Примерно половина активного состава была выходцами из Ку-Клукс-Клана, а остальные представляли собой смесь из скинхедов, разного типа нацистов и т.п. Уровень сотрудничества между группами был невысокий, зачастую оно перерастало в соперничество между группировками, граничащее с неприкрытой агрессией. Постоянных членов было немного, но во главе каждой группы стоял пожизненный активист, и, даже если менялись названия движений или между ними возникали распри и они подразделялись на какие-то более мелкие группки, лидеры оставались те же самые. Они были миссионерами, фанатиками, борцами за дело распространения учения нетерпимости, ораторами на всех ярмарках в штате, на митингах и конференциях, авторами газет и брошюр, участниками ночных ра-диошоу.
Из них всех Роджер Боуэн считался настоящим долгожителем, и при том самым опасным. Боуэн родился в семье баптистов в Гаффни, Южная Каролина, у подножия Блю Ридж. Он занимал самые разнообразные посты всех уровней в различных организациях правого толка, включая и самые известные неонацистские группировки за последние двадцать лет. В 1983 году в возрасте двадцати четырех лет Боуэн стал одним из троих молодых людей, которых допрашивали без предъявления обвинения по делу о причастности к деятельности «Порядка» — секретной организации, которая была создана расистом Робертом Мэтьюсом и связана с «Арийскими Нациями». В течение 1983 и 1984 годов эта организация предприняла несколько вооруженных ограблений, чтобы получить средства для финансирования своих операций, а среди них были и взрывы, и нападения, и изготовление фальшивых денег. «Порядок» оказался причастен к убийству ведущего ток-шоу Алана Берга в Денвере и человека по имени Уолтер Уэст, который входил в состав организации и был заподозрен в предательстве. Вскоре все члены организации были схвачены, за исключением Мэтьюса, погибшего в перестрелке с агентами ФБР в 1984. Так как причастность Боуэна к этим событиям не была установлена, ему удалось избежать правосудия, а с гибелью Мэтьюса данные об этих связях канули в небытие. Несмотря на относительную малочисленность движения, борьба с ним вовлекла в операции четверть всех кадровых ресурсов ФБР. Малочисленность «Порядка» в данном случае играла этой организации на руку: федералам практически не представлялось возможным внедрить туда посторонних и информаторов, за исключением несчастного Уолтера Уэста. Это был такой урок, который Боуэн никогда не забывал.
Затем некоторое время Боуэн был не у дел, дрейфовал, пока не примкнул к одному из клановских движений, хотя к тому времени благодаря разведывательной деятельности ФБР их активность поумерилась: престиж упал, балахоны вышли из моды, средний возраст членов стал уменьшаться, по мере того как более старшие деятели стали уходить из жизни или отстранялись от дел. В результате Клан, который обычно очень сдержанно относился к неонацистским организациям, стал менее разборчивым, новая поросль не имела предубеждений против такого союза, по сравнению со старшим поколением. Боуэн присоединился к «Невидимой империи» Билла Уилкинсона, члены которой называли себя рыцарями Ку-Клукс-Клана, но к тому времени, к 1993 году, «Невидимая империя» была распущена, а Боуэн уже организовал свое подразделение Клана — «Белых конфедератов».
Только Боуэн никогда не вербовал новых членов, как делали в других подразделениях Клана, и даже само название Клана было не более чем удобным прикрытием для развертывания особой деятельности. В «Белых конфедератах» никогда не состояло больше дюжины членов, но они имели власть и влияние, намного превосходящие их реальную численность. Они внесли серьезный вклад в процесс проникновения пронацистских настроений в ряды Клана, что привело к дальнейшему сближению ку-клукс-клановцев и неонацистов.
* * *
Боуэн также не исключал геноцид, эта идея ему даже нравилась — сама возможность уничтожения людей, запланированная и хорошо организованная, в невиданных прежде размерах. Именно это, а не какие-то моральные колебания и сомнения привели к тому, что Боуэн отдалился от обычных преступлений, связанных со случайными выплесками жестокости, что было характерно для движения в целом. На ежегодном митинге у Стоун-Маунтин в Джорджии он даже публично признался в одном преступлении — в Северной Каролине до смерти был забит чернокожий по имени Билл Пирс: группе пьяных клановцев стукнуло в голову заставить его промычать с платформы. С тех пор Боуэн избегал появляться в этом месте. Никто его не понял, да они и не были нужны ему, хотя он продолжал свою деятельность, не высовываясь вперед: поддерживал и организовывал отдельные марши клановцев в городках на границе Джорджии и Южной Каролины. И, хотя зачастую они собирали лишь горстку участников, угроза появления процессии была достаточным поводом, чтобы занять публикациями и репортажами первые страницы местных газет и вызвать возмущенное блеяние либералов, подогреть атмосферу неуверенности и страха, необходимую для того, чтобы Боуэн мог работать дальше. «Белые конфедераты» служили прикрытием, выполняя роль волшебной палочки в руках фокусника, взмахи которой отвлекают внимание от секрета фокуса. Настоящие фокусы были скрыты от взглядов публики, и движения палочки не только не были связаны с ней, но и не имели к сути дела ни малейшего отношения.
А суть в том, что всеми силами Боуэн, пытался залечить старые раны, нанесенные враждой. Боуэн пытался восстановить связи, навести мосты между «Христианскими патриотами» и «Арийцами», между скинхедами и клановцами. Боуэн, который обращался к наиболее громким, экстремальным членам правых христианских организаций. Боуэн, который ясно понимал важность единства, общения, расширения финансовой базы. Боуэн, для которого стало очевидно, что, взяв сейчас под свою защиту проповедника, он сможет убедить тех, кто купится на историю Фолкнера, перенаправить их деньги к нему. За год до ареста Фолкнера Братству удалось аккумулировать свыше 500 000 долларов. Это была незначительная, но для Боуэна и ему подобных довольно приличная сумма. Боуэн отслеживал, какие суммы поступали в фонд поддержки: уже собрались средства, необходимые для внесения десяти процентов от семизначной суммы, которую требовал закон, а деньги все продолжали поступать. Но ни один поручитель в здравом уме не станет вносить полную сумму в случае пересмотра дела о залоге в пользу подсудимого. Если они все правильно устроят, Фолкнер может выйти на свободу и исчезнуть еще до конца месяца, а если слухи о том, что это Боуэн помог ему бежать, будут продолжать распространяться, что ж, так даже лучше. Фактически в дальнейшем будет уже неважно, жив он или мертв. Вполне достаточно, если он останется где-то невидимый и сможет действовать как в том мире, так и в этом.
Но Боуэн, кроме прочего, чувствовал и восхищение перед тем, чего достигли старик и его Братство: не прибегая к банковским средствам, как делала организация «Порядок», и с сотрудниками, число которых не превышало четырех-пяти человек, эти люди на протяжении тридцати пяти лет совершали убийства и наводили страх на малодушных, при этом блестящим образом заметая следы.
Даже сейчас у ФБР были проблемы с доказательством причастности членов Братства к убийству гинекологов, делавших аборты, гомосексуалистов, еврейских лидеров и прочих «уродов», которые не отвечали идеалам единоверцев Боуэна и уничтожение которых, как утверждали, санкционировал Фолкнер.
Странно, но Боуэну не приходила в голову мысль примкнуть к делу Фолкнера, пока не появился Киттим. Киттим был своего рода легендой среди радикально-правых кругов, народный герой. Он появился вскоре после ареста Фолкнера, и после этого идея участия в процессе над Фолкнером стала казаться Боуэну абсолютно естественной. А то, что он не мог точно припомнить, чем именно прославился Киттим или откуда он появился, не имело такого уж большого значения. С этими народными героями ведь всегда так: они только наполовину реальны, а наполовину вымышлены, но, когда рядом с ним появился Киттим, Боуэн приобрел новое чувство цели, почти непобедимости.
Оно было таким сильным, что практически затмевало страх, который Роджер испытывал в присутствии этого человека.
Восхищенное отношение Боуэна, воплощенное в конкретных действиях после прибытия Киттима, безусловно, нашло отклик у Фолкнера, и он передал через своих юристов готовность украсить мачту Боуэна своими цветными лентами, заключив с ним альянс. Он даже предложил через свои секретные счета, которые его преследователи не смогли обнаружить, финансовую поддержку, если Боуэн окажет содействие в его освобождении. Больше всего старик не хотел умирать в тюрьме. Он предпочел бы до конца своих дней скрываться от преследования, но не гнить за тюремными решетками. Фолкнер попросил еще об одной маленькой услуге. Боуэна это немного напрягло — он и так уж предложил содействие в укрывании Фолкнера от преследований со стороны закона, — но, когда Фолкнер рассказал, о чем идет речь, Боуэн расслабился. Это была мелочь, и она доставит Боуэну почти столько же удовольствия, сколько Фолкнеру.
Боуэну казалось, что в лице Киттима он нашел подходящего для дела человека. Но он ошибался.
По сути, это Киттим нашел его.
* * *
Грузовик Боуэна подъехал к расчищенной площадке перед деревянным строением у границы Южной Каролины и Теннесси. Постройка была из темной древесины, крыльцо, поднятое на четыре ступеньки, справа и слева от него — два узких окна. Здание производило впечатление хорошо подготовленного к обороне бункера.
Справа от двери в кресле-качалке сидел и курил сигарету мужчина. Это был Карлайл. Его короткие вьющиеся волосы начали выпадать, едва ему исполнилось двадцать, и мистическим образом перестали, когда ему стукнуло тридцать, оставив на голове нечто похожее на клоунский венчик вокруг лысого черепа. Он был в хорошей форме, как и все, с кем работал Боуэн, — почти не пил, и Боуэн не мог припомнить, чтобы он когда-либо до этого курил. Сегодня Карлайл выглядел каким-то потрепанным, и Боуэн уловил запах, исходящий от него: рвота.
— Ты в порядке? — спросил Боуэн.
Карлайл вытер рот рукой и посмотрел, не осталось ли на ней чего.
— А что? Я испачкался в дерьме?
— Нет, но от тебя дурно пахнет.
Карлайл сделал последнюю затяжку и аккуратно затушил сигарету о подошву ботинка. Убедившись, что окурок погас, он растер его и развеял по ветру то, что осталось.
— Откуда взялся этот парень, Роджер? — спросил он, когда закончил.
— Кто? Киттим?
— Да, Киттим.
— Он настоящая легенда, — сказал Боуэн, и это прозвучало, как молитва.
Карлайл провел ладонью по лысине.
— Я знаю. По крайней мере, думаю, что знаю. — Его лицо приняло задумчивый вид, а потом на нем отразилось явное отвращение. — Откуда бы он ни взялся... он просто псих.
— Он нам нужен.
— Как-то и без него справлялись.
— Все равно, он нам нужен. Вам удалось что-нибудь выбить из парня?
Карлайл покачал головой.
— Он ничего не знает.
— Ты уверен?
— Поверь мне, если бы он что-то знал, давно бы все нам рассказал. Но этот чертов психопат не слезает с него.
Боуэн не особенно верил в еврейскую тайную организацию. Конечно, среди жидов были богатые люди, но, если посмотреть на картину в целом, они были достаточно разрозненны. Однако, если верить Фолкнеру, какие-то гребаные цадики в Нью-Йорке пытались добиться его смерти.
Сейчас тот, кого послали жиды, мертв, но Фолкнер хотел узнать, кто за ним стоял, чтобы, когда придет время, он смог им отомстить, и Боуэн решил, что было бы неплохо разузнать обстановку. Вот почему они похитили парня, схватив его на улице в Гринвилле, после того как он привлек к себе внимание, задавая неправильные вопросы в неправильных местах. Потом его привезли сюда в багажнике машины и перепоручили Киттиму.
— Где он?
— Там, во дворе.
Когда Боуэн проходил мимо Карлайла, тот преградил ему путь рукой.
— Тебе удалось сегодня поесть?
— Не особенно...
— Тебе повезло.
Рука опустилась, освобождая проход. Боуэн обошел дом и увидел закрытый загон, где раньше держали свиней. Вокруг все еще можно было уловить их запах, как показалось Боуэну. Но он сразу все понял, едва увидел, что лежало на земле посередине загона: на самом деле запах исходил от человека.
Обнаженный молодой человек лежал на самом солнцепеке. У него была короткая, аккуратно подстриженная бородка; волосы слиплись от пота и грязи. Вокруг его головы был затянут кожаный ремень. Его зубы вцепились в него, потому что раны, которые он получил, сейчас бередили. Над ним склонился человек в комбинезоне и перчатках и пальцами исследовал раны, которые ранее нанес ножом, иногда останавливаясь и чувствуя, как жертва напрягается и тихо скулит, насколько позволял ремень, а затем снова принимался за работу. Боуэн не знал, как Киттиму удавалось сохранять в парне жизнь, тем более удерживать его в сознании, но, безусловно, Киттим обладал разнообразными талантами по этой части. Заслышав приближение Боуэна, он поднялся, расправляя свое тело, подобно потревоженному насекомому, и повернулся к нему.
Киттим был высокого роста, где-то шесть футов и два дюйма. Кепка и темные очки, которые он носил постоянно, почти скрывали его лицо; он сознательно одевался именно так, потому что с его кожей было что-то не в порядке. Боуэн точно не знал, с чем это связано, и никак не мог набраться храбрости, чтобы спросить, но лицо Киттима имело пурпурно-лиловый оттенок; редкие волосы клочкам торчали из-под кепки. Он напоминал Боуэну аиста марабу, питающегося падалью и умирающими животными. Его глаза, когда он их открывал, казались зелеными, как у кошки.
Под комбинезоном угадывалось крепкое, сильное, хотя и худое, тело. Его ногти были аккуратно подстрижены, а щеки чисто выбриты. От него пахло мясом и лосьоном после бритья.
А иногда горящей нефтью.
Боуэн взглянул через плечо на парня, затем повернулся к Киттиму. Карлайл точно был прав: Киттим — извращенец; из небольшой свиты Боуэна только Лэндрон Мобли, который и сам-то был не намного лучше бешеного пса, испытывал к нему симпатию и влечение. Нет, Боуэну были отвратительны не столько пытки, которые устроили этому еврею, сколько сама атмосфера похоти, окружающая их. Киттим испытывал сексуальное возбуждение. Комбинезон не мог этого скрыть, и Боуэн отчетливо это видел. На какой-то момент вспыхнувшая в нем злость затмила страх перед этим человеком.
— Наслаждаешься? — поинтересовался он.
Киттим пожал плечами:
— Ты просил меня узнать, что он знает.
Его голос был похож на звук, издаваемый метлой, когда прибираются в помещении с пыльным каменным полом.
— Карлайл сказал, что ему ничего не известно.
— Здесь решает не Карлайл.
— Это так, здесь я — главный, и я тебя спрашиваю, удалось ли вытащить из него что-либо полезное?
Киттим пристально посмотрел на него из-за очков, потом повернулся спиной к Боуэну.
— Оставь меня, — только и произнес он и опустился на колени, чтобы возобновить свое копошение в теле жертвы, — я еще не закончил.
Вместо того чтобы удалиться, Боуэн вынул из кобуры пистолет. Его мысли снова вернулись к этому странному, изуродованному человеку, к его призрачной природе, к его прошлому. Они словно настигли его, неожиданно пришли в голову, как будто были олицетворением страхов, злобы, абстракцией, ставшей явью. Он сам пришел и предложил свои услуги Боуэну, и знание о его сущности начало проникать в Боуэна, словно неперекрытый газ, который просачивается в комнаты. Полузабытые истории обретали новые подробности, создавая вокруг Боуэна другую реальность; он уже не мог никуда от нее деться. Что там говорил Карлайл? Он был легендой. Но почему? Что он совершил?
Похоже, он не разделял их взглядов: все эти ниггеры, педики и евреишки были для него и таких, как он, просто средством питать свою ненависть. Казалось, он, напротив, далек от всего этого, даже когда измывался над нагими жертвами. А сейчас Киттим вздумал приказывать ему убираться подальше, оставить его в покое, словно Боуэн был ниггером-слугой с подносом. Пора было взять под контроль ситуацию и показать, кто здесь главный. Он немного отступил, затем поднял пистолет и нацелился на парня, лежащего на земле.
— Нет, — мягко произнес Киттим.
Внезапно волна жара, казалось, охватила его, и все его тело запульсировало вслед за ней, и тотчас же он стал уже не просто Киттим, но и кто-то еще, какое-то темное существо с крыльями, с глазами мертвой птицы, которые отражают мир, не имея в себе уже никаких признаков жизни. Кожа обвисла, собралась в складки, отчетливо проступили кости, ноги слегка присогнулись, ступни вытянулись.
Запах нефти стал сильнее, и Боуэна внезапно озарило: его сомнения, его прорвавшаяся злость каким-то образом позволили ему узреть эту сторону Киттима, суть, до того скрытую от него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Из них всех Роджер Боуэн считался настоящим долгожителем, и при том самым опасным. Боуэн родился в семье баптистов в Гаффни, Южная Каролина, у подножия Блю Ридж. Он занимал самые разнообразные посты всех уровней в различных организациях правого толка, включая и самые известные неонацистские группировки за последние двадцать лет. В 1983 году в возрасте двадцати четырех лет Боуэн стал одним из троих молодых людей, которых допрашивали без предъявления обвинения по делу о причастности к деятельности «Порядка» — секретной организации, которая была создана расистом Робертом Мэтьюсом и связана с «Арийскими Нациями». В течение 1983 и 1984 годов эта организация предприняла несколько вооруженных ограблений, чтобы получить средства для финансирования своих операций, а среди них были и взрывы, и нападения, и изготовление фальшивых денег. «Порядок» оказался причастен к убийству ведущего ток-шоу Алана Берга в Денвере и человека по имени Уолтер Уэст, который входил в состав организации и был заподозрен в предательстве. Вскоре все члены организации были схвачены, за исключением Мэтьюса, погибшего в перестрелке с агентами ФБР в 1984. Так как причастность Боуэна к этим событиям не была установлена, ему удалось избежать правосудия, а с гибелью Мэтьюса данные об этих связях канули в небытие. Несмотря на относительную малочисленность движения, борьба с ним вовлекла в операции четверть всех кадровых ресурсов ФБР. Малочисленность «Порядка» в данном случае играла этой организации на руку: федералам практически не представлялось возможным внедрить туда посторонних и информаторов, за исключением несчастного Уолтера Уэста. Это был такой урок, который Боуэн никогда не забывал.
Затем некоторое время Боуэн был не у дел, дрейфовал, пока не примкнул к одному из клановских движений, хотя к тому времени благодаря разведывательной деятельности ФБР их активность поумерилась: престиж упал, балахоны вышли из моды, средний возраст членов стал уменьшаться, по мере того как более старшие деятели стали уходить из жизни или отстранялись от дел. В результате Клан, который обычно очень сдержанно относился к неонацистским организациям, стал менее разборчивым, новая поросль не имела предубеждений против такого союза, по сравнению со старшим поколением. Боуэн присоединился к «Невидимой империи» Билла Уилкинсона, члены которой называли себя рыцарями Ку-Клукс-Клана, но к тому времени, к 1993 году, «Невидимая империя» была распущена, а Боуэн уже организовал свое подразделение Клана — «Белых конфедератов».
Только Боуэн никогда не вербовал новых членов, как делали в других подразделениях Клана, и даже само название Клана было не более чем удобным прикрытием для развертывания особой деятельности. В «Белых конфедератах» никогда не состояло больше дюжины членов, но они имели власть и влияние, намного превосходящие их реальную численность. Они внесли серьезный вклад в процесс проникновения пронацистских настроений в ряды Клана, что привело к дальнейшему сближению ку-клукс-клановцев и неонацистов.
* * *
Боуэн также не исключал геноцид, эта идея ему даже нравилась — сама возможность уничтожения людей, запланированная и хорошо организованная, в невиданных прежде размерах. Именно это, а не какие-то моральные колебания и сомнения привели к тому, что Боуэн отдалился от обычных преступлений, связанных со случайными выплесками жестокости, что было характерно для движения в целом. На ежегодном митинге у Стоун-Маунтин в Джорджии он даже публично признался в одном преступлении — в Северной Каролине до смерти был забит чернокожий по имени Билл Пирс: группе пьяных клановцев стукнуло в голову заставить его промычать с платформы. С тех пор Боуэн избегал появляться в этом месте. Никто его не понял, да они и не были нужны ему, хотя он продолжал свою деятельность, не высовываясь вперед: поддерживал и организовывал отдельные марши клановцев в городках на границе Джорджии и Южной Каролины. И, хотя зачастую они собирали лишь горстку участников, угроза появления процессии была достаточным поводом, чтобы занять публикациями и репортажами первые страницы местных газет и вызвать возмущенное блеяние либералов, подогреть атмосферу неуверенности и страха, необходимую для того, чтобы Боуэн мог работать дальше. «Белые конфедераты» служили прикрытием, выполняя роль волшебной палочки в руках фокусника, взмахи которой отвлекают внимание от секрета фокуса. Настоящие фокусы были скрыты от взглядов публики, и движения палочки не только не были связаны с ней, но и не имели к сути дела ни малейшего отношения.
А суть в том, что всеми силами Боуэн, пытался залечить старые раны, нанесенные враждой. Боуэн пытался восстановить связи, навести мосты между «Христианскими патриотами» и «Арийцами», между скинхедами и клановцами. Боуэн, который обращался к наиболее громким, экстремальным членам правых христианских организаций. Боуэн, который ясно понимал важность единства, общения, расширения финансовой базы. Боуэн, для которого стало очевидно, что, взяв сейчас под свою защиту проповедника, он сможет убедить тех, кто купится на историю Фолкнера, перенаправить их деньги к нему. За год до ареста Фолкнера Братству удалось аккумулировать свыше 500 000 долларов. Это была незначительная, но для Боуэна и ему подобных довольно приличная сумма. Боуэн отслеживал, какие суммы поступали в фонд поддержки: уже собрались средства, необходимые для внесения десяти процентов от семизначной суммы, которую требовал закон, а деньги все продолжали поступать. Но ни один поручитель в здравом уме не станет вносить полную сумму в случае пересмотра дела о залоге в пользу подсудимого. Если они все правильно устроят, Фолкнер может выйти на свободу и исчезнуть еще до конца месяца, а если слухи о том, что это Боуэн помог ему бежать, будут продолжать распространяться, что ж, так даже лучше. Фактически в дальнейшем будет уже неважно, жив он или мертв. Вполне достаточно, если он останется где-то невидимый и сможет действовать как в том мире, так и в этом.
Но Боуэн, кроме прочего, чувствовал и восхищение перед тем, чего достигли старик и его Братство: не прибегая к банковским средствам, как делала организация «Порядок», и с сотрудниками, число которых не превышало четырех-пяти человек, эти люди на протяжении тридцати пяти лет совершали убийства и наводили страх на малодушных, при этом блестящим образом заметая следы.
Даже сейчас у ФБР были проблемы с доказательством причастности членов Братства к убийству гинекологов, делавших аборты, гомосексуалистов, еврейских лидеров и прочих «уродов», которые не отвечали идеалам единоверцев Боуэна и уничтожение которых, как утверждали, санкционировал Фолкнер.
Странно, но Боуэну не приходила в голову мысль примкнуть к делу Фолкнера, пока не появился Киттим. Киттим был своего рода легендой среди радикально-правых кругов, народный герой. Он появился вскоре после ареста Фолкнера, и после этого идея участия в процессе над Фолкнером стала казаться Боуэну абсолютно естественной. А то, что он не мог точно припомнить, чем именно прославился Киттим или откуда он появился, не имело такого уж большого значения. С этими народными героями ведь всегда так: они только наполовину реальны, а наполовину вымышлены, но, когда рядом с ним появился Киттим, Боуэн приобрел новое чувство цели, почти непобедимости.
Оно было таким сильным, что практически затмевало страх, который Роджер испытывал в присутствии этого человека.
Восхищенное отношение Боуэна, воплощенное в конкретных действиях после прибытия Киттима, безусловно, нашло отклик у Фолкнера, и он передал через своих юристов готовность украсить мачту Боуэна своими цветными лентами, заключив с ним альянс. Он даже предложил через свои секретные счета, которые его преследователи не смогли обнаружить, финансовую поддержку, если Боуэн окажет содействие в его освобождении. Больше всего старик не хотел умирать в тюрьме. Он предпочел бы до конца своих дней скрываться от преследования, но не гнить за тюремными решетками. Фолкнер попросил еще об одной маленькой услуге. Боуэна это немного напрягло — он и так уж предложил содействие в укрывании Фолкнера от преследований со стороны закона, — но, когда Фолкнер рассказал, о чем идет речь, Боуэн расслабился. Это была мелочь, и она доставит Боуэну почти столько же удовольствия, сколько Фолкнеру.
Боуэну казалось, что в лице Киттима он нашел подходящего для дела человека. Но он ошибался.
По сути, это Киттим нашел его.
* * *
Грузовик Боуэна подъехал к расчищенной площадке перед деревянным строением у границы Южной Каролины и Теннесси. Постройка была из темной древесины, крыльцо, поднятое на четыре ступеньки, справа и слева от него — два узких окна. Здание производило впечатление хорошо подготовленного к обороне бункера.
Справа от двери в кресле-качалке сидел и курил сигарету мужчина. Это был Карлайл. Его короткие вьющиеся волосы начали выпадать, едва ему исполнилось двадцать, и мистическим образом перестали, когда ему стукнуло тридцать, оставив на голове нечто похожее на клоунский венчик вокруг лысого черепа. Он был в хорошей форме, как и все, с кем работал Боуэн, — почти не пил, и Боуэн не мог припомнить, чтобы он когда-либо до этого курил. Сегодня Карлайл выглядел каким-то потрепанным, и Боуэн уловил запах, исходящий от него: рвота.
— Ты в порядке? — спросил Боуэн.
Карлайл вытер рот рукой и посмотрел, не осталось ли на ней чего.
— А что? Я испачкался в дерьме?
— Нет, но от тебя дурно пахнет.
Карлайл сделал последнюю затяжку и аккуратно затушил сигарету о подошву ботинка. Убедившись, что окурок погас, он растер его и развеял по ветру то, что осталось.
— Откуда взялся этот парень, Роджер? — спросил он, когда закончил.
— Кто? Киттим?
— Да, Киттим.
— Он настоящая легенда, — сказал Боуэн, и это прозвучало, как молитва.
Карлайл провел ладонью по лысине.
— Я знаю. По крайней мере, думаю, что знаю. — Его лицо приняло задумчивый вид, а потом на нем отразилось явное отвращение. — Откуда бы он ни взялся... он просто псих.
— Он нам нужен.
— Как-то и без него справлялись.
— Все равно, он нам нужен. Вам удалось что-нибудь выбить из парня?
Карлайл покачал головой.
— Он ничего не знает.
— Ты уверен?
— Поверь мне, если бы он что-то знал, давно бы все нам рассказал. Но этот чертов психопат не слезает с него.
Боуэн не особенно верил в еврейскую тайную организацию. Конечно, среди жидов были богатые люди, но, если посмотреть на картину в целом, они были достаточно разрозненны. Однако, если верить Фолкнеру, какие-то гребаные цадики в Нью-Йорке пытались добиться его смерти.
Сейчас тот, кого послали жиды, мертв, но Фолкнер хотел узнать, кто за ним стоял, чтобы, когда придет время, он смог им отомстить, и Боуэн решил, что было бы неплохо разузнать обстановку. Вот почему они похитили парня, схватив его на улице в Гринвилле, после того как он привлек к себе внимание, задавая неправильные вопросы в неправильных местах. Потом его привезли сюда в багажнике машины и перепоручили Киттиму.
— Где он?
— Там, во дворе.
Когда Боуэн проходил мимо Карлайла, тот преградил ему путь рукой.
— Тебе удалось сегодня поесть?
— Не особенно...
— Тебе повезло.
Рука опустилась, освобождая проход. Боуэн обошел дом и увидел закрытый загон, где раньше держали свиней. Вокруг все еще можно было уловить их запах, как показалось Боуэну. Но он сразу все понял, едва увидел, что лежало на земле посередине загона: на самом деле запах исходил от человека.
Обнаженный молодой человек лежал на самом солнцепеке. У него была короткая, аккуратно подстриженная бородка; волосы слиплись от пота и грязи. Вокруг его головы был затянут кожаный ремень. Его зубы вцепились в него, потому что раны, которые он получил, сейчас бередили. Над ним склонился человек в комбинезоне и перчатках и пальцами исследовал раны, которые ранее нанес ножом, иногда останавливаясь и чувствуя, как жертва напрягается и тихо скулит, насколько позволял ремень, а затем снова принимался за работу. Боуэн не знал, как Киттиму удавалось сохранять в парне жизнь, тем более удерживать его в сознании, но, безусловно, Киттим обладал разнообразными талантами по этой части. Заслышав приближение Боуэна, он поднялся, расправляя свое тело, подобно потревоженному насекомому, и повернулся к нему.
Киттим был высокого роста, где-то шесть футов и два дюйма. Кепка и темные очки, которые он носил постоянно, почти скрывали его лицо; он сознательно одевался именно так, потому что с его кожей было что-то не в порядке. Боуэн точно не знал, с чем это связано, и никак не мог набраться храбрости, чтобы спросить, но лицо Киттима имело пурпурно-лиловый оттенок; редкие волосы клочкам торчали из-под кепки. Он напоминал Боуэну аиста марабу, питающегося падалью и умирающими животными. Его глаза, когда он их открывал, казались зелеными, как у кошки.
Под комбинезоном угадывалось крепкое, сильное, хотя и худое, тело. Его ногти были аккуратно подстрижены, а щеки чисто выбриты. От него пахло мясом и лосьоном после бритья.
А иногда горящей нефтью.
Боуэн взглянул через плечо на парня, затем повернулся к Киттиму. Карлайл точно был прав: Киттим — извращенец; из небольшой свиты Боуэна только Лэндрон Мобли, который и сам-то был не намного лучше бешеного пса, испытывал к нему симпатию и влечение. Нет, Боуэну были отвратительны не столько пытки, которые устроили этому еврею, сколько сама атмосфера похоти, окружающая их. Киттим испытывал сексуальное возбуждение. Комбинезон не мог этого скрыть, и Боуэн отчетливо это видел. На какой-то момент вспыхнувшая в нем злость затмила страх перед этим человеком.
— Наслаждаешься? — поинтересовался он.
Киттим пожал плечами:
— Ты просил меня узнать, что он знает.
Его голос был похож на звук, издаваемый метлой, когда прибираются в помещении с пыльным каменным полом.
— Карлайл сказал, что ему ничего не известно.
— Здесь решает не Карлайл.
— Это так, здесь я — главный, и я тебя спрашиваю, удалось ли вытащить из него что-либо полезное?
Киттим пристально посмотрел на него из-за очков, потом повернулся спиной к Боуэну.
— Оставь меня, — только и произнес он и опустился на колени, чтобы возобновить свое копошение в теле жертвы, — я еще не закончил.
Вместо того чтобы удалиться, Боуэн вынул из кобуры пистолет. Его мысли снова вернулись к этому странному, изуродованному человеку, к его призрачной природе, к его прошлому. Они словно настигли его, неожиданно пришли в голову, как будто были олицетворением страхов, злобы, абстракцией, ставшей явью. Он сам пришел и предложил свои услуги Боуэну, и знание о его сущности начало проникать в Боуэна, словно неперекрытый газ, который просачивается в комнаты. Полузабытые истории обретали новые подробности, создавая вокруг Боуэна другую реальность; он уже не мог никуда от нее деться. Что там говорил Карлайл? Он был легендой. Но почему? Что он совершил?
Похоже, он не разделял их взглядов: все эти ниггеры, педики и евреишки были для него и таких, как он, просто средством питать свою ненависть. Казалось, он, напротив, далек от всего этого, даже когда измывался над нагими жертвами. А сейчас Киттим вздумал приказывать ему убираться подальше, оставить его в покое, словно Боуэн был ниггером-слугой с подносом. Пора было взять под контроль ситуацию и показать, кто здесь главный. Он немного отступил, затем поднял пистолет и нацелился на парня, лежащего на земле.
— Нет, — мягко произнес Киттим.
Внезапно волна жара, казалось, охватила его, и все его тело запульсировало вслед за ней, и тотчас же он стал уже не просто Киттим, но и кто-то еще, какое-то темное существо с крыльями, с глазами мертвой птицы, которые отражают мир, не имея в себе уже никаких признаков жизни. Кожа обвисла, собралась в складки, отчетливо проступили кости, ноги слегка присогнулись, ступни вытянулись.
Запах нефти стал сильнее, и Боуэна внезапно озарило: его сомнения, его прорвавшаяся злость каким-то образом позволили ему узреть эту сторону Киттима, суть, до того скрытую от него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41