Или вдруг заявится сюда соседнее племя, опустошит край, который нам только что покорился, да вдобавок вырежет весь наш гарнизон. И, к сожалению, бриттов нельзя разоружить до конца, потому что оружие им нужно, чтобы воевать друг с другом. Клянусь Юпитером, я бы с большим удовольствием вернулся в Рим без всякого триумфа, только бы не видеть эту покинутую всеми богами землю.Он вдруг сделался серьезным, строго взглянул мне в глаза и спросил:— Неужели в Риме уже пошли разговоры, что в мою честь будет триумф? Иначе зачем бы это молодому воину добровольно мчаться сюда? Ты, конечно же, надеешься снять сливки, приняв участие в триумфальных празднествах!Глубоко уязвленный, я отвечал, что не имел ни какого представления об этом; в Риме же, наоборот, склоняются к мнению, что Клавдий из зависти ни когда не одобрит триумфа по поводу побед в Британии, ибо он сам был некогда удостоен этой чести.— Я приехал, чтобы овладеть военным искусством под началом прославленного полководца, — сказал я. — Конные забавы в Риме мне уже поднадоели.— Знаешь, здесь тебя не ждут арабские скакуны и золотые финтифлюшки, — грубо отрезал Авл. — И тут нет теплых постелей и услужливых банщиков. Зато в здешних лесах ты вдоволь наслушаешься боевых воплей размалеванных голубой краской варваров. В этой стране римлянина ежедневно поджидают засады, вечный насморк, неизлечимый кашель и постоянная тоска по дому.Но его мрачные предупреждения оказались просто цветочками по сравнению с тем, что мне на самом деле пришлось испытать за два года, проведенных в Британии. Авл Плавций продержал меня еще несколько дней в своем штабе, чтобы проверить мое происхождение, узнать все последние римские сплетни да заодно на местности показать особенности британского рельефа, к которому успели уже приспособиться его легионы. Потом он даже подарил мне кожаный панцирь, коня и оружие, снабдив все это дружеским советом:— Приглядывай за конем как следует, сынок, не то эти головорезы бритты тут же сопрут его. Сами-то они воюют на боевых колесницах, потому что их малорослые лошади не годятся для кавалерии. Политика Рима и военная стратегия требуют от нас союза с британскими племенами, поэтому мы тоже иногда разъезжаем на таких колесницах. Но не вздумай доверять хоть кому-нибудь из бриттов и никогда не поворачивайся к нему спиной. Помни, что они любым способом стремятся заполучить наших сильных, выносливых коней, чтобы создать собственную кавалерию. Своей победой в Британии Клавдий обязан слонам — ведь прежде ни один местный дикарь их и в глаза не видел. Эти гиганты растаптывали укрепления и приводили в ужас лошадей боевых колесниц. Однако вскоре бритты наловчились ослеплять слонов дротиками и забрасывать их горящими факелами; к тому же лопоухие плохо переносили здешний климат. Последний слон сдох от чахотки что-то около года назад. Я, пожалуй, отправлю тебя в легион Флавия Веспасиана, сынок. Он — мой самый надежный командир и верный легат. Правда, немного тугодум, но зато спокойный и осмотрительный. Происхождение его весьма скромное, в обращении он грубоват и простоват, но человек чести. В полководцы ему не выбиться, однако солдатскому делу ты у него обучишься, если и впрямь ты сюда за этим пожаловал.Флавия Веспасиана я нашел на берегу разлившейся Антоны, где стоял тогда его легион, только что получивший приказание рыть укрепления. Флавий оказался человеком лет сорока, ладно скроенным, с широким лбом и добродушной складкой вокруг рта. Надо сказать, произвел он на меня более благоприятное впечатление, чем я ожидал, когда слушал пренебрежительную характеристику, данную ему Авлом Плавцием. Веспасиан с удовольствием шутил и первым смеялся над своими неудачами, которые, по правде говоря, другого могли бы заставить плакать и проклинать все на свете. Ближайшее его окружение, как мне показалось, относилось к нему уважительно, но не льстиво. Хитро посмотрев на меня, он воскликнул:— Эге, наконец-то Фортуна улыбнулась и нам! Не зря же на подмогу мне из самого Рима примчался такой моложавый полководец! Уж он-то точно добудет себе и нам славу в британских топях и лесах! Просто глазам своим не верю! Ну-ка, признавайся, что привело тебя искать защиты под крылышком моего орла?.. Если, конечно, ты хочешь, чтобы мы лучше поняли друг друга.Узнав же поподробнее о моей семье и связях в Риме, он, что-то прикинув, открыто заявил, что ему от моего присутствия ни холодно, ни жарко.По природной доброте своей Флавий Веспасиан решил не сразу, а постепенно, шаг за шагом приучать меня к тяготам и лишениям солдатской жизни. Поначалу он стал брать меня с собой в инспекционные поездки по войскам, чтобы познакомить с местными условиями, да иногда диктовал свои рапорты Авлу Плавцию, так как сам был слишком ленив для писания деловых бумаг. Когда же он убедился, что мне известно, где у коня хвост, а где грива, и с какого боку носят меч, Веспасиан отправил меня к одному из фортификаторов легиона, чтобы я выучился строительству деревянных укреплений.Наш отдаленный гарнизон не насчитывал даже полной манипулы. Часть легионеров ходила на охоту и заботилась о пропитании, другая валила деревья, а третья строила шанцы. Перед отъездом Веспасиан наказал мне строго следить за тем, чтобы люди тщательно ухаживали за оружием, а охрана была начеку и не бездельничала, ибо, как важно заявил мой командир, праздность на военной службе — это мать всех пороков и могила для дисциплины.Уже через пару дней мне здорово надоело без толку бродить по лагерю, и я был сыт по горло незатейливыми шутками старых легионеров. Тогда я взял топор и отправился валить деревья. Когда солдаты заколачивали сваи, я вместе со всеми брался за канат копра и присоединялся к общему хору. По вечерам я иногда приглашал своих центурионов и фортификатора на чашу вина, которое втридорога продавал маркитант, но чаще я проводил время у лагерного костра, где ел с простыми легионерами их обжигающее незамысловатое варево. Я возмужал, огрубел, научился сквернословить и уже не обращал внимания, когда надо мной подтрунивали, спрашивая, давно ли у меня обсохло молоко на губах.В нашем гарнизоне насчитывалось двадцать галльских кавалеристов. Увидев, что я не собираюсь соперничать с ним и командовать его людьми, их начальник как-то предложил мне поучаствовать в вылазке и захватить в плен моего первого бритта. Мы переправились через реку и поскакали к далеко отстоящему городку, жители которого пожаловались римлянам на набеги соседнего племени. Горожане попрятали свое оружие в хлевах и навозных кучах, но ветераны, сопровождавшие нас, были сноровистыми в таких делах и легко отыскали его. Отобрав оружие, они разграбили поселение, забрали все зерно и угнали часть скота. Мужчин, пытавшихся защитить свой скарб, легионеры безжалостно убивали, потому что, как пояснили мне, рабы из бриттов получаются никудышние. Женщин, не успевших укрыться в лесу, солдаты, весело гогоча, деловито и буднично насиловали.Это бессмысленное и беспощадное разграбление напугало меня, но предводитель кавалеристов только смеялся и советовал мне не терять головы и держать меч наготове. Просьба поселян о защите городка не что иное, как обычная ловушка, уверял он, об этом говорит припрятанное оружие, найденное нами. И действительно: на рассвете размалеванные голубым бритты, громко крича, со всех сторон пошли на приступ селения.Они надеялись застать нас врасплох, но мы ждали нападения и без труда отразили атаку легко вооруженных варваров, у которых не было таких, как у наших легионеров, тяжелых мечей и крепких щитов. Ветераны, которые вчера опустошили поселение и чьи злодеяния я решил вовек не прощать, вдруг заботливо сомкнулись вокруг меня и взяли под свою защиту.Когда бритты пустились наутек, они бросили одного своего воина, раненного в колено. Он опирался на кожаный щит и, размахивая мечом, дико кричал. Ветераны принялись подталкивать меня в спину и, смеясь, подбадривать:— Вот он, первый! Иди же, убей своего первого бритта, малыш!Раненый бритт нанес мне слабеющей рукой удар, но я ловко уклонился от него и замахнулся сам; мечи наши с лязгом скрестились… И вот уже мой длинный кавалерийский меч с хрустом вошел в его горло, и бритт, хрипя и давясь кровавой пеной, упал навзничь. Я не выдержал и отвернулся; меня начало рвать. Устыдившись своей слабости, я вскочил в седло и присоединился к галлам, которые преследовали по лесу бегущего противника до тех пор, пока не раздались призывные звуки горна. Мы покинули поселение, готовые к отражению второй атаки, потому что наш центурион считал, что бритты еще не разбиты окончательно.Дорога оказалась для нас трудной: нам приходилось гнать скот и тащить за собой плетеные корзины с зерном. Бритты тревожили нас еще несколько раз, и я почувствовал себя немного увереннее, когда мне пришлось не убивать раненого, а защищать собственную шкуру. Я даже пытался помогать другим, хотя так и не проникся уверенностью в том, что войну мы ведем благородными методами.Вскоре наш отряд начал переправляться через реку, и при этом выяснилось, что мы потеряли двух человек и коня; многие воины были ранены. Смертельно усталый я отправился спать в свою палатку, но время от времени в страхе просыпался, ибо мне чудились воинственные вопли бриттов в лесу.На следующее утро все принялись делить добычу. Я не хотел участвовать в этом, однако командир кавалеристов окликнул меня и стал нахваливать: я, мол, держался молодцом и даже весьма ловко размахивал мечом — особенно тогда, когда мне удавалось открыть глаза; а уж орал я от страха не хуже любого бритта. Поэтому, заключил он, у меня такие же права на долю в добыче, как и у остальных. И тут ветераны вытолкнули вперед девочку-подростка со связанными за спиной руками и сказали, ухмыляясь:— А вот это твоя доля, малыш, чтобы ты не скучал и не задумал сбежать от нас.Я пришел в ужас и вскричал, что не имею ни малейшего желания возиться с рабыней, но солдаты лишь скалили зубы, прикидываясь простачками:— Знаешь, если ее возьмет себе кто-то из нас, грубиянов, она тут же, стоит только развязать ей руки, воткнет ему кинжал в брюхо. А ты — человек благородный, обходительный, умеешь разговаривать с женщинами, даже, как мы слышали, по-гречески понимаешь, так что девчонке ты как пить дать понравишься больше любого из нас.Пихая друг друга кулаками и перемигиваясь, они убеждали меня, обещая по первому же зову прийти мне на помощь и вообще обучить обращению с такими рабынями. Перво-наперво девчонку нужно колотить по утрам и вечерам, чтобы выбить из нее всю дурь, посоветовали они, а потом добавили еще кое-что — доверь я эти их слова бумаге, она наверняка покраснела бы от смущения. Я, однако, продолжал отказываться, и тогда они сокрушенно покачали головами и заявили, пожав плечами:— Что ж, значит, нам не остается ничего другого, как уступить ее за пару динаров маркитанту. Ну а что из этого выйдет, можешь себе представить.Я бы никогда не простил себе, если бы эта пере пуганная девчонка попала к алчному маркитанту и превратилась в лагерную шлюху. Скрепя сердце я пробормотал, что согласен взять ее в качестве своей доли добычи. Затем я выпроводил ветеранов из палатки, сел напротив пленницы и стал разглядывать ее. Детское, все в синяках лицо, ярко-рыжие спутанные волосы, что космами падали на лоб. Она искоса бросала на меня мрачные взгляды и очень напоминала маленького британского жеребенка.Я рассмеялся, разрезал ножом ее путы и жестами приказал ей умыться и причесаться. Девчонка потерла затекшие запястья и что-то негромко спросила. Я понял, что мне придется обратиться за помощью к фортификатору, который немного говорил на языке бриттов, и попросить его поработать толмачом. Он посмеялся над моими затруднениями и легко выяснил, что девчонка невредима и здорова. Услышав свое родное наречие, она, похоже, несколько приободрилась. Некоторое время они оживленно переговаривались, после чего фортификатор объявил:— Она не желает ни умываться, ни причесываться, потому что боится и не доверяет тебе. Она клянется именем богини зайцев, что если ты к ней притронешься, она тут же убьет тебя.Я вовсе не собирался прикасаться к ней и вообще решил держаться подальше от навязанной мне гостьи. Фортификатор сказал, что, пожалуй, не плохо было бы дать ей вина.— Она быстро опьянеет, ибо дикие бритты не привыкли к вину, и ты сможешь делать с ней все, что вздумаешь. Только смотри, сам не напейся, а то она, как только протрезвеет, сразу перережет тебе глотку. Тут у нас уже было такое, когда один кожевник сдуру напился в обществе такой вот милой дикарки.Я нетерпеливо повторил, что у меня и в мыслях нет трогать ее, но фортификатор все же предложил связать пленницу — иначе, мол, она при первом же удобном случае задаст стрекача.— Я бы не пожелал себе ничего лучшего, — заявил я. — Объясни ей, что сегодня ночью я отведу ее на границу лагеря и отпущу на все четыре стороны.Фортификатор покачал головой и сказал, что давно подозревал у меня слабоумие — еще с тех пор, как я добровольно надрывался вместе с легионерами в лесу; но он, конечно, не думал, что дело обстоит настолько плохо. Он снова поговорил с девчонкой, а потом сказал:— Она не верит тебе. Она думает, что ты поведешь ее в лес, чтобы она стала посговорчивей. Но даже если ей и удастся сбежать от тебя, как лисе, все равно ее поймают бритты из другого племени, говорит она, и будут держать заложницей, потому что твоя красотка не из этих краев. Кстати, зовут ее Лугунда.И вдруг глазки у фортификатора как-то странно забегали. Он облизнул губы и нерешительно предложил мне:— Слушай, я дам тебе за эту девку два серебряных, и ты навсегда от нее избавишься.Девчонка перехватила его взгляд, стремительно бросилась ко мне и так уцепилась за мою руку, словно я был ее единственной опорой и защитой на целом свете. Одновременно она выкрикнула несколько слов на своем гортанном наречии. Фортификатор громко рассмеялся и перевел:— Она утверждает, будто ты превратишься в жабу, если вздумаешь приставать к ней. Но сначала ее соплеменники выпустят тебе кишки и воткнут в задницу раскаленный прут. Послушай, если ты не дурак, уступи девку за разумную цену более опытному человеку.На какое-то мгновение я было поддался соблазну подарить ее фортификатору, но потом в который уже раз принялся терпеливо объяснять Лугунде, что не причиню ей вреда, а просто почищу ее как британского пони. Ведь даже им расчесывают патлы на лбу и в холодные ночи укрывают попоной.Я брал в этом пример со старых легионеров, которые часто прогоняли скуку, возясь с животными и балуя их; а девчонка, что ни говори, все-таки лучше собаки, к тому же она сможет обучить меня наречию бриттов.Все это я высказал фортификатору, хотя и не был уверен, что тот верно перевел мои слова. Я вообще сомневался в его познаниях и думал, что ему не удалось передать то, что я хотел сказать. Я подозреваю, он объяснил Лугунде, будто прикоснуться к ней — это для меня все равно что заняться любовью с ослицей. Во всяком случае она отпустила мою руку, нагнулась к ушату и принялась с остервенением тереть лицо, как бы стараясь доказать, что она вовсе не ослица.Я попросил фортификатора выйти, а Лугунде дал кусок мыла. Она не имела представления, что это такое; да я и сам, по правде говоря, узнал о его существовании совсем недавно по пути в Британию, когда ходил в убогие бани в галльском городишке Лютеция. Помню, случилось это в день смерти моей матери, то есть в мой день рождения, когда мне стукнуло семнадцать лет и никого не было рядом, кто пожелал бы мне счастья.Худой банщик-раб принялся, к моему удивлению, натирать меня чем-то совершенно непонятным. Эта штука была мягкой, нежной и великолепно — куда лучше пемзы! — очищала кожу. На радостях я купил раба вместе с его мылом за три золотых, а утром перед отъездом из Лютеции дал ему в присутствии городских властей свободу, оплатил налог на вольноотпущенников и разрешил носить имя Минуций. Несколько кусков мыла, подаренных им мне на прощание, я прятал от легионеров, потому что они с презрением отнеслись к этой «дурацкой выдумке».Я показал Лугунде, как пользоваться мылом, и она умылась и причесалась. Ее распухшие запястья я натер мазью. Одежда на ней была вся испачкана и изодрана в клочья. Я пошел к нашему торговцу и купил Лугунде платье и плащ из шерсти. После всего этого она стала сопровождать меня всюду, как верная собачонка.Вскоре я убедился, что мне проще обучить Лугунду латыни, чем самому заговорить на шепелявом языке варваров. Долгими темными вечерами у костра я даже пытался научить ее читать. Я чертил буквы на песке и заставлял девушку копировать их. Единственными книгами, которые я обнаружил в гарнизоне, оказались журнал центуриона и египетско-халдейский сонник, принадлежавший маркитанту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45