— Глупо так всего пугаться. Ты же много раз скиталась среди этих холмов и пустошей вместе со мною. Ну да, я помню, что шотландцы нападали на нас зимой, но король Стефан дал тогда им жару, и ты к тому же, прекрасно знаешь, что под Хексемом нас ждет Морель, а под Корбриджем встретит охрана, чтобы сопровождать нас в Ратссон.Пальцы Фриты вновь взметнулись в воздух, нетерпеливо сплетаясь и расплетаясь. Одрис покачала головой и тихо вздохнула.— Успокойся, ни со мной, ни с моим ребенком не случится ничего дурного.Однако настроение ее испортилось, и всякое желание утешить служанку бесследно пропало. Вот опять она о том же, эта проблема регулярно всплывала в письмах, курсировавших между Ратссоном и Джернейвом, и Одрис, с тех пор, как впервые изложила Хью свой план, устала повторять одни и те же аргументы.К счастью, Одрис предвидела реакцию Хью на известие о том, что он вскоре станет счастливым отцом, — трубить общий сбор, седлать коней и опрометью мчаться в Джернейв. Ее двусмысленное запрещение делать это и напоминание о гобелене, на котором изображен единорог, в клочья разносящий Джернейв, укротили на время пыл возлюбленного, но на ее голову обрушился целый водопад писем, посвященных одной и той же теме — здоровью и безопасности ее и их ребенка; даже Ральф строчил длиннющие послания, умоляя больше есть и больше отдыхать, двигаться как можно осторожнее и избегать всего, что могло бы повредить ей и плоду. Одрис, вздохнув, подумала о простолюдинках, которые днями напролет гнули спину на полях, о тете Эдит, которая неутомимо таскала огромный живот, когда вынашивала последнюю дочь — ту самую малышку, которая умерла потом от чумы, как и было предсказано на первом из смертных гобеленов Одрис, — все они вплоть до самого разрешения от бремени работали, не покладая рук. Ошеломленная этой лавиной, она в ответах на первые письма ограничивалась умеренными протестами, затем писала нечто совершенно бессвязное и бессмысленное, пытаясь приструнить неуемных советчиков, наконец, перестала вообще обращать внимание на то, что считала типично мужским невежеством. Однако, подумала она с сердитой улыбкой, странно, что у бедной лошади Мореля не износились копыта, с такой частотой и скоростью носилась она из Джернейва в Ратссон и обратно. Правда, Одрис не могла признать, что настойчивое требование Хью ехать не иначе, как под охраной отряда хорошо вооруженных латников, имело веские причины. Хотя шотландцы были разбиты в пух и прах в конце ноября, вскоре после того, как король Стефан вернулся из Нормандии, и оказались отброшенными за пределы королевства, Южная Шотландия горела жаждой мести и реванша. Ходили слухи, что король Дэвид готовится к новому набегу, но ведь нет никаких оснований полагать, думала Одрис, что это случится именно сейчас, когда она скачет в Ратссон. Как и все прочие, шотландцы теперь по уши были заняты весенним севом. Вряд ли они тронутся с места, прежде чем зерно ляжет в землю, если шотландцы вообще, конечно, собираются воевать, но охрана от нападения мелких разбойничьих шаек, несомненно, требовалась, поскольку Ратссон располагался намного ближе к границе, чем Джернейв. Одрис зябко поежилась и попыталась сменить эту опасную тему размышлений на более приятную. Она вспомнила Мореля, который много раз и без всяких осложнений испытывал судьбу на дороге, связывавшей Джернейв с Ратссоном, и невольно улыбнулась. Так или иначе, результат этих многочисленных вояжей Мореля был налицо. Мало-помалу, одно за другим, основная часть ее гардероба, все драгоценности, гобелены с единорогом, мотки пряжи, готовые веретена и прочие ткацкие припасы переместились в Ратссон. Она, к сожалению, не смогла прихватить с собой ткацкий станок, но это ее меньше всего тревожило: собрать новый, руководствуясь ее указаниями, будет совсем не трудно. Сложнее представляется организовать прядение и окраску шерсти, потребуется время, чтобы подыскать более или менее опытную мастерицу или обучить смышленую девушку соответствующим премудростям.Безмятежная радость, которую она испытывала всегда, когда думала о том, что может заниматься своим любимым делом в любом месте, куда бы не забросила ее судьба, омрачилась вдруг недоумением по поводу одного загадочного обстоятельства. По разработанному ею плану она собиралась отправиться точно на север по направлению к Ратссону, где у Адриановой стены ее должен был ждать Морель с отрядом охраны. Конечно, охрана, на которую она согласилась, не имела ничего общего с той свитой, которую предлагали послать Хью и Ральф. Они составили длиннющий, почти бесконечный список того, что должно было обеспечить ей наибольшую комфортность: повозка с периной и лекарем, конные носилки (опять же с лекарем), ручные носилки (Одрис вполне резонно возражала, что предпочитает спокойно ехать на собственной лошади, сызмальства приученной к иноходи, а не трястись в повозке и носилках, набивая синяки и шишки на каждом ухабе или повороте), множество женщин всех возрастов, которые должны были ей услуживать, а также… Одрис поймала себя на мысли, что не помнит, чем заканчивался тот безрассудный список. Она пожалела, что не сохранила его, чтобы посмеяться над Хью позже, когда он увидит, как легко переносит она тяготы путешествия, да и пергамент был безумно дорог, и они использовали в переписке одни и те же его свитки, каждый раз соскребывая и смывая прочитанные тексты.Загадочным казалось и то, что Хью в самый последний момент, когда не было уже возможности отправить ответ, изменил кое-что в раз и навсегда согласованном, казалось бы, плане. Согласно последним инструкциям, она должна была встретиться с Морелем под Хексемом и вместе с ним двигаться по направлению к Корбриджу, где их и будет ждать отряд охраны. Однако тащиться в Хексем, а затем в Корбридж — значило дать крюк почти в три лиги, что казалось воистину странным, учитывая прежнее нежелание Хью позволить ей вообще ехать верхом. Дело даже не в том, что Одрис пугала излишняя езда, ее раздражало нытье Хью и Ральфа, а также неуемная тревога Фриты именно потому, что она чувствовала себя как нельзя лучше, исключая первые недели беременности, когда ее действительно мучили тошнота, слабость и уныние. Вынашивание плода не доставляло ей никаких забот, ее тело переполняла бившая через край энергия, а настроение было неизменно радостным и приподнятым. Одрис ударила лошадь пятками, пуская ее в легкий галоп, и устремила взгляд вперед, чтобы не видеть кислого лица Фриты и ее просительных жестов. Чем скорее доберутся они до Хексема, тем раньше разрешатся загадки — Морель, без сомнения, что-то знает об этом.К немалой досаде Одрис ее предположения относительно Мореля оказались беспочвенными: верный слуга, поджидавший их в полумиле от монастыря, сам толком ничего не знал. Она сумела из него вытрясти лишь то, что хозяин умолял ее отдохнуть в Хексеме, прежде чем отправиться в «трудный» путь к Корбриджу. Одрис вознесла руки к небу и устремила туда же страдальческий взор, умоляя Господа закрыть глаза на мужскую глупость, затем улыбнулась:— Остановиться в Хексеме, чтобы дядя с легкостью проследил, какой дорогой мы едем? Я слышала, что женщины, вынашивая ребенка, изрядно глупеют и приобретают склонность к капризам, но тут, похоже, особый случай — моя беременность дурно сказывается на твоем хозяине, лишая его, а не меня, остатков здравомыслия. Я надеюсь добраться до Ратссона еще до сумерек, избегая встреч с людьми, насколько это будет возможно, и уж тем более не собираюсь останавливаться на отдых в каждой деревне, аббатстве или поместье, которые встретятся по дороге.Выпалив эту тираду, Одрис вновь вонзила пятки в бока лошади и поскакала по проселочной дороге, стороной огибая Хексемское аббатство. Она, не заезжая в Корбридж, остановилась в небольшой рощице неподалеку от городка и приказала Морелю немедленно разыскать и привести к ней отряд охраны. Однако Одрис не суждено было попасть в Ратссон в этот день. Вестниками судьбы оказались два всадника, скакавшие к рощице с той стороны, откуда она ждала приближения всего отряда. Губы Одрис сурово сжались, стирая с него обычную для него добрую улыбку. Одрис не сомневалась, что Хью приказал капитану отряда задержать ее в Корбридже на отдых, и эти двое едут теперь за ней, чтобы сопровождать ее в город. Ну нет, подумала она, я ни за что не пойду на такую глупость и, если потребуется, поскачу на север в одиночку. Вдруг вся ее злость и раздражение рассеялось, словно их и не было. Огромный боевой конь под одним из всадников был, несомненно, Руфусом.— Хью! — воскликнула Одрис, пуская лошадь вскачь навстречу приближающемуся возлюбленному. — Ты сошел с ума! Я же тебе писала…— Я с ума сошел? — крикнул в ответ Хью, спрыгивая с коня и подбегая к ней со слезами на глазах, чтобы заключить в объятия. — Да как ты могла подумать, что я позволю тебе самой пускаться в такой трудный путь!..— Старина Морель, преданный мне всей душой, и ватага вооруженных до зубов латников в счет, конечно, не идут? — парировала Одрис со счастливой улыбкой, обнимая его так крепко, как только могла в той неудобной позе, в которой сидела и вернула поцелуй прежде, чем Хью отпустил ее, сконфужено выкрикивая очередную глупость, дескать, она не должна наклоняться, чтобы не искалечить себя и ребенка.Второй всадник спешился и подошел к ней, чтобы поздороваться. Им оказался Ральф, а не Морель, как она первоначально предполагала.— Морель так благоговеет перед тобой, — сказал он насмешливо, — что если бы ты сказала ему, что прыгнешь со скалы и полетишь, словно птичка, ему и в голову не пришло бы тебе возражать. Только у нас с Хью хватает здравого смысла, чтобы с тобой поспорить.— Что-то не больно много здравого смысла я вижу в том, что мы оставляем столь явный след для дяди, — возразила Одрис. — Надеюсь, прочтя мое письмо, он смирится с моим решением, но вдруг ему взбредет в голову, что Хью коварно соблазнил простодушную девушку, лелея какие-то свои планы, или подумает, что я, забеременев, сбежала от него, боясь жестокой расправы, и его святая обязанность — вернуть меня домой, спасая от «проклятого соблазнителя» и меня самой? Я не желаю видеть двух мужчин, которых я люблю больше всех на свете, схлестнувшимися в яростной схватке. Я хочу, чтобы дядя свыкся с мыслью о моем замужестве, увидел, что я счастлива, и помирился с мужчиной, которого я сама выбрала себе в мужья.— Я не такой дурак, каким ты, меня считаешь, моя дорогая, — отозвался Хью. — Тебя мало кто знает в лицо, а я, поскольку меня знают куда больше, старался никому на глаза без нужды не попадаться. Дядя Ральф близко к сердцу принимает наши с тобой хлопоты, поэтому я попросил его разделить со мной тяготы этого предприятия…— Я еще не настолько стар, чтобы бояться сесть на коня, — обиженно перебил его Ральф.Одрис расхохоталась.— Я так рада, что не одна страдаю от самомнения нашего дорогого Хью, который считает всех, кроме себя, слабосильными растяпами, не способными даже дышать без его помощи. Хью, опомнись, о каких тяготах ты говоришь?И какое предприятие имеешь в виду? Мы что, не едем в Ратссон? Отсюда до него не более десяти лиг, и я уверена, что мы доскачем до него еще засветло.Хью нерешительно улыбнулся; он понимал, что в словах Одрис имелась толика истины — речь не о ней самой, она слишком беззаботна по отношению к себе и их ребенку, а вот дядю обижать, действительно не стоило. Всему причиной была та хмельная радость, которая вздымалась в нем, день ото дня все выше и выше, та трогательная искренняя любовь, которой дарил стареющий родственник, то особое чувство, которое он испытывал, ощущая себя частью старинного рода, глубоко укоренившегося в стране. И это чувство заставляло его придавать Одрис и ребенку, которого она носила в чреве, еще большее значение. Хью казалось ранее, что невозможно любить Одрис сильнее, чем он уже любит ее, но принадлежность к роду Ратссонов и привязанность Ральфа сотворили чудо, сделали невозможное возможным. Он не смог бы объяснить это словами, и уж во всяком случае не здесь и не теперь, когда ненадежное апрельское небо покрылось облаками и начал дуть резкий и холодный ветерок, раскачивая кроны высоких деревьев.— Нет, — сказал он, — мы не поедем в Ратссон. Смотри-ка вот-вот начнет накрапывать. Может, давай отдохнем, Одрис, пока не распогодится?— Хью, — простонала она, ты уже совсем на этом свихнулся. Подумай сам, если мы будем прятаться от каждого апрельского облачка, то никогда не сдвинемся с этого места. Я же не растаю под этим мелким дождиком, и я не нуждаюсь в отдыхе, проскакав какие-то жалкие три лиги. Более того, ты серьезно ошибаешься, если считаешь, что меня не знают в Корбридже. Мне приходилось бывать в нем достаточно часто, чтобы кто-нибудь из зевак мог узнать меня или мою лошадь. Не глупи, давай поедем.Хью все еще терзался сомнениями, когда вмешался Ральф.— По-моему, — сказал он, — стоит хотя бы пересечь реку для начала. Мы достаточно мобильны и в любой момент можем разбить лагерь. И Одрис права, когда говорит, что не следует оставлять след. Я поскачу назад, приведу отряд. Встретимся в лиге отсюда южнее моста.— Южнее моста? — эхом отозвалась Одрис, когда Ральф ускакал прочь. — Почему южнее? Куда мы поедем?— В Дарем, там и сочетаемся браком, — ответил Хью, направляя Руфуса к той дороге, которая вела к старому римскому мосту через Тайн. — Мой дядя убедил меня, — продолжал он, когда Одрис пристроилась рядом, — что при наших обстоятельствах было бы не слишком разумно полагаться на брак, заключенный в захолустной церкви без авторитетных свидетелей, — он ухмыльнулся, когда заметил недоверчивое выражение ее лица. — Не только ты строила планы. Я ездил в Йорк, чтобы просить совета обо всем этом у архиепископа Тарстена.Губы Одрис округлились, свидетельствуя об изумлении, и Хью удовлетворенно расхохотался.— Моя исповедь не слишком его порадовала, но он уже задолго до того знал, что я люблю женщину из знатного и могущественного рода. Как бы там ни было, он не из тех, кто стонет над уже пролитым молоком, да и я теперь не тот безродный выскочка, которым считался раньше. Достойный прелат собственноручно написал послание епископу Дарема, в котором просил немедленно обвенчать нас в присутствии всех тех высокопоставленных священнослужителей, которые ему подвластны или навестят в это время собор по делам церкви.— А почему он сам не пожелал благословить нас? Не потому ли, что все еще считает наше поведение недостойным и предосудительным? — резко и прямо спросила Одрис. Она не чувствовала себя оскорбленной, но, поскольку знала, как Хью любит старика-архиепископа, заменившего ему отца, боялась, что за улыбкой возлюбленного прячется глубокая обида.— Нет, конечно же, нет, душа моя, — ответил Хью, ласково положив руку на ладони Одрис, покоившиеся на холке лошади. — Мне пришлось, разумеется, смиренно выслушать проповедь о греховности гордыни и губительности алчности, но, я знаю, он меня простил. Он бы охотно обвенчал нас и дал свое благословение, но ведь дорога в Йорк для тебя, в твоем нынешнем положении, так трудна и опасна… И я боюсь… Он очень болен, душа моя… Боюсь, он опасается, что просто не доживет до того момента, когда сможет поздравить нас с законным браком.У Одрис болезненно сжалось сердце, когда она услышала в спокойном голосе Хью печальные и горькие нотки.— Тем более мы должны поехать в Йорк, Хью, — сказала она, тряхнув головой и решительным жестом отметая все его возражения. — Со мной все будет в порядке, дорогой. Посмотри на меня. Неужели я выгляжу хилой и чахлой? Неужели мои глаэа слипаются от усталости, а волосы потеряли здоровый матовый блеск? Я крепка, как никогда, и наш ребенок внутри меня находится в полной безопасности. Видит Бог, я много раз варила зелье, помогая женщинам вынашивать их детей, я знаю все признаки приближающего разрешения от бремени, и, заверяю тебя, ни одного из них пока не вижу у себя и не чувствую. Прошу тебя, милый, давай поедем. Я сгораю от желания познакомиться с человеком, который воспитывал тебя, когда ты был ребенком, и я надеюсь, что в душе его воцарится покой, когда он увидит нас счастливыми.— Ты уверена, что у тебя хватит сил доехать, Одрис?Она увидела, как расцвело суровое и озабоченное лицо Хью при одной мысли о том, что он представит названому отцу свою молодую законную жену, заметила, как промелькнул в его глазах страх, как бы не опоздать, и они весело расхохотались.— Не сомневайся, хватит. Приедем в Дарем, ты женишься на мне, и, если уж так на этом настаиваешь, отдохнем там денек. А затем помчимся прямиком в Йорк. Глава XXII У Одрис родился сын первого июня, за месяц до срока и, как считала счастливая мать, по специальному повелению Господа Бога и Святой Девы Марии. Не захвати Эрик Тарстен всех их врасплох, шутила Одрис, кто знает, чем бы все это закончилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64