И жрецы Сехмет не знали недостатка в жертвенных приношениях, в своем храме они тучнели и раздувались от обилия вина и мяса.
А жрец Эйе пребывал в слепом упоении властью и говорил мне:
- Во всей земле Кемет нет никого выше меня, и теперь нет разницы между тем, жив я или умер - для фараона нет смерти! Я буду жить вечно, и если умру, то подымусь в золотую барку отца моего Амона и поплыву по небу в Страну Заката. Как это хорошо! Ведь мне вовсе не хочется, чтобы Осирис взвешивал мое сердце на своих весах, а его судьи, справедливые павианы, выдвигали бы против меня ужасные обвинения, а потом бросили бы мою Ба в пасть Амту. Я же старик, и часто по ночам мои дела смотрят на меня из темноты. Поэтому я радуюсь, что я фараон и что мне не придется больше бояться смерти.
Вот так говорил он со мной, ибо мои дела привязали меня к нему и я не мог уже хулить его, не хуля себя. Он точно был уже старым и усталым человеком, колени его при ходьбе дрожали, лицо было морщинисто и старчески бледно, а некогда черные волосы поседели. От этого он чувствовал себя одиноко и часто обращался ко мне, поскольку общие преступления объединяют, и он мог ничего не скрывать от меня. Однако я смеялся над его словами и вышучивал его:
- Ты уже старик и должен быть мудрее меня. Неужели ты думаешь, что пахучие притирания жрецов сохранят тебя навечно?! С венцом на голове или без венца - ты просто человек, ты скоро умрешь, и больше тебя никогда не будет!
Его губы начинали дрожать, в глазах появлялся ужас, и он принимался плаксиво хныкать:
- Разве напрасно я совершал все свои злые дела, напрасно сеял смерть вокруг во все дни своей жизни? Нет, ты ошибаешься, Синухе, жрецы спасут меня от бездны в загробном царстве, они сохранят мое тело для вечной жизни. Ведь мое тело божественно, раз я фараон, и дела мои божественны, и никто не смеет осуждать меня, ибо я - фараон!
Вот так его разум начинал мутиться, и власть перестала доставлять ему радость. Его ничто больше не радовало. В страхе перед смертью он начал оберегать свое здоровье и не помышлял даже о глотке вина - пищей ему стал сухой хлеб, а питьем - кипяченое молоко. Плоть его слишком износилась, чтобы он мог развлекаться с женщинами: в дни своей крепости он слишком подорвал свои силы, употребляя разные распалявшие его снадобья, чтобы завоевать благосклонность царицы Тейи. Теперь им все больше овладевал страх перед тайными убийцами, и бывало, что он по целым дням боялся прикоснуться к пище и не осмеливался сорвать плод в саду Золотого дворца, опасаясь, что он окажется отравленным. Так его собственные дела опутали его сетью в дни старости, а в своем неизбывном страхе он стал столь подозрителен и жесток, что придворные удалились от него, а рабы разбежались, так что Золотой дворец опустел в его бытность царем.
Тем временем семя пустило ростки в царевне Бакетамон, ибо жрецы в угоду Хоремхебу искусно высчитали благоприятное для зачатия время, и в бессильной злобе она причиняла вред своему телу и иссушала свою красоту, дабы только погубить ребенка в утробе, вовсе не заботясь о собственном здоровье. Но жизнь в ее теле была сильнее смерти, и в назначенный срок она принесла Хоремхебу сына, произведя его на свет в жестоких муках, ибо чресла ее были узки, а мальчик родился крупным. Родовспомогателям и рабам пришлось прятать от нее ребенка, чтобы она не навредила ему. О нем и его рождении ходит много легенд, и народ рассказывает, что он родился с львиной головой, а другие говорят, что он вышел из лона матери в шлеме. Но я могу свидетельствовать, что ничего сверхъестественного в мальчике не было, это был просто крепкий и здоровый младенец, и Хоремхеб прислал из земли Куш письмо с повелением внести имя его сына в Книгу жизни, назвав его Рамсес.
В ту пору Хоремхеб все еще воевал в земле Куш, и его повозки двигались от пастбища к пастбищу, причиняя чернокожим великий ущерб, ибо те не умели вести войну против колесниц. Он сжигал негритянские деревни и соломенные хижины, отсылал женщин и детей в Египет, в рабство, а мужчин забирал к себе, обучал их и делал из них хороших воинов - ведь у тех не оставалось ни домов, ни жен, ни детей. Вот так, воюя в земле Куш, Хоремхеб собирал крепкое войско для борьбы с хеттами, благо негры становились крепкими ратниками, неукротимыми и бесстрашными перед лицом смерти, ибо они приводили себя в состояние свирепого исступления, внимая бою своих священных барабанов и прыгая вокруг них тесными рядами.
Так Хоремхеб сумел обеспечить Египет множеством рабов для возделывания пашен, также велел он перегнать из земли Куш богатые стада скота и, наконец, поднять в земле Кемет в изобилии хлебные посевы: у детей не стало недостатка в молоке, а у жрецов - в жертвенных животных и мясе. Но целые роды и племена покидали свои родные места и бежали из Куша за порубежные камни Египта в чащобы, в края слонов и жирафов, так что земли эти надолго обезлюдели. От этого, впрочем, Египет чувствительно не пострадал, потому что со времен Эхнатона не получал оттуда положенной дани, хотя в правление великих фараонов земля Куш была надежнейшим источником египетского богатства, более изобильным и богатым, чем Сирия.
Проведя два года в войне с Кушем, Хоремхеб вернулся в Фивы с превеликой добычей. Он раздавал подарки фиванским жителям и устроил по случаю победы торжества, длившиеся десять дней и ночей, так что всякие работы в городе остановились и пьяные солдаты ползали по улицам, блея, как козлы, а потом, в положенный срок, фиванские женщины разродились темнокожими младенцами. Своего сына Хоремхеб сажал на колени, учил ходить и с гордостью говорил:
- Смотри, Синухе, - из моих чресл явился на свет новый царский род и в жилах моего сына течет священная кровь, хоть сам я рожден на навозе!
Отправился Хоремхеб и к Эйе, но тот закрыл перед ним двери, в страхе задвинул их креслами, табуретками, придвинул даже свое ложе, и кричал оттуда по-стариковски дребезжащим голосом:
- Выходи, Хоремхеб! Фараон! Я знаю, ты пришел убить меня, чтобы завладеть моим троном!
Но Хоремхеб на это только добродушно рассмеялся, одним толчком распахнул дверь, опрокинув постель, и, обхватив Эйе за плечи, потряс его:
- Не собираюсь я убивать тебя, старый лис! Ах ты, сводня такая! Не бойся, я тебя не убью, ты мне теперь почти как отец родной, и твоя жизнь для меня дороже зеницы ока. Конечно, в груди у тебя сипит, изо рта текут слюни и колени подгибаются, но тебе надо держаться, Эйе! Тебе надо продержаться еще одну войну, чтобы у Египта был правитель, которого можно ненавидеть в мое отсутствие!
Но Эйе не поверил ему. С плачем он стал обнимать дрожащими руками колени Хоремхеба и молил пощадить его. Тогда Хоремхеб сжалился над стариком и оставил его, но после этого отдал распоряжение присматривать за ним, поставив на должности ближайших к фараону прислужников своих людей - следить, чтобы в отсутствие Хоремхеба тот не наделал глупостей. Вот так завершилось время Эйе, ныне безумного седого старика с трясущейся от страха головой, на которой с трудом держались царские венцы во время торжественных церемоний при стечении народа.
Своей супруге Бакетамон Хоремхеб привез богатые подарки: золотой песок в плетеных корзинах, шкуры львов, убитых собственной его рукою, страусовые перья, живых обезьян. Но Бакетамон не пожелала даже взглянуть на все эти подношения. Она сказала ему:
- Перед людьми ты мой супруг, и я родила тебе сына. Будь этим доволен, но знай, что если ты дотронешься до меня еще хоть раз, то я плюну на твое ложе и опозорю тебя так, как ни одна жена еще не позорила своего мужа. Ради твоего бесчестья я стану развлекаться с рабами и носильщиками, я лягу на площади с погонщиками ослов, и не будет такого простолюдина, с которым я откажусь лечь - если ты осмелишься прикоснуться ко мне еще хоть раз. Ибо нет для меня во всем Египте человека презреннее тебя - твои руки пахнут кровью и тело твое тоже, так что меня начинает мутить, когда ты приближаешься ко мне.
Однако ее сопротивление только сильнее разожгло страсть Хоремхеба, и, глядя на ее осунувшееся лицо, ее узкие бедра и злой, насмешливый рот, он тяжело задышал и ему было трудно удержать свои руки. Поэтому он пришел ко мне, горько жалуясь, и сказал:
- Скажи, Синухе, почему все так?! Какое зло я сотворил, что моя жена не хочет делить со мной ложе? Ты сам знаешь, сколь многое мне пришлось совершить, чтобы завоевать ее и с помощью моей славы снискать ее расположение! Ты знаешь, что я не часто тешился с красивыми женщинами, которых приводили ко мне в шатер мои молодцы, я отдавал их своим головорезам, чтобы им было с кем развлечься. Воистину по пальцам рук и ног можно пересчитать всех женщин, с которыми я провел время за эти годы! Да и то радости от них мне было мало - в их объятиях я думал только о ней, о Бакетамон, и она была для меня привлекательна и прекрасна, как луна. Что же это за колдовское наваждение, которое жжет мою плоть и отравляет мою душу подобно змеиному яду?
- Не обращай внимания на глупую женщину, - сказал я, - она сама страдает из-за своей гордыни, и даже больше, чем ты. Фивы полны красивых женщин, и редкая рабыня не даст тебе то же, что и она.
Но Хоремхеб возразил:
- Ты говоришь против своего сердца, Синухе. Ты сам знаешь, что любви не прикажешь.
Тогда я предостерег его:
- Не пытайся приказывать ее любви, иначе добра не будет.
Но он не поверил мне и попросил:
- Дай мне снадобья, Синухе, чтобы я мог усыпить ее и во сне взять ее и утешиться с ней, ибо воистину эта женщина предо мной в великом долгу.
А когда я отказался дать ему такое средство, он пошел к другим лекарям, и те снабдили его опасными снадобьями, делающими женщину безвольной и разжигающими ее похоть, так что ей кажется, что внутри нее горит огонь. Вот таким питьем Хоремхеб тайно напоил Бакетамон и сделал с ней все, что хотел, но когда он совершил это, она возненавидела его еще сильнее. И она сказала ему:
- Помни, что я сказала тебе и что я предупреждала тебя!
Но Хоремхеб был ослеплен и безрассуден в своей ненасытности, поэтому он заставил ее выпить вина, смешанного с дурманящими снадобьями, и, когда она заснула и не могла ни чувствовать его, ни противиться ему, он продолжал развлекаться с нею спящей. Не знаю, утешился ли он, но думаю, что радость его была горька и любовь обернулась страданием для него. Так или иначе, но скоро он отбыл в Сирию, чтобы готовиться к войне с хеттами, сказав:
- В Кадете великие фараоны воздвигли порубежные камни Египта, и я не успокоюсь, пока мои боевые колесницы не въедут в пылающий Кадеш!
Когда царевна Бакетамон поняла, что семя снова пустило в ней ростки, она затворилась в своих покоях, не желая никого видеть, в одиночестве неся бремя своего позора. Прислужники и рабы оставляли ей еду возле дверей, но она ела так мало, что дворцовые лекари опасались за ее жизнь. Когда подошла пора родин, они скрытно стали следить за ней, ибо боялись, что она вздумает рожать одна, а потом отправит младенца в тростниковой лодочке вниз по реке, как делали другие матери, боявшиеся поношения из-за рождения ребенка. Однако она не сделала ничего подобного: когда пришло время, она сама призвала родовспомогателей. Муки вызывали на ее губах улыбку, и она радовалась своим страданиям. Она родила Хоремхебу сына и, не спрашивая его, дала ребенку имя Сет. Вот как велика была ее ненависть к этому мальчику, что она дала ему такое имя и называла его Рожденным от Сета.
Оправившись после родов, Бакетамон приказала умастить свое тело, раскрасить лицо и облачить себя в царские одежды, а затем велела рабыням перевезти ее на лодке на другой берег. Там она сошла и без провожатых отправилась на площадь рыбного рынка, где стала разговаривать с погонщиками ослов, водоносами и чистильщиками рыбы. Она сказала им:
- Я - царевна Бакетамон, супруга Хоремхеба, верховного военачальника Египта. Я родила ему двух сыновей, но он скучен, ленив и весь пропах кровью, так что мне от него мало радости. Пойдемте вы со мной, чтобы нам развлечься и чтобы вы доставили мне удовольствие, ибо мне нравятся ваши ладони, покрытые шрамами, и крепкий запах навоза, который исходит от вашей кожи, и мне приятен запах рыбы.
Люди на рыночной площади изумлялись ее словам и относились к ней с опаской, норовя улизнуть от нее, но она упрямо шла за ними, обольщая их словами, открывая свое тело и уговаривая:
- Разве я недостаточно красива? Почему вы так нерешительны? Може быть, я точно стара и безобразна, но я не прошу у вас ничего взамен - кроме небольшого камешка от каждого. Пусть это будет любой камень, какой вам попадется, но чем больших размеров он будет, тем большую радость я вам доставлю, и поверьте, я буду очень стараться ублажить вас.
Подобного никогда не бывало на рыночной площади, и думаю, никогда не случалось в Египте. Люди на площади стали с вожделением глядеть на царевну, глаза их зажглись от вида ее красоты, ее царское одеяние завораживало их, а благоухание ее умащений ударило им в головы. Тогда они стали говорить друг другу:
- Такого еще от века не бывало! Она, верно, богиня, которая явилась к нам, потому что мы были угодны ее очам. Мы поступим неправильно, если будем противиться ее воле. Вот мы видим, что ее нельзя сравнить с нашими здешними женщинами, и, значит, радости, которые она нам сулит, тоже будут нездешними и божественными.
А некоторые сказали:
- Во всяком случае, удовольствие нам обойдется недорого. Как ни дешевы негритянские женщины, но даже они, продавая себя, требуют за утехи медяки. Наверняка она жрица, которая собирает камни для постройки нового храма Баст, и мы совершим богоугодное дело, если выполним ее желание.
Вот так в сомнениях и переговорах люди с рыбного рынка последовали за ней на берег реки в тростниковые заросли, куда она привела их, чтобы не быть на виду у всех. И тогда чистильщики рыбы стали говорить:
- Нет, дальше мы не пойдем: вдруг она вышла из воды и потащит нас туда? А может, она сама Кошачьеголовая, и ее голова станет головой кошки, а когда мы погрузимся в ее лоно, чтобы доставить себе и ей удовольствие, она вцепится прямо в нашу мужественность!
Так говорили они, ибо последовали за царевной, околдованные ее красотой и благоуханием. Но погонщики ослов смеялись над ними:
- Пусть ее голова станет хоть рыбьей! И когтей ее мы не побоимся, когда станем развлекаться с ней!
Так царевна Бакетамон провела весь день с мужчинами с рыбного рынка в тростниковых зарослях и не обманула их ожиданий, но делала все, чтобы удовлетворить желания каждого, так чтобы они с удовольствием приносили ей камни, а некоторые тащили целые глыбы, какие продают камнеломы за порядочную цену, - так высоко ценили они полученное удовольствие. Они говорили друг другу:
- Воистину такой женщины мы никогда не встречали: ее рот подобен текучему меду, ее груди как спелые яблоки, а лоно ее обжигает как уголья, на которых пекут рыбу!
Они умоляли ее снова прийти к ним на рыбный рынок и обещали припасти для нее много камней, больших камней! А она тихо улыбалась и благодарила за их доброту и великое удовольствие, которое они ей доставили. Когда же вечером она собралась возвращаться в Золотой дворец, ей пришлось нанять крепкую барку, чтобы перевезти все собранные за день камни.
Поэтому на следующий день она взяла лодку побольше и велела рабыням перевезти ее в город и ждать у причала, а сама направилась на площадь овощного рынка. На этой площади она заговорила с поселянами, явившимися в город со своими быками и ослами еще на рассвете; руки этих людей были жестки от земли, а кожа груба от палящего солнца. Она говорила и с подметальщиками улиц, и с золотарями, и со стражниками, указывающими своими жезлами каждому положенное ему место. Им она говорила так:
- Я - царевна Бакетамон, супруга Хоремхеба, верховного военачальника Египта. Он скучен и ленив, и плоть его бессильна, так что он не может доставлять мне удовольствие. К тому же он плохо обращается со мной, отбирает у меня любимых детей и выгоняет меня из дома, так что мне негде приклонить голову. Поэтому пойдемте со мной и развлечемся, чтобы вы доставили мне удовольствие. Я не прошу у вас взамен ничего, кроме небольшого камня в подарок от каждого. Не думаю, чтобы в Фивах можно было купить удовольствие дешевле даже у негритянских женщин!
Земледельцы, подметальщики и черные стражники были поражены и испуганы ее словами и говорили друг другу:
- Она не может быть царевной! Ни одна царевна никогда не вела себя так!
Но она продолжала обольщать их словами и открывала перед ними свое тело, а потом повела их в тростниковые заросли на берег реки, так что они оставили свои возы с овощами, своих быков и ослов, бросили подметать улицы и пошли за нею. И на берегу они сказали друг другу:
- Такие изысканные блюда не каждый день перепадают бедняку! Ее кожа не похожа на темную кожу наших жен, и одежда ее - одежда вельможных дам, кожа ее нежна, и ароматы ее - ароматы знатных и богатых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
А жрец Эйе пребывал в слепом упоении властью и говорил мне:
- Во всей земле Кемет нет никого выше меня, и теперь нет разницы между тем, жив я или умер - для фараона нет смерти! Я буду жить вечно, и если умру, то подымусь в золотую барку отца моего Амона и поплыву по небу в Страну Заката. Как это хорошо! Ведь мне вовсе не хочется, чтобы Осирис взвешивал мое сердце на своих весах, а его судьи, справедливые павианы, выдвигали бы против меня ужасные обвинения, а потом бросили бы мою Ба в пасть Амту. Я же старик, и часто по ночам мои дела смотрят на меня из темноты. Поэтому я радуюсь, что я фараон и что мне не придется больше бояться смерти.
Вот так говорил он со мной, ибо мои дела привязали меня к нему и я не мог уже хулить его, не хуля себя. Он точно был уже старым и усталым человеком, колени его при ходьбе дрожали, лицо было морщинисто и старчески бледно, а некогда черные волосы поседели. От этого он чувствовал себя одиноко и часто обращался ко мне, поскольку общие преступления объединяют, и он мог ничего не скрывать от меня. Однако я смеялся над его словами и вышучивал его:
- Ты уже старик и должен быть мудрее меня. Неужели ты думаешь, что пахучие притирания жрецов сохранят тебя навечно?! С венцом на голове или без венца - ты просто человек, ты скоро умрешь, и больше тебя никогда не будет!
Его губы начинали дрожать, в глазах появлялся ужас, и он принимался плаксиво хныкать:
- Разве напрасно я совершал все свои злые дела, напрасно сеял смерть вокруг во все дни своей жизни? Нет, ты ошибаешься, Синухе, жрецы спасут меня от бездны в загробном царстве, они сохранят мое тело для вечной жизни. Ведь мое тело божественно, раз я фараон, и дела мои божественны, и никто не смеет осуждать меня, ибо я - фараон!
Вот так его разум начинал мутиться, и власть перестала доставлять ему радость. Его ничто больше не радовало. В страхе перед смертью он начал оберегать свое здоровье и не помышлял даже о глотке вина - пищей ему стал сухой хлеб, а питьем - кипяченое молоко. Плоть его слишком износилась, чтобы он мог развлекаться с женщинами: в дни своей крепости он слишком подорвал свои силы, употребляя разные распалявшие его снадобья, чтобы завоевать благосклонность царицы Тейи. Теперь им все больше овладевал страх перед тайными убийцами, и бывало, что он по целым дням боялся прикоснуться к пище и не осмеливался сорвать плод в саду Золотого дворца, опасаясь, что он окажется отравленным. Так его собственные дела опутали его сетью в дни старости, а в своем неизбывном страхе он стал столь подозрителен и жесток, что придворные удалились от него, а рабы разбежались, так что Золотой дворец опустел в его бытность царем.
Тем временем семя пустило ростки в царевне Бакетамон, ибо жрецы в угоду Хоремхебу искусно высчитали благоприятное для зачатия время, и в бессильной злобе она причиняла вред своему телу и иссушала свою красоту, дабы только погубить ребенка в утробе, вовсе не заботясь о собственном здоровье. Но жизнь в ее теле была сильнее смерти, и в назначенный срок она принесла Хоремхебу сына, произведя его на свет в жестоких муках, ибо чресла ее были узки, а мальчик родился крупным. Родовспомогателям и рабам пришлось прятать от нее ребенка, чтобы она не навредила ему. О нем и его рождении ходит много легенд, и народ рассказывает, что он родился с львиной головой, а другие говорят, что он вышел из лона матери в шлеме. Но я могу свидетельствовать, что ничего сверхъестественного в мальчике не было, это был просто крепкий и здоровый младенец, и Хоремхеб прислал из земли Куш письмо с повелением внести имя его сына в Книгу жизни, назвав его Рамсес.
В ту пору Хоремхеб все еще воевал в земле Куш, и его повозки двигались от пастбища к пастбищу, причиняя чернокожим великий ущерб, ибо те не умели вести войну против колесниц. Он сжигал негритянские деревни и соломенные хижины, отсылал женщин и детей в Египет, в рабство, а мужчин забирал к себе, обучал их и делал из них хороших воинов - ведь у тех не оставалось ни домов, ни жен, ни детей. Вот так, воюя в земле Куш, Хоремхеб собирал крепкое войско для борьбы с хеттами, благо негры становились крепкими ратниками, неукротимыми и бесстрашными перед лицом смерти, ибо они приводили себя в состояние свирепого исступления, внимая бою своих священных барабанов и прыгая вокруг них тесными рядами.
Так Хоремхеб сумел обеспечить Египет множеством рабов для возделывания пашен, также велел он перегнать из земли Куш богатые стада скота и, наконец, поднять в земле Кемет в изобилии хлебные посевы: у детей не стало недостатка в молоке, а у жрецов - в жертвенных животных и мясе. Но целые роды и племена покидали свои родные места и бежали из Куша за порубежные камни Египта в чащобы, в края слонов и жирафов, так что земли эти надолго обезлюдели. От этого, впрочем, Египет чувствительно не пострадал, потому что со времен Эхнатона не получал оттуда положенной дани, хотя в правление великих фараонов земля Куш была надежнейшим источником египетского богатства, более изобильным и богатым, чем Сирия.
Проведя два года в войне с Кушем, Хоремхеб вернулся в Фивы с превеликой добычей. Он раздавал подарки фиванским жителям и устроил по случаю победы торжества, длившиеся десять дней и ночей, так что всякие работы в городе остановились и пьяные солдаты ползали по улицам, блея, как козлы, а потом, в положенный срок, фиванские женщины разродились темнокожими младенцами. Своего сына Хоремхеб сажал на колени, учил ходить и с гордостью говорил:
- Смотри, Синухе, - из моих чресл явился на свет новый царский род и в жилах моего сына течет священная кровь, хоть сам я рожден на навозе!
Отправился Хоремхеб и к Эйе, но тот закрыл перед ним двери, в страхе задвинул их креслами, табуретками, придвинул даже свое ложе, и кричал оттуда по-стариковски дребезжащим голосом:
- Выходи, Хоремхеб! Фараон! Я знаю, ты пришел убить меня, чтобы завладеть моим троном!
Но Хоремхеб на это только добродушно рассмеялся, одним толчком распахнул дверь, опрокинув постель, и, обхватив Эйе за плечи, потряс его:
- Не собираюсь я убивать тебя, старый лис! Ах ты, сводня такая! Не бойся, я тебя не убью, ты мне теперь почти как отец родной, и твоя жизнь для меня дороже зеницы ока. Конечно, в груди у тебя сипит, изо рта текут слюни и колени подгибаются, но тебе надо держаться, Эйе! Тебе надо продержаться еще одну войну, чтобы у Египта был правитель, которого можно ненавидеть в мое отсутствие!
Но Эйе не поверил ему. С плачем он стал обнимать дрожащими руками колени Хоремхеба и молил пощадить его. Тогда Хоремхеб сжалился над стариком и оставил его, но после этого отдал распоряжение присматривать за ним, поставив на должности ближайших к фараону прислужников своих людей - следить, чтобы в отсутствие Хоремхеба тот не наделал глупостей. Вот так завершилось время Эйе, ныне безумного седого старика с трясущейся от страха головой, на которой с трудом держались царские венцы во время торжественных церемоний при стечении народа.
Своей супруге Бакетамон Хоремхеб привез богатые подарки: золотой песок в плетеных корзинах, шкуры львов, убитых собственной его рукою, страусовые перья, живых обезьян. Но Бакетамон не пожелала даже взглянуть на все эти подношения. Она сказала ему:
- Перед людьми ты мой супруг, и я родила тебе сына. Будь этим доволен, но знай, что если ты дотронешься до меня еще хоть раз, то я плюну на твое ложе и опозорю тебя так, как ни одна жена еще не позорила своего мужа. Ради твоего бесчестья я стану развлекаться с рабами и носильщиками, я лягу на площади с погонщиками ослов, и не будет такого простолюдина, с которым я откажусь лечь - если ты осмелишься прикоснуться ко мне еще хоть раз. Ибо нет для меня во всем Египте человека презреннее тебя - твои руки пахнут кровью и тело твое тоже, так что меня начинает мутить, когда ты приближаешься ко мне.
Однако ее сопротивление только сильнее разожгло страсть Хоремхеба, и, глядя на ее осунувшееся лицо, ее узкие бедра и злой, насмешливый рот, он тяжело задышал и ему было трудно удержать свои руки. Поэтому он пришел ко мне, горько жалуясь, и сказал:
- Скажи, Синухе, почему все так?! Какое зло я сотворил, что моя жена не хочет делить со мной ложе? Ты сам знаешь, сколь многое мне пришлось совершить, чтобы завоевать ее и с помощью моей славы снискать ее расположение! Ты знаешь, что я не часто тешился с красивыми женщинами, которых приводили ко мне в шатер мои молодцы, я отдавал их своим головорезам, чтобы им было с кем развлечься. Воистину по пальцам рук и ног можно пересчитать всех женщин, с которыми я провел время за эти годы! Да и то радости от них мне было мало - в их объятиях я думал только о ней, о Бакетамон, и она была для меня привлекательна и прекрасна, как луна. Что же это за колдовское наваждение, которое жжет мою плоть и отравляет мою душу подобно змеиному яду?
- Не обращай внимания на глупую женщину, - сказал я, - она сама страдает из-за своей гордыни, и даже больше, чем ты. Фивы полны красивых женщин, и редкая рабыня не даст тебе то же, что и она.
Но Хоремхеб возразил:
- Ты говоришь против своего сердца, Синухе. Ты сам знаешь, что любви не прикажешь.
Тогда я предостерег его:
- Не пытайся приказывать ее любви, иначе добра не будет.
Но он не поверил мне и попросил:
- Дай мне снадобья, Синухе, чтобы я мог усыпить ее и во сне взять ее и утешиться с ней, ибо воистину эта женщина предо мной в великом долгу.
А когда я отказался дать ему такое средство, он пошел к другим лекарям, и те снабдили его опасными снадобьями, делающими женщину безвольной и разжигающими ее похоть, так что ей кажется, что внутри нее горит огонь. Вот таким питьем Хоремхеб тайно напоил Бакетамон и сделал с ней все, что хотел, но когда он совершил это, она возненавидела его еще сильнее. И она сказала ему:
- Помни, что я сказала тебе и что я предупреждала тебя!
Но Хоремхеб был ослеплен и безрассуден в своей ненасытности, поэтому он заставил ее выпить вина, смешанного с дурманящими снадобьями, и, когда она заснула и не могла ни чувствовать его, ни противиться ему, он продолжал развлекаться с нею спящей. Не знаю, утешился ли он, но думаю, что радость его была горька и любовь обернулась страданием для него. Так или иначе, но скоро он отбыл в Сирию, чтобы готовиться к войне с хеттами, сказав:
- В Кадете великие фараоны воздвигли порубежные камни Египта, и я не успокоюсь, пока мои боевые колесницы не въедут в пылающий Кадеш!
Когда царевна Бакетамон поняла, что семя снова пустило в ней ростки, она затворилась в своих покоях, не желая никого видеть, в одиночестве неся бремя своего позора. Прислужники и рабы оставляли ей еду возле дверей, но она ела так мало, что дворцовые лекари опасались за ее жизнь. Когда подошла пора родин, они скрытно стали следить за ней, ибо боялись, что она вздумает рожать одна, а потом отправит младенца в тростниковой лодочке вниз по реке, как делали другие матери, боявшиеся поношения из-за рождения ребенка. Однако она не сделала ничего подобного: когда пришло время, она сама призвала родовспомогателей. Муки вызывали на ее губах улыбку, и она радовалась своим страданиям. Она родила Хоремхебу сына и, не спрашивая его, дала ребенку имя Сет. Вот как велика была ее ненависть к этому мальчику, что она дала ему такое имя и называла его Рожденным от Сета.
Оправившись после родов, Бакетамон приказала умастить свое тело, раскрасить лицо и облачить себя в царские одежды, а затем велела рабыням перевезти ее на лодке на другой берег. Там она сошла и без провожатых отправилась на площадь рыбного рынка, где стала разговаривать с погонщиками ослов, водоносами и чистильщиками рыбы. Она сказала им:
- Я - царевна Бакетамон, супруга Хоремхеба, верховного военачальника Египта. Я родила ему двух сыновей, но он скучен, ленив и весь пропах кровью, так что мне от него мало радости. Пойдемте вы со мной, чтобы нам развлечься и чтобы вы доставили мне удовольствие, ибо мне нравятся ваши ладони, покрытые шрамами, и крепкий запах навоза, который исходит от вашей кожи, и мне приятен запах рыбы.
Люди на рыночной площади изумлялись ее словам и относились к ней с опаской, норовя улизнуть от нее, но она упрямо шла за ними, обольщая их словами, открывая свое тело и уговаривая:
- Разве я недостаточно красива? Почему вы так нерешительны? Може быть, я точно стара и безобразна, но я не прошу у вас ничего взамен - кроме небольшого камешка от каждого. Пусть это будет любой камень, какой вам попадется, но чем больших размеров он будет, тем большую радость я вам доставлю, и поверьте, я буду очень стараться ублажить вас.
Подобного никогда не бывало на рыночной площади, и думаю, никогда не случалось в Египте. Люди на площади стали с вожделением глядеть на царевну, глаза их зажглись от вида ее красоты, ее царское одеяние завораживало их, а благоухание ее умащений ударило им в головы. Тогда они стали говорить друг другу:
- Такого еще от века не бывало! Она, верно, богиня, которая явилась к нам, потому что мы были угодны ее очам. Мы поступим неправильно, если будем противиться ее воле. Вот мы видим, что ее нельзя сравнить с нашими здешними женщинами, и, значит, радости, которые она нам сулит, тоже будут нездешними и божественными.
А некоторые сказали:
- Во всяком случае, удовольствие нам обойдется недорого. Как ни дешевы негритянские женщины, но даже они, продавая себя, требуют за утехи медяки. Наверняка она жрица, которая собирает камни для постройки нового храма Баст, и мы совершим богоугодное дело, если выполним ее желание.
Вот так в сомнениях и переговорах люди с рыбного рынка последовали за ней на берег реки в тростниковые заросли, куда она привела их, чтобы не быть на виду у всех. И тогда чистильщики рыбы стали говорить:
- Нет, дальше мы не пойдем: вдруг она вышла из воды и потащит нас туда? А может, она сама Кошачьеголовая, и ее голова станет головой кошки, а когда мы погрузимся в ее лоно, чтобы доставить себе и ей удовольствие, она вцепится прямо в нашу мужественность!
Так говорили они, ибо последовали за царевной, околдованные ее красотой и благоуханием. Но погонщики ослов смеялись над ними:
- Пусть ее голова станет хоть рыбьей! И когтей ее мы не побоимся, когда станем развлекаться с ней!
Так царевна Бакетамон провела весь день с мужчинами с рыбного рынка в тростниковых зарослях и не обманула их ожиданий, но делала все, чтобы удовлетворить желания каждого, так чтобы они с удовольствием приносили ей камни, а некоторые тащили целые глыбы, какие продают камнеломы за порядочную цену, - так высоко ценили они полученное удовольствие. Они говорили друг другу:
- Воистину такой женщины мы никогда не встречали: ее рот подобен текучему меду, ее груди как спелые яблоки, а лоно ее обжигает как уголья, на которых пекут рыбу!
Они умоляли ее снова прийти к ним на рыбный рынок и обещали припасти для нее много камней, больших камней! А она тихо улыбалась и благодарила за их доброту и великое удовольствие, которое они ей доставили. Когда же вечером она собралась возвращаться в Золотой дворец, ей пришлось нанять крепкую барку, чтобы перевезти все собранные за день камни.
Поэтому на следующий день она взяла лодку побольше и велела рабыням перевезти ее в город и ждать у причала, а сама направилась на площадь овощного рынка. На этой площади она заговорила с поселянами, явившимися в город со своими быками и ослами еще на рассвете; руки этих людей были жестки от земли, а кожа груба от палящего солнца. Она говорила и с подметальщиками улиц, и с золотарями, и со стражниками, указывающими своими жезлами каждому положенное ему место. Им она говорила так:
- Я - царевна Бакетамон, супруга Хоремхеба, верховного военачальника Египта. Он скучен и ленив, и плоть его бессильна, так что он не может доставлять мне удовольствие. К тому же он плохо обращается со мной, отбирает у меня любимых детей и выгоняет меня из дома, так что мне негде приклонить голову. Поэтому пойдемте со мной и развлечемся, чтобы вы доставили мне удовольствие. Я не прошу у вас взамен ничего, кроме небольшого камня в подарок от каждого. Не думаю, чтобы в Фивах можно было купить удовольствие дешевле даже у негритянских женщин!
Земледельцы, подметальщики и черные стражники были поражены и испуганы ее словами и говорили друг другу:
- Она не может быть царевной! Ни одна царевна никогда не вела себя так!
Но она продолжала обольщать их словами и открывала перед ними свое тело, а потом повела их в тростниковые заросли на берег реки, так что они оставили свои возы с овощами, своих быков и ослов, бросили подметать улицы и пошли за нею. И на берегу они сказали друг другу:
- Такие изысканные блюда не каждый день перепадают бедняку! Ее кожа не похожа на темную кожу наших жен, и одежда ее - одежда вельможных дам, кожа ее нежна, и ароматы ее - ароматы знатных и богатых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101