В городе все почтенные люди сидели по домам за запертыми дверьми, улицы были пустынны, а несколько храмов, в которых укрылись жрецы, были подожжены и еще горели. Мы заходили в разграбленные святилища, чтобы стесать имена богов в священных письменах, и встречали других верных фараону, занятых тем же делом. Мы орудовали нашими кувалдами и молотами с таким усердием, что высекали искры из камней. Так мы хотели убедить себя, что выполняем важнейшую работу и, размахивая молотком, помогаем стране войти в новую жизнь. Поэтому мы махали без устали, так что запястья наши немели, а до ладоней было больно дотронуться. Мы занимались этим изо дня в день, не зная отдыха, еды и сна, ибо работы был непочатый край; случалось, что к нам врывалась толпа ревнителей благочестия под предводительством жрецов, они бросали в нас камни, грозили палками, а мы оборонялись молотками, и однажды в пылу битвы Тутмес раскроил голову старому жрецу, пытавшемуся защитить своего бога. Вот так с каждым днем нами овладевало все большее исступление, и мы работали остервенело, чтобы не видеть ничего, что творилось вокруг.
Люди страдали от голода и нужды. Рабы и носильщики, упоенные свободой, воздвигли в гавани синие и красные шесты и стали собираться вокруг них, организовав даже собственные сторожевые команды, которые совершали налеты на дома «рогов» и знати, грабя и раздавая их зерно, масло и имущество беднякам, и царская стража не могла остановить их. Каптах в самом деле нанял людей молоть зерно и выпекать хлеб, но этот хлеб разворовывали у его работников из-под рук со словами: «Этот хлеб украден у народа, и отдать его народу только справедливо». Никто не благодарил меня за мое зерно, хоть я и разорил себя полностью за один месячный круг.
Вот так миновало сорок дней и сорок ночей, и смута только росла в Фивах, и те, которые прежде взвешивали золото на весах, ныне побирались на улицах, а их жены продавали рабам свои украшения, чтобы купить детям хлеба; в одну из таких ночей в мой дом пришел Каптах и сказал:
- Господин мой, тебе надо бежать. С царством Атона вот-вот будет покончено, и не думаю, что кто-нибудь из достойных и уважаемых людей пожалеет об этом. Закон и порядок должны быть восстановлены. Вернутся прежние боги, но перед этим крокодилам достанется обильное угощение, не сравнимое по обильности ни с чем до сих пор, потому что жрецы намерены очистить Египет, выпустив дурную кровь.
Я спросил:
- Откуда тебе это известно?
Он ответил с невинным видом:
- Как, разве я не был всегда верным «рогом» и не молился втайне Амону? А сколько золота я ссужал жрецам! Они-то, между прочим, платили хорошие проценты - четвертую часть с половиной! - и они закладывали Амоновы земли за золото. Спасая свою драгоценную жизнь, Эйе договорился с жрецами, и на их сторону перешла стража. Вся знать и все богачи Египта ищут защиты у Амона. Жрецы призвали негров из земли Куш и наняли на службу сарданов, до сих пор безнаказанно разорявших наши края. Воистину, Синухе, мельница скоро завертится и зерно перемелется, только за хлеб, выпеченный из той муки, нужно будет воздавать хвалу Амону - слава ему! Я все же порядком устал от этой неразберихи, хотя она и немало обогатила меня.
Потрясенный его словами, я воскликнул:
- Фараон Эхнатон никогда не согласится на это!
Каптах с лукавой улыбкой потер пальцем свою пустую глазницу и ответил:
- Его никто не спросит! Город Ахетатон проклят, и всякий, кто останется там, умрет! Как только они захватят власть, они перекроют все пути и подъезды, и реку тоже, и все оставшиеся там умрут от голода. Они потребуют, чтобы фараон вернулся в Фивы и склонился перед Амоном.
Мысли мои прояснились, и я увидел перед собой лицо фараона Эхнатона и его глаза, полные скорби и разочарования, горшего, чем смерть. Я горячо сказал:
- Каптах, такого зла нельзя допустить! Мы с тобой прошли вместе много дорог - ты и я. Давай пройдем вместе и эту дорогу, до конца. Пусть я теперь беден, раздав свое зерно, зато ты богат. Купи оружия: копий, стрел и палиц столько, сколько сможешь. Одели золотом стражников, чтобы перекупить их на нашу сторону, а оружие раздай гаванским рабам и носильщикам, и пусть стражники тоже защищают их и фараона. Я не знаю, Каптах, что из всего этого выйдет, но у мира не будет другой такой возможности начать новую, небывалую жизнь. Когда все земли окажутся у бедняков, когда в садах будут играть дети рабов, тогда, я уверен, народ успокоится и каждый будет заботиться о своем, выберет дело по вкусу, и все будет иначе и гораздо лучше, чем раньше!
Но Каптах ответил, задрожав всем телом:
- Господин мой, в мои преклонные лета я не хочу более браться за работу, которую нужно делать руками. А ведь эти люди отправили здешних вельмож ворочать жернова на мельницах и бьют их там палками, а их знатные жены и дочери обслуживают рабов и носильщиков в увеселительных домах. И ничего доброго в этом нет, одно зло. Ах, господин мой Синухе, не принуждай меня идти этой дорогой, ибо, думая о ней, я вспоминаю о Темных Чертогах, куда я последовал когда-то за тобой, - и пусть я поклялся никогда не упоминать об этом, теперь я буду говорить, потому что должен! Мой господин, ты снова хочешь вступить в лабиринт, не ведая, что тебя ждет там, и, быть может, если вступишь, встретишь там все то же - растленное чудовище и зловонную смерть. Ведь если судить по тому, чему мы стали свидетелями, этот бог фараона Эхнатона такой же лютый, как и критский бог, и заставляет лучших и самых одаренных людей Египта прыгать перед его рогами, а потом ведет их в Темные Чертоги, откуда никто не возвращался, но они все равно идут, с радостным ликованием, уповая на свое искусство и надеясь обрести блаженство на Полях Заката. Нет, мой господин, в дом Минотавра я не последую за тобой во второй раз!
Каптах не рыдал и не вопил, как бывало прежде, он говорил с твердостью и убеждал меня оставить эту затею. Под конец он сказал:
- Если ты не думаешь о себе и обо мне, подумай хотя бы о Мерит и маленьком Тоте, которые любят тебя. Увези их отсюда и спрячь в надежном месте - мельница Амона начинает перемалывать зерно, и их жизнь в опасности!
Но мое исступление ослепляло меня, и его предостережения казались мне глупостью. Поэтому я с высокомерием отвечал:
- Кто может угрожать женщине и ребенку? В моем доме они в безопасности, потому что Атон победит, он должен победить. Иначе жизнь не стоит того, чтобы жить. Есть же у народа разум. И народу известно, что фараон желает ему только добра. Разве возможно, чтобы все добровольно вернулись в царство страха и тьмы? И Темные Чертоги, о которых ты говоришь, это как раз дом Амона, а не Атона. Горстке подкупленных стражников с перепуганными вельможами не под силу будет свергнуть его, если за него будет стоять весь народ!
Каптах ответил:
- Я уже сказал все, что должен был сказать, и не буду повторять. Мне очень хочется поведать тебе один маленький секрет, язык мой прямо-таки горит и чешется, но - секрет не мой, и я удержусь. Может, знание его все равно не подействовало бы на тебя, пока ты во власти безумия. Но не вини меня, господин, если потом ты будешь биться лицом о камни и разбивать в кровь колени от отчаяния. Не вини меня, если чудовище проглотит тебя. В конце концов, что мне - бывшему рабу, у которого нет детей, моя смерть их не опечалит. Что ж, господин мой, я последую за тобой по этому последнему пути, хоть и знаю, что все это напрасно. Вступим вместе в лабиринт - только если позволишь, я прихвачу с собой кувшин с вином, как и в тот раз, мой господин!
С этого дня Каптах начал пить: он пил с утра до вечера и с вечера до утра, но среди своего пьянства он выполнял мое распоряжение и велел своим слугам раздавать в гавани оружие возле синих и красных шестов, а к себе в «Крокодилий хвост» тайно пригласил начальников стражи и щедро одарил их, склоняя к объединению с бедняками против богатых. Впрочем, в своих неумеренных возлияниях Каптах не сильно отличался от других, которые тоже пили беспробудно: пил Тутмес, пили рабы, пропивая награбленное, пили богачи, продававшие последние драгоценности, чтобы купить вина, и все говорили:
- Будем есть и пить, ибо никто не знает, что принесет нам завтрашний день!
Как-то в «Крокодилий хвост» забрел один фиванский поэт, задолжавший Каптаху уже столько, что тот был вынужден поить его беспрерывно, чтобы хоть когда-нибудь получить обратно причитающуюся ему плату. Он явился сияющий и, дергая себя за волосы, объявил:
- Я придумал нечто великое! Великое и важное, более великое и важное, чем все придуманное до сих пор! То, что я придумал, причудливее фараоновых мыслей и видений! Все происходящее вокруг есть зло и беззаконие, неправда попирает справедливость, свирепость празднует победу над незлобивостью, коварство торжествует над чистотой и невинностью. Все так! Но для скорби нет причин: все это - сон! А смерть - пробуждение. Умирая, мы просыпаемся, и сон тотчас бежит прочь от нас и больше не тревожит!
Я бы ничего не имел против приятных снов, какие были прежде, но теперь нам снятся кошмары, дурные и тревожные сны, так что лучше пробудиться, чем смотреть такие сны дальше. И вот я говорю: нет Фив, нет реки, нет Египта, нет ни полей, ни городов, ни богатых, ни бедных, ни господ, ни рабов, а все это одно наваждение, тягостный и дурной сон, который мне снится, и фараон со своими видениями - тоже снящийся мне сон. Но этот сон так надоел мне своей неотвязностью, что стал тяжелее многодневного похмелья. Я намерен проснуться, и, когда я проснусь, ни Египта, ни фараона не будет!
С этими словами он вытащил кремневый нож для бритья и полоснул им себе по горлу от уха до уха! Это было так внезапно, что никто не успел помешать ему. Хлынувшая кровь залила кресла и циновки, так что своею смертью этот несчастный нанес Каптаху еще больший ущерб, чем жизнью.
Но слова его передавались в Фивах, и многие миролюбивые и кроткие люди, уставшие от смут, говорили друг другу:
- Наша жизнь только дурной сон, а смерть - сладостное пробуждение. Давайте со спокойным сердцем выйдем из этого мрачного коридора жизни в ясное утро смерти!
И так многие люди покончили с жизнью, а некоторые еще убили своих жен и детей, чтобы тем не пришлось видеть и пережить все то зло, что свершалось в Фивах во имя Атона.
Ибо голод и исступление охватили Фивы в дни, когда царство Атона сошло на землю, и люди бредили и были пьяны без вина. Стало не важно, носит человек крест или нет, единственное, что имело значение, это оружие, увесистый кулак и зычный голос, ибо слушали того, кто мог крикнуть громче. Если на улице у кого-то в руке видели хлеб, то его выхватывали со словами: «Отдай нам свой хлеб, ведь мы все братья перед Атоном и не годится набивать себе брюхо, когда перед тобой голодный брат!» Если видели идущего навстречу прохожего, одетого в тонкое платье, то говорили: «Отдай нам свое платье, раз мы братья ради Атона, ибо не годится брату одеваться лучше брата!» А если у кого-то на шее или на одежде замечали рог, то его тотчас отправляли ворочать жернова на мельницу, или выкапывать из земли корешки, или разбирать сгоревшие дома, если, конечно, не лишали жизни и не бросали в реку на съедение крокодилам, которые в те дни паслись в Фивах у самого причала, и их никто не трогал, так что стук их челюстей и хлопанье хвостов мирно смешивались с возбужденными голосами толпы, собиравшейся у красных и синих шестов.
Беспорядок воцарился повсюду, ибо те, кто кричал громче других, провозглашали:
- Нам надо поддерживать порядок и послушание во имя Атона. Давайте соберем все зерно и распределим его между собой, чтобы никто не грабил по собственному почину. Это надлежит сделать нам, поскольку мы самые сильные, мы соберем всю добычу, чтобы потом раздавать ее другим.
И эти горлопаны собирались вместе, избивали палками всякого, кто пытался грабить по одиночке, и начинали разбойничать хуже прежнего, убивая тех, кто оказывал им сопротивление; они наедались до отвала, одевались в царский лен, носили золото и серебро на шее и запястьях. Среди них были люди, у которых носы и уши были отрезаны за постыдные преступления, и те, у кого на лодыжках оставались следы от цепей, а на спинах - рубцы от палочных ударов; все они чрезвычайно гордились этими отметинами, обнажали их для всеобщего обозрения и говорили:
- Вот что мы претерпели ради Атона! Разве не заслужили мы вознаграждения за наши муки?
Эти люди ничем не отличались от тех, кто принадлежал раньше к «рогам», был сослан в каменоломни, а теперь вернулся уже «крестом» и неразличимо слился с общей толпой. Только в Золотой дворец на другом берегу реки никто из них не пытался вломиться - это был дворец фараона, и там сидел Эйе, по-прежнему правивший царским жезлом и бичом и укрывавший у себя Амоновых жрецов.
Так прошло дважды по тридцать дней, и царство Атона на земле закончило свое существование: прибывшие из страны Куш корабли привезли отряды негров, нанятые Эйе сарданы окружили Фивы и перекрыли все дороги и реку тоже, так что путей для бегства не осталось. «Рога» подняли мятеж во всех частях города, жрецы раздали им оружие из Амоновых кладовых, а те, кому оружия не хватило, закаляли в огне острия своих палок, обшивали медью кухонные песты и выковывали наконечники для стрел из украшений своих женщин. Мятеж подняли «рога», но вместе с ними поднялись все, кто желал для Египта лучшей доли, и даже самые мирные, долготерпеливые и кроткие люди тоже поднялись, говоря:
- Мы хотим, чтобы вернулся старый порядок! Мы сыты по горло всеми нововведениями и с лихвою потерпели от грабительства Атона!
4
Но я, Синухе, сказал народу:
- Быть может, много зла творится в эти дни, неправда попирает справедливость и невинные страдают вместо виновных, но Амон все равно остается богом страха и темноты и его власть над людьми зиждется на их невежестве. Атон - вот единый бог, пребывающий в нас и вне нас, и нет других богов, кроме него. Сражайтесь за него вы все - рабы и бедняки, носильщики и слуги, ведь вам терять нечего, зато, если победит Амон, вам точно несдобровать, вы воистину узнаете вкус рабства и смерти! Сражайтесь ради фараона Эхнатона, ибо подобного ему на земле еще не бывало и сам бог говорит его устами, сражайтесь, ибо такой неповторимой возможности для обновления у мира доныне не было и после фараона уже не будет!
Но рабы и носильщики потешались над моими словами и говорили мне:
- Не морочь нам голову, Синухе, этим Атоном, все боги на один лад и фараоны тоже! Вот ты, Синухе, хороший человек, хоть и простак, ты перевязывал нам сломанные руки и лечил разбитые колени, не требуя платы. Поэтому лучше не таскайся с этой кувалдой, с которой ты все равно не можешь управиться: воина из тебя так и так не выйдет, а «рога», если увидят тебя с нею в руке, наверняка убьют, чего мы тебе не желаем. Самим нам уже все равно когда умирать: наши руки в крови, но мы успели пожить в довольстве, поспать под расписными потолками и попить из золотых кубков, хоть сами толком не знаем, зачем все это было нужно. Так или иначе, но праздник наш подходит к концу и умирать мы намерены с оружием в руках, потому что, испробовав свободы и жизни в довольстве, мы не испытываем охоты жить в рабстве. А ты, если желаешь, можешь залечивать наши раны и облегчать боли, только не таскайся ты с этой кувалдой среди нас, а то от смеха мы сгибаемся в три погибели, копья выпадают из наших рук и мы становимся легкой добычей для черномазых, сарданов и «рогов» Амона.
Слова их устыдили меня, я отбросил кувалду и отправился домой за лекарским сундучком, чтобы в «Крокодильем хвосте» заняться врачеванием их ран. Три дня и три ночи в Фивах шло сражение, несметное число «крестов» перешло к «рогам», но еще большее - побросало оружие и попряталось в домах, винных кладовых, амбарах и в пустых корзинах в гавани. Однако рабы и носильщики сражались, и из них самыми отважными были люди с тихими голосами; рядом с ними бились те, у кого были отрезаны носы и уши: они понимали, что их-то опознают легко. Три дня и три ночи шло в Фивах сражение, рабы и носильщики поджигали дома и по ночам вели бои при свете пожаров. Жгли и грабили дома и негры и сарданы, без разбору убивавшие всякого, кто попадался им под руку, будь то «крест» или «рог». Их главою и военачальником был тот самый Пепитатон, который в свое время избивал народ на Аллее овнов и перед храмами Амона, но только теперь его имя было Пепитамон, и Эйе остановил на нем свой выбор за его особую ученость и высшее положение среди военачальников.
А я, Синухе, перевязывал рабам раны и залечивал проломленные головы носильщиков в «Крокодильем хвосте», Мерит разрывала мою одежду, одежду Каптаха и свою для перевязок, а маленький Тот подносил вино тем, чью боль надо было утишить. Все, кто могли, уходили опять сражаться, но в последний день бои шли лишь в гавани и в квартале бедняков, где обученные военному делу негры и сарданы косили народ, как колосья, так что кровавые ручьи стекали по узким переулкам к каменному причалу, а оттуда - в реку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Люди страдали от голода и нужды. Рабы и носильщики, упоенные свободой, воздвигли в гавани синие и красные шесты и стали собираться вокруг них, организовав даже собственные сторожевые команды, которые совершали налеты на дома «рогов» и знати, грабя и раздавая их зерно, масло и имущество беднякам, и царская стража не могла остановить их. Каптах в самом деле нанял людей молоть зерно и выпекать хлеб, но этот хлеб разворовывали у его работников из-под рук со словами: «Этот хлеб украден у народа, и отдать его народу только справедливо». Никто не благодарил меня за мое зерно, хоть я и разорил себя полностью за один месячный круг.
Вот так миновало сорок дней и сорок ночей, и смута только росла в Фивах, и те, которые прежде взвешивали золото на весах, ныне побирались на улицах, а их жены продавали рабам свои украшения, чтобы купить детям хлеба; в одну из таких ночей в мой дом пришел Каптах и сказал:
- Господин мой, тебе надо бежать. С царством Атона вот-вот будет покончено, и не думаю, что кто-нибудь из достойных и уважаемых людей пожалеет об этом. Закон и порядок должны быть восстановлены. Вернутся прежние боги, но перед этим крокодилам достанется обильное угощение, не сравнимое по обильности ни с чем до сих пор, потому что жрецы намерены очистить Египет, выпустив дурную кровь.
Я спросил:
- Откуда тебе это известно?
Он ответил с невинным видом:
- Как, разве я не был всегда верным «рогом» и не молился втайне Амону? А сколько золота я ссужал жрецам! Они-то, между прочим, платили хорошие проценты - четвертую часть с половиной! - и они закладывали Амоновы земли за золото. Спасая свою драгоценную жизнь, Эйе договорился с жрецами, и на их сторону перешла стража. Вся знать и все богачи Египта ищут защиты у Амона. Жрецы призвали негров из земли Куш и наняли на службу сарданов, до сих пор безнаказанно разорявших наши края. Воистину, Синухе, мельница скоро завертится и зерно перемелется, только за хлеб, выпеченный из той муки, нужно будет воздавать хвалу Амону - слава ему! Я все же порядком устал от этой неразберихи, хотя она и немало обогатила меня.
Потрясенный его словами, я воскликнул:
- Фараон Эхнатон никогда не согласится на это!
Каптах с лукавой улыбкой потер пальцем свою пустую глазницу и ответил:
- Его никто не спросит! Город Ахетатон проклят, и всякий, кто останется там, умрет! Как только они захватят власть, они перекроют все пути и подъезды, и реку тоже, и все оставшиеся там умрут от голода. Они потребуют, чтобы фараон вернулся в Фивы и склонился перед Амоном.
Мысли мои прояснились, и я увидел перед собой лицо фараона Эхнатона и его глаза, полные скорби и разочарования, горшего, чем смерть. Я горячо сказал:
- Каптах, такого зла нельзя допустить! Мы с тобой прошли вместе много дорог - ты и я. Давай пройдем вместе и эту дорогу, до конца. Пусть я теперь беден, раздав свое зерно, зато ты богат. Купи оружия: копий, стрел и палиц столько, сколько сможешь. Одели золотом стражников, чтобы перекупить их на нашу сторону, а оружие раздай гаванским рабам и носильщикам, и пусть стражники тоже защищают их и фараона. Я не знаю, Каптах, что из всего этого выйдет, но у мира не будет другой такой возможности начать новую, небывалую жизнь. Когда все земли окажутся у бедняков, когда в садах будут играть дети рабов, тогда, я уверен, народ успокоится и каждый будет заботиться о своем, выберет дело по вкусу, и все будет иначе и гораздо лучше, чем раньше!
Но Каптах ответил, задрожав всем телом:
- Господин мой, в мои преклонные лета я не хочу более браться за работу, которую нужно делать руками. А ведь эти люди отправили здешних вельмож ворочать жернова на мельницах и бьют их там палками, а их знатные жены и дочери обслуживают рабов и носильщиков в увеселительных домах. И ничего доброго в этом нет, одно зло. Ах, господин мой Синухе, не принуждай меня идти этой дорогой, ибо, думая о ней, я вспоминаю о Темных Чертогах, куда я последовал когда-то за тобой, - и пусть я поклялся никогда не упоминать об этом, теперь я буду говорить, потому что должен! Мой господин, ты снова хочешь вступить в лабиринт, не ведая, что тебя ждет там, и, быть может, если вступишь, встретишь там все то же - растленное чудовище и зловонную смерть. Ведь если судить по тому, чему мы стали свидетелями, этот бог фараона Эхнатона такой же лютый, как и критский бог, и заставляет лучших и самых одаренных людей Египта прыгать перед его рогами, а потом ведет их в Темные Чертоги, откуда никто не возвращался, но они все равно идут, с радостным ликованием, уповая на свое искусство и надеясь обрести блаженство на Полях Заката. Нет, мой господин, в дом Минотавра я не последую за тобой во второй раз!
Каптах не рыдал и не вопил, как бывало прежде, он говорил с твердостью и убеждал меня оставить эту затею. Под конец он сказал:
- Если ты не думаешь о себе и обо мне, подумай хотя бы о Мерит и маленьком Тоте, которые любят тебя. Увези их отсюда и спрячь в надежном месте - мельница Амона начинает перемалывать зерно, и их жизнь в опасности!
Но мое исступление ослепляло меня, и его предостережения казались мне глупостью. Поэтому я с высокомерием отвечал:
- Кто может угрожать женщине и ребенку? В моем доме они в безопасности, потому что Атон победит, он должен победить. Иначе жизнь не стоит того, чтобы жить. Есть же у народа разум. И народу известно, что фараон желает ему только добра. Разве возможно, чтобы все добровольно вернулись в царство страха и тьмы? И Темные Чертоги, о которых ты говоришь, это как раз дом Амона, а не Атона. Горстке подкупленных стражников с перепуганными вельможами не под силу будет свергнуть его, если за него будет стоять весь народ!
Каптах ответил:
- Я уже сказал все, что должен был сказать, и не буду повторять. Мне очень хочется поведать тебе один маленький секрет, язык мой прямо-таки горит и чешется, но - секрет не мой, и я удержусь. Может, знание его все равно не подействовало бы на тебя, пока ты во власти безумия. Но не вини меня, господин, если потом ты будешь биться лицом о камни и разбивать в кровь колени от отчаяния. Не вини меня, если чудовище проглотит тебя. В конце концов, что мне - бывшему рабу, у которого нет детей, моя смерть их не опечалит. Что ж, господин мой, я последую за тобой по этому последнему пути, хоть и знаю, что все это напрасно. Вступим вместе в лабиринт - только если позволишь, я прихвачу с собой кувшин с вином, как и в тот раз, мой господин!
С этого дня Каптах начал пить: он пил с утра до вечера и с вечера до утра, но среди своего пьянства он выполнял мое распоряжение и велел своим слугам раздавать в гавани оружие возле синих и красных шестов, а к себе в «Крокодилий хвост» тайно пригласил начальников стражи и щедро одарил их, склоняя к объединению с бедняками против богатых. Впрочем, в своих неумеренных возлияниях Каптах не сильно отличался от других, которые тоже пили беспробудно: пил Тутмес, пили рабы, пропивая награбленное, пили богачи, продававшие последние драгоценности, чтобы купить вина, и все говорили:
- Будем есть и пить, ибо никто не знает, что принесет нам завтрашний день!
Как-то в «Крокодилий хвост» забрел один фиванский поэт, задолжавший Каптаху уже столько, что тот был вынужден поить его беспрерывно, чтобы хоть когда-нибудь получить обратно причитающуюся ему плату. Он явился сияющий и, дергая себя за волосы, объявил:
- Я придумал нечто великое! Великое и важное, более великое и важное, чем все придуманное до сих пор! То, что я придумал, причудливее фараоновых мыслей и видений! Все происходящее вокруг есть зло и беззаконие, неправда попирает справедливость, свирепость празднует победу над незлобивостью, коварство торжествует над чистотой и невинностью. Все так! Но для скорби нет причин: все это - сон! А смерть - пробуждение. Умирая, мы просыпаемся, и сон тотчас бежит прочь от нас и больше не тревожит!
Я бы ничего не имел против приятных снов, какие были прежде, но теперь нам снятся кошмары, дурные и тревожные сны, так что лучше пробудиться, чем смотреть такие сны дальше. И вот я говорю: нет Фив, нет реки, нет Египта, нет ни полей, ни городов, ни богатых, ни бедных, ни господ, ни рабов, а все это одно наваждение, тягостный и дурной сон, который мне снится, и фараон со своими видениями - тоже снящийся мне сон. Но этот сон так надоел мне своей неотвязностью, что стал тяжелее многодневного похмелья. Я намерен проснуться, и, когда я проснусь, ни Египта, ни фараона не будет!
С этими словами он вытащил кремневый нож для бритья и полоснул им себе по горлу от уха до уха! Это было так внезапно, что никто не успел помешать ему. Хлынувшая кровь залила кресла и циновки, так что своею смертью этот несчастный нанес Каптаху еще больший ущерб, чем жизнью.
Но слова его передавались в Фивах, и многие миролюбивые и кроткие люди, уставшие от смут, говорили друг другу:
- Наша жизнь только дурной сон, а смерть - сладостное пробуждение. Давайте со спокойным сердцем выйдем из этого мрачного коридора жизни в ясное утро смерти!
И так многие люди покончили с жизнью, а некоторые еще убили своих жен и детей, чтобы тем не пришлось видеть и пережить все то зло, что свершалось в Фивах во имя Атона.
Ибо голод и исступление охватили Фивы в дни, когда царство Атона сошло на землю, и люди бредили и были пьяны без вина. Стало не важно, носит человек крест или нет, единственное, что имело значение, это оружие, увесистый кулак и зычный голос, ибо слушали того, кто мог крикнуть громче. Если на улице у кого-то в руке видели хлеб, то его выхватывали со словами: «Отдай нам свой хлеб, ведь мы все братья перед Атоном и не годится набивать себе брюхо, когда перед тобой голодный брат!» Если видели идущего навстречу прохожего, одетого в тонкое платье, то говорили: «Отдай нам свое платье, раз мы братья ради Атона, ибо не годится брату одеваться лучше брата!» А если у кого-то на шее или на одежде замечали рог, то его тотчас отправляли ворочать жернова на мельницу, или выкапывать из земли корешки, или разбирать сгоревшие дома, если, конечно, не лишали жизни и не бросали в реку на съедение крокодилам, которые в те дни паслись в Фивах у самого причала, и их никто не трогал, так что стук их челюстей и хлопанье хвостов мирно смешивались с возбужденными голосами толпы, собиравшейся у красных и синих шестов.
Беспорядок воцарился повсюду, ибо те, кто кричал громче других, провозглашали:
- Нам надо поддерживать порядок и послушание во имя Атона. Давайте соберем все зерно и распределим его между собой, чтобы никто не грабил по собственному почину. Это надлежит сделать нам, поскольку мы самые сильные, мы соберем всю добычу, чтобы потом раздавать ее другим.
И эти горлопаны собирались вместе, избивали палками всякого, кто пытался грабить по одиночке, и начинали разбойничать хуже прежнего, убивая тех, кто оказывал им сопротивление; они наедались до отвала, одевались в царский лен, носили золото и серебро на шее и запястьях. Среди них были люди, у которых носы и уши были отрезаны за постыдные преступления, и те, у кого на лодыжках оставались следы от цепей, а на спинах - рубцы от палочных ударов; все они чрезвычайно гордились этими отметинами, обнажали их для всеобщего обозрения и говорили:
- Вот что мы претерпели ради Атона! Разве не заслужили мы вознаграждения за наши муки?
Эти люди ничем не отличались от тех, кто принадлежал раньше к «рогам», был сослан в каменоломни, а теперь вернулся уже «крестом» и неразличимо слился с общей толпой. Только в Золотой дворец на другом берегу реки никто из них не пытался вломиться - это был дворец фараона, и там сидел Эйе, по-прежнему правивший царским жезлом и бичом и укрывавший у себя Амоновых жрецов.
Так прошло дважды по тридцать дней, и царство Атона на земле закончило свое существование: прибывшие из страны Куш корабли привезли отряды негров, нанятые Эйе сарданы окружили Фивы и перекрыли все дороги и реку тоже, так что путей для бегства не осталось. «Рога» подняли мятеж во всех частях города, жрецы раздали им оружие из Амоновых кладовых, а те, кому оружия не хватило, закаляли в огне острия своих палок, обшивали медью кухонные песты и выковывали наконечники для стрел из украшений своих женщин. Мятеж подняли «рога», но вместе с ними поднялись все, кто желал для Египта лучшей доли, и даже самые мирные, долготерпеливые и кроткие люди тоже поднялись, говоря:
- Мы хотим, чтобы вернулся старый порядок! Мы сыты по горло всеми нововведениями и с лихвою потерпели от грабительства Атона!
4
Но я, Синухе, сказал народу:
- Быть может, много зла творится в эти дни, неправда попирает справедливость и невинные страдают вместо виновных, но Амон все равно остается богом страха и темноты и его власть над людьми зиждется на их невежестве. Атон - вот единый бог, пребывающий в нас и вне нас, и нет других богов, кроме него. Сражайтесь за него вы все - рабы и бедняки, носильщики и слуги, ведь вам терять нечего, зато, если победит Амон, вам точно несдобровать, вы воистину узнаете вкус рабства и смерти! Сражайтесь ради фараона Эхнатона, ибо подобного ему на земле еще не бывало и сам бог говорит его устами, сражайтесь, ибо такой неповторимой возможности для обновления у мира доныне не было и после фараона уже не будет!
Но рабы и носильщики потешались над моими словами и говорили мне:
- Не морочь нам голову, Синухе, этим Атоном, все боги на один лад и фараоны тоже! Вот ты, Синухе, хороший человек, хоть и простак, ты перевязывал нам сломанные руки и лечил разбитые колени, не требуя платы. Поэтому лучше не таскайся с этой кувалдой, с которой ты все равно не можешь управиться: воина из тебя так и так не выйдет, а «рога», если увидят тебя с нею в руке, наверняка убьют, чего мы тебе не желаем. Самим нам уже все равно когда умирать: наши руки в крови, но мы успели пожить в довольстве, поспать под расписными потолками и попить из золотых кубков, хоть сами толком не знаем, зачем все это было нужно. Так или иначе, но праздник наш подходит к концу и умирать мы намерены с оружием в руках, потому что, испробовав свободы и жизни в довольстве, мы не испытываем охоты жить в рабстве. А ты, если желаешь, можешь залечивать наши раны и облегчать боли, только не таскайся ты с этой кувалдой среди нас, а то от смеха мы сгибаемся в три погибели, копья выпадают из наших рук и мы становимся легкой добычей для черномазых, сарданов и «рогов» Амона.
Слова их устыдили меня, я отбросил кувалду и отправился домой за лекарским сундучком, чтобы в «Крокодильем хвосте» заняться врачеванием их ран. Три дня и три ночи в Фивах шло сражение, несметное число «крестов» перешло к «рогам», но еще большее - побросало оружие и попряталось в домах, винных кладовых, амбарах и в пустых корзинах в гавани. Однако рабы и носильщики сражались, и из них самыми отважными были люди с тихими голосами; рядом с ними бились те, у кого были отрезаны носы и уши: они понимали, что их-то опознают легко. Три дня и три ночи шло в Фивах сражение, рабы и носильщики поджигали дома и по ночам вели бои при свете пожаров. Жгли и грабили дома и негры и сарданы, без разбору убивавшие всякого, кто попадался им под руку, будь то «крест» или «рог». Их главою и военачальником был тот самый Пепитатон, который в свое время избивал народ на Аллее овнов и перед храмами Амона, но только теперь его имя было Пепитамон, и Эйе остановил на нем свой выбор за его особую ученость и высшее положение среди военачальников.
А я, Синухе, перевязывал рабам раны и залечивал проломленные головы носильщиков в «Крокодильем хвосте», Мерит разрывала мою одежду, одежду Каптаха и свою для перевязок, а маленький Тот подносил вино тем, чью боль надо было утишить. Все, кто могли, уходили опять сражаться, но в последний день бои шли лишь в гавани и в квартале бедняков, где обученные военному делу негры и сарданы косили народ, как колосья, так что кровавые ручьи стекали по узким переулкам к каменному причалу, а оттуда - в реку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101