А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Она ничего не говорила, ибо просто не могла произнести ни слова; ее губы медленно растянулись, обнажив крупные желтые зубы, шея и спина изогнулись, да так сильно, что она уперлась затылком в колени с обратной стороны; тело ее стали сотрясать судороги, становившиеся все чаще и сильнее, пока ее голова и все тело не забились о ложе.
– У нее припадок! – сипло произнес Гордий.
– Именно, – пренебрежительно отозвался Митридат. – И припадок этот ее прикончит, вот увидишь. – Он наблюдал за ней с воистину клиническим интересом, поскольку неоднократно подвергался сходным приступам той же силы, однако ни разу не имел удовольствия любоваться этим зрелищем в своем большом серебряном зеркале. – Я питаю надежду, – сообщил он присутствующим, наблюдающим вместе с ним за конвульсиями Лаодики, – создать универсальное противоядие, магический эликсир, способный излечить от отравления любым ядом, будь он растительного, животного, рыбного или минерального происхождения. Для этого я ежедневно выпиваю состав, включающий не менее сотни различных ядов, иначе моя невосприимчивость к ядам непозволительно ослабеет. После этого я выпиваю состав из сотни противоядий. – Обращаясь к Гордию, он добавил: – В противном случае мне становится несколько не по себе.
– Вполне понятно, властелин, – прокаркал Гордий, которого била такая сильная дрожь, что он опасался, как бы царь не заметил этого.
– Осталось недолго, – бросил Митридат.
Он не ошибся. Судороги Лаодики становились все страшнее, ее едва не завязывало узлом. В глазах же ее по-прежнему горело сознание; когда они наконец устало закрылись, все поняли, что наступила смерть. Она так и не взглянула на брата – потому, возможно, что судороги начались в тот момент, когда она смотрела на Фарнака, а потом ее воле уже не подчинялись даже мускулы, управляющие движениями глаз.
– Замечательно! – воскликнул воодушевленный царь и указал подбородком на Фарнака. – А теперь – его!
Никто не осмелился спросить, каким способом надлежит умертвить второго заговорщика, так что смерть Фарнака оказалась более прозаической, нежели смерть его возлюбленной Лаодики: конец его страданиям положило лезвие меча. Все те, кто наблюдал за последними минутами Лаодики, усвоили урок; на жизнь царя Митридата VI после этого не покушались долго, очень долго.
Глава 7
Путешествие из Пессинунта в Никомедию позволило Марию убедиться, что Вифиния весьма богата. Подобно всей Малой Азии, она была очень гористой, однако горы Вифинии, за исключением массива Мизийский Олимп в Прусе, были ниже, округлее и приятнее глазу, чем хребет Тавр. Здесь спокойно протекали многочисленные реки, на полях вызревали хлеба, которых хватало для прокорма населения и армии, а также выплаты дани Риму. Бобовые давали богатый урожай, овцы благоденствовали, овощи и фрукты не переводились. Народ, как заметил Марий, выглядел сытым, довольным и здоровым; все деревни, через которые пролегал путь Мария с семейством, были населенными и зажиточными.
Однако совсем иную картину нарисовал ему царь Никомед II, когда он прибыл в его столицу Никомедию и разместился во дворце на правах почетного гостя. Сам дворец оказался небольшим, но Юлия поспешила уведомить Мария о том, что собранные здесь произведения искусства отличаются высочайшим качеством, дворец выстроен из самых лучших материалов и представляет собой архитектурный шедевр.
– Царь Никомед далеко не беден, – заключила она.
– Увы, – не соглашался царь Никомед, – я очень беден, Гай Марий. Но я властвую в бедной стране, так что иного нельзя ожидать. К тому же Рим не облегчает мне жизнь.
Они сидели на балконе с видом на город; морская гладь была в тот день настолько безмятежна, что в ней, как в зеркале, отражались горы. Очарованному Марию казалось, что Никомедия повисла в воздухе, а плывущие в небе редкие облачка – это вереница осликов, марширующих по лазури залива.
– Что ты хочешь этим сказать, царь? – спросил Марий.
– Возьми для примера позорную историю с Луцием Лицинием Лукуллом, случившуюся пять лет назад, – начал Никомед. – Ранней весной он потребовал, чтобы я выставил два легиона для войны с рабами в Сицилии. – В голосе царя звучало раздражение. – Я объяснял, что у меня нет для него войска, поскольку римские сборщики податей обращают моих подданных в рабство. «Освободи моих подданных, обращенных в рабство, как того требует решение сената, дарующее свободу всем рабам из союзных Риму государств! – воззвал я к нему. – Тогда у меня опять появится армия, а моя страна снова узнает, что такое процветание.» Знаешь, каков был его ответ? Мол, сенат имел в виду рабов из италийских союзнических городов!
– И он прав, – заверил его Марий, вытягивая ноги. – Если бы декрет подразумевал рабов из стран, заключивших с римским народом договор о дружбе и союзе, ты бы получил от сената официальное уведомление на сей счет. – Он устремил на царя проницательный взгляд из-под своих кустистых бровей. – Насколько я помню, ты в итоге нашел для Луция Лициния Лукулла необходимых ему воинов?
– Не в том количестве, как ему хотелось, но все же нашел. Вернее, он сам нашел для себя людей, – отвечал Никомед. – Получив от меня отрицательный ответ, он покинул Никомедию, объехал окрестности и через несколько дней заявил мне, что не наблюдает нехватки мужчин. Я пытался убедить его, что попавшиеся ему на глаза мужчины – сплошь земледельцы, а не солдаты, однако он отмахнулся, заявив, что из земледельцев получаются отменные солдаты, поэтому они вполне сгодятся. Как же мне не горевать, если он забрал семь тысяч душ – сплошь мужчины, на которых зижделась платежеспособность моего царства!
– Год спустя ты получил их назад, – возразил Марий, – к тому же с кошельками, полными денег.
– А как же поля, пустовавшие целый год? – упирался царь. – Год неурожая, да еще при податях, взимаемых Римом, отбрасывает нас на десяток лет назад.
– Что мне непонятно – так это откуда взялись в Вифинии сборщики налогов, – молвил Марий, чувствовавший, что царю становится все труднее доказывать свою правоту. – Ведь Вифиния не является частью римской провинции Азия.
Никомед скорчился.
– Беда в том, Гай Марий, что некоторые мои подданные наделали долгов у римских публиканов из провинции Азия. Сейчас трудные времена.
– Отчего же они так трудны, царь? – не отставал от него Марий. – Мне, напротив, казалось, что ваше благосостояние увеличивается, особенно после завершения войны с рабами в Сицилии. Вы выращиваете много зерна, а могли бы выращивать еще больше. Рим уже много лет покупает зерно по вздутым ценам, особенно в этих краях. На самом деле ни вы, ни наша провинция Азия не в состоянии дать даже половины потребного нам количества. По моему разумению, основная часть идет из земель, принадлежащих понтийскому царю Митридату.
То, что должно было случиться, случилось: безжалостный удар, нанесенный Марием, содрал корку с саднящей раны правителя Вифинии; гной хлынул потоком.
– Митридат! – Царь гневно плюнул и откинулся на троне. – Да, Гай Марий, вот кто – гадина, заползшая в мой сад! Вот кто служит причиной нашего упадка. Я уплатил сотню талантов золотом – а это было ох, как нелегко! – чтобы обеспечить себе в Риме поддержку, когда он запросил статуса друга и союзника римского народа! А сколько денег тратится из года в год, чтобы отражать его подлые посягательства – во много раз больше! Я вынужден постоянно держать наготове армию, чтобы отражать наскоки Митридата. Разве найдется страна, которая могла бы позволить себе такое расточительство?! А что он натворил в Галатии всего три года назад! Резня на пиру! Четыреста вождей кланов сложили головы, съехавшись в Анкиру, так что теперь он владеет всеми странами, окружающими мою землю: Фригией, Галатией, прибрежной Пафлагонией. Помяни мое слово, Гай Марий: если Митридата не остановить теперь, даже Рим станет сожалеть о своем бездействии!
– Тут я с тобой согласен, – молвил Марий. – Однако Анатолия расположена вдали от Рима, и я очень сомневаюсь, что Рим способен осознать опасность здешних событий. Дальновидности хватает лишь у принцепса сената Марка Эмилия Скавра, но он уже стар. В мои намерения входит повстречаться с царем Митридатом и предостеречь его. Потом, когда я вернусь в Рим, я попытаюсь убедить сенат, что к Понту следует отнестись серьезнее.
– Нас ждет трапеза, – сказал Никомед, вставая. – Разговор продолжим потом. О, как приятно говорить с человеком, понимающим твои заботы!
Для Юлии пребывание при дворе восточного правителя оказалось полным открытий. «Мы, римские женщины, непременно должны больше путешествовать! – размышляла она. – Теперь я понимаю, как узок наш кругозор, как глубоко наше невежество во всем, что касается остального мира! Это наверняка отражается на том, как мы воспитываем детей, особенно сыновей.»
Открытием оказалась и первая в ее жизни встреча с монархом, Никомедом II. Она-то воображала, что все цари должны походить на римского патриция в звании консула – величественного, высокомерного, мудрого. Катул Цезарь или принцепс сената Скавр, только занесенные далеко от Рима; Скавр, при его малорослости и лысине, все равно вел себя, как некоронованный властелин.
Но Никомед II опроверг все ее ожидания. Он отличался высоким ростом и, судя во всему, был когда-то весьма тучен, однако преклонные годы лишили его и роста, и веса, и теперь, в восемьдесят с лишним, он был худым и согбенным патриархом со свисающей на шее кожей и дряблыми щеками. Он лишился всех до одного зубов и почти всех волос. Впрочем, все это были признаки физического дряхления, от каковых не застрахованы и римские консулы, достигни они таких преклонных лет, – скажем, Сцевола Авгур. Разница заключалась в характерах и наклонностях.
К примеру, царь Никомед отличался такой неуместной женственной изнеженностью, что, глядя на него, Юлия с трудом сдерживала смех. Он обряжался в длинные невесомые одежды великолепной расцветки, к трапезе выходил в позолоченном парике с завитушками, и никогда не забывал об огромных серьгах, утыканных драгоценностями; лицо у него было размалевано, как у дешевой шлюхи, а голос звучал тонюсеньким фальцетом. Ему не было присуще ни капли величия, но при этом Вифиния находилась под его правлением уже более полувека, причем управлялась железной рукой и не ведала попыток сместить его с трона, которые, казалось бы, должны были предприниматься его сыновьями. Юлии, разглядывающей его и понимающей, что он всю жизнь, с тех пор как стал взрослым, оставался женственен и хрупок, трудно было совместить представшее ее глазам зрелище с тем обстоятельством, что этот человек в нужный момент спокойно избавился от собственного отца и умудряется держать в повиновении любящих его поданных.
Оба его сына находились при дворе, в то время как жен при нем не осталось: царица скончалась годом раньше (она подарила ему старшего сына, названного Никомедом), младшая жена разделила ту же участь (она была матерью младшего царевича, Сократа). Ни Никомед III, ни Сократ уже не могли именоваться молодыми людьми: первому было шестьдесят два года, второму – сорок четыре. Оба были женаты, однако женоподобностью не отставали от папаши. Жена Сократа походила на мышь: она была столь же мелка, так же пряталась по углам и перемещалась шмыгающей походкой; зато жена Никомеда III была крупной, сильной, радушной особой, склонной пошутить и посмеяться вволю. Она родила Никомеду III дочку по имени Низа, которая засиделась в девицах и так и не вышла замуж. Жена Сократа была бесплодна – как, видимо, и ее супруг.
– Этого надо было ожидать, – поделился с Юлией молодой раб, прибиравший в предоставленной ей гостиной. – Сократ вряд ли когда-либо мог толком овладеть женщиной, Что до Низы, то у нее иные наклонности, как у кобыл, но и это неудивительно – достаточно посмотреть на ее лошадиную физиономию.
– Наглец! – сказала Юлия ледяным тоном и в отвращении выгнала молодого слугу за дверь.
Во дворце было полным-полно миловидных молодых людей, главным образом рабов, хотя некоторые как будто находились на вольной службе у царя и его сыновей. Здесь не было недостатка также в мальчиках-прислужниках, превосходивших миловидностью более зрелых юношей. Юлия старалась не думать о том, в чем заключается их главное предназначение, тем более не проводила параллели между ними и Марием-младшим, тоже миловидным, дружелюбным, общительным и как раз входящим в подростковый возраст.
– Гай Марий, приглядывай за сыном! – осторожно попросила она мужа.
– Чтобы он не стал таким же, как эти жеманные создания, отирающиеся вокруг? – Марий усмехнулся. – Не бойся за него, mea vita. Он начеку и всегда сможет отличить извращенца от свиной туши.
– Благодарю за утешение – и за метафору, – с улыбкой молвила Юлия. – Кажется, годы не идут тебе на пользу: ты все так же несдержан на язык, Гай Марий.
– Даже наоборот, – ответил он, не моргнув глазом.
– Именно это я и имела в виду.
– Вот как? Что ж, приму к сведению.
– Тебе еще не надоело здесь? – спросила она с несвойственной ей резкостью.
– Мы пробыли тут всего неделю, – удивленно ответил он. – А что, этот цирк действует на тебя угнетающе?
– Боюсь, что да. Мне всегда хотелось познакомиться с образом жизни царей, но здесь, в Вифинии, я с грустью вспоминаю о Риме. А все дело в сплетнях, взглядах, которыми здесь принято обмениваться. Слуги несносны, а с женщинами из царской семьи у меня нет и не может быть ничего общего. Орадалта так громко кричит, что мне хочется заткнуть уши, а Муза… Очень удачное имя, только по-латыни, в значении «мышь», а не «муза» по-гречески! Словом, Гай Марий, лучше уедем, как только ты сочтешь возможным, – я буду тебе весьма признательна! – В этот момент Юлия ничем не отличалась от любой властной римской матроны.
– Прямо сейчас и уедем, – обнадежил ее Гай Марий жизнерадостным голосом и извлек из складок тоги свиток. – Это письмо следовало за мной от самого Галикарнаса и наконец-то настигло. От Публия Рутилия Руфа – догадайся, где он сейчас?
– В провинции Азия?
– Точнее, в Пергаме. В этом году там губернатором Квинт Муций Сцевола, а Публий Рутилий при нем легатом, – Марий весело помахал свитком. – Полагаю, что и губернатор, и его легат будут в восторге, если мы к ним пожалуем. Вернее, были бы в восторге, если бы это случилось несколько месяцев назад: письмо-то мы должны были получить еще весной! Теперь же они и подавно истосковались по компании!
– Я наслышана о Квинте Муции Сцеволе как об адвокате, – сказала Юлия, – а так совершенно его не знаю.
– Я тоже с ним толком не знаком, а знаю лишь немногим больше того, что он неразлучен со своим двоюродным братом Крассом Оратором. Впрочем, чего удивляться, что я с ним почти не знаком: ведь ему всего-то сорок лет.
Старый Никомед воображал, что гости пробудут у него не меньше месяца, поэтому был не слишком рад их отъезду. Впрочем, Марий был не очень подходящей компанией для такого недалекого и отжившего свое ископаемого, как Никомед II. Не обращая внимания на мольбы царя, они, пройдя узким проливом Геллеспонт, вышли в Эгейское море, где паруса их судна наполнил свежий ветер.
Возле устья реки Кайк корабль прошел некоторое расстояние в глубь суши и достиг Пергама; именно так можно было суметь рассмотреть чудесный город, вознесшийся на акрополе и окруженный высокими горами.
И Квинт Муций Сцевола, и Публий Рутилий Руф оказались на месте, но судьбе было угодно, чтобы Марий и Юлия не познакомились со Сцеволой накоротке, поскольку он торопился в Рим.
– О, как прекрасно провели бы мы вместе время летом, Гай Марий! – вздохнул Сцевола. – Теперь же я уплываю: мне надо добраться до Рима, пока зима не превратит морское путешествие в опасное занятие.
Марий и Рутилий Руф отправились попрощаться со Сцеволой, предоставив Юлии возможность устроиться поудобнее во дворце, который гораздо больше пришелся ей по душе, нежели покои Никомеда II, хотя и здесь ей недоставало женского общества.
Марию не было никакого дела до того, что Юлия скучает в отсутствие подруг, предоставив ее самой себе, он приготовился слушать новости в изложении своего старейшего и преданнейшего друга.
– Первым делом – Рим, – попросил он.
– Начну с поистине замечательной новости, – молвил Публий Рутилий Руф, жмурясь от удовольствия. Как здорово было встретиться с Гаем Марием вдали от дома! – Гай Сервилий Авгур умер в ссылке в конце прошлого года, так что предстоят выборы на освободившееся место в коллегии авгуров. Разумеется, выбрали тебя, Гай Марий!
Марий разинул рот.
– Меня?..
– Именно тебя.
– Мне и в голову не приходило… Почему я?
– Потому что тебя по-прежнему поддерживают многие римляне, как бы ни старались Катул Цезарь и иже с ним. Полагаю, избиратели сочли, что ты заслуживаешь такой чести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55