– Мне трудно вам советовать, – сказала Изабелла. – Я не уверена, что могу себе это позволить. Это дело вашего отца, спросите у него и, разумеется, поступайте, как советует он.
Опустив глаза, Пэнси несколько секунд молчала.
– Думаю, ваш совет подойдет мне больше, чем папин.
– Вы не должны так думать, – сказала Изабелла сухо. – Я очень вас люблю, но отец любит еще больше.
– Это не потому, что вы меня любите, а потому, что вы дама, – ответила Пэнси, всем видом выражая уверенность в разумности своего довода. – Дама всегда может лучше посоветовать девушке, чем мужчина.
– В таком случае я советую вам во всем считаться с волей вашего отца.
– Да, конечно, – сказала Пэнси с готовностью. – Это я знаю.
– Если я говорю с вами сейчас о замужестве, то делаю это скорее для себя, чем для вас, – продолжала Изабелла. – И спрашиваю о ваших надеждах, ваших желаниях только для того, чтобы вести себя согласно с ними.
Широко открыв глаза, Пэнси быстро спросила:
– Вы сделаете все, о чем я вас попрошу?
– Прежде чем ответить «да», я должна знать, о чем вы меня попросите.
Тогда Пэнси сказала, что у нее только одно желание – выйти замуж за мистера Розьера. Он просил ее об этом, и она ему ответила, что согласна, если папа ей разрешит. Но папа не разрешает.
– Что ж, значит, это невозможно, – объявила Изабелла.
– Значит, невозможно, – даже не вздохнув, подтвердила Пэнси с тем же выражением глубокого внимания на ясном личике.
– В таком случае надо подумать о чем-нибудь другом, – продолжала Изабелла, и Пэнси, вздохнув на сей раз, призналась, что, как она ни старалась, у нее все равно ничего не получается.
– Мы думаем о тех, кто думает о нас, – добавила она с робкой улыбкой. – А я знаю, что мистер Розьер обо мне думает.
– Ему не следует о вас думать, – заявила высокомерным тоном Изабелла. – Ваш отец сказал ему вполне недвусмысленно, что он должен вас забыть.
– Он не может меня забыть, он знает, что я гоже о нем думаю.
– Вы не должны о нем думать. Ему еще можно найти оправдание, а вот вам – оправдания нет.
– Не могли бы вы подыскать и мне хоть какое-нибудь! – взмолилась девочка так, словно обращалась к мадонне.
– Это было бы с моей стороны очень дурно, – ответила мадонна с несвойственной ей суровостью. – Ну а если бы вы знали, что кто-то другой о вас думает, стали бы вы о нем думать?
– Никто не может думать обо мне так, как мистер Розьер, никто не имеет на это права.
– Но я не признаю этого права за мистером Розьером! – лицемерно возмутилась Изабелла.
Озадаченная Пэнси безмолвно на нее смотрела, и, воспользовавшись этим, Изабелла принялась рисовать самыми зловещими красками, что ожидает ее, если она ослушается отца. Но тут Пэнси, прервав Изабеллу, заверила ее, что никогда его не ослушается, никогда без его согласия не выйдет замуж. И с величайшей простотой и спокойствием сказала, что хоть она и не выйдет замуж за мистера Розьера, но думать о нем никогда не перестанет. По-видимому, она примирилась с мыслью о своем вечном одиночестве, но Изабелла вольна была размышлять о том, что Пэнси просто не понимает, каково это на самом деле. Пэнси была сама искренность, она и вправду готова была отказаться от своего возлюбленного. Казалось бы, это первый шаг к тому, чтобы обзавестись другим, но, судя по всему, Пэнси он в этом направлении не вел. Она не испытывала по отношению к отцу ни малейшей горечи, в ее душе вообще не было горечи, лишь сладостная верность Эдварду Розьеру и странное, ни с чем не сравнимое чувство, будто, обрекая себя на одиночество, она еще лучше докажет ему свою верность, чем даже если бы вышла за него замуж.
– Ваш отец мечтает о лучшей партии для вас, – сказала Изабелла. – Мистер Розьер не очень богат.
– Зачем лучшая, раз и эта достаточно хорошая? У меня и у самой мало денег. Мне не следует гоняться за богатством.
– Именно потому, что у вас их мало, вам следует стремиться к большему, – сказала Изабелла, благославляя царящий в комнате полумрак: она не могла отделаться от чувства, что по ее лицу видно, как чудовищно она кривит душой. Вот что она делает ради Озмонда. Вот что приходится делать ради Озмонда! Серьезные, не отрывающиеся от ее собственных глаза Пэнси повергали ее в смущение. Она не могла без стыда думать о том, как легко отмахивается от сердечной склонности падчерицы.
– Как по-вашему я должна поступить? – кротко спросила Пэнси.
Вопрос был так страшен, что, спасаясь от него и трепеща, Изабелла уклонилась от прямого ответа.
– Помнить о том, что в вашей власти порадовать отца.
– Выйти замуж за другого, если он мне это предложит, – вы это хотите сказать?
Ответ Изабеллы заставил себя ждать, и наконец она услышала, как в тишине, словно сгустившейся из-за напряженного внимания Пэнси, раздался ее собственный голос:
– Да, выйти замуж за другого.
Глаза девочки смотрели на нее еще более испытующе; Изабелла подумала, что Пэнси сомневается в ее искренности, и впечатление это еще усилилось, когда Пэнси медленно поднялась с колен. Она постояла, опустив маленькие руки, потом прерывающимся голоском сказала:
– Что ж, надеюсь, никто мне этого не предложит.
– Речь об этом уже шла. Другой готов сделать вам предложение.
– Не думаю, что он готов, – сказала Пэнси.
– И все же, как будто бы это так… если бы только он был уверен в успехе.
– Если бы он был уверен? Тогда он не готов.
Изабелла подумала, что это очень тонкое наблюдение; она тоже поднялась и стояла несколько секунд, глядя в камин.
– Лорд Уорбертон оказывает вам большое внимание, – сказала она. – Вы, конечно, поняли, что я говорю о нем. – Против ожидания Изабелла вдруг почувствовала себя в положении человека, которому приходится оправдываться, и поэтому заговорила о лорде Уорбертоне куда более прямо, чем намеревалась.
– Он очень добр ко мне и очень мне нравится. Но, если вы имеете в виду, что он хочет сделать мне предложение, думаю, вы ошибаетесь.
– Возможно. Но вашего отца это чрезвычайно порадовало бы.
С милой умудренной улыбкой Пэнси покачала головой.
– Лорд Уорбертон не станет делать предложение, чтобы порадовать папу.
– Ваш отец хотел бы, чтобы вы его поощряли, – продолжала машинально Изабелла.
– Как я должна поощрять его?
– Не знаю. Спросите об этом вашего отца.
Пэнси несколько секунд молчала; она не переставала улыбаться – будто прониклась вдруг радужной уверенностью.
– Тут мне ничего не грозит! – объявила она наконец.
Пэнси говорила с такой убежденностью, ей так отрадно было в это верить, что Изабелла пришла в еще большее замешательство. Ей казалось, что ее уличили в нечестности, и мысль эта была ей невыносима. Чтобы укрепить пошатнувшееся самоуважение, она чуть было не сказала: угроза существует, сам лорд Уорбертон дал ей это понять. Но она удержалась и лишь весьма некстати, просто от крайней неловкости заметила, что он, безусловно, очень добрый и отзывчивый человек.
– Да, он очень добр ко мне, – ответила Пэнси. – Тем он мне и нравится.
– За чем же тогда дело стало?
– Я с самого начала чувствовала – он знает, что я не хочу – как вы это назвали? – не хочу поощрять его. Он знает, я не хочу выходить замуж, и хочет, чтобы я знала: раз так, он не станет меня понапрасну тревожить. В этом и состоит его доброта. Он как будто говорит: «Вы очень мне нравитесь, но, если вам не по душе, я никогда больше этого не повторю». Что может быть добрее и благороднее? – продолжала с еще большей убежденностью Пэнси. – Вот и все, что мы сказали друг другу. И он тоже меня не любит. Нет, нет, мне ничего не грозит.
Изабелла не могла надивиться глубокому пониманию, которое обнаружила вдруг эта смиренная девочка; устрашенная мудростью Пэнси, она начала сдавать позиции.
– Вы должны сказать это вашему отцу, – сказала она сдержанно.
– Думаю, мне не стоит этого делать, – без всякой сдержанности сказала Пэнси.
– Нехорошо, чтобы он тешил себя ложными надеждами.
– Наверное, нехорошо, но для меня лучше, чтобы он себя ими тешил. Пока он верит, что лорд Уорбертон подумывает о том, о чем говорите вы, папа никого другого не предложит, а это в моих интересах, – сказала просто и ясно Пэнси.
В этой ясности было что-то поистине ослепительное, и собеседница ее с облегчением вздохнула. Таким образом с нашей героини снимался тяжкий груз ответственности. Пэнси, как оказалось, сама в достаточной мере наделена светом разума, между тем как у Изабеллы все было сейчас так беспросветно, что она не могла уделить ей ни единого луча. И, однако, Изабеллой все еще владело чувство, что она должна стоять на стороне Озмонда, должна честно соблюдать в отношении его дочери принятые ею обязательства. Под влиянием этого чувства Изабелла, прежде чем уйти, высказала еще одно пожелание, после чего вправе была бы, положа руку на сердце, сказать: «Я сделала все, что могла».
– Ваш отец не сомневается, что вы по крайней мере выйдете замуж за аристократа.
– По-моему, мистер Розьер настоящий аристократ, – ответила с величайшей серьезностью Пэнси, стоя на пороге и придерживая рукой портьеру, пока Изабелла выходила из комнаты.
46
Лорд Уорбертон вот уже несколько дней не показывался в гостиной миссис Озмонд, и она не могла не обратить внимание на то, что муж ее, если и получил от него письмо, ни словом об этом не обмолвился. Обратила она внимание и на то, как томится Озмонд ожиданием и, хотя ему неприятно это обнаруживать, находит, что лорд Уорбертон испытывает его терпение. На четвертый день вечером Озмонд заговорил об исчезновении их знатного гостя.
– Куда пропал Уорбертон? Так сбегают от лавочника, который собирается предъявить счет.
– Не имею представления, – ответила Изабелла. – В последний раз я видела его в прошлую пятницу, на балу у немецкого посланника. Он сказал, что хочет написать вам.
– Никаких писем я от него не получал.
– Так я и поняла, иначе вы сказали бы мне.
– А он, видно, с чудачествами, – заметил многозначительно Озмонд и, поскольку Изабелла ничего ему не возразила, осведомился, неужели его светлости требуется пять дней, чтобы сочинить письмо.
– Он с таким трудом выражает свои мысли?
– Не знаю, – вынуждена была ответить Изабелла. – Я ни разу не получала от него писем.
– Ни разу? А у меня сложилось впечатление, что одно время вы состояли с ним в сердечной переписке.
Она ответила, что впечатление его ошибочно, и прекратила разговор. Назавтра, однако, муж ее, войдя под вечер к ней в гостиную, опять его возобновил.
– Когда лорд Уорбертон сообщил вам о намерении написать мне, что вы ему сказали?
На секунду она замялась.
– По-моему, я сказала ему, пусть только не забудет.
– Вам показалось, что такая опасность существует?
– Как вы сами говорите, он с чудачествами.
– Тем не менее он, очевидно, забыл, – сказал Озмонд. – Потрудитесь, пожалуйста, ему напомнить.
– Вам угодно, чтобы я написала ему? – спросила Изабелла.
– Ничего не имею против.
– Вы ждете от меня слишком многого.
– О да, я многого от вас жду.
– Боюсь, я должна буду вас разочаровать.
– Я уже не раз бывал разочарован сверх всякого ожидания.
– Мне ли этого не знать! Но подумайте о том, какое разочарование постигло меня. Если вы в самом деле так жаждете прибрать к рукам лорда Уорбертона, придется вам делать это собственными руками.
Последовало долгое молчание; наконец Озмонд сказал:
– Это будет нелегко, если учесть, что вы действуете против меня.
Изабелла внутренне сжалась; ее стала бить дрожь. Он умел так смотреть на нее из-под прикрытых век, будто, думая о ней, ее не видит; Изабелле чудилось в этом что-то очень злонамеренное. Словно он покорялся досадной необходимости думать о ней, но замечать ее присутствие не желал. Сейчас он преуспел в этом, как никогда.
– По-моему, вы обвиняете меня в какой-то страшной низости, – ответила она.
– Я обвиняю вас в том, что вы не заслуживаете доверия. Если он так и не доведет начатое до конца, то лишь потому, что его удержали вы. Не знаю, низость ли это; женщины обычно проделывают такого рода вещи не задумываясь. Я не сомневаюсь, что вы приписываете себе самые высокие побуждения.
– Я вам сказала, я сделаю все, что могу, – продолжала она.
– Да, чтобы выиграть время.
Как только он это произнес, ее вдруг пронзила мысль, что когда-то он казался ей прекрасным.
– До чего же вам, должно быть, хочется завладеть им!
Не успев еще договорить, она поняла весь подспудный смысл своих слов, хотя, начав фразу, еще сама его не понимала. Она как бы невольно сопоставила себя с Озмондом, напомнила о том, что было время, когда она держала это вожделенное сокровище в руках и сочла себя достаточно богатой, чтобы его обронить. На миг она возликовала, испытала какой-то безобразный восторг оттого, что удалось его ранить, ибо лицо его сразу же сказало Изабелле, что ее восклицание донеслось до него во всей своей полноте. Он не стал ее разубеждать, а только быстро сказал:
– Да, мне хочется этого чрезвычайно.
В эту минуту в комнату вошел слуга и доложил о приходе гостя, а следом за ним появился и лорд Уорбертон, который, увидев Озмонда, приостановился. Он быстро перевел взгляд с хозяина дома на хозяйку, будто не желал вторгаться в их разговор и даже отчасти понимал, как зловеще накалена обстановка. Потом он подошел к ним со своей английской приветливостью, с той мягкой застенчивостью, что служит как бы порукой благовоспитанности, и поставить в упрек ей можно лишь одно – трудность перехода к последующему общению. Озмонд был смущен, он не нашелся что сказать, но Изабелла, быстро овладев собой, воскликнула, что лорд Уорбертон легок на помине. После чего муж ее добавил, что они гадали, куда он пропал, и подумали, уж не уехал ли он, чего доброго.
– Нет, только еще собираюсь, – ответил тот, глядя с улыбкой на Озмонда. И он сообщил им, что его срочно призвали в Англию; придется ему выехать не позже, чем через день-два. – Я так огорчен, что бросаю здесь беднягу Тачита! – заявил он в заключение.
Собеседники его какое-то время молчали. Озмонд, откинувшись на спинку кресла, слушал; Изабелла не смотрела в его сторону, но она очень ясно представляла себе, какой у него при этом вид. Глаза ее были устремлены на лицо гостя, где им предоставлен был полный простор, поскольку его светлость прилагал все старания, чтобы не встретиться с ней взглядом. Но Изабелла ни минуты не сомневалась, что, если бы встреча эта произошла, взгляд его оказался бы достаточно красноречив.
– Захватили бы вы лучше беднягу Тачита с собой, – услышала она, как сказал несколько секунд спустя ее муж довольно непринужденным тоном.
– Ему лучше дождаться тепла, – ответил лорд Уорбертон. – Я не рекомендовал бы ему пускаться в путь сейчас.
Он посидел у них с четверть часа, беседуя с ними так, словно не предполагал их скоро увидеть, разве что они надумают приехать в Англию, – он очень бы им это советовал. И правда, почему бы им не приехать осенью в Англию? Какая счастливая мысль! Ему было бы так приятно принять их, пригласить к себе, они провели бы у него, ну, скажем, месяц. Озмонд, по его собственному признанию, был в Англии всего лишь раз; для человека с его умом, с его досугом это совершенно непростительно. Тем более что страна эта просто для него создана – он готов поручиться, что Озмонд будет чувствовать себя там превосходно. Тут лорд Уорбертон спросил у Изабеллы, помнит ли она, как славно ей там жилось, и не хочется ли ей повторить это удовольствие? Неужели ей не хочется снова увидеть Гарденкорт? Гарденкорт по-настоящему хорош. Тачит, конечно, не заботится о нем должным образом, но Гарденкорт такое место, что его даже и беспечностью не испортишь. Почему они до сих пор не навестили Тачита? Ведь он, безусловно, приглашал их к себе. Как! Не приглашал? Ну и невежа! И лорд Уорбертон пообещал, что хозяин Гарденкорта получит от него нагоняй. Это, разумеется, чистая случайность – Тачит счастлив был бы видеть их у себя. Если они месяц проведут у Тачита, а месяц у него и повидают всех, кто того заслуживает, быть может, они и не умрут от скуки. И мисс Озмонд это тоже развлечет, добавил лорд Уорбертон, она говорила ему, что никогда в Англии не была, и он заверил ее, что страну эту стоит посмотреть. Конечно, чтобы собрать дань восхищения, ей не надо ехать в Англию. Мисс Озмонд самой судьбой предназначено повсюду вызывать восторг – но там она будет, вне всякого сомнения, пользоваться огромным успехом, быть может, это все же покажется ей приманчивым? Он спросил, дома ли она и нельзя ли ему с ней попрощаться? В общем-то, он не охотник до прощаний – он всегда их избегал. Уезжая нынче из Англии, он не попрощался ни с одной живой душой. Он решил было уехать из Рима, не докучая миссис Озмонд прощальным визитом. Что может быть скучнее прощальных визитов? О чем собирался говорить, все вылетает из головы – вспоминаешь об этом уже час спустя. А с другой стороны, говоришь тьму вещей, которые говорить не следовало, говоришь только от сознания, что надо же что-то произносить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93