Есть только два преступления, за которые они осуждают человека на смерть, и это лучше всего обнаруживает их безумство в делах закона: братья и сестры под страхом смерти не могут сочетаться друг с другом браком и никто не может без разрешения заниматься магией - сначала надо показать свое искусство правителям и получить у них специальное дозволение для таких занятий.
Когда я прибыл в страну хеттов, их великий царь Суппилулиума царствовал уже двадцать восемь лет и наводил на всех такой страх, что, слыша его имя, люди кланялись и воздевали руки, громко вознося ему хвалы, ибо он навел порядок в стране и покорил многие народы. Он жил в каменном дворце посреди города, и, как о всяком великом правителе, о его рождении и удивительных воинских подвигах рассказывалось множество легенд, но самого его я не видел, не видели его и послы Митанни, которым позволено было только оставить подарки на полу в парадном зале, а его воины при этом смеялись и потешались над ними.
Сначала мне показалось, что врачевателю в Хаттушаше делать нечего, ибо, насколько я понял, хетты стыдились своих болезней и старались скрывать их, слабых и увечных детей они убивали вскоре после рождения, убивали и заболевших рабов. Их врачи не отличались поэтому большим искусством, это были необразованные, неграмотные люди, но они хорошо лечили раны и ушибы, а против горных болезней имели отличные снадобья, которые быстро сбивали жар. Эти умения я у них позаимствовал. Но тот, кто заболевал опасной для жизни болезнью, предпочитал умереть, а не вылечиться, боясь на всю жизнь остаться слабым калекой. Дело в том, что хетты в противоположность всем просвещенным народам не боялись смерти, физическая слабость была для них страшнее вечного покоя.
Но, в конце концов, все большие города одинаковы, а знатные и богатые люди похожи друг на друга во всех странах, поэтому, когда слава о моем искусстве распространилась, к нам в дом приезжих стали являться целые толпы хеттов, жаждущих исцеления; правда, чтобы не посрамить себя, больные приходили переодетыми, тайком, в темноте. Они делали мне щедрые подарки, и я заработал в Хаттушаше много золота и серебра, хотя сначала думал, что уйду оттуда нищим. Во всем этом была большая заслуга Каптаха, который, по обыкновению, проводил время в кабачках, в лавках, и повсюду, где собирались люди, он всячески, на всех языках, какими владел, возносил и восхвалял меня и мое искусство, а слуги рассказывали обо мне своим хозяевам.
У хеттов были строгие нравы, и знатный человек не мог появиться на улице пьяным, не утратив своей чести, но, как и повсюду, богатые люди много пили, употребляя и вина, и всякие опасные смеси, так что мне пришлось лечить их от болезней, вызванных вином: я устранял дрожь рук, когда им следовало предстать перед царем, а тем, кому казалось, что их тело грызут мыши, помогал ваннами и успокоительными снадобьями. Я позволял также Минее развлекать их своими танцами, которые приводили их в восторг, и они делали ей богатые подарки, не требуя ничего взамен, ибо хетты были щедры к тем, кто им понравился. Так я добился их дружбы и поэтому осмелися задавать им такие вопросы, которые не мог задавать открыто. Больше всего сведений я получил от смотрителя царского архива, который говорил и писал на многих языках, вел переписку царя с другими странами и не рабствовал перед обычаями. Я убедил его, что был изгнан из Египта и никогда не смогу туда возвратиться, что я странствую по разным землям, собирая золото и знания, и что путешествия мои не имеют других целей. Поэтому он доверился мне, отвечал на мои вопросы, когда я потчевал его вином и позволял Минее танцевать перед ним. Так я спросил у него:
- Почему Хаттушаш закрыт для чужеземцев и почему торговые караваны должны следовать только по определенным дорогам, хотя страна ваша богата и ваш город может состязаться с любым городом количеством всяких достопримечательностей? Разве не лучше было бы, чтобы другие народы узнали о вашем могуществе и могли прославлять вашу страну, как она того заслуживает?
Прихлебывая вино и с удовольствием глядя на гибкий стан Минеи, он отвечал:
- Наш великий царь Суппилулиума сказал, поднимаясь на трон: «Дайте мне тридцать лет, и я превращу страну хеттов в самое могущественное государство, бывшее когда-нибудь на земле». Этот срок подходит к концу, и я полагаю, что мир скоро узнает о земле хеттов больше, чем хотел бы.
- Но, - сказал я, - я видел в Вавилоне шестьдесят раз по шестьдесят и еще раз по шестьдесят воинов, проходящих перед своим царем, и, когда они побежали, шаги их были словно морская буря. А здесь я видел только десять раз по десять воинов и не понимаю, зачем вам в горах боевые колесницы, которые мастерятся у вас в городских кузницах, ведь они предназначены для битвы на равнине.
Он засмеялся.
- Ты слишком любопытен для врачевателя, Синухе-египтянин. Может быть, мы зарабатываем свой скудный хлеб, продавая боевые колесницы царям равнинных стран, - отвечал он, хитро прищурясь.
- Этому я не поверю, - возразил я дерзко, - насколько я вас знаю, это так же невозможно, как если бы волк отдавал свои зубы и когти зайцу.
Он громко засмеялся, хлопнув себя по коленям так, что вино в чаше расплескалось, и сказал:
- Это я должен рассказать царю, и поди знай, может быть, ты еще доживешь до того времени, когда увидишь большую охоту на зайцев, ибо законы хеттов иные, чем законы равнинных народов. Я слышал, что в ваших странах богатые повелевают бедняками, а у нас - сильные слабыми, и я думаю, что мир узнает о новом учении прежде, чем ты, Синухе, успеешь поседеть.
- Новый фараон Египта тоже нашел нового бога, - сказал я, прикинувшись простаком.
- Знаю, - кивнул он, - я читаю всю переписку царя, этот новый бог очень любит мир и говорит, что между народами нет таких споров, которые нельзя было бы уладить мирно. Мы ничего не имеем против этого бога, наоборот, мы его очень ценим, пока он властвует в Египте и на равнинах. Ваш фараон послал нашему великому царю большой крест, который он называет символом жизни, ему, наверное, удастся прожить еще несколько мирных лет, если он будет присылать нам много золота, чтобы мы могли запасти еще больше меди, железа и зерна, создать новые кузницы и изготовить еще более тяжелые боевые колесницы, на все это требуется много золота, так как наш царь зазвал в Хаттушаш самых лучших оружейников со всего света и платит им большое жалованье, но зачем от так делает - этого не дано понять врачевателю.
- Будущее, которое ты предсказываешь, могло бы обрадовать воронов и шакалов, - сказал я, - но меня оно не радует, и я не вижу в этом ничего веселого. Я ведь заметил, что ваши жернова вертят рабы с выколотыми глазами, и о ваших зверствах в соседних странах рассказывают легенды, которые я не стану повторять, чтобы не оскорбить твой слух, но такое не подобает просвещенным народам.
- Что такое просвещение? - спросил он и подлил вина в свою чашу. - Мы тоже умеем читать и писать и собираем в наш архив перенумерованные глиняные таблички. Глаза пленникам, обреченным всю жизнь вертеть жернова, мы выкалываем из человеколюбия, ибо это очень тяжелая работа, которая показалась бы им еще тяжелее, если бы они видели небо, и землю, и птиц, летающих в поднебесье. Это возбуждало бы в них напрасные мысли, и их пришлось бы убивать из-за попыток к бегству. Если наши воины в соседних странах ломают кому-то руки и сдирают кожу с головы, это тоже происходит не из жестокости, ты ведь сам видел, что дома мы гостеприимны и дружелюбны, любим детей и маленьких зверей, не бьем жен. Это делается для того чтобы возбудить страх и ужас у враждующих с нами народов, чтобы, когда подойдет время, они покорились нам без боя, а не обрекали себя на напрасные страдания и разорение. Мы ведь вовсе не любим мучений и разгромов, наоборот - мы хотим, чтобы покоренные нами страны были как можно менее разорены, а города достались нам целыми. Враг, который боится, уже наполовину побежден.
- Разве все народы ваши враги? - спросил я ехидно. - Разве у вас совсем нет друзей?
- Наши друзья - все народы, которые нам покоряются и платят дань, - сказал он поучительно. - Мы позволяем им жить по-своему и не очень оскорбляем их богов и обычаи, нам достаточно повелевать ими. Наши друзья - это также все народы, которые не живут по соседству с нами, во всяком случае до тех пор, пока они не становятся нашими соседями, ибо тогда мы начинаем замечать в них разные оскорбительные черты, которые мешают мирному соседству и заставляют нас воевать с ними. Так было до сих пор, и думаю, что так будет и впредь, насколько я знаю нашего великого царя.
- А ваши боги по этому поводу вам ничего не говорят? - спросил я. - Ведь в других странах боги часто определяют, что правильно, а что нет.
- А что такое правильно и что неправильно? - спросил он в свою очередь. - Для нас правильно то, чего хотим мы, а неправильно то, чего хотят соседние народы. Это очень простое учение, оно облегчает жизнь и правление страной и, по-моему, не очень отличается от учения богов в равнинных странах, ибо, если я правильно понимаю, боги равнин считают правильным то, чего желают богатые, и неправильным то, чего хотят бедняки. А если ты в самом деле хочешь знать о наших богах, скажу тебе, что наши боги - Праматерь-Земля и Небо, мы празднуем в их честь каждую весну, когда первый дождь с неба оплодотворяет землю, как мужское семя оплодотворяет женщину. На время этих празднеств наши нравы становятся менее суровыми, ибо земля укрепляется детьми и ранними браками. У простонародья, конечно, есть много других маленьких богов, как у всякого народа, но их можно не брать в расчет, потому что государственного значения они не имеют. Так что, как видишь, наша религия имеет своеобразное величие.
- Чем больше я слышу о богах, тем больше они мне надоедают, - сказал я подавленно, но мой красноносый собеседник, ублаженный вином, только рассмеялся и откинулся на спинку сиденья.
- Если ты дальновиден, - сказал он, - то останешься у нас и будешь служить нашим богам, ибо все другие народы уже по очереди владычествовали в мире, теперь подходит наше время. Наши боги очень могущественны, их зовут Власть и Страх, и мы собираемся воздвигнуть им большие алтари из побелевших людских черепов. Я даже не запрещаю тебе рассказывать об этом другим народам, если ты по глупости уедешь от нас, ибо тебе все равно никто не поверит, поскольку все знают, что хетты любят только пастбища и что они - грязный бедный пастушеский народ, живущий в горах вместе со своими козами и овцами. Но я у тебя уж слишком засиделся, пора идти исполнять свою должность - нагонять страх на писцов и ставить изображение факела в мягкой глине, заверяя все народы в наших добрых намерениях.
Он ушел, и в тот же вечер я сказал Минее:
- Я узнал достаточно о земле хеттов и увидел то, чем интересовался. Поэтому, если богам будет угодно, мы можем уехать отсюда, ибо здесь пахнет трупами, и я задыхаюсь от этого смрада. Пока мы останемся здесь, смерть станет тенью нависать надо мной, их царь несомненно посадил бы меня на кол, если бы узнал, что я выведал. Ведь они не вешают на стене того, кого хотят убить, как все просвещенные народы, они сажают несчастного на кол, там он и испускает дух. Поэтому до тех пор, пока я останусь в этой стране, живот мой будет болеть. После всего, что я увидел, я предпочел бы родиться вороном, а не человеком.
С помощью своих знатных больных я получил разрешение добраться по указанным дорогам до побережья и сесть там на судно, чтобы уехать из страны, хотя больные были очень огорчены моим отъездом, уговаривали меня остаться и заверяли, что за несколько лет я сделаюсь богачом, если стану по-прежнему их пользовать. Но никто из них все-таки не препятствовал моему отъезду, а я улыбался им и рассказывал сказки, которые они любили слушать, так что мы расстались друзьями, и, уезжая, я получил много подарков. В назначенный день мы покинули страшные стены Хаттушаша, за которыми начинался мир будущего, проехали верхом на мулах мимо мельниц, где жернова вертели рабы с выколотыми глазами, миновали тела магов, посаженных на колья вдоль дороги, ибо магами в Хаттушаше считали всех, кто распространял учение, не одобряемое государством, а государство одобряло лишь одно учение. Я торопил своих спутников сколько мог, и через двадцать дней мы добрались до города с гаванью.
4
В этот город прибывали суда из Сирии и со всех морских островов, он был таким же, как все приморские города в мире, хотя его охраняли хетты, которые брали дань с судов и проверяли глиняные таблички у всех, кто уезжал. Но никто из прибывших на судах не стремился проникнуть в глубь страны, все они знали в ней только этот порт, а в порту были такие же кабачки, дома увеселений, девушки и дикая сирийская музыка, как во всех других портах мира, поэтому они чувствовали себя здесь как дома, не спешили уплывать и для верности приносили жертвы не только своим богам, изображения которых капитаны держали у себя в закрытых каютах, но и хеттским - Праматери - Земле и Небу.
Жужжа, словно рой мух, они собирались на прибрежных улицах, высасывая через тростинки пиво из кувшинов, так что вокруг одного кувшина могло расположиться десять-двенадцать человек из разных стран. Хеттское пиво было крепкое, оно ударяло в голову словно угар, и по вечерам пьяные гуляки бесчинствовали в гончарных мастерских, вламывались в дома увеселений, ранили друг друга ножами и палками, насильно затаскивали на свои суда девиц, пока не являлись хеттские стражи и не усмиряли их копьями. Но что бы они ни делали, им разрешалось возместить ущерб медью или серебром, после чего их никто больше не преследовал, поэтому они уже заранее знали, сколько стоила разбитая голова, выколотый глаз или открытая рана на теле. Смеясь, они вслух говорили между собой: «Это хорошая страна, мы сюда вернемся». А если они видели мага, посаженного на кол у стены, они говорили: «Магия - плохое дело, этот человек своим же языком проткнул себе кишки». Более умелых моряков хетты сманивали с кораблей и брали к себе на службу, поскольку сами не были мореплавателями. Подобно тому как другие народы нанимают воинов, хетты нанимали моряков, лоцманов, строителей кораблей и относились к ним хорошо, так что те громко похвалялись своими заработками и отличными условиями, соблазняя и других убегать с судов.
В этом шумном, полном зла и преступлений городе мы задержались на некоторое время, потому что при виде судна, которое должно было заходить на Крит, Минея говорила:
- Оно слишком маленькое и может попасть в кораблекрушение, а я не хочу пережить этого снова.
Если мы видели судно побольше, она заявляла:
- Это сирийский корабль, я не хочу на нем плыть.
О третьем судне она замечала:
- У этого капитана недобрый глаз, и я боюсь, что он продаст путешественников в рабство в чужие страны.
Так мы оставались в порту, и меня это не огорчало, ибо мне хватало работы вскрывать разбитые черепа, зашивать и чистить раны. Начальник портовой стражи тоже нуждался во мне - его мучила портовая болезнь, и он не мог сходиться с девушками, так как это причиняло ему сильные страдания, а я узнал об этом недуге в Симире и вылечил его снадобьями симирских целителей. Благодарность его мне не знала границ, ведь он снова без всяких затруднений смог веселиться с портовыми красавицами. Это была его привилегия, он и его писцы могли даром развлекаться с каждой девушкой, которая хотела заниматься своим ремеслом в порту. Пока он болел, его особенно огорчала невозможность пользоваться этими дармовыми радостями.
Когда я его вылечил, он мне сказал:
- Что я могу подарить тебе, Синухе, за твое замечательное искусство? Может быть, дать тебе меру золота, соответствующую тому, что ты вылечил?
Но я отвечал:
- Мне не нужно твоего золота. Отдай мне нож, который висит у тебя на поясе, и тогда не ты мне, а я тебе буду благодарен, имея постоянную память о тебе.
- Это простой нож, - сказал он, - по его лезвию не бегут волки, и рукоятка не оправлена в серебро.
Но он сказал это потому, что нож был изготовлен из хеттского металла, который не разрешалось ни отдавать, ни продавать чужестранцам, в Хаттушаше я не смог купить такое оружие, поскольку не хотел быть слишком настойчивым и возбуждать подозрение. Такие ножи изредка встречались только у митаннской знати, за них предлагали вдесятеро больше золота и в четырнадцать раз больше серебра, чем они весили, но владельцы все-таки не хотели с ними расставаться, ведь таких ножей в мире было совсем немного. Для самих же хеттов эти ножи не имели такого большого значения, раз их нельзя было продавать чужестранцам.
Начальник портовой стражи знал, что я скоро уеду из их страны, и решил, что золото можно использовать с большей пользой, чем отдать его целителю. Поэтому он в конце концов подарил мне нож, который оказался настолько острым, что брил бороду лучше кремневого, им можно было оставить следы даже на меди, не портя при этом лезвия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Когда я прибыл в страну хеттов, их великий царь Суппилулиума царствовал уже двадцать восемь лет и наводил на всех такой страх, что, слыша его имя, люди кланялись и воздевали руки, громко вознося ему хвалы, ибо он навел порядок в стране и покорил многие народы. Он жил в каменном дворце посреди города, и, как о всяком великом правителе, о его рождении и удивительных воинских подвигах рассказывалось множество легенд, но самого его я не видел, не видели его и послы Митанни, которым позволено было только оставить подарки на полу в парадном зале, а его воины при этом смеялись и потешались над ними.
Сначала мне показалось, что врачевателю в Хаттушаше делать нечего, ибо, насколько я понял, хетты стыдились своих болезней и старались скрывать их, слабых и увечных детей они убивали вскоре после рождения, убивали и заболевших рабов. Их врачи не отличались поэтому большим искусством, это были необразованные, неграмотные люди, но они хорошо лечили раны и ушибы, а против горных болезней имели отличные снадобья, которые быстро сбивали жар. Эти умения я у них позаимствовал. Но тот, кто заболевал опасной для жизни болезнью, предпочитал умереть, а не вылечиться, боясь на всю жизнь остаться слабым калекой. Дело в том, что хетты в противоположность всем просвещенным народам не боялись смерти, физическая слабость была для них страшнее вечного покоя.
Но, в конце концов, все большие города одинаковы, а знатные и богатые люди похожи друг на друга во всех странах, поэтому, когда слава о моем искусстве распространилась, к нам в дом приезжих стали являться целые толпы хеттов, жаждущих исцеления; правда, чтобы не посрамить себя, больные приходили переодетыми, тайком, в темноте. Они делали мне щедрые подарки, и я заработал в Хаттушаше много золота и серебра, хотя сначала думал, что уйду оттуда нищим. Во всем этом была большая заслуга Каптаха, который, по обыкновению, проводил время в кабачках, в лавках, и повсюду, где собирались люди, он всячески, на всех языках, какими владел, возносил и восхвалял меня и мое искусство, а слуги рассказывали обо мне своим хозяевам.
У хеттов были строгие нравы, и знатный человек не мог появиться на улице пьяным, не утратив своей чести, но, как и повсюду, богатые люди много пили, употребляя и вина, и всякие опасные смеси, так что мне пришлось лечить их от болезней, вызванных вином: я устранял дрожь рук, когда им следовало предстать перед царем, а тем, кому казалось, что их тело грызут мыши, помогал ваннами и успокоительными снадобьями. Я позволял также Минее развлекать их своими танцами, которые приводили их в восторг, и они делали ей богатые подарки, не требуя ничего взамен, ибо хетты были щедры к тем, кто им понравился. Так я добился их дружбы и поэтому осмелися задавать им такие вопросы, которые не мог задавать открыто. Больше всего сведений я получил от смотрителя царского архива, который говорил и писал на многих языках, вел переписку царя с другими странами и не рабствовал перед обычаями. Я убедил его, что был изгнан из Египта и никогда не смогу туда возвратиться, что я странствую по разным землям, собирая золото и знания, и что путешествия мои не имеют других целей. Поэтому он доверился мне, отвечал на мои вопросы, когда я потчевал его вином и позволял Минее танцевать перед ним. Так я спросил у него:
- Почему Хаттушаш закрыт для чужеземцев и почему торговые караваны должны следовать только по определенным дорогам, хотя страна ваша богата и ваш город может состязаться с любым городом количеством всяких достопримечательностей? Разве не лучше было бы, чтобы другие народы узнали о вашем могуществе и могли прославлять вашу страну, как она того заслуживает?
Прихлебывая вино и с удовольствием глядя на гибкий стан Минеи, он отвечал:
- Наш великий царь Суппилулиума сказал, поднимаясь на трон: «Дайте мне тридцать лет, и я превращу страну хеттов в самое могущественное государство, бывшее когда-нибудь на земле». Этот срок подходит к концу, и я полагаю, что мир скоро узнает о земле хеттов больше, чем хотел бы.
- Но, - сказал я, - я видел в Вавилоне шестьдесят раз по шестьдесят и еще раз по шестьдесят воинов, проходящих перед своим царем, и, когда они побежали, шаги их были словно морская буря. А здесь я видел только десять раз по десять воинов и не понимаю, зачем вам в горах боевые колесницы, которые мастерятся у вас в городских кузницах, ведь они предназначены для битвы на равнине.
Он засмеялся.
- Ты слишком любопытен для врачевателя, Синухе-египтянин. Может быть, мы зарабатываем свой скудный хлеб, продавая боевые колесницы царям равнинных стран, - отвечал он, хитро прищурясь.
- Этому я не поверю, - возразил я дерзко, - насколько я вас знаю, это так же невозможно, как если бы волк отдавал свои зубы и когти зайцу.
Он громко засмеялся, хлопнув себя по коленям так, что вино в чаше расплескалось, и сказал:
- Это я должен рассказать царю, и поди знай, может быть, ты еще доживешь до того времени, когда увидишь большую охоту на зайцев, ибо законы хеттов иные, чем законы равнинных народов. Я слышал, что в ваших странах богатые повелевают бедняками, а у нас - сильные слабыми, и я думаю, что мир узнает о новом учении прежде, чем ты, Синухе, успеешь поседеть.
- Новый фараон Египта тоже нашел нового бога, - сказал я, прикинувшись простаком.
- Знаю, - кивнул он, - я читаю всю переписку царя, этот новый бог очень любит мир и говорит, что между народами нет таких споров, которые нельзя было бы уладить мирно. Мы ничего не имеем против этого бога, наоборот, мы его очень ценим, пока он властвует в Египте и на равнинах. Ваш фараон послал нашему великому царю большой крест, который он называет символом жизни, ему, наверное, удастся прожить еще несколько мирных лет, если он будет присылать нам много золота, чтобы мы могли запасти еще больше меди, железа и зерна, создать новые кузницы и изготовить еще более тяжелые боевые колесницы, на все это требуется много золота, так как наш царь зазвал в Хаттушаш самых лучших оружейников со всего света и платит им большое жалованье, но зачем от так делает - этого не дано понять врачевателю.
- Будущее, которое ты предсказываешь, могло бы обрадовать воронов и шакалов, - сказал я, - но меня оно не радует, и я не вижу в этом ничего веселого. Я ведь заметил, что ваши жернова вертят рабы с выколотыми глазами, и о ваших зверствах в соседних странах рассказывают легенды, которые я не стану повторять, чтобы не оскорбить твой слух, но такое не подобает просвещенным народам.
- Что такое просвещение? - спросил он и подлил вина в свою чашу. - Мы тоже умеем читать и писать и собираем в наш архив перенумерованные глиняные таблички. Глаза пленникам, обреченным всю жизнь вертеть жернова, мы выкалываем из человеколюбия, ибо это очень тяжелая работа, которая показалась бы им еще тяжелее, если бы они видели небо, и землю, и птиц, летающих в поднебесье. Это возбуждало бы в них напрасные мысли, и их пришлось бы убивать из-за попыток к бегству. Если наши воины в соседних странах ломают кому-то руки и сдирают кожу с головы, это тоже происходит не из жестокости, ты ведь сам видел, что дома мы гостеприимны и дружелюбны, любим детей и маленьких зверей, не бьем жен. Это делается для того чтобы возбудить страх и ужас у враждующих с нами народов, чтобы, когда подойдет время, они покорились нам без боя, а не обрекали себя на напрасные страдания и разорение. Мы ведь вовсе не любим мучений и разгромов, наоборот - мы хотим, чтобы покоренные нами страны были как можно менее разорены, а города достались нам целыми. Враг, который боится, уже наполовину побежден.
- Разве все народы ваши враги? - спросил я ехидно. - Разве у вас совсем нет друзей?
- Наши друзья - все народы, которые нам покоряются и платят дань, - сказал он поучительно. - Мы позволяем им жить по-своему и не очень оскорбляем их богов и обычаи, нам достаточно повелевать ими. Наши друзья - это также все народы, которые не живут по соседству с нами, во всяком случае до тех пор, пока они не становятся нашими соседями, ибо тогда мы начинаем замечать в них разные оскорбительные черты, которые мешают мирному соседству и заставляют нас воевать с ними. Так было до сих пор, и думаю, что так будет и впредь, насколько я знаю нашего великого царя.
- А ваши боги по этому поводу вам ничего не говорят? - спросил я. - Ведь в других странах боги часто определяют, что правильно, а что нет.
- А что такое правильно и что неправильно? - спросил он в свою очередь. - Для нас правильно то, чего хотим мы, а неправильно то, чего хотят соседние народы. Это очень простое учение, оно облегчает жизнь и правление страной и, по-моему, не очень отличается от учения богов в равнинных странах, ибо, если я правильно понимаю, боги равнин считают правильным то, чего желают богатые, и неправильным то, чего хотят бедняки. А если ты в самом деле хочешь знать о наших богах, скажу тебе, что наши боги - Праматерь-Земля и Небо, мы празднуем в их честь каждую весну, когда первый дождь с неба оплодотворяет землю, как мужское семя оплодотворяет женщину. На время этих празднеств наши нравы становятся менее суровыми, ибо земля укрепляется детьми и ранними браками. У простонародья, конечно, есть много других маленьких богов, как у всякого народа, но их можно не брать в расчет, потому что государственного значения они не имеют. Так что, как видишь, наша религия имеет своеобразное величие.
- Чем больше я слышу о богах, тем больше они мне надоедают, - сказал я подавленно, но мой красноносый собеседник, ублаженный вином, только рассмеялся и откинулся на спинку сиденья.
- Если ты дальновиден, - сказал он, - то останешься у нас и будешь служить нашим богам, ибо все другие народы уже по очереди владычествовали в мире, теперь подходит наше время. Наши боги очень могущественны, их зовут Власть и Страх, и мы собираемся воздвигнуть им большие алтари из побелевших людских черепов. Я даже не запрещаю тебе рассказывать об этом другим народам, если ты по глупости уедешь от нас, ибо тебе все равно никто не поверит, поскольку все знают, что хетты любят только пастбища и что они - грязный бедный пастушеский народ, живущий в горах вместе со своими козами и овцами. Но я у тебя уж слишком засиделся, пора идти исполнять свою должность - нагонять страх на писцов и ставить изображение факела в мягкой глине, заверяя все народы в наших добрых намерениях.
Он ушел, и в тот же вечер я сказал Минее:
- Я узнал достаточно о земле хеттов и увидел то, чем интересовался. Поэтому, если богам будет угодно, мы можем уехать отсюда, ибо здесь пахнет трупами, и я задыхаюсь от этого смрада. Пока мы останемся здесь, смерть станет тенью нависать надо мной, их царь несомненно посадил бы меня на кол, если бы узнал, что я выведал. Ведь они не вешают на стене того, кого хотят убить, как все просвещенные народы, они сажают несчастного на кол, там он и испускает дух. Поэтому до тех пор, пока я останусь в этой стране, живот мой будет болеть. После всего, что я увидел, я предпочел бы родиться вороном, а не человеком.
С помощью своих знатных больных я получил разрешение добраться по указанным дорогам до побережья и сесть там на судно, чтобы уехать из страны, хотя больные были очень огорчены моим отъездом, уговаривали меня остаться и заверяли, что за несколько лет я сделаюсь богачом, если стану по-прежнему их пользовать. Но никто из них все-таки не препятствовал моему отъезду, а я улыбался им и рассказывал сказки, которые они любили слушать, так что мы расстались друзьями, и, уезжая, я получил много подарков. В назначенный день мы покинули страшные стены Хаттушаша, за которыми начинался мир будущего, проехали верхом на мулах мимо мельниц, где жернова вертели рабы с выколотыми глазами, миновали тела магов, посаженных на колья вдоль дороги, ибо магами в Хаттушаше считали всех, кто распространял учение, не одобряемое государством, а государство одобряло лишь одно учение. Я торопил своих спутников сколько мог, и через двадцать дней мы добрались до города с гаванью.
4
В этот город прибывали суда из Сирии и со всех морских островов, он был таким же, как все приморские города в мире, хотя его охраняли хетты, которые брали дань с судов и проверяли глиняные таблички у всех, кто уезжал. Но никто из прибывших на судах не стремился проникнуть в глубь страны, все они знали в ней только этот порт, а в порту были такие же кабачки, дома увеселений, девушки и дикая сирийская музыка, как во всех других портах мира, поэтому они чувствовали себя здесь как дома, не спешили уплывать и для верности приносили жертвы не только своим богам, изображения которых капитаны держали у себя в закрытых каютах, но и хеттским - Праматери - Земле и Небу.
Жужжа, словно рой мух, они собирались на прибрежных улицах, высасывая через тростинки пиво из кувшинов, так что вокруг одного кувшина могло расположиться десять-двенадцать человек из разных стран. Хеттское пиво было крепкое, оно ударяло в голову словно угар, и по вечерам пьяные гуляки бесчинствовали в гончарных мастерских, вламывались в дома увеселений, ранили друг друга ножами и палками, насильно затаскивали на свои суда девиц, пока не являлись хеттские стражи и не усмиряли их копьями. Но что бы они ни делали, им разрешалось возместить ущерб медью или серебром, после чего их никто больше не преследовал, поэтому они уже заранее знали, сколько стоила разбитая голова, выколотый глаз или открытая рана на теле. Смеясь, они вслух говорили между собой: «Это хорошая страна, мы сюда вернемся». А если они видели мага, посаженного на кол у стены, они говорили: «Магия - плохое дело, этот человек своим же языком проткнул себе кишки». Более умелых моряков хетты сманивали с кораблей и брали к себе на службу, поскольку сами не были мореплавателями. Подобно тому как другие народы нанимают воинов, хетты нанимали моряков, лоцманов, строителей кораблей и относились к ним хорошо, так что те громко похвалялись своими заработками и отличными условиями, соблазняя и других убегать с судов.
В этом шумном, полном зла и преступлений городе мы задержались на некоторое время, потому что при виде судна, которое должно было заходить на Крит, Минея говорила:
- Оно слишком маленькое и может попасть в кораблекрушение, а я не хочу пережить этого снова.
Если мы видели судно побольше, она заявляла:
- Это сирийский корабль, я не хочу на нем плыть.
О третьем судне она замечала:
- У этого капитана недобрый глаз, и я боюсь, что он продаст путешественников в рабство в чужие страны.
Так мы оставались в порту, и меня это не огорчало, ибо мне хватало работы вскрывать разбитые черепа, зашивать и чистить раны. Начальник портовой стражи тоже нуждался во мне - его мучила портовая болезнь, и он не мог сходиться с девушками, так как это причиняло ему сильные страдания, а я узнал об этом недуге в Симире и вылечил его снадобьями симирских целителей. Благодарность его мне не знала границ, ведь он снова без всяких затруднений смог веселиться с портовыми красавицами. Это была его привилегия, он и его писцы могли даром развлекаться с каждой девушкой, которая хотела заниматься своим ремеслом в порту. Пока он болел, его особенно огорчала невозможность пользоваться этими дармовыми радостями.
Когда я его вылечил, он мне сказал:
- Что я могу подарить тебе, Синухе, за твое замечательное искусство? Может быть, дать тебе меру золота, соответствующую тому, что ты вылечил?
Но я отвечал:
- Мне не нужно твоего золота. Отдай мне нож, который висит у тебя на поясе, и тогда не ты мне, а я тебе буду благодарен, имея постоянную память о тебе.
- Это простой нож, - сказал он, - по его лезвию не бегут волки, и рукоятка не оправлена в серебро.
Но он сказал это потому, что нож был изготовлен из хеттского металла, который не разрешалось ни отдавать, ни продавать чужестранцам, в Хаттушаше я не смог купить такое оружие, поскольку не хотел быть слишком настойчивым и возбуждать подозрение. Такие ножи изредка встречались только у митаннской знати, за них предлагали вдесятеро больше золота и в четырнадцать раз больше серебра, чем они весили, но владельцы все-таки не хотели с ними расставаться, ведь таких ножей в мире было совсем немного. Для самих же хеттов эти ножи не имели такого большого значения, раз их нельзя было продавать чужестранцам.
Начальник портовой стражи знал, что я скоро уеду из их страны, и решил, что золото можно использовать с большей пользой, чем отдать его целителю. Поэтому он в конце концов подарил мне нож, который оказался настолько острым, что брил бороду лучше кремневого, им можно было оставить следы даже на меди, не портя при этом лезвия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101