Свадьба увенчалась пышным празднеством. За счет моего отца и от имени городского префекта к пиршественным столам были приглашены не только сенаторы и всадники, но и простолюдины. Почтил нас своим присутствием и Нерон; он поначалу желал непременно быть свидетелем жениха и исполнять под аккомпанемент флейты непристойный свадебный гимн, который сам же и сочинил, но потом уступил моим уговорам, приветственно взмахнул факелом и отбыл вместе со всеми.Я снял с головы Сабины пурпурно-красную накидку, а с ее плеч желтый свадебный плащ. Но когда я захотел расстегнуть застежки на ее льняном поясе, зеленые глаза Сабины вспыхнули и она сказала:— Я — сабинянка! Похить же меня, как похищали в старину сабинянок!Коня у меня не было, да и вообще подобная кража вовсе не входила в мои планы. Я не совсем понимал, чего от меня добиваются, ибо в свое время Клавдия приучила меня к нежности и взаимной уступчивости.Сабина была заметно разочарована. Вздохнув, она покорно закрыла глаза, сжала кулаки и позволила мне сделать с нею все, к чему меня влекло вожделение и обязывала красная накидка. Наконец она обняла меня сильными руками и впилась в мои губы долгим поцелуем, а потом повернулась ко мне спиной и заснула. Я вообразил, что мы оба так счастливы, как только могут быть счастливы утомленные брачными утехами молодые люди, и со вздохом удовлетворения тоже погрузился в сон.Лишь гораздо позднее я понял, что Сабина ожидала от меня страстной, поистине чувственной любви. Из-за глубоких шрамов на моем лице она принимала меня не совсем за того, кем я был в действительности, а наша встреча на ночной улице только укрепила ее в мысли, что я наверняка сумею дать ей то, о чем она мечтала жаркими вечерами.Я не таю на нее злобу — ведь я разочаровал ее куда больше, чем она меня. Почему она была именно такой, а не другой, я не знаю и наверняка никогда не узнаю. Венера — капризная и жестокая богиня, Юнона же — надежная и верная мать семейства, однако, между нами говоря, особа она весьма занудная. Глава 7АГРИППИНА Самый разгар летней жары мы провели на побережье под Цере. Моя супруга Флавия Сабина, искавшая выход своей неуемной жажде деятельности, приказала выстроить новый летний домик на месте старой, крытой камышом рыбацкой хижины. Она все время исподтишка наблюдала за мной и незаметно изучала мои слабости. Разобравшись во мне, она поняла, что не стоит даже заговаривать о моих планах на будущее, либо одно лишь упоминание о чиновничьей службе приводит меня в дурное расположение духа. Но едва мы вернулись в город, как она побеседовала со своим отцом, и городской префект позвал меня к себе.— Строительство нового деревянного амфитеатра приближается к концу, и Нерон непременно появится на празднестве в честь его открытия, — сообщил он. — Больше всего заботят меня сейчас дорогие и редкие дикие звери, собранные со всех концов света. Старый зверинец на Виа Фламина мал для них, а ведь Нерон желает, чтобы звери были выдрессированы и показывали занимательные и доселе невиданные фокусы. Сенаторам же и всадникам предстоит продемонстрировать на арене свое охотничье искусство, и потому нам потребуются укрощенные звери. Но с другой стороны, мы нуждаемся в животных, которые стали бы драться друг с другом на потеху публике. И вот мне поручено отыскать опытного смотрителя, умеющего заботиться о хищниках и разбирающегося в дрессуре, и я доподлинно знаю, что Нерон, давая это поручение, имел в виду тебя. Всему Риму известно, как ловко ты управляешься с дикими зверями. Итак, я предлагаю тебе эту почетную должность.Так мне, хвастуну, и надо, подумал я. Нечего было направо и налево рассказывать о том, как еще мальчишкой в Антиохии я поймал льва и как однажды спас жизнь моим сотоварищам по плену в Киликии. (Тогда нас потехи ради запихнули в берлогу к медведям.) Но заботиться о сотнях хищников и вдобавок организовывать представления в амфитеатре?! Ну нет, увольте, мне никогда с этим не справиться! Однако когда я попытался отказаться, тесть резко ответил мне:— Ты получишь необходимые средства из императорской казны. Опытнейшие укротители из разных стран будут считать за честь послужить Риму. От тебя же потребуются только здравый смысл и хороший вкус при составлении программ. Сабина станет помогать тебе. Еще ребенком она все дни пропадала в зверинце и с тех пор обожает дрессировку.Проклиная судьбу, я вернулся домой и огорченно пожаловался жене:— Уж лучше бы я сделался квестором! И тебе, и мне было бы спокойнее! Хоть к тиграм и львам входить не надо!Сабина сочувственно посмотрела на меня, склонив голову набок, и сказала:— Нет дорогой, кем-кем, а консулом тебе никогда не бывать. Что ж, по крайней мере твоя жизнь станет разнообразной; к тому же еще ни один всадник не занимал этот пост.Я принялся объяснять ей, что люблю скорее читать, чем муштровать хищников, но Сабина перебила меня на полуслове и вскричала:— О боги! Да что ж хорошего ты видишь в том, что пятьдесят или даже сто пятьдесят человек будут, скрывая зевоту, аплодировать тебе в библиотеке в благодарность за то, что ты наконец закончил чтение?! Ты поразительно ленив. У тебя совсем нет честолюбия!Сабина так рассердилась, что я не решился больше возражать ей, хотя на языке у меня и вертелся вопрос, чего ж такого хорошего можно достичь среди дурно пахнущих животных? От них-то уж точно аплодисментов не дождешься! Мы с ней немедленно отправились в зверинец, и после короткого обхода я понял, что дела обстоят еще хуже, чем говорил городской префект.Звери прибыли в Рим отощавшими, и для них не было подходящего корма. Бесценный тигр издох от голода, а чем следует кормить с таким трудом доставленных из Африки носорогов, никто толком не знал, потому что рассказать об этом мог только африканец-сопровождающий, но его растоптали его же питомцы. Питьевая вода отдавала тухлятиной. Слоны упорно отказывались есть. Все клетки были маленькими и загаженными. Жирафы хирели и тряслись от страха, потому что рядом с их вольером поместили клетки со львами.Больные, страдающие от голода и жажды звери ревели, визжали и орали так пронзительно, что у меня заныл затылок; вдобавок меня едва не вырвало от их смрада. Ни один смотритель и ни один раб не пожелали взять вину на себя за столь плачевное состояние зверинца.«Я тут ни при чем!» — вот каков был обычный ответ. Некоторые даже пытались уверить меня, будто голодные и напуганные звери станут лучше драться на арене… если, конечно, не передохнут до представления.Сабине особенно понравились две огромных косматых обезьяны ростом с человека, привезенные откуда-то из Африки. К мясу, брошенному в их клетки, они не прикоснулись; воду тоже отчего-то не пили.— Здесь все нужно перестраивать, — решил я, — иначе укротителям не хватит места для дрессировки. Клетки должны быть просторными, чтобы звери могли свободно двигаться. За каждым видом животных станет ухаживать свой надсмотрщик, который сумеет хорошенько изучить их повадки и нрав. И надо непременно провести сюда проточную воду. Сопровождавший меня раб-служитель неодобрительно покачал головой:— К чему такая роскошь?! Ведь звери нужны всего лишь для выступления на арене!Как всякий слабый человек, я не переносил возражений, а потому швырнул надкушенное мною яблоко в клетку обезьян и гневно вскричал:— А может, будет лучше, если я прикажу тебя высечь, чтобы ты стал поприлежнее?Сабина успокаивающее положила руку мне на плечо и одновременно кивнула на клетку с обезьянами. Я с удивлением увидел, как длинная волосатая рука схватила мое яблоко; обнажились чудовищные зубы, и в один миг плод был проглочен. Я нахмурился, изо всех сил стараясь казаться суровым, и строго распорядился:— Дайте им корзину фруктов и свежей воды в чистой плошке.Надсмотрщик расхохотался и сказал:— Такие дикие звери должны есть мясо. Это же видно по их зубам.Сабина выхватила из его рук плеть и наотмашь хлестнула спорщика по лицу, гневно воскликнув:— Как ты смеешь так разговаривать со своим господином?!Раб испугался и сердито уставился на нас; затем, явно желая выставить меня перед другими служителями в смешном свете, он притащил целую корзину фруктов и вывалил их в клетку. Изголодавшиеся животные мгновенно оживились и сожрали всю эту кучу за какие-нибудь две минуты. К моему удивлению, они не оставили даже виноград, который тоже оказался в корзине. Это так поразило надзирателей, что они все сгрудились у клетки; никто больше не насмехался над моими приказами.Вскоре я обнаружил, что мои подчиненные не только неопытны, но еще и равнодушны, жадны и на редкость ленивы. Все они, начиная от надсмотрщиков и кончая последним рабом, считали своим долгом воровать еду, предназначенную животным.Зодчий, который проектировал Нерону амфитеатр и следил за его постройкой, посчитал ниже своего достоинства заботиться о клетках и вольерах.Только когда он увидел мои рисунки и из разъяснений Сабины понял, что речь идет ни больше ни меньше, как о застройке целого квартала, тщеславие его пробудилось.Я выгнал всех тех, кто мучил зверей или слишком их боялся. Сабина и я придумали одинаковую одежду для всех рабов и надсмотрщиков и велели построить неподалеку от зверинца небольшой домик, потому что мне то и дело приходилось ночевать там, чтобы не оставлять ценных животных без присмотра.Теперь у нас не оставалось времени ни на что другое. Мы полностью посвятили себя зверям, а Сабина однажды даже поместила двух крошечных львят на нашем с ней ложе (потому что их мать-львица умерла от лихорадки) и заставляла меня кормить детенышей из рожка молоком. Что касается наших супружеских обязанностей, то мы напрочь забыли о них за всеми хлопотами, ибо руководство зверинцем оказалось делом и увлекательным, и ответственным.Когда зверинец был приведен в порядок, животных стали правильно кормить, а служители научились с ними обращаться, пришла пора подумать о программе грандиозного представления, тем более что день открытия амфитеатра приближался с ужасающей быстротой.Мне уже столько раз приходилось видеть выступления хищников, что я твердо усвоил: для охотников они неопасны, а для зрителей — всегда захватывающе интересны. Так что за жизнь людей я не боялся и мог смело выбирать тех зверей, которые будут драться друг с другом и с охотниками. Выбор мне предстоял трудный, ибо публика ждала диковинных сочетаний сражающихся хищников. Самые большие надежды я возлагал на всяческие трюки прирученных зверей, и так как ко мне на службу действительно просились опытные укротители из разных стран, я мог надеяться, что предложу зрителям нечто удивительное.Однако сохранить в тайне номера с дрессированными животными оказалось весьма непросто, поскольку от посетителей не было отбоя. Тогда я решил взимать налог за вход. Деньги эти я стал тратить на нужды зверинца, хотя преспокойно мог бы забирать их себе, поскольку идея была моя. Впрочем, платили не все: дети и рабы проходили к вольерам бесплатно.За неделю до открытия меня навестил хромой косматый человек. Стоило ему заговорить, как я узнал в нем Симона-волшебника. Звездочетство все еще было запрещено, а потому на его плечах не красовался роскошный халдейский плащ, расшитый звездами и полумесяцами. Выглядел он неопрятно, а глаза его беспокойно бегали; старик пришел ко мне с такой странной просьбой, что я решил: он просто не в своем уме. Симон, видите ли, хотел выступить перед публикой и немного полетать, чтобы вернуть себе былую славу!Из сбивчивого рассказа старика можно было понять, что целебная сила его иссякла, а с ней исчезли и поклонники. Дочь его, утверждал Симон, погибла от происков одного врага-волшебника. Но главное, христиане преследуют его с такой лютой ненавистью, что он впал в глубокую нищету и не знает, будет ли ему где голову приклонить на старости лет. Потому-то он и решил напомнить о себе, продемонстрировав умение летать.Я знаю, что по-прежнему могу держаться в воздухе, — утверждал он. — Я летал многие годы и на глазах у всех выплывал из облаков, но потом явились христиане и заклинаниями бросили меня на землю, так что я переломал себе ноги. И вот я хочу доказать всем и прежде всего самому себе, что я не разучился летать. В одну из недавних ночей, когда свирепствовала буря, я бросился с башни на Авентине и распростер свой плащ, как крылья. Полетав немного, я невредим опустился вниз.Что-то мне не верится, будто ты и в самом деле летал, — сказал я с сомнением. — По-моему, ты колдовством лишаешь людей зрения и внушаешь им, будто они видят, как ты летаешь.Симон-волшебник заломил руки, дернул себя за бороду и сказал:— Возможно, я и впрямь зачаровываю людей, но при этом я так упорно думаю, что летаю, что и сам верю, будто парю в воздухе, подобно птицам. Теперь, впрочем, я уже не стремлюсь в поднебесье. С меня хватит и одного-двух кругов над амфитеатром, чтобы вновь поверить в свою божественную силу и в то, что мои ангелы поддерживают меня в воздухе под руки.В голове у него крепко засела только одна мысль — летать! В конце концов я спросил у него, как он все это собирается устроить. Он считал, что в середине амфитеатра нужно установить высокую мачту и поднять его в корзине на самый ее верх. С земли, мол, он не в состоянии взмыть в воздух — ему помешают сотни любопытных глаз. Он смотрел на меня так внимательно и говорил так убедительно, что я почувствовал легкую дурноту и решил согласиться: разве плохо, подумал я, показать римлянам зрелище, какого не бывало ни в одном театре? Если же Симон хочет свернуть себе шею, то почему я должен препятствовать ему? Кроме того, его полет может и удаться.Нерона я нашел в амфитеатре, где он наблюдал за несколькими греческими юношами, репетировавшими танец с мечами. Стоял душный осенний день. На Нероне была промокшая от пота легкая туника. Он подзадоривал греков, хвалил их и даже время от времени сам танцевал рядом с ними, показывая какие-то движения. Когда я рассказал ему о предложении Симона-волшебника, он очень обрадовался, но тем не менее заметил:— Конечно, полет — зрелище и само по себе удивительное, однако же нам следует задуматься над тем, как сделать из него действительно захватывающее представление. Например, Симон мог бы изображать Икара, а мы бы подыскали подходящего Дедала.Воображение его заработало так живо, что я с облегчением вздохнул, когда мне наконец удалось уйти. Мы договорились, что кудесник сбреет бороду и оденется, подобно греческому юноше. К спине ему прикрепят позолоченные крылья.Я передал Симону требования императора, но он наотрез отказался бриться, утверждая, что тогда якобы потеряет всю свою силу. Против крыльев, однако, он не возражал.Я рассказал ему о Дедале и о деревянной корове, а он в ответ поведал мне одну иудейскую легенду о Самсоне, который стал слабым, как ребенок, оттого что женщина отрезала ему волосы. Только когда я с сожалением сказал, что он, видно, и сам не очень-то верит в свое искусство, Симон дал согласие. Я спросил старика, не нужно ли уже сейчас установить мачту, чтобы он поупражнялся, но он ответил, что упражнения лишь подточат его таинственную мощь. Лучше он станет поститься и в уединении читать заклинания, чтобы перед выступлением укрепить свои силы.Нерон издал предписание, где говорилось, что представления в амфитеатре должны были не только развлекать, но еще и облагораживать зрителей. Впервые, возвестил император, в Риме состоится грандиозный спектакль, во время которого не будет умышленно пролита ни единая капля человеческой крови. Потому, мол, у народа в промежутках между замечательными и художественно совершенными номерами должен быть повод повеселиться, а для этого среди зрителей станут разбрасывать подарки: жареных птиц, фрукты, хлеб и маленькие билетики из слоновой кости, по которым будут потом разыграны одежды, серебро и золото, вьючные мулы, рабы и даже целые поместья.Нерон не пожелал, чтобы в представлении участвовали гладиаторы. Вместо них на арене должны были появиться уважаемые и всем известные в Риме люди: четыреста сенаторов и шестьсот всадников. Это известие сверх всякой меры подогрело любопытство народа, жаждавшего поглазеть на то, как благороднейшие мужи с безупречной репутацией станут лупцевать друг друга тупыми копьями и деревянными мечами. Однако вскоре плебс охватило недовольство из-за того, что не прольется ничья кровь, и люди начали открыто роптать. Стража принялась было выполнять свой служебный долг, но Нерон остановил ее и приказал объявить, что солдаты не будут ни во что вмешиваться, ибо римский народ должен привыкать к свободе.Эти слова вызвали восхищение и всеобщее ликование, и недовольные обуздали свое раздражение, стремясь оправдать доверие императора. Между тем бой двух тучных, страдающих одышкой сенаторов, вооруженных сетями и трезубцами, оказался настолько комичным, что люди хохотали без удержу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45