Риз крепко поцеловал ее, затем нежно приподнял и показал, как двигаться.
– Иди ко мне, любимая! Забудь обо всем! Я хочу увидеть, как страсть освободит твои чувства.
Они начали – медленно, наслаждаясь сладостным единением, не только физическим, но и духовным, пропитанным настолько глубокими чувствами, что сердце Джоан было готово разорваться на части. Любовь и радость, тоска и сожаление слились в ней воедино. Их сердца стучали в унисон, а желания и чувства только приближали друг к другу.
Напряжение нарастало, становилось невыносимым. Все другие желания Джоан улетели далеко-далеко, осталось только одно. Все ее существо было поглощено ритмом их с Ризом движения и жучим стремлением достичь вершины блаженства. Джоан уже не контролировала своего тела, но Риз еще держался: сжимал ее бедра, не давая ей раскачиваться, сдерживая ее в те моменты, когда ей казалось, что она уже не может терпеть. Затем его страсть потребовала от нее большего. Сила желания подтолкнула его тело в поисках той свободы, о которой он говорил. Он более не препятствовал Джоан. У нее уже не осталось сил на крики и мольбу, в экстазе она хваталась за воплощенную в Ризе реальность.
Он присоединился к ней в финальном порыве, и они вместе познали все, о чем только можно было мечтать. Как божественно прекрасно!
Риз прижал ее к себе, все еще в тумане райского блаженства, в плену наслаждения. Она слышала его дыхание, чувствовала его крепкие объятия, что связали их тела воедино. Благодать снизошла на нее, умиротворенность омыла душу, теперь не страшна даже смерть. Джоан мысленно благодарила судьбу за то, что встретила Риза.
Она подвинулась поближе к Ризу, лежа на мягкой постели, куда он перенес ее. Они любили друг друга в саду, под боярышником, затем опять на скамье. Он показал ей тот мир, в котором существовали только они двое, чтобы до конца понять то, что им суждено было познать.
Джоан не спала, не спал и Риз. Они молчали, удерживая в своих объятиях мир, застывший в ожидании завтрашнего дня. Риз даже не мог представить, насколько Джоан благодарна ему. Он молча повернулся к ней и, сбросив покрывало, согревавшее их в эту прохладную ночь, согнул ее ноги в коленях, и застыл. Опираясь на руки, рассматривая ее в мерцающем свете догорающей свечи, он снова погрузил свою жаждущую плоть в ее готовое встретить его лоно. Джоан видела его лицо и понимала, что его разум не может успокоиться в эти последние мгновения.
Медленно продолжая свое движение, Риз говорил:
– Ты не уйдешь на рассвете, не убежишь. Ты останешься со мной столько, сколько нам отпущено. Я разберусь с этим человеком завтра, а остальное скоро решится само собой.
Он не требовал. И Джоан была благодарна ему за то, что ей не нужно отвечать. Она не хотела говорить о том, что произойдет на рассвете, не хотела говорить о расставании и том, что она уйдет от него навсегда. Ей не хотелось думать о том, что у них почти не осталось времени.
Она постаралась отдаться страсти, забыть обо всем, чтобы он не догадался о том, что означает ее молчание. Она возбуждала его своими прикосновениями и словами, стремясь удовольствием хоть ненадолго затмить горькую правду. Она наслаждалась истинной свободой и хотела, чтобы Риз чувствовал то же самое.
После Риз заснул, а она лежала, прижавшись лицом к его плечу, ловя его дыхание. Этот последний час был наполнен красотой ночи. Джоан наслаждалась этой красотой и черпала силы в своей любви, которая заполнила ее сердце вместе с радостью, печалью, благодарностью и горьким сожалением. Она никогда прежде не знала такого чувства, не ощущала жизнь во всей ее полноте. За этот час в ожидании рассвета вся ее жизнь пронеслась перед ее глазами.
Наконец Джоан почувствовала, что ночь подходит к концу. Выскользнув из-под руки Риза и бросив долгий взгляд на его лицо, она почувствовала невероятную муку, но страх за близких ее сердцу мужчин придал ей мужества.
Тихо одевшись в свое простое платье, она приколола мантилью и вуаль в надежде на то, что это все-таки поможет ей. Она в последний раз обернулась и нежно поцеловала Риза в щеку.
Уйти оказалось гораздо труднее, чем Джоан себе это представляла. Ей пришлось оторвать себя от Риза, но какая-то ее часть отказалась уходить; она отделилась от ее души и осталась с ним, чтобы всегда жить в этом прекрасном союзе.
Боль расставания взяла верх над ее чувствами, но не над волей. Отгоняя печаль и вооружившись придававшим силы страхом, она отвернулась и вышла из дома.
Наконец она ушла от него, чтобы выполнить то, что задумала.
Глава 22
Наверное, Джоан стала невидимой, так легко она передвигалась по Вестминстеру. Ее визиты во дворец вместе с Ризом сделали ее появление привычным, и она не привлекала внимания.
Войдя во дворец, Джоан сделала вид, что направляется к королевским покоям, но, как только осталась одна, тут же бросилась в другом направлении. Крепко прижимая к себе корзину и пряча лицо, она пробралась в маленький сад.
Сад Мортимера… Его укрытие, где он, уединившись от всего света, плел интриги и встречался с гонцами и шпионами… и каменщиками, иногда.
Она заглянула в калитку. В центре сада красовался шелковый балдахин, который должен был защитить великого человека от жаркого солнца. Яркие цветы расходились лучами от него, а все дорожки вели к мягкому креслу, где он должен был восседать. Но его еще не было. Он придет, обязательно придет. День выдался прекрасным, и он захочет посетить свой сад.
Пышная красота сбивала ее с толку. Зло должно бояться света, испытывать трепет перед щедрой добродетелью, заключенной в природе. Оно должно скрываться в укромных, недоступных глазу уголках, темных и мрачных. Судя по этому саду, душа Мортимера была не так уж черна.
На мгновение она дрогнула, но тут же напомнила себе, что поставлено на карту. Жизнь и будущее ее брата, а возможно, и Риза. Бароны королевства, может быть, слишком слабы, чтобы противостоять этому человеку, но она осмелится на это.
Джоан присмотрела высокую изгородь, за которой можно было спрятаться и подождать, и осторожно открыла калитку.
Ради Марка и Риза. Ради отца и Пирса. Ради всех тех, чьи жизни оказались растоптанными и раздавленными за эти годы. Ради себя самой.
И вдруг она с ужасом почувствовала на своем плече руку. Пальцы сжались, останавливая ее, и она застыла, боясь оторвать взгляд от цветов.
Она отчаянно старалась придумать, зачем ей понадобилось заходить в этот сад. Она крепче сжала корзинку, молясь, чтобы стражнику не пришло в голову заглянуть внутрь.
– Ты потерялась, милая?
От этого голоса кровь стыла у нее в жилах Не только из-за того, что он принадлежал Ги Лейтону, но и из-за того, что в нем чувствовались отголоски угрозы. Она бы предпочла, чтобы ее поймал сам Мортимер.
Собрав все свое самообладание, – она не даст ему возможности насладиться ее страхом – Джоан медленно повернулась. Ги с подозрением рассматривал ее.
– Да, – сказала она, изображая облегчение.
– Я видел, как ты кралась, и решил проследить за тобой, Джоан. Кого ты ищешь? – сквозь его полуопущенные ресницы поблескивали угрожающие огоньки. – Короля?
Святые угодники, он считает, что она пришла потребовать справедливости. Он решил, что она ищет Эдуарда, чтобы поведать ему свою историю и попросить его заступничества.
– Что мне может понадобиться у короля? Он решит, что я какая-то служанка, которая пытается претендовать на место мертвой женщины, – она выдавила жалкую улыбку. – По правде говоря, я искала тебя. Паж показал мне, как пройти в твои покои, но я заблудилась и подумала, что если пересеку этот сад, то быстрее попаду в ту часть дворца, что за ним.
Бдительность немного притупилась. Как раз настолько, чтобы дать ей надежду.
– Зачем ты меня искала?
– Я думала о нашем разговоре на рынке и сожалела о том, как мы расстались. Я растерялась, когда увидела тебя, и была сама не своя. Вот и пришла поблагодарить тебя за то, что ты простил мое безрассудство и предложил снова защищать моего брата. Ты многим рискуешь, и я хочу, чтобы ты знал, как я тебе благодарна.
От ее слов лицо Ги смягчилось. Она заклинала, чтобы он решил, что причина того, что ее лицо пылает, в женском смущении, а не в отвращении, с которым она боролась.
Его честолюбие сыграло ей на руку, как она и рассчитывала. Совсем другое пламя зажглось в его глазах. При виде вспыхнувшего в них огня вожделения к ее горлу подступила тошнота.
У него был взгляд голодного самца, выслеживающего жертву, такой непохожий на тот, что она видела совсем недавно. Такой уродливый, по сравнению с красотой прошлой ночи.
Она не будет думать об этом сейчас, просто не может себе этого позволить. Но от этого невольного сравнения к ее ужасу перед ним примешалась жалость. Несмотря на власть, красоту и богатство, Ги никогда не узнает того, что можно познать, разрешив себе любить, а не ненавидеть.
Она не теряла бдительности и теперь, заглянув в эти глаза, увидела больше, чем видела прежде. За маской животной страсти она различила жажду чего-то другого, тоскливую жажду. Она внезапно поняла его лучше, чем когда-либо раньше, лучше, чем ей того хотелось.
Ги Лейтон подозревал, что он чем-то обделен, что его мертвая душа не в состоянии дать ему того, чего бы он хотел. Он чувствовал пустоту. То, как его понимала Джоан, было, наверное, наиболее близко к истине, и он своей извращенной душой по-своему ценил ее понимание. Вот почему он наслаждался ее ненавистью и поощрял ее. Вот почему оставил ее в живых и старался, чтобы в ее глазах смерть Марка выглядела случайностью.
Это открытие не смягчило ее сердца. Жалость примешивалась к ненависти и страху, но не поглощала их. Он был потерян, и она не могла его спасти, даже если то, что осталось от его человечности, стремилось к этому.
Ги обнял ее за плечи и повел прочь от калитки.
– Тебя не должны здесь видеть. Это сад Мортимера. Пойдем со мной.
Она с трудом справилась с дрожью, опасаясь, как бы он не почувствовал, что она трясется от страха, и заставила ноги передвигаться. Джоан позволила ему увести себя во дворец.
Ради Марка, Риза и себя самой она пошла с ним.
Она не сможет этого сделать. Джоан поняла это сразу, как только вошла в комнату. Ни за что на свете! Даже ради того, чтобы выжить и привести в исполнение свой приговор.
Комната была хорошо обставлена. Мортимер ценил человека, которого поселил в ней. Но она не могла на него даже смотреть. Воспоминания нахлынули на нее, но они были не о Ги. Другое лицо и другое прикосновение, и пронизанный заботой покой наполнили ее мысли и сердце.
Однажды Ги отнял у нее все, уничтожил то, что делало ее самой собой. Она не позволит ему сделать это снова. Она не предаст того, что произошло прошлой ночью, не нарушит клятву, которую дала себе сегодня ночью. Она не позволит снова заковать ее свободу этим парализующим стыдом даже в качестве уловки для достижения высокой цели.
Он взял ее за руку и подвел к занавешенной богатым пологом кровати. У нее подогнулись ноги.
– Нет. Я пришла сюда не за этим. Не сейчас. Я только хотела поговорить с тобой, хотела, чтобы ты знал, как я рада, что мы снова будем вместе.
Ее слова звенели в тишине, и она услышала панические нотки, звучавшие в голосе, и он услышал. Джоан прокляла себя за то, что не смогла справиться со страхом.
Ги понравилось ее сопротивление, ему всегда оно нравилось. Борьба началась. Предвкушая неминуемую победу, гарантированную его властью над жизнью и смертью, он улыбнулся.
Его пальцы сжались, словно напоминая о том, с какой легкостью он может раздавить все, что ей дорого.
– Ты пришла как раз за этим. Наша сделка никогда не скреплялась словами.
Она выдернула руку и отпрянула, словно щит, прижимая к животу корзину.
– На этот раз тебе придется довольствоваться словами и подождать еще один день.
Она осмелилась отказать ему всего лишь раз, давным-давно, и дорого заплатила за это оскорбление. Он надвигался на нее с лицом, на котором было написано, что сейчас она поплатится еще раз.
Она попятилась, но он продолжал наступать. Медленно, устрашающе. Джоан в надежде шарила глазами по комнате, пытаясь найти лазейку, ища что-нибудь, что сможет помешать ему.
Но ничего не находила. Она была в ловушке, была загнана в угол. В прошлом она избегала проявлений его жестокости, подчиняясь, но сегодня она не могла покориться. Женщина, возродившаяся в руках Риза, не могла так легко принять смерть.
Наконец отступать стало некуда. Ее спина уперлась в стену, и ему стоило только протянуть руку, чтобы прикоснуться к ней.
– Предупреждаю, не смей ко мне прикасаться. Ты все равно не получишь того, чего хочешь. Не сейчас.
– Само собой, получу, если прикажу. Я рад, что ты пыталась поиграть со мной, дорогая моя Джоан. Я думал скрыть свой гнев, когда ты оскорбила меня изменой, но сейчас я не стану этого делать. Мне доставит огромное удовольствие сломить твою гордость, как и в первый раз, когда мы встретились.
Он потянулся к ней. Она съежилась у стены и запустила руку в корзину.
Его пальцы сомкнулись на ее шее. Ее – на рукоятке кухонного ножа.
Риз внезапно проснулся и тут же понял: что-то не так. Он лежал с закрытыми глазами и не двигался, надеясь, что чувства переубедят его в обратном, но чуда не произошло.
Он ощутил пустоту возле себя, и сердце застучало медленнее и громче. Его окружали запахи их близости, но к ним больше ничего не примешивалось: ни запаха свежего хлеба, ни запаха лука, жарящегося для супа или картофеля. В доме было тихо, пусто. Мелодия ее дыхания давно покинула его постель.
Он заставил себя открыть глаза и пошевелиться, встал, натянул на себя какую-то одежду. Пока одевался, заметил, какой пустой стала комната. И не только потому, что в ней не было ее – все, что принадлежало ей, указывало на ее присутствие, было сделано ею раньше, наполняло и согревало комнату, а теперь исчезло.
Он спустился на кухню, громко стуча в тишине башмаками. Но и здесь Риз не нашел никаких признаков обычного утреннего ритуала – не было ни эля, ни домашней суеты, ни кипящей воды, ни Джоан, поглядывающей за огнем. Ничего.
Ее одежда, сброшенная прошлой ночью на пол, исчезла. Он представил этот ворох у ее ног – морская пена, из которой рождается богиня, – увидел ее снова, одновременно бесстыдную и робкую, решающую за них обоих, чем все обернется.
Его мыслями завладели другие воспоминания. Восхитительные воспоминания о ее свободе и страсти, о том отчаянии, с которым она ей предавалась. Риз снова ощутил ее тело, услышал слова любви, выкрикиваемые в перерывах между мольбами.
Отсутствие Джоан давило на него так же ощутимо, как прежде ее присутствие. Он подавил гнев, пытаясь взять себя в руки. Чтобы окончательно убедиться в том, что она покинула его дом, он вышел в сад.
Обыскав верстак и землю вокруг него в поисках инструментов, которые он нашел прошлой ночью, убедился, что они исчезли, как и все остальное. Усевшись на скамью, он, наконец, признал правду.
На мгновение он испытал совершенный, неестественный покой, а затем взорвался от яростного негодования.
Она все-таки сделала это! Довела все до конца, отдав всю себя и забрав всего его, а потом ушла. Позволила ему познать рай, а потом снова швырнула его в чистилище. Только теперь ему будет еще хуже, потому что теперь он точно знал, что потерял.
Он вспомнил, как они любили друг друга в последний раз. Он принял ее объятия за согласие. Сказал ей, что она должна остаться, и решил, что она согласилась. Каждый поцелуй, каждое прикосновение, казалось, сулили им счастливое будущее. Не навсегда, но хотя бы на какое-то время. Черт побери, больше чем на одну ночь!
Взбешенный, он расхаживал взад-вперед, не в силах устоять на месте. Ему хотелось кого-нибудь ударить. Он бы с радостью вырвал с корнем дерево, если бы это облегчило его страдания, погасило гнев.
Она была далеко, бог знает где, запуганная и не знающая покоя. Она забыла про свой страх на несколько часов, узнала вкус свободы, но прошлое снова сковало ее. Неужели она не поняла его прошлой ночью, когда он сказал, что разберется с этим человеком?
Он вернулся в кухню, охваченный сумбурными, противоречивыми чувствами: злость и беспокойство, рвущая сердце любовь и испепеляющая разум горечь, безропотное смирение и кипящая решимость. Все это сталкивалось, смешивалось и соединялось, заставив его, в конце концов, принять решение.
Джоан не приняла его помощи, это просто было выше ее. Она могла не позволить защищать ее, но он не был слабаком и не нуждался в ее разрешении, чтобы покончить со всем этим.
Она бежала от Ги Лейтона, но этого человека поддерживала иная, могущественная, рука, и теперь пришло время свергнуть ее владельца. Риз так и собирался сделать, и только необходимость защищать Джоан отвлекала его от дела. Раз она отказала ему в этой чести – этом праве, черт побери! – он приведет в движение план, который доведут до конца Аддис и Эдуард.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39