поздно сопротивляться. Да и как она сможет противиться? Достаточно сжать пальцы посильнее на гладком горле, поблизости от ключевых Узлов Кружева, и девушка станет достаточно покорной, чтобы доставить мне…
Это мои мысли?
Мои?
Эй, подружка, скажи: я, и в самом деле, ОБ ЭТОМ думаю?
Жду ответа, но внутри и снаружи меня тишина остается нетронутой.
Куда делась Мантия? Она никогда не спит и никуда не уходит. Почему же я не слышу ее голоса? Что случилось? Может, мне снится кошмар?
Сжимаю кулак так плотно, что ногти вонзаются в ладонь. Нет, не сплю. Но и проснувшимся себя не чувствую. Словно легкая, но мутная кисея опутала мысли и ощущения: вроде и вижу мир вокруг, но не нахожу в его облике привычных очертаний. И девица рядом…
Пухлые губы приоткрылись: Ирм облизнулась во сне. А мне вдруг захотелось впиться в эти бледные лепестки. Зубами. Так захотелось, что правая рука потянулась и…
Я остановился в самое последнее мгновение и то, только потому, что увидел, как под кожей на тыльной стороне ладони взбухают черные прожилки, а тело вдруг охватила дрожь, словно кровь начала двигаться прыжками.
1 2 3 4 5 6 7 8