Как мог он тогда не использовать этот явный ключ к отгадке? Это моя вина, думал Тарстен, вздыхая, и добавил в письме, что необходимо постараться найти любую вещь, принадлежавшую той женщине. Он также написал епископу Дарема и, не вдаваясь в подробности, просил, чтобы тот оказал содействие матери-настоятельнице в ее поисках. И странно, как только он вручил письма посыльному, то ощутил громадное облегчение. Мысленно он признавал свой грех, но сердце ему говорило, что это не так. Он бы не ограничился признанием или искуплением вины, но в нем росло убеждение, что грех его уже прощен, потому что он не хотел его совершать.Находясь во дворе, Хью больше не сожалел об оставшейся вдали любви — у него не было времени для этого. После спокойных дней, проведенных с Одрис, суматоха, царившая во время сбора вещей, призывала его к выполнению своих обязанностей. Он стоял, оглушенный шумом и беготней, наблюдая за слугами, которые сновали туда-сюда, перетаскивая из груды мешков узлы и кое-что из мебели. Огромная кровать архиепископа была уже разобрана и находилась в главной телеге вместе с высоким, отделанным изысканной резьбой креслом. Вокруг мебели были матрацы, подушки, перины, а сверху — сундуки с посудой и другими ценностями. Хью видел, как слуга взобравшись на задок телеги, выбрасывал трехногий табурет и кричал на мальчишку, который пытался всучить ему другой, чтобы тот принес вместо него узлы поменьше. Мальчишка что-то прокричал в ответ — Хью не мог понять что именно. Он не все понимал на английском, но, должно быть, это были дерзости, а слуга схватил второй табурет за ножку и, угрожая, размахивал им. Тогда мальчишка побежал и схватил несколько неаккуратно свернутых одеял и, смеясь, поспешно вернулся. Хотя слуга и размахивал грозно стулом, но старался не задеть мальчишку.Как ему и положено, Хью подошел к подводе и тронул крупные вещи, которые мог достать, проверяя, достаточно ли они укреплены. Ничего не шаталось, и он, запинаясь, сказал по-английски несколько слов благодарности за хорошо выполненную работу. Если подвода не опрокинется, то Хью был уверен, что ничего не развяжется, не разболтается и не упадет в дороге. Слышны были крики, брань, вещи перекидывались из одной кучи в другую, и, казалось, что погрузка делалась наугад, но слуги архиепископа были опытны и хорошо знали свое дело. Некоторые из них служили Тарстену много лет, грузили и разгружали его вещи уже тысячи раз.Когда архиепископ вышел, ему помогли взобраться на коня, Хью вывел обоз за ворота аббатства, и они направились к Ньюкаслу. Через реку Тайн дорога шла по мостику, и Хью считал, что время, потраченное на этот окружный путь, будет возмещено тем, что по мосту будет легче перебраться на другой берег реки, а также преимуществам Римской дороги.Правда, если бы из Хексема они поехали прямо север, то выиграли бы около трех миль, — а это полдня пути, — но в таком случае архиепископу и повозкам багажом пришлось бы преодолевать тот опасный брод под Джернейвом. Там нельзя исключить и несчастный случай так как брод был очень труден для груженых телег, да и Тарстен мог намокнуть. Хью знал и то, что не сможет просто проехать мимо Джернейва. И Одрис будет огорчена, если увидит, как он проезжает мимо.Хью мысленно начал объяснять, как будто писал ей письмо, почему ему пришлось выбрать римскую дорогу, и странное предложение Одрис «разговаривать друг с другом после расставания» оказалось не таким уж и странным, и он не чувствовал себя вдали от нее. Именно тогда он пожалел, что нет возможности описать все это. Раньше не было надобности возить с собой пергамент и чернила. Если он изредка хотел послать письмо сэру Вальтеру, нужно было только попросить все необходимое у Тарстена, но если просить пергамент по несколько раз в неделю, то он будет вынужден все объяснить архиепископу. Этого ему не хотелось бы делать.Он сказал Тарстену, молча ехавшему рядом, что забыл спросить кое о чем в Хексеме и нужно туда возвратиться, и ускакал прежде чем его приемный отец смог задать ему вопрос. Кортеж не успел проехать и мили, как Хью уже вернулся с плотным свертком пергаментов, дюжиной перьев, завернутых в одеяло, и закупоренным рогом чернил. Все это было спрятано в седельном вьюке. Он также осведомился у монахов о положении на северной дороге и нет ли там бандитов.Тарстен все же захотел спросить, почему он возвращался назад, и Хью пришлось повторить рассказ монахов о том, что Римская дорога Римская дорога упоминается в тексте и как «Диа Стрит» («Dere Street» англ.) — примечание редактора
доходит вплоть до Бернесса и даже немного дальше. Далее на север она ухудшается, но, конечно, по ней можно доехать до Джедборо. Что касается бандитов, то говорят, что их на этой дороге меньше, так как, по слухам, этот район очистила шотландская армия. Тарстен посмотрел на него и сухо спросил: — Неужели ты думаешь, что я настолько стар и уже выжил из ума?— Конечно, нет, — ответил Хью.— Тогда зачем тебе было возвращаться в Хексем и задавать те вопросы, которые я по своему старческому слабоумию уже давно задал?Хью не знал, куда ему спрятать глаза, и только возразил: — Прости отец, это я должен знать все эти вещи, и… иногда вы заняты более важными делами, чем положением на дорогах…— Конечно, у меня иногда бывают дела поважнее, чем состояние дороги, но только не тогда, когда собираешься путешествовать по ней, — перебил Тарстен, смеясь, но ничего больше не добавил. Старик почувствовал, что ему не следует допытываться. Он понимал, что Хью пытается скрыть свое смущение и у него было какое-то личное дело, которое он не хотел разглашать. Что бы Хью ни делал, он никогда не совершал ничего дурного. И, если у него есть что-то скрытое от других, то, судя по выражению лица Хью, — он счастлив.В тот день они проехали довольно большой отрезок пути. Остановились, чтобы поесть, южнее того места, где дорога проходила сквозь брешь в Римской стене. Затем проехали еще восемь миль, несмотря на то, что дорога подымалась вверх, и только на закате Хью почувствовал, что надо остановиться на ночлег. Казалось, что эта местность была не населена. Они видели овец, которые паслись на склонах гор, иногда среди деревьев, росших у дороги, раздавалось хрюканье свиней. Однако, несмотря на это, нигде не было видно ни деревни, ни замка, где бы можно было приютиться на ночь. Тарстен не придал значения заботам Хью.— Мне и раньше приходилось спать в шатре, — отметил он. И по правде говоря, думаю, что предпочел бы спать в собственном шатре, нежели в самой лучшей постели деревенского постоялого двора, — он улыбнулся, дразня Хью: — Я всегда предпочитал спать один.Хью не мог сдержать смех:— Должно быть, я люблю спать в компании.Он больше не возражал и перестал беспокоиться. Они были недалеко от Корбриджа, и опасность нападения грабителей миновала. Город высылает людей для охраны дорог если торговцы жалуются, что их грабят в его окрестностях. Погода была теплая, и хотя поздно вечером прошел ливень, облака рассеялись. Однако разбивать лагерь для архиепископа даже в безопасном месте было куда хлопотнее для Хью, чем расположиться во дворе либо за стенами замка, или, на худой конец, на деревенском постоялом дворе. Если бы они заночевали в замке, то оставалось бы только вести вежливую беседу с хозяином вместо уставшего Тарстена. В деревне ему нужно было бы установить охрану, которая следила бы за вещами. Здесь же, разбивая лагерь, ему приходилось обдумывать каждую деталь. Он выбрал небольшую долину, по которой текла быстрая речка. На отлогих берегах речки не было густой растительности.Шатер архиепископа должен находиться в самом безопасном и защищенном месте, а в нем будет размещено все самое ценное — сам Тарстен и сундуки с посудой и драгоценностями. Хью отметил место, которое будет являться центром лагеря, и приказал поставить вокруг телеги. Если возникнет необходимость, люди смогут обороняться, укрываясь за ними. Шатер архиепископа будет поставлен за кольцом из телег и недалеко от проема, который позволит пройти между телегами. Мулов и лошадей нужно было также расположить в безопасном месте. Скорее всего один или два вора могут попытаться украсть несколько животных, нападение большого отряда на лагерь было мало вероятно. Хью отвел для животных такое место, которое хорошо просматривалось и находилось на склоне за шатром Тарстена таким образом, что моча животных будет стекать по склону и не навредит ему. Конечно, это можно было бы и не принимать во внимание, если бы влага впитывалась в землю, но поверхность была уже мокрая, возможно, от прошедшего днем ливня или из-за того, что почва была торфяная, а под ней находился каменный пласт, который не впитывал влагу.Хью распорядился и насчет людей: одну группу он направил косить траву на корм для лошадей в добавок к зерну, которое было припасено как раз для такого случая; другую группу — заготавливать дрова и разжигать костры; третью группу — принести воду, назначить поваров и распределить запасы. То тут, то там возникали перебранки, между слугами, которые, по их мнению, должны были заниматься только комфортом для архиепископа, и воинами, считавшими некоторые задания унизительными, особенно, если есть для этого слуги.И напоследок, Хью пошел устанавливать свой шатер, уже когда увидел, что архиепископ преклонил колени, для чтения вечерней молитвы, пока готовится его ужин. Хью не возражал бы, если ему пришлось бы спать на открытом воздухе, подобно большинству воинов и слуг, но он почувствовал, что должен установить разницу между ним, предводителем, и слугами. Но, к его удивлению, шатер был уже установлен, и вещи аккуратно сложены в одном углу, седло, которое служило подушкой, было приготовлено, одеяла расстелены. Он совсем забыл о Мореле!— Спасибо, — поблагодарил он.Похоже, Морель был удивлен — ему ведь заплатили за выполнение подобных услуг. И, кроме того, он был чем-то и обеспокоен.— Я бы начал готовить ужин, мой господин, — сказал слуга, колеблясь, — но не нашел припасов, и…Хью покачал головой.— Хорошо, что не начал готовить. Я забыл сказать, что ем вместе с архиепископом, — он жестом указал на шатер Тарстена. — А ты поешь вместе с людьми. Он заметил выражение облегчения на лице Мореля и засмеялся: — Я думаю, ты не очень-то хороший повар.— Да, мой господин, это правда.— Ну, ладно, — вздохнул Хью, все еще улыбаясь. — Никто не совершенен. Во время путешествия это не страшно и думаю, что по дороге нам встретятся постоялые дворы — это на тот случай, если мы отстанем от слуг архиепископа. Во всяком случае я готов ко всему. Помоги мне снять оружие, потом зажги эту свечу… — Хью достал одну свечу из сумы. — После этого ты свободен.Как только Морель ушел, Хью извлек письменные принадлежности и, с трудом найдя новую ровную поверхность для письма, начал «разговор» с Одрис. Он не ожидал, что получит большое удовольствие, описывая свои ежедневные обязанности, а особенно свои мысли. Он писал Тарстену много лет и знал, что его приемный отец очень заботится о нем хочет знать все до мелочей. Но писать Одрис и Тарстену — разные вещи. Письма к Одрис были не обязанностью, а удовольствием, потому что он был уверен, что каждое письмо обрадует получателя. Так каждый вечер, пока они медленно продвигались на северо-запад, Хью продолжал писать письма.Когда они прибыли в Роксборо, Хью начал писать о событиях государственной важности, и только несколько строчек посвящал личным «разговорам» с Одрис.— К счастью, — объяснил он возлюбленной в своем личном письме, после того как описал встречу короля Дэвида и архиепископа Тарстена в послании, предназначенном сэру Оливеру, — я почти все время занят. А если бы был свободен и мог писать тебе столько, сколько хочется, то пришлось бы просить или покупать пергамент в каждом монастыре и в каждом городе, а затем обзавестись вторым вьючным мулом для перевозки свитков. Даже сейчас приходится выкраивать время, чтобы писать тебе, а не обдумывать, как лучше защитить дом, который король выделил нам. Но ты не беспокойся об этом. Я чувствую, — король относится с почтением и даже любовью к архиепископу, и Тарстен здесь совершенно в безопасности.Тарстен действительно находился в безопасности: ни одна душа не осмелилась бы открыто причинить ему вред, но не все равно почитали его. Некоторые шотландцы, которые приехали с королем Дэвидом, были бедны. Их не устраивал договор, заключенный во времена правления короля Генриха, и они собирались воевать. Если Камбрия и Нортумбрия станут подвластны королю Дэвиду, то именно шотландцам будут предоставлены там лучшие земли. На худой конец они извлекут пользу от вторжения, подвергнув север разграблению. Поэтому некоторые бароны возражали против встречи архиепископа и короля, не выдвигая, однако, веских доводов. Они были уверены, что Тарстен будет им угрожать отречением от церкви. Они не боялись угроз и знали, что Дэвид, несмотря на свою глубокую веру, твердо придерживается правила: кесарю — кесарево, а Богу — богово. По мнению короля, война — исключительно мирское дело. Осуждения их позиции совершенно бесполезны — Дэвид и его бароны считали, что у них были достаточно сильные и веские основания для начала войны. Если бы архиепископ захотел приказать Дэвиду отказаться от намерения завоевать Англию и потребовал бы религиозного повиновения, то это, как были уверены шотландские бароны, только больше разозлило бы короля, и он еще больше бы склонился в сторону войны.Но они и не были полностью уверены, что Дэвид сумеет противостоять доводам архиепископа. Хью писал с достаточной долей юмора о поспешных переговорах и о смятении среди шотландских придворных, когда Тарстен, выражая свое расположение и уважение королю, приветствовал его, призвав к терпению и пониманию. Вскоре, стало очевидно, что архиепископ добился определенного успеха. Хью понял, что может предсказывать, как будут продвигаться переговоры, независимо от того, присутствовал он там или нет. Чем сильнее Дэвид отвергал каждый довод, предотвращающий войну, тем снисходительнее и сердечнее некоторые шотландские бароны относились к Хью.Сопротивление, оказанное доводам и рассуждениям Тарстена, не вынудило его потерять надежду и спокойствие, а каждый день переговоров отодвигал войну, давал возможность созревать урожаю на полях Англии и усиливал оборону Нортумбрии и Камбрии. Тарстен сохранял спокойствие во время всех переговоров и по поводу того, что Дэвид попал в затруднительное положение, дав клятву императрице Матильде, и, соглашаясь, что признание и коронование Стефана архиепископом Кентерберийским, бесспорно, вовлекло в грех тех, кто поддержал решение лорда Кентербери. Он выражал свои сомнения по поводу коронации Стефана, на которой сам не присутствовал, а также решил, что необходимо послать представителей к его восточному двору.Дэвид был вежлив, но в то же время и упрям, отвергая все доводы и рассуждения Тарстена. Он утверждал, что клятва верности, данная Матильде, была не только религиозным актом. Она затрагивала его честь, и даже, если признать Стефана королем Англии, то он не совершил ошибки, так как давал обязательство лично королю Генриху и леди Матильде, а не какому-то неизвестному «правителю Англии». Архиепископ не возражал против этого, но что касалось затронутой чести короля, то, по утверждению архиепископа, может пролиться слишком много крови с обеих сторон и пострадает много невинных людей. В конце концов, когда Дэвид, испытывая давление, не мог и не хотел дать клятву, что он будет соблюдать перемирие, заключенное с королем Стефаном, то архиепископ сам поднял вопрос о чести.Сначала Тарстен напомнил Дэвиду, что король Стефан поступил благородно по отношению к нему, в то время, как он мог бы преследовать его со своей большой армией и опустошить всю Шотландию. Дэвид готов был признать, что Стефан имел право сдать ему Донкастер и Каршел только как король Англии. Поэтому, Дэвид и получил крепости от Стефана только после подписания перемирия. Если он теперь так обеспокоен, что его честь будет запятнана подписанием перемирия, то не вернет ли крепости назад? — Стефан поверил королю Дэвиду, — отметил Тарстен. — А не был ли Дэвид дядей его жены и кровно связан с ним. Поступает ли он честно, оскорбляя доверие Стефана? Что более позорно для Дэвида: обуздать свою приверженность к делу Матильды или нарушить договор, заключенный чистосердечно и напасть на английское королевство, в тот момент, когда его защитник находится в Нормандии?Впервые за эти две недели переговоров Дэвид был расстроен и по-настоящему несчастен. На следующий день король созвал баронов на совет, который был бурным и резким, а эмоции не позволяли прийти к какому-либо соглашению. Споры продолжались в пивных и после того, как было принято решение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
доходит вплоть до Бернесса и даже немного дальше. Далее на север она ухудшается, но, конечно, по ней можно доехать до Джедборо. Что касается бандитов, то говорят, что их на этой дороге меньше, так как, по слухам, этот район очистила шотландская армия. Тарстен посмотрел на него и сухо спросил: — Неужели ты думаешь, что я настолько стар и уже выжил из ума?— Конечно, нет, — ответил Хью.— Тогда зачем тебе было возвращаться в Хексем и задавать те вопросы, которые я по своему старческому слабоумию уже давно задал?Хью не знал, куда ему спрятать глаза, и только возразил: — Прости отец, это я должен знать все эти вещи, и… иногда вы заняты более важными делами, чем положением на дорогах…— Конечно, у меня иногда бывают дела поважнее, чем состояние дороги, но только не тогда, когда собираешься путешествовать по ней, — перебил Тарстен, смеясь, но ничего больше не добавил. Старик почувствовал, что ему не следует допытываться. Он понимал, что Хью пытается скрыть свое смущение и у него было какое-то личное дело, которое он не хотел разглашать. Что бы Хью ни делал, он никогда не совершал ничего дурного. И, если у него есть что-то скрытое от других, то, судя по выражению лица Хью, — он счастлив.В тот день они проехали довольно большой отрезок пути. Остановились, чтобы поесть, южнее того места, где дорога проходила сквозь брешь в Римской стене. Затем проехали еще восемь миль, несмотря на то, что дорога подымалась вверх, и только на закате Хью почувствовал, что надо остановиться на ночлег. Казалось, что эта местность была не населена. Они видели овец, которые паслись на склонах гор, иногда среди деревьев, росших у дороги, раздавалось хрюканье свиней. Однако, несмотря на это, нигде не было видно ни деревни, ни замка, где бы можно было приютиться на ночь. Тарстен не придал значения заботам Хью.— Мне и раньше приходилось спать в шатре, — отметил он. И по правде говоря, думаю, что предпочел бы спать в собственном шатре, нежели в самой лучшей постели деревенского постоялого двора, — он улыбнулся, дразня Хью: — Я всегда предпочитал спать один.Хью не мог сдержать смех:— Должно быть, я люблю спать в компании.Он больше не возражал и перестал беспокоиться. Они были недалеко от Корбриджа, и опасность нападения грабителей миновала. Город высылает людей для охраны дорог если торговцы жалуются, что их грабят в его окрестностях. Погода была теплая, и хотя поздно вечером прошел ливень, облака рассеялись. Однако разбивать лагерь для архиепископа даже в безопасном месте было куда хлопотнее для Хью, чем расположиться во дворе либо за стенами замка, или, на худой конец, на деревенском постоялом дворе. Если бы они заночевали в замке, то оставалось бы только вести вежливую беседу с хозяином вместо уставшего Тарстена. В деревне ему нужно было бы установить охрану, которая следила бы за вещами. Здесь же, разбивая лагерь, ему приходилось обдумывать каждую деталь. Он выбрал небольшую долину, по которой текла быстрая речка. На отлогих берегах речки не было густой растительности.Шатер архиепископа должен находиться в самом безопасном и защищенном месте, а в нем будет размещено все самое ценное — сам Тарстен и сундуки с посудой и драгоценностями. Хью отметил место, которое будет являться центром лагеря, и приказал поставить вокруг телеги. Если возникнет необходимость, люди смогут обороняться, укрываясь за ними. Шатер архиепископа будет поставлен за кольцом из телег и недалеко от проема, который позволит пройти между телегами. Мулов и лошадей нужно было также расположить в безопасном месте. Скорее всего один или два вора могут попытаться украсть несколько животных, нападение большого отряда на лагерь было мало вероятно. Хью отвел для животных такое место, которое хорошо просматривалось и находилось на склоне за шатром Тарстена таким образом, что моча животных будет стекать по склону и не навредит ему. Конечно, это можно было бы и не принимать во внимание, если бы влага впитывалась в землю, но поверхность была уже мокрая, возможно, от прошедшего днем ливня или из-за того, что почва была торфяная, а под ней находился каменный пласт, который не впитывал влагу.Хью распорядился и насчет людей: одну группу он направил косить траву на корм для лошадей в добавок к зерну, которое было припасено как раз для такого случая; другую группу — заготавливать дрова и разжигать костры; третью группу — принести воду, назначить поваров и распределить запасы. То тут, то там возникали перебранки, между слугами, которые, по их мнению, должны были заниматься только комфортом для архиепископа, и воинами, считавшими некоторые задания унизительными, особенно, если есть для этого слуги.И напоследок, Хью пошел устанавливать свой шатер, уже когда увидел, что архиепископ преклонил колени, для чтения вечерней молитвы, пока готовится его ужин. Хью не возражал бы, если ему пришлось бы спать на открытом воздухе, подобно большинству воинов и слуг, но он почувствовал, что должен установить разницу между ним, предводителем, и слугами. Но, к его удивлению, шатер был уже установлен, и вещи аккуратно сложены в одном углу, седло, которое служило подушкой, было приготовлено, одеяла расстелены. Он совсем забыл о Мореле!— Спасибо, — поблагодарил он.Похоже, Морель был удивлен — ему ведь заплатили за выполнение подобных услуг. И, кроме того, он был чем-то и обеспокоен.— Я бы начал готовить ужин, мой господин, — сказал слуга, колеблясь, — но не нашел припасов, и…Хью покачал головой.— Хорошо, что не начал готовить. Я забыл сказать, что ем вместе с архиепископом, — он жестом указал на шатер Тарстена. — А ты поешь вместе с людьми. Он заметил выражение облегчения на лице Мореля и засмеялся: — Я думаю, ты не очень-то хороший повар.— Да, мой господин, это правда.— Ну, ладно, — вздохнул Хью, все еще улыбаясь. — Никто не совершенен. Во время путешествия это не страшно и думаю, что по дороге нам встретятся постоялые дворы — это на тот случай, если мы отстанем от слуг архиепископа. Во всяком случае я готов ко всему. Помоги мне снять оружие, потом зажги эту свечу… — Хью достал одну свечу из сумы. — После этого ты свободен.Как только Морель ушел, Хью извлек письменные принадлежности и, с трудом найдя новую ровную поверхность для письма, начал «разговор» с Одрис. Он не ожидал, что получит большое удовольствие, описывая свои ежедневные обязанности, а особенно свои мысли. Он писал Тарстену много лет и знал, что его приемный отец очень заботится о нем хочет знать все до мелочей. Но писать Одрис и Тарстену — разные вещи. Письма к Одрис были не обязанностью, а удовольствием, потому что он был уверен, что каждое письмо обрадует получателя. Так каждый вечер, пока они медленно продвигались на северо-запад, Хью продолжал писать письма.Когда они прибыли в Роксборо, Хью начал писать о событиях государственной важности, и только несколько строчек посвящал личным «разговорам» с Одрис.— К счастью, — объяснил он возлюбленной в своем личном письме, после того как описал встречу короля Дэвида и архиепископа Тарстена в послании, предназначенном сэру Оливеру, — я почти все время занят. А если бы был свободен и мог писать тебе столько, сколько хочется, то пришлось бы просить или покупать пергамент в каждом монастыре и в каждом городе, а затем обзавестись вторым вьючным мулом для перевозки свитков. Даже сейчас приходится выкраивать время, чтобы писать тебе, а не обдумывать, как лучше защитить дом, который король выделил нам. Но ты не беспокойся об этом. Я чувствую, — король относится с почтением и даже любовью к архиепископу, и Тарстен здесь совершенно в безопасности.Тарстен действительно находился в безопасности: ни одна душа не осмелилась бы открыто причинить ему вред, но не все равно почитали его. Некоторые шотландцы, которые приехали с королем Дэвидом, были бедны. Их не устраивал договор, заключенный во времена правления короля Генриха, и они собирались воевать. Если Камбрия и Нортумбрия станут подвластны королю Дэвиду, то именно шотландцам будут предоставлены там лучшие земли. На худой конец они извлекут пользу от вторжения, подвергнув север разграблению. Поэтому некоторые бароны возражали против встречи архиепископа и короля, не выдвигая, однако, веских доводов. Они были уверены, что Тарстен будет им угрожать отречением от церкви. Они не боялись угроз и знали, что Дэвид, несмотря на свою глубокую веру, твердо придерживается правила: кесарю — кесарево, а Богу — богово. По мнению короля, война — исключительно мирское дело. Осуждения их позиции совершенно бесполезны — Дэвид и его бароны считали, что у них были достаточно сильные и веские основания для начала войны. Если бы архиепископ захотел приказать Дэвиду отказаться от намерения завоевать Англию и потребовал бы религиозного повиновения, то это, как были уверены шотландские бароны, только больше разозлило бы короля, и он еще больше бы склонился в сторону войны.Но они и не были полностью уверены, что Дэвид сумеет противостоять доводам архиепископа. Хью писал с достаточной долей юмора о поспешных переговорах и о смятении среди шотландских придворных, когда Тарстен, выражая свое расположение и уважение королю, приветствовал его, призвав к терпению и пониманию. Вскоре, стало очевидно, что архиепископ добился определенного успеха. Хью понял, что может предсказывать, как будут продвигаться переговоры, независимо от того, присутствовал он там или нет. Чем сильнее Дэвид отвергал каждый довод, предотвращающий войну, тем снисходительнее и сердечнее некоторые шотландские бароны относились к Хью.Сопротивление, оказанное доводам и рассуждениям Тарстена, не вынудило его потерять надежду и спокойствие, а каждый день переговоров отодвигал войну, давал возможность созревать урожаю на полях Англии и усиливал оборону Нортумбрии и Камбрии. Тарстен сохранял спокойствие во время всех переговоров и по поводу того, что Дэвид попал в затруднительное положение, дав клятву императрице Матильде, и, соглашаясь, что признание и коронование Стефана архиепископом Кентерберийским, бесспорно, вовлекло в грех тех, кто поддержал решение лорда Кентербери. Он выражал свои сомнения по поводу коронации Стефана, на которой сам не присутствовал, а также решил, что необходимо послать представителей к его восточному двору.Дэвид был вежлив, но в то же время и упрям, отвергая все доводы и рассуждения Тарстена. Он утверждал, что клятва верности, данная Матильде, была не только религиозным актом. Она затрагивала его честь, и даже, если признать Стефана королем Англии, то он не совершил ошибки, так как давал обязательство лично королю Генриху и леди Матильде, а не какому-то неизвестному «правителю Англии». Архиепископ не возражал против этого, но что касалось затронутой чести короля, то, по утверждению архиепископа, может пролиться слишком много крови с обеих сторон и пострадает много невинных людей. В конце концов, когда Дэвид, испытывая давление, не мог и не хотел дать клятву, что он будет соблюдать перемирие, заключенное с королем Стефаном, то архиепископ сам поднял вопрос о чести.Сначала Тарстен напомнил Дэвиду, что король Стефан поступил благородно по отношению к нему, в то время, как он мог бы преследовать его со своей большой армией и опустошить всю Шотландию. Дэвид готов был признать, что Стефан имел право сдать ему Донкастер и Каршел только как король Англии. Поэтому, Дэвид и получил крепости от Стефана только после подписания перемирия. Если он теперь так обеспокоен, что его честь будет запятнана подписанием перемирия, то не вернет ли крепости назад? — Стефан поверил королю Дэвиду, — отметил Тарстен. — А не был ли Дэвид дядей его жены и кровно связан с ним. Поступает ли он честно, оскорбляя доверие Стефана? Что более позорно для Дэвида: обуздать свою приверженность к делу Матильды или нарушить договор, заключенный чистосердечно и напасть на английское королевство, в тот момент, когда его защитник находится в Нормандии?Впервые за эти две недели переговоров Дэвид был расстроен и по-настоящему несчастен. На следующий день король созвал баронов на совет, который был бурным и резким, а эмоции не позволяли прийти к какому-либо соглашению. Споры продолжались в пивных и после того, как было принято решение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64