Почему-то был уверен, что вы не стали бы возражать.
– Вы прощены. У меня создалось мнение, будто Шейх Файзули принимает вас за энергичного и удачливого сыщика.
– Как он впечатлителен! Я – энергичный и удачливый...
– Спокойнее. О да, я и сам должен вас поблагодарить. За то, что вы так отважно спасали и спасли-таки мой гарем. Я хочу сказать – мой временный гарем.
– Вот не предполагал, что он собирается отдать его вам! Я хочу сказать, не навсегда, а только на время. Но, конечно, это лучше, чем ничего, в наши трудные дни.
– Не переживайте, постараюсь вам отплатить в ближайшее время.
– Пользуйтесь им, Дев. Кто знает? Может быть, я придумаю и для себя что-нибудь подходящее.
– Шелл, если быть честным, то следует признать: гарем по праву должен принадлежать вам, поскольку это вы разыскали и вернули девушек. Но каким образом вы наткнулись на них? Это же удача!
– Удача? Вы глупец, если всерьез так думаете. Удача не имеет с этим ничего общего.
– Вам никогда меня не переубедить, приятель. Наверняка вы завернули туда купить пачку кукурузных хлопьев.
– Дев, я пошел в этот заброшенный супермаркет, потому что здание принадлежит похитителю или по крайней мере тому, кто все это организовал. Где еще он мог так быстро найти место, чтобы спрятать шестерых красавиц в этих прозрачных хлопьях, которые они носят?
– Ну, конечно, когда это свершившийся факт, то он становится великим подвигом. Но откуда вам знать, что именно Трапмэн похитил девушек...
– А кто же еще? О, конечно, я думал о вас и вашем «дудл...». М-м... ах... холаселекторе и больших нефтяных компаниях, дворцовых заговорах и тому подобной чуши. Но я отверг все более или менее экзотические варианты, и сделал это главным образом из-за «бедствия в знаке Девы».
– Что-что?
– Точно. Вы угадали это с первой попытки.
– Вот уж не предполагал, что вы попадетесь на крючок астрологии.
– А я разве попался? Разве я говорю о какой-то астрологической предопределенности или неизбежности? Это чушь – верить, что планетам есть дело до какого-то Джиппи и куда его ранят: в зад, в голову... Но именно этот термин употребила Сайнара – как раз перед тем, как пуля угодила-таки в область «девственных» органов пищеварения.
– Они все «девственные», а не только его органы, потому что ими ведает знак Девы.
– И что, мы должны действительно принимать это на веру? Моя точка зрения такова: Джиппи – это наш Джиппи Уилфер, и мне наплевать, Большая или Малая Медведица распоряжается его желчным путем. Кто бы ни стрелял сегодня в вас и меня, – я ткнул пальцем вперед, потому чго мы приближались к Гранит-Ледж-роуд, – он почти наверняка должен быть тем самым подонком или одним из тех самых подонков, который или которые стреляли в меня возле моего отеля. Или вы не согласны с такой точкой зрения?
– Я не возражаю, но...
– Подождите, воздержитесь от комментариев, пожалуйста. Если кто-то пытается подстрелить нас обоих, а меня даже дважды, и все в один день, возможно, такое и можно назвать совпадением. Но по крайней мере согласитесь в одном: за все это ответственно одно лицо, у которого есть один мотив. То есть, другими словами, все это одно «дело». Верно?
– Пока что да, конечно, согласен с вами.
– Учтем еще несомненное неблагополучие в знаке Девы, ибо моя игривая интерпретация не отменяет прискорбного, но неоспоримого факта, что кто-то стрелял в Джиппи Уилфера как раз в пору этого самого небесного неблагополучия. В Джиппи, вашего друга, для которого вы выбрали скважину. И моего клиента, в чьих интересах, а также в интересах его супруги, я расследую дело об этой худосочной скважине. Кроме всего прочего!
– Вы предполагаете, что скважина – это главное?
– Нет, это только одна сторона. Но из-за нее Джиппи чуть было не убили. Если мы согласимся, что в этом деле все взаимосвязано, разве мы имеем право считать, что покушение на нас и на Джиппи – это случайность или совпадение? И что тот таинственный незнакомец, который стрелял в Джиппи, не имеет никакого отношения к двум другим покушениям? То есть к покушениям на каждого из нас троих? Почему мы должны считать, что это – высокий незнакомец из Филадельфии, скрывающийся в тени?
– Это какой-то абсурд – то, что вы сейчас сказали.
– Я специально облекаю это в форму абсурда. И говорю, что это не смешно. Я говорю, что нет трех дел и трех мотивов. И трех прячущихся в тени незнакомцев из Цинциннати.
– Филадельфии.
– Это совершенно другое дело. Что касается Джиппи, то не сомневаюсь: хам и сукин сын Арнольд Трапмэн лично всадил пулю ему в брюхо. Или нашел кого-то для этого дела. Он в течение многих лет занимался всякими аферами в компании с Изи Баннерсом. А у Баннерса приличные связи с гангстерами, и время от времени он прибегает к их услугам, если ему оказывается нужна помощь такого рода.
– Шелл, вы увлекаетесь. Не думаете же вы, что Трапмэн сидел в засаде, тая свое преступное намерение, из-за этой несчастной скважины...
– Нет, не увлекаюсь. Я сказал вам, что скважина – это одна сторона дела... Другая – Джиппи был единственным свидетелем, кто видел Трапмэна вместе с Беном Риддлом за час, а возможно, и за несколько минут до убийства Бена.
– Как вы можете это утверждать... – Дев не закончил фразы.
Я закончил за него.
– Джиппи не знал, что это Бен Риддл, он просто увидел кого-то в компании Трапмэна в среду вечером в восемь часов, если быть точным. Но этого достаточно. Если Трапмэн знает, что Джиппи видел его вместе с Риддлом у него в доме, становится понятным его стремление убрать нечаянного свидетеля. А Трапмэн знает. Могу присягнуть. – Я помолчал. – Дело в том, что я был тем идиотом, который сказал ему.
– Вы сказали ему? Но, если Джиппи не знал, кто это стрелял в него, тогда вы-то откуда...
– И я не знал до сегодняшнего вечера. Разве что догадывался. Но я сказал Трапмэну, что Джиппи был там в среду вечером. Проявив «блестящий» ум, назвал даже час, когда он там был. И еще умудрился спросить секретаршу Трапмэна, не стрелял ли кто-нибудь в ее босса. Достаточно, Дев. Более чем достаточно.
Я сделал последний поворот к его дому.
– Так что, как видите, я просто обязан позаботиться о благополучии моего клиента, находящегося в госпитале.
– Допустим. Но вы не можете утверждать все это наверняка, Шелл?
Голос его не был уже таким уверенным.
– И никто пока не может. Тем не менее держу пари на ваш писклявый гарем, что окажусь в конце концов прав.
– Ну конечно, – сказал он, пытаясь перевести беседу в более легкое русло, но без особого блеска. – Раз дело в этом заскорузлом Арнольде и это он там мутит воду...
– То вы выходите из игры?
– Нет. Но что мы тогда будем делать?
– Сегодня я не мог действовать быстрее – мои синяки и шишки превратили меня в плодовое дерево. Боялся растерять плоды. Но я и не собирался участвовать в соревновании по бегу.
– Если возникнет необходимость, не ждите, что я буду семенить рядом. Студентом я был чемпионом Соединенных Штатов по бегу.
– По бегу за школьницами?
– Не только. Бегал и на сто метров, и на пятьдесят. Короче, я мог бегать. И все еще могу.
* * *
Круто поднимавшаяся вверх подъездная аллея у дома Моррейна лежала в полуквартале справа от нас. Ночное освещение было таким, как обещал Дев: фонари горели только вдоль дороги. Поэтому рядом с домом и на подходе к нему было не то чтобы совсем темно, но держался какой-то неверный, обманчивый полумрак, в котором легко обознаться, принять одного за другого – и не сразу разобраться в этом.
Как раз то, на что я рассчитывал.
– Назад, приятель, – сказал я.
Дев послушно скрылся в глубине фургона. Я вывернул руль, резко свернув направо, и остановился на открытом месте недалеко от гаража. Мне позарез нужно было пространство вокруг, и немедленно. Я заглушил мотор, выключил фары, затем тоже забрался в фургон. Дев уже протягивал мне свой холаселектор. И вот я держу в руках его чудо-прибор. Должен сказать, его вес – добрых семьдесят фунтов с лишком. Только «рабочая» часть, помещавшаяся внутри корпуса, тянула не менее чем на шестьдесят фунтов. Поэтому без нее холаселектор показался мне легким как перышко.
Я принял у него пустой «черный ящик», держа его гак, чтобы всем, кто пожелает, видны были эти впечатляющие циферблаты, чудесные индикаторы и сверкающие антенны на крышке прибора. Дев прошептал:
– Я только что спохватился, что не взял пистолета. А вдруг я...
– Вы ничего не будете делать, – свирепо зашипел на него я. Если, конечно, шипение может быть свирепым. – Оставайтесь здесь и не шумите.
– Как вы смеете, вы, идиот...
– Вы заткнетесь?
– Хорошо, только принимая во внимание вашу нервозность.
– Насчет нервозности вы правы лишь отчасти, – прошептал я небрежным тоном. – Ну, прощайте, старый друг... И не забудьте об этих ключах.
И вот с внушающим уважение «дудлбагом», который я с трудом удерживал в левой руке, – она особенно сильно болела, а правой я открывал заднюю дверцу, – я ступил на черный асфальт. И сразу же почувствовал, как холодок пробегает волнами по моей коже, несмотря на тепло ночного воздуха.
В тусклом свете я обошел фургон и сделал первый шаг в направлении дома. Мысли мои сменялись, как цветные узоры в калейдоскопе. Здесь была убежденность в том, что я прав, но было и сомнение, был неясный страх, заставляющий трепетать нервы. Сердце стучало вовсю, меня охватило мучительное и сладостное возбуждение.
Как всегда в таких случаях, и слух и зрение обострились до предела. Мне казалось даже, что я вижу все в ярком свете, несмотря на почти полную темноту. Сознание цепко фиксировало все, каждую мелочь. Когда я сделал следующий шаг к дому, я осознал, что впереди – уже знакомая мне клочковатая корейская трава, на которую я скоро ступлю, а за ней – пологий склон холма...
Я очень ясно слышал стрекотание сверчков, гудение еще каких-то насекомых у самой моей головы. Что-то яркое, но мимолетное бухнуло невдалеке. Слева, там, где асфальт подступал к холму, на полпути между холмом и деревом – возможно, грейпфрутом – я ощущал сладкий запах цветов, аромат ненужный и волнующий.
Томление – нечто трудно поддающееся описанию. Это какая-то лихорадка или, наоборот, замедление времени, множество очевидных и в то же время подсознательных моментов. Пока что я еще не достиг высшей точки этого томления. Как знать? Возможно, ничего особенного и не случится. И все-таки... Без всякой особой причины, кроме наполовину сформировавшегося предчувствия, я ожидал, что он появится слева от меня из-за дальней стены гаража. Вот сейчас, сейчас я окажусь на этой корейской траве, при входе в дом... Когда я уже занес вперед левую ногу, ощущая знакомое давление повязки на лодыжке, две неприятные мысли мелькнули у меня в голове. Первая, что я несу свой бесценный магносонантный холаселектор весом семьдесят фунтов с такой легкостью, будто это всего лишь пустая картонка из-под шляпы. Так-то оно так, но всем об этом знать не обязательно. Другая мысль была досужей и глупой – о том, что, если кто-то находится за моей спиной, он может видеть, что мои штаны, точнее, штаны Дева, разошлись по шву. И как бы они не разошлись еще больше!
Эта совершенно бесполезная мысль пришла мне в голову, как раз когда я остановился и сделал вид, что сражаюсь со своей ношей, стремясь покрепче ее ухватить. И вдруг позади раздался голос, гулкий и раскатистый:
– Не двигайтесь, никаких резких движений! Иначе стреляю. Повернитесь!
Так просто это и произошло. Правда, совсем не так и не оттуда, как я ожидал. Но мое нервное напряжение спало, а в крови заполыхал огонь. Я повернулся, чтобы посмотреть ему в лицо.
Глава 24
– А теперь очень осторожно положите то, что у вас в руках, Моррейн.
Он находился на расстоянии примерно двадцати футов от меня и медленно приближался, слегка наклонившись вперед и выставив правую руку перед собой. Я уловил неяркие блики, скользнувшие по чему-то блестящему, когда он двинул рукой.
Он еще не узнал меня, но момент узнавания приближался, поэтому я сказал шутливым тоном:
– Ах, черт побери! Да никак это Арнольд Трапмэн! Ох, и напугали вы меня! Откуда вы взялись?
Он мгновенно остановился и стоял как вкопанный.
– Что? Какого черта?
И снова медленно двинулся вперед.
– Не будьте кретином, не пытайтесь мне помешать. Иначе я вас убью.
– Лучше бы этого не делать, Трапмэн, – сказал я. И тут он меня узнал.
И замер футах в десяти от меня.
– А, это ты... Несчастная задница! Чертов умник, вонючий сукин сын!
– Да, он самый. Как минимум, это я. И, как это всегда бывает, когда мы встречаемся, я задам вам вопрос, Трапмэн.
– Вопрос?
– Да. Что вы здесь делаете?
Ему потребовалось довольно много времени, чтобы ответить. Разумеется, ему не хотелось отвечать. Разумеется, он мог бы не отвечать. Но дела явно приняли такой оборот, на который он не рассчитывал. И столь же очевидным было то, что они принимают такой оборот, на который рассчитывал я. Так что отвечать приходилось. И он ответил – вопросом на вопрос.
– Что с Моррейном? – сказал он наконец. – Почему здесь ты, а не он?
– Он упал с лестницы в госпитале, – солгал я, вспомнив, что Джиппи говорил Трапмэну, – и сломал нос. Возможно, также одну-две руки. По этой же лестнице его унесли вверх, и больше я его не видел. Представляете?
Казалось, Трапмэн слушает только вполуха. Повертев головой по сторонам, но, естественно, не увидев ничего для себя интересного, он снова обратился ко мне:
– Гораздо важнее, что делаешь здесь ты, несчастный чертов сукин сын.
– О, я обещал бедному Моррейну доставить сюда его прибор, – сказал я. – Почему-то он очень о нем беспокоится.
И я сделал вид, что совсем устал и замучился, и тяжело задышал, даже закряхтел, чтобы показать, как мне тяжко, и стал на весу перебирать руками под днищем, якобы устраивая его поудобнее. Затем резко проговорил:
– Но если вы будете продолжать обзывать меня... вы, чертов сукин сын... или подойдете на шаг ближе, я возьму этот магнетика, этот хода... что-то... короче, вот эту самую штуковину, и изо всей силы шмякну ее об асфальт.
– Не-ет!
Он закричал. Это «нет» звучало протяжно и очень громко. Я думаю, он начал было строить фразу типа: «Не делайте этого...» или чего-то похожего. Не важно, но с этого момента я почувствовал себя королем. Моя догадка превратилась теперь в полную уверенность, что Трапмэн и не подумал бы стрелять в Девина Моррейна, пока не появилась бы возможность этого. Пока бесценный «ящик» не оказался бы в безопасности на земле. Потому что ради обладания им все и было задумано и проделано. И это его «Не-ет» окончательно убедило меня в моей правоте.
Поэтому я начал разговаривать с ним, демонстрируя удивительную силу, так как продолжал держать «черный ящик» достаточно высоко. Я выложил ему все, что я знал, и все, о чем догадывался, а он внимал мне кротко, как младенец. Попутно я задал ему пару вопросов, но первое, что он произнес, когда я умолк, было:
– О'кей, ты закончил свою болтовню. Теперь поставь «ящик» на землю, только осторожно. Или...
– Конечно. Я поставлю его на землю, и тогда вы сразу же пристрелите меня, верно?
– Я хоть сейчас пристрелю тебя, чертов...
– Полегче, Трапмэн. И будьте благоразумны. Ответьте на несколько не слишком важных вопросов, которые я вам задал, удовлетворите мое праздное любопытство, и я избавлюсь от этой штуки. Я действительно это сделаю. Даю слово. А потом, черт возьми, выведу вас на чистую воду. Вы понимаете или нет?
Он медленно сказал:
– Так ты это сделаешь? Без дураков?
– Я дал слово, Трапмэн.
– Ты осторожно поставишь его на землю, да?
Этого я мерзавцу не говорил. Я лишь сказал, что избавлюсь от этой штуки. А если он не слишком внимательно меня слушал, то я-то тут при чем?
Я воинственно сказал:
– Вы что, не слышали меня, Трапмэн?
– О'кей. Поверю твоему слову, Скотт. Но если ты лжешь, если это какой-то фокус, то Богом клянусь, я всажу в тебя все шесть пуль.
– Фокус? Вы так подозрительны...
Но я тотчас же замолчал, потому что он начал говорить.
– Ты и этот несчастный Уилфер, вы знаете только, что я убил Риддла... Но это была... самозащита. Негодяй проявил алчность, показал себя полностью. Как бы то ни было, но для нас единственной надеждой поиметь хоть что-нибудь с этой скважины было одно: проложить трубы через владения Риддла. Ты вчера меня спрашивал, почему я не заключил с Риддлом письменного соглашения. Заключил, можете смело закладывать задницу. И сделал это еще до того, как начал бурить. Но когда нефть из нее просто поперла, меня зло взяло: неужели такие деньги – и все этому дерьму Уилферу? Нет, только не из моей скважины, думаю. Сговорились мы с Риддлом и решили порвать письменное соглашение. И я заявил Уилферу и его компаньонам, что никакого документа нет и не было, а была только устная договоренность, но, мол, сейчас Риддл даже и слушать не хочет ни о каких трубах на своей земле. Риддл готов был подтвердить мои слова. Таким образом, я мог не торопиться с разработкой скважины, и тянул время в надежде, что заказчикам надоест ждать, и они захотят выйти из дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Вы прощены. У меня создалось мнение, будто Шейх Файзули принимает вас за энергичного и удачливого сыщика.
– Как он впечатлителен! Я – энергичный и удачливый...
– Спокойнее. О да, я и сам должен вас поблагодарить. За то, что вы так отважно спасали и спасли-таки мой гарем. Я хочу сказать – мой временный гарем.
– Вот не предполагал, что он собирается отдать его вам! Я хочу сказать, не навсегда, а только на время. Но, конечно, это лучше, чем ничего, в наши трудные дни.
– Не переживайте, постараюсь вам отплатить в ближайшее время.
– Пользуйтесь им, Дев. Кто знает? Может быть, я придумаю и для себя что-нибудь подходящее.
– Шелл, если быть честным, то следует признать: гарем по праву должен принадлежать вам, поскольку это вы разыскали и вернули девушек. Но каким образом вы наткнулись на них? Это же удача!
– Удача? Вы глупец, если всерьез так думаете. Удача не имеет с этим ничего общего.
– Вам никогда меня не переубедить, приятель. Наверняка вы завернули туда купить пачку кукурузных хлопьев.
– Дев, я пошел в этот заброшенный супермаркет, потому что здание принадлежит похитителю или по крайней мере тому, кто все это организовал. Где еще он мог так быстро найти место, чтобы спрятать шестерых красавиц в этих прозрачных хлопьях, которые они носят?
– Ну, конечно, когда это свершившийся факт, то он становится великим подвигом. Но откуда вам знать, что именно Трапмэн похитил девушек...
– А кто же еще? О, конечно, я думал о вас и вашем «дудл...». М-м... ах... холаселекторе и больших нефтяных компаниях, дворцовых заговорах и тому подобной чуши. Но я отверг все более или менее экзотические варианты, и сделал это главным образом из-за «бедствия в знаке Девы».
– Что-что?
– Точно. Вы угадали это с первой попытки.
– Вот уж не предполагал, что вы попадетесь на крючок астрологии.
– А я разве попался? Разве я говорю о какой-то астрологической предопределенности или неизбежности? Это чушь – верить, что планетам есть дело до какого-то Джиппи и куда его ранят: в зад, в голову... Но именно этот термин употребила Сайнара – как раз перед тем, как пуля угодила-таки в область «девственных» органов пищеварения.
– Они все «девственные», а не только его органы, потому что ими ведает знак Девы.
– И что, мы должны действительно принимать это на веру? Моя точка зрения такова: Джиппи – это наш Джиппи Уилфер, и мне наплевать, Большая или Малая Медведица распоряжается его желчным путем. Кто бы ни стрелял сегодня в вас и меня, – я ткнул пальцем вперед, потому чго мы приближались к Гранит-Ледж-роуд, – он почти наверняка должен быть тем самым подонком или одним из тех самых подонков, который или которые стреляли в меня возле моего отеля. Или вы не согласны с такой точкой зрения?
– Я не возражаю, но...
– Подождите, воздержитесь от комментариев, пожалуйста. Если кто-то пытается подстрелить нас обоих, а меня даже дважды, и все в один день, возможно, такое и можно назвать совпадением. Но по крайней мере согласитесь в одном: за все это ответственно одно лицо, у которого есть один мотив. То есть, другими словами, все это одно «дело». Верно?
– Пока что да, конечно, согласен с вами.
– Учтем еще несомненное неблагополучие в знаке Девы, ибо моя игривая интерпретация не отменяет прискорбного, но неоспоримого факта, что кто-то стрелял в Джиппи Уилфера как раз в пору этого самого небесного неблагополучия. В Джиппи, вашего друга, для которого вы выбрали скважину. И моего клиента, в чьих интересах, а также в интересах его супруги, я расследую дело об этой худосочной скважине. Кроме всего прочего!
– Вы предполагаете, что скважина – это главное?
– Нет, это только одна сторона. Но из-за нее Джиппи чуть было не убили. Если мы согласимся, что в этом деле все взаимосвязано, разве мы имеем право считать, что покушение на нас и на Джиппи – это случайность или совпадение? И что тот таинственный незнакомец, который стрелял в Джиппи, не имеет никакого отношения к двум другим покушениям? То есть к покушениям на каждого из нас троих? Почему мы должны считать, что это – высокий незнакомец из Филадельфии, скрывающийся в тени?
– Это какой-то абсурд – то, что вы сейчас сказали.
– Я специально облекаю это в форму абсурда. И говорю, что это не смешно. Я говорю, что нет трех дел и трех мотивов. И трех прячущихся в тени незнакомцев из Цинциннати.
– Филадельфии.
– Это совершенно другое дело. Что касается Джиппи, то не сомневаюсь: хам и сукин сын Арнольд Трапмэн лично всадил пулю ему в брюхо. Или нашел кого-то для этого дела. Он в течение многих лет занимался всякими аферами в компании с Изи Баннерсом. А у Баннерса приличные связи с гангстерами, и время от времени он прибегает к их услугам, если ему оказывается нужна помощь такого рода.
– Шелл, вы увлекаетесь. Не думаете же вы, что Трапмэн сидел в засаде, тая свое преступное намерение, из-за этой несчастной скважины...
– Нет, не увлекаюсь. Я сказал вам, что скважина – это одна сторона дела... Другая – Джиппи был единственным свидетелем, кто видел Трапмэна вместе с Беном Риддлом за час, а возможно, и за несколько минут до убийства Бена.
– Как вы можете это утверждать... – Дев не закончил фразы.
Я закончил за него.
– Джиппи не знал, что это Бен Риддл, он просто увидел кого-то в компании Трапмэна в среду вечером в восемь часов, если быть точным. Но этого достаточно. Если Трапмэн знает, что Джиппи видел его вместе с Риддлом у него в доме, становится понятным его стремление убрать нечаянного свидетеля. А Трапмэн знает. Могу присягнуть. – Я помолчал. – Дело в том, что я был тем идиотом, который сказал ему.
– Вы сказали ему? Но, если Джиппи не знал, кто это стрелял в него, тогда вы-то откуда...
– И я не знал до сегодняшнего вечера. Разве что догадывался. Но я сказал Трапмэну, что Джиппи был там в среду вечером. Проявив «блестящий» ум, назвал даже час, когда он там был. И еще умудрился спросить секретаршу Трапмэна, не стрелял ли кто-нибудь в ее босса. Достаточно, Дев. Более чем достаточно.
Я сделал последний поворот к его дому.
– Так что, как видите, я просто обязан позаботиться о благополучии моего клиента, находящегося в госпитале.
– Допустим. Но вы не можете утверждать все это наверняка, Шелл?
Голос его не был уже таким уверенным.
– И никто пока не может. Тем не менее держу пари на ваш писклявый гарем, что окажусь в конце концов прав.
– Ну конечно, – сказал он, пытаясь перевести беседу в более легкое русло, но без особого блеска. – Раз дело в этом заскорузлом Арнольде и это он там мутит воду...
– То вы выходите из игры?
– Нет. Но что мы тогда будем делать?
– Сегодня я не мог действовать быстрее – мои синяки и шишки превратили меня в плодовое дерево. Боялся растерять плоды. Но я и не собирался участвовать в соревновании по бегу.
– Если возникнет необходимость, не ждите, что я буду семенить рядом. Студентом я был чемпионом Соединенных Штатов по бегу.
– По бегу за школьницами?
– Не только. Бегал и на сто метров, и на пятьдесят. Короче, я мог бегать. И все еще могу.
* * *
Круто поднимавшаяся вверх подъездная аллея у дома Моррейна лежала в полуквартале справа от нас. Ночное освещение было таким, как обещал Дев: фонари горели только вдоль дороги. Поэтому рядом с домом и на подходе к нему было не то чтобы совсем темно, но держался какой-то неверный, обманчивый полумрак, в котором легко обознаться, принять одного за другого – и не сразу разобраться в этом.
Как раз то, на что я рассчитывал.
– Назад, приятель, – сказал я.
Дев послушно скрылся в глубине фургона. Я вывернул руль, резко свернув направо, и остановился на открытом месте недалеко от гаража. Мне позарез нужно было пространство вокруг, и немедленно. Я заглушил мотор, выключил фары, затем тоже забрался в фургон. Дев уже протягивал мне свой холаселектор. И вот я держу в руках его чудо-прибор. Должен сказать, его вес – добрых семьдесят фунтов с лишком. Только «рабочая» часть, помещавшаяся внутри корпуса, тянула не менее чем на шестьдесят фунтов. Поэтому без нее холаселектор показался мне легким как перышко.
Я принял у него пустой «черный ящик», держа его гак, чтобы всем, кто пожелает, видны были эти впечатляющие циферблаты, чудесные индикаторы и сверкающие антенны на крышке прибора. Дев прошептал:
– Я только что спохватился, что не взял пистолета. А вдруг я...
– Вы ничего не будете делать, – свирепо зашипел на него я. Если, конечно, шипение может быть свирепым. – Оставайтесь здесь и не шумите.
– Как вы смеете, вы, идиот...
– Вы заткнетесь?
– Хорошо, только принимая во внимание вашу нервозность.
– Насчет нервозности вы правы лишь отчасти, – прошептал я небрежным тоном. – Ну, прощайте, старый друг... И не забудьте об этих ключах.
И вот с внушающим уважение «дудлбагом», который я с трудом удерживал в левой руке, – она особенно сильно болела, а правой я открывал заднюю дверцу, – я ступил на черный асфальт. И сразу же почувствовал, как холодок пробегает волнами по моей коже, несмотря на тепло ночного воздуха.
В тусклом свете я обошел фургон и сделал первый шаг в направлении дома. Мысли мои сменялись, как цветные узоры в калейдоскопе. Здесь была убежденность в том, что я прав, но было и сомнение, был неясный страх, заставляющий трепетать нервы. Сердце стучало вовсю, меня охватило мучительное и сладостное возбуждение.
Как всегда в таких случаях, и слух и зрение обострились до предела. Мне казалось даже, что я вижу все в ярком свете, несмотря на почти полную темноту. Сознание цепко фиксировало все, каждую мелочь. Когда я сделал следующий шаг к дому, я осознал, что впереди – уже знакомая мне клочковатая корейская трава, на которую я скоро ступлю, а за ней – пологий склон холма...
Я очень ясно слышал стрекотание сверчков, гудение еще каких-то насекомых у самой моей головы. Что-то яркое, но мимолетное бухнуло невдалеке. Слева, там, где асфальт подступал к холму, на полпути между холмом и деревом – возможно, грейпфрутом – я ощущал сладкий запах цветов, аромат ненужный и волнующий.
Томление – нечто трудно поддающееся описанию. Это какая-то лихорадка или, наоборот, замедление времени, множество очевидных и в то же время подсознательных моментов. Пока что я еще не достиг высшей точки этого томления. Как знать? Возможно, ничего особенного и не случится. И все-таки... Без всякой особой причины, кроме наполовину сформировавшегося предчувствия, я ожидал, что он появится слева от меня из-за дальней стены гаража. Вот сейчас, сейчас я окажусь на этой корейской траве, при входе в дом... Когда я уже занес вперед левую ногу, ощущая знакомое давление повязки на лодыжке, две неприятные мысли мелькнули у меня в голове. Первая, что я несу свой бесценный магносонантный холаселектор весом семьдесят фунтов с такой легкостью, будто это всего лишь пустая картонка из-под шляпы. Так-то оно так, но всем об этом знать не обязательно. Другая мысль была досужей и глупой – о том, что, если кто-то находится за моей спиной, он может видеть, что мои штаны, точнее, штаны Дева, разошлись по шву. И как бы они не разошлись еще больше!
Эта совершенно бесполезная мысль пришла мне в голову, как раз когда я остановился и сделал вид, что сражаюсь со своей ношей, стремясь покрепче ее ухватить. И вдруг позади раздался голос, гулкий и раскатистый:
– Не двигайтесь, никаких резких движений! Иначе стреляю. Повернитесь!
Так просто это и произошло. Правда, совсем не так и не оттуда, как я ожидал. Но мое нервное напряжение спало, а в крови заполыхал огонь. Я повернулся, чтобы посмотреть ему в лицо.
Глава 24
– А теперь очень осторожно положите то, что у вас в руках, Моррейн.
Он находился на расстоянии примерно двадцати футов от меня и медленно приближался, слегка наклонившись вперед и выставив правую руку перед собой. Я уловил неяркие блики, скользнувшие по чему-то блестящему, когда он двинул рукой.
Он еще не узнал меня, но момент узнавания приближался, поэтому я сказал шутливым тоном:
– Ах, черт побери! Да никак это Арнольд Трапмэн! Ох, и напугали вы меня! Откуда вы взялись?
Он мгновенно остановился и стоял как вкопанный.
– Что? Какого черта?
И снова медленно двинулся вперед.
– Не будьте кретином, не пытайтесь мне помешать. Иначе я вас убью.
– Лучше бы этого не делать, Трапмэн, – сказал я. И тут он меня узнал.
И замер футах в десяти от меня.
– А, это ты... Несчастная задница! Чертов умник, вонючий сукин сын!
– Да, он самый. Как минимум, это я. И, как это всегда бывает, когда мы встречаемся, я задам вам вопрос, Трапмэн.
– Вопрос?
– Да. Что вы здесь делаете?
Ему потребовалось довольно много времени, чтобы ответить. Разумеется, ему не хотелось отвечать. Разумеется, он мог бы не отвечать. Но дела явно приняли такой оборот, на который он не рассчитывал. И столь же очевидным было то, что они принимают такой оборот, на который рассчитывал я. Так что отвечать приходилось. И он ответил – вопросом на вопрос.
– Что с Моррейном? – сказал он наконец. – Почему здесь ты, а не он?
– Он упал с лестницы в госпитале, – солгал я, вспомнив, что Джиппи говорил Трапмэну, – и сломал нос. Возможно, также одну-две руки. По этой же лестнице его унесли вверх, и больше я его не видел. Представляете?
Казалось, Трапмэн слушает только вполуха. Повертев головой по сторонам, но, естественно, не увидев ничего для себя интересного, он снова обратился ко мне:
– Гораздо важнее, что делаешь здесь ты, несчастный чертов сукин сын.
– О, я обещал бедному Моррейну доставить сюда его прибор, – сказал я. – Почему-то он очень о нем беспокоится.
И я сделал вид, что совсем устал и замучился, и тяжело задышал, даже закряхтел, чтобы показать, как мне тяжко, и стал на весу перебирать руками под днищем, якобы устраивая его поудобнее. Затем резко проговорил:
– Но если вы будете продолжать обзывать меня... вы, чертов сукин сын... или подойдете на шаг ближе, я возьму этот магнетика, этот хода... что-то... короче, вот эту самую штуковину, и изо всей силы шмякну ее об асфальт.
– Не-ет!
Он закричал. Это «нет» звучало протяжно и очень громко. Я думаю, он начал было строить фразу типа: «Не делайте этого...» или чего-то похожего. Не важно, но с этого момента я почувствовал себя королем. Моя догадка превратилась теперь в полную уверенность, что Трапмэн и не подумал бы стрелять в Девина Моррейна, пока не появилась бы возможность этого. Пока бесценный «ящик» не оказался бы в безопасности на земле. Потому что ради обладания им все и было задумано и проделано. И это его «Не-ет» окончательно убедило меня в моей правоте.
Поэтому я начал разговаривать с ним, демонстрируя удивительную силу, так как продолжал держать «черный ящик» достаточно высоко. Я выложил ему все, что я знал, и все, о чем догадывался, а он внимал мне кротко, как младенец. Попутно я задал ему пару вопросов, но первое, что он произнес, когда я умолк, было:
– О'кей, ты закончил свою болтовню. Теперь поставь «ящик» на землю, только осторожно. Или...
– Конечно. Я поставлю его на землю, и тогда вы сразу же пристрелите меня, верно?
– Я хоть сейчас пристрелю тебя, чертов...
– Полегче, Трапмэн. И будьте благоразумны. Ответьте на несколько не слишком важных вопросов, которые я вам задал, удовлетворите мое праздное любопытство, и я избавлюсь от этой штуки. Я действительно это сделаю. Даю слово. А потом, черт возьми, выведу вас на чистую воду. Вы понимаете или нет?
Он медленно сказал:
– Так ты это сделаешь? Без дураков?
– Я дал слово, Трапмэн.
– Ты осторожно поставишь его на землю, да?
Этого я мерзавцу не говорил. Я лишь сказал, что избавлюсь от этой штуки. А если он не слишком внимательно меня слушал, то я-то тут при чем?
Я воинственно сказал:
– Вы что, не слышали меня, Трапмэн?
– О'кей. Поверю твоему слову, Скотт. Но если ты лжешь, если это какой-то фокус, то Богом клянусь, я всажу в тебя все шесть пуль.
– Фокус? Вы так подозрительны...
Но я тотчас же замолчал, потому что он начал говорить.
– Ты и этот несчастный Уилфер, вы знаете только, что я убил Риддла... Но это была... самозащита. Негодяй проявил алчность, показал себя полностью. Как бы то ни было, но для нас единственной надеждой поиметь хоть что-нибудь с этой скважины было одно: проложить трубы через владения Риддла. Ты вчера меня спрашивал, почему я не заключил с Риддлом письменного соглашения. Заключил, можете смело закладывать задницу. И сделал это еще до того, как начал бурить. Но когда нефть из нее просто поперла, меня зло взяло: неужели такие деньги – и все этому дерьму Уилферу? Нет, только не из моей скважины, думаю. Сговорились мы с Риддлом и решили порвать письменное соглашение. И я заявил Уилферу и его компаньонам, что никакого документа нет и не было, а была только устная договоренность, но, мол, сейчас Риддл даже и слушать не хочет ни о каких трубах на своей земле. Риддл готов был подтвердить мои слова. Таким образом, я мог не торопиться с разработкой скважины, и тянул время в надежде, что заказчикам надоест ждать, и они захотят выйти из дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30