Мэри то и дело обижалась. Она находилась в услужении у Ровены уже одиннадцать лет. Тогда Ровена была еще юной девушкой и жила в Лондоне. За эти годы госпожа успела привыкнуть к особенностям характера своей служанки.
– Мэри, тут действительно не о чем волноваться. Но если тебе непременно хочется о чем-то беспокоиться, то подумай лучше, выдержат ли дорогу те изящные вещицы, которые мы накупили в Лондоне. – Мэри стрельнула глазами в сторону хозяйки. – Помнишь статуэтки пастушки и пастушка? А прелестную фарфоровую лисичку для каминной полки?
– Их упаковали в солому, мадам. – Мэри закусила губу и озабоченно наморщила лоб. – Впрочем, эти олухи вполне могли и пренебречь моими указаниями. Тогда страшно представить себе, что мы обнаружим, когда раскроем коробки.
«Ну слава Богу, Мэри принялась тревожиться о багаже. По крайней мере это отвлечет ее от переживаний из-за опасных поворотов».
Ровена забилась в уголок кареты и торжествующе улыбнулась. Когда Мэри чем-то поглощена, она ведет себя вполне сносно.
День обещал быть солнечным. На утреннем небе виднелись серые облака, но чем ближе подъезжала карета к Крэннок-Каслу, тем яснее становился небосвод. Возможно, это добрый знак?
Ровена ненавидела Крэннок-Касл, словно тот был человеком, наделенным душой. Она ненавидела это место, олицетворявшее собой ее поражение, отчаяние и упадок. Она ненавидела Крэннок, потому что Камерон любил проклятый замок и жаждал обладать им. Страсть его к этим древним стенам оказалась намного сильнее чувства, которое он испытывал к собственной жене. По крайней мере, в последние полгода.
Эти полгода стали сущим кошмаром для них обоих. Временами Ровена боялась, что у нее не хватит сил выдержать эту пытку. Нет, она не пыталась наложить на себя руки, но иногда боль казалась ей до того нестерпимой, что сердце сжималось и мертвело.
Постепенно она свыклась с мыслью, что их жизнь с Камероном уже никогда не будет прежней. Если раньше супруги почти не разлучались и даже одной ночи не провели порознь, то теперь у каждого была отдельная спальня, отдельная гардеробная, отдельный штат прислуги и в конечном счете отдельная жизнь.
Сколько бы ни разъезжала Ровена вдали от мужа, бывая то в Лондоне, то в Париже, то в Эдинбурге, она всегда возвращалась в Крэннок-Касл. Это место неудержимо притягивало ее. Не как мотылька манит пламя свечи – как томящуюся от любви женщину влечет к мужчине, которого она обожает. И не важно, был ли Камерон обречен на неподвижность или нет, замечал присутствие жены или нет, испытывал ли хотя бы малейший интерес к Ровене или нет, – она все равно любила его. Любила всем сердцем.
Путешествие приближалось к концу. Карета замедлила ход, но Ровена не потрудилась откинуть шторку и выглянуть в окно. Услышав, как кучер прикрикнул на лошадей, она приготовилась выйти из экипажа. Как только дверца распахнулась, Ровена натянула перчатки и сошла с подножки.
Изобразив приветливую улыбку, она окинула взором замок. Миссис Гордон искренне надеялась, что ее лицо выражает воодушевление и восторг, а не смертельный ужас, который она в действительности испытывала.
– Похоже, нас тут не было целую вечность, – протянула Мэри. – Полных два месяца. Но замок ни капельки не изменился, правда, мадам?
– Крэннок-Касл простоял века. Два месяца – не слишком большой срок, чтобы что-нибудь изменилось.
– Вот это верно. – Мэри с благоговением оглядела замок. В отличие от своей госпожи Мэри всегда восхищалась Крэнноком и не скрывала радости, переехав сюда из Эдинбурга. Не сводя восторженного взгляда с каменной громады, она добавила: – Воображаю, как обрадуется мистер Камерон, когда увидит вас, мадам.
Ровена горько усмехнулась про себя. Камерон так обрадовался, что даже не показался ей на глаза. Никто не стоял у широких парадных дверей замка, чтобы приветствовать ее. Ни один слуга не спустился по лестнице, и даже дверь оставалась закрытой.
Если бы Ровена имела глупость довериться Мэри, она призналась бы, что за два месяца не получила от мужа ни одного письма. Миссис Гордон не имела ни малейшего представления, был ли Камерон здоров, страдал ли от одиночества, скучал ли по ней. Муж все больше отдалялся от нее.
Стояло чудесное утро. Ярко светило солнце.
– Должно быть, мистер Гордон поздно пробудился и еще одевается, мадам, – неуверенно предположила Мэри.
Ровена нахмурилась, и служанка заметила ее замешательство. Это был недобрый знак. Того и гляди Мэри достанет платок и начнет вытирать глаза, чтобы показать, как она сочувствует госпоже. Какое несчастье – быть нелюбимой женой калеки.
– У меня не было возможности известить мужа заранее о нашем возвращении, Мэри. Мы просто дадим знать, что вернулись, вот и все.
Ровене не пришлось отдавать распоряжения кучеру. Он и сам отлично знал, куда следует доставить вещи. К сожалению, даже купленные в Лондоне чудесные наряды не могли смягчить горькое разочарование Ровены.
Помимо новых туалетов она привезла подарки для Камерона и Девлена и собиралась пополнить оловянное воинство Роберта новыми солдатиками. Она знала, что мальчик будет приятно удивлен. Они с Робертом почти не соприкасались, но, похоже, некоторая отстраненность устраивала обоих.
Ровена всегда настороженно относилась к детям, сдержанно и с опаской. Она никогда не таяла от умиления, видя младенца в колыбели, а если подруга шептала ей на ухо, что ждет ребенка, Ровена мысленно жалела бедняжку и надеялась, что та сумеет пережить родовые муки.
Пять лет назад, выйдя замуж за Камерона, она задумалась было о ребенке, но вскоре оставила эту мысль. Муж был старше ее на двенадцать лет и уже имел наследника, Девлена. После трагедии, навсегда приковавшей Камерона к креслу, Ровене пришлось свыкнуться с мыслью, что собственных детей у нее не будет. Она удовольствовалась ролью тети Роберта, двенадцатого герцога Брикина.
Ровена взошла по лестнице, приподняв юбку и слегка приоткрыв лодыжки. В своем сером шерстяном платье с шелковой отделкой она выглядела элегантно. Корсаж плотно облегал грудь и талию, а цвет подчеркивал яркость рыжих волос. Может быть, после двух месяцев разлуки Камерон все же заметит, что его жена на редкость привлекательная женщина? Во всяком случае, многие мужчины в Лондоне находили ее неотразимой.
Заметит ли он, как она бледна? Ровена вела себя осторожно, стараясь избегать солнечных лучей и… любовников. С ней не раз пытались завязать короткое знакомство самые соблазнительные мужчины, но каждый раз Ровена отказывала, удивляясь собственной добродетели.
Интересно, проявил бы Камерон на ее месте подобную сдержанность? Но Ровена была не настолько глупа, чтобы задаваться этим вопросом.
Мэри открыла перед госпожой дверь с ловкостью заправского лакея. Ровена улыбнулась в ответ, но улыбка получилась вымученной и неискренней. Добрая служанка лишь приветливо кивнула и поспешила закрыть дверь.
«Милая, милая Мэри! Она всегда рада услужить». Ровена направилась к лестнице, ведущей в правое крыло замка – в противоположную сторону от герцогских покоев. В этом крыле они с мужем занимали две соседние комнаты. Камерон предпочел поселиться подальше от Роберта. Он не желал, чтобы вид герцогских покоев служил ему постоянным напоминанием о титуле, ускользнувшем из его рук и доставшемся в наследство племяннику.
Как будто он мог хоть на минуту о нем забыть. «Надо бы уговорить Камерона завести побольше слуг, – подумала Ровена. – По крайней мере время от времени в замке можно будет увидеть приветливое лицо. А пока приходится переходить из спальни в гостиную в полном одиночестве, не встретив ни одной живой души».
На втором этаже Ровена нерешительно застыла. Пожалуй, женщина благоразумная отправилась бы сейчас в свои покои, чтобы привести себя в порядок, освежиться и отдохнуть после утомительного путешествия. Но этой минуты Ровена ждала два месяца без одного дня.
Покидая Крэннок, в самый первый день Ровена радовалась своему решению, но почти сразу в душе зашевелились сомнения. Вскоре миссис Гордон охватило такое безысходное одиночество, что ей захотелось немедленно вернуться в замок, но действительность превзошла самые мрачные фантазии Ровены: Крэннок-Касл принял ее холодно, с сухим безразличием.
«Как глупо было мечтать о несбыточном».
Ровена остановилась. Внезапно изменив решение, она повернулась и направилась к двери в свою спальню. Опередив Мэри, миссис Гордон сама открыла дверь, вошла в комнату и шагнула к туалетному столику. Готовая всегда прийти на помощь, Мэри поспешила за госпожой. Но Ровене хотелось лишь одного – остаться одной.
– Займись своими делами, дорогая, – сказала она, стараясь придать голосу как можно больше мягкости. – И будь добра, зайди ко мне перед обедом.
Камерон требовал, чтобы все переодевались к обеду. Зачастую Ровене удавалось увидеться с мужем лишь за обеденным столом, поэтому она старалась выглядеть безупречно и всегда тщательно выбирала наряд.
Мэри о чем-то непрерывно тараторила, а Ровена время от времени кивала, делая вид, что слушает. На самом же деле она попросту не обращала внимания на болтовню Мэри. Служанка имела обыкновение делиться с госпожой всеми мыслями, какие только появлялись в ее голове, даже самыми мимолетными. Мэри нисколько не смущало, что Ровена ей не отвечает, и продолжала щебетать обо всем подряд. Скрип задвижки на дверце кареты или шуршание шторы на окне тут же напоминали ей о давних временах, когда Мэри была еще ребенком. Отец взял ее с собой в путешествие на настоящем корабле, покуда мать с братишкой оставались дома.
Мэри обожала сплетни и каждый день обрушивала на хозяйку поток добытых новостей.
– До обеда ты свободна, Мэри.
– Хорошо, мадам, как скажете, – откликнулась служанка. – Но если хотите, я могу остаться. Скоро принесут дорожные сундуки. Надо будет разобрать вещи, а иначе все ваши прелестные новые платья окажутся безнадежно испорчены.
Ровена не считала, что с платьями случится что-то ужасное, если они еще несколько часов пробудут в сундуках после стольких дней путешествия, но лишь улыбнулась в ответ:
– Позже будет достаточно времени, чтобы заняться вещами.
Наконец Мэри ушла, осторожно прикрыв за собой дверь. Ровена остановилась перед зеркалом, неторопливо поправила шляпку с пером и легкой короткой вуалью, придававшей особое очарование ее зеленым глазам.
Ровена выглядела немного бледной, но в остальном долгое и утомительное путешествие из Лондона никак не сказалось на ее внешности. Она видела в зеркале здоровую и цветущую молодую женщину, достаточно привлекательную, чтобы мужчины при встрече провожали ее восхищенными взглядами. Ровена пристально вгляделась в свое отражение и увидела покрытые нежным румянцем щеки, улыбающиеся губы да веснушки на носу, почти незаметные под тонким слоем пудры. Глаза ее сияли, но не от радостного предвкушения, а от подступающих слез.
Ровена медленно смахнула ладонью слезинку, скатившуюся по щеке.
Камерону уже наверняка доложили, что приехала супруга. Должно быть, он сейчас наблюдает, как разгружают сундуки, разглядывает ее покупки со своей обычной полунасмешливой и немного циничной улыбкой. Но он и не подумал прийти в комнату жены, не сделал попытки приветствовать ее. Два месяца разлуки ничего не изменили, и Камерон по-прежнему все так же далек от нее, так же холоден.
Что ж, если ей предстоит прожить так остаток дней, она с достоинством примет все удары судьбы. Камерон никогда не узнает, какую горечь пришлось испытать в этот день его жене. Раздавленная и опустошенная, она заставит себя улыбаться. Пусть Камерон задумается, пусть поломает себе голову, как проводила она время в Лондоне. Пусть увидит, что его жена по-прежнему прекрасна и желанна. Пусть решит, что она распутничала вдали от него. Пусть думает что угодно, лишь бы не смотрел на нее как на жалкое, презренное создание, которое униженно выпрашивает его любовь и не получает в ответ даже жалких крох. Лишь бы не видеть его надменного холодного взгляда.
Он слишком горд. Что ж, и у нее есть своя гордость. С этой минуты все будет иначе. Камерон еще узнает, какой гордой может быть его ничтожная жена.
Ровена поправила прическу и припудрила лицо, скрыв следы слез. Она выпрямилась и разгладила руками платье, любуясь своим отражением в зеркале. Серое шерстяное платье необыкновенно шло ей, подчеркивая изящную фигуру и яркий цвет волос.
Прикрываясь улыбкой словно щитом, она покинула спальню и направилась вниз, в библиотеку. Камерон присвоил эту комнату и проводил там большую часть времени, изображая герцога Брикина. Пусть он и не заполучил герцогского титула, но управлял Крэннок-Каслом как полновластный хозяин.
Камерон Гордон обладал редким талантом управляющего, держал в голове великое множество сведений, мог точно назвать численность коров, овец, коз, кур или лошадей и указать, где находятся стада в данный момент. Он знал цену каждому клочку земли, помнил, сколько бушелей дает то или иное поле. Принадлежавшие юному герцогу корабли, а также обширные и разнообразные владения, раскиданные по всей Шотландии, Камерон содержал в идеальном порядке, приумножая богатства племянника.
Но Ровена никогда не забывала, что Роберту не всегда будет нужен опекун. Когда вырастет, он сможет пустить по ветру все фамильное достояние, если захочет. Как только герцогу исполнится двадцать один год, Камерону придется выпустить из рук и передать племяннику все, чем он так бережно и рачительно распоряжался долгие годы. Однажды Ровена спросила мужа, хватит ли ему сил оставить все и покинуть Крэннок-Касл, но Камерон лишь посмотрел сквозь нее отсутствующим взглядом, словно рядом с ним стояла не живая женщина, а тень, призрак, когда-то бывший ему женой.
Ровена точно знала, в какой момент любовь мужа обернулась к ней ненавистью. Маркус с женой приехали в Эдинбург, чтобы отпраздновать вместе день рождения Камерона. При крушении экипажа герцог и герцогиня погибли мгновенно, а Камерона доставили домой в крайне тяжелом состоянии. Именно тогда Ровене пришлось принять роковое решение.
Она неотлучно оставалась у постели мужа после операции. Камерон обладал огромным запасом жизненных сил, и ему удалось выжить. Ровена желала этого всей душой. Целыми днями она сидела рядом с ним и молилась.
Когда Камерон пришел в сознание, Ровене пришлось выполнить тяжкий долг и сказать мужу правду: упавший экипаж размозжил ему ноги. Камерон никогда не сможет ходить, но главное – он жив и будет жить дальше.
«Только не безногим калекой, Ровена».
Он отвернулся от нее и с тех пор перестал замечать. Камерон никогда не смотрел на жену и крайне редко обращался к ней. Когда он принял решение переехать в Крэннок-Касл, Ровена молча уступила. Все равно она не смогла бы ничего изменить.
Странно, неужели возможно так сильно любить мужчину и одновременно ненавидеть?
Глава 14
День выдался холодным. В ярко-голубом небе светило солнце, но тронутая ночными заморозками трава побурела и пожухла. И все же этот ясный день казался не зимним, а весенним. Беатрис остановилась на косогоре и посмотрела вниз, с любопытством изучая длинную гряду далеких холмов, подернутых голубоватой дымкой.
Высоко в небе парил орел. Его черные с серым крылья отчетливо вырисовывались в прозрачном воздухе. Эта живописная картина и нечто неуловимое в легком дуновении ветра заставили Беатрис вспомнить о лете. Она закрыла глаза и на мгновение словно почувствовала аромат горящего торфа и дыма.
Отец Беатрис был истинным шотландцем, и дочери передалась его горячая любовь к этой стране. Но отец не питал иллюзий по поводу прошлого Шотландии или ее будущего, как не обольщался и насчет ее народа.
«Слово «нет» заменяет в Шотландии национальный гимн, моя дорогая Беатрис. Сколько ни ищи, все равно не найдешь других таких же неуступчивых упрямцев, как шотландцы. Но зато и благороднее шотландца нет никого на свете. И никто так не дорожит верной и преданной дружбой, как мы».
Матушка Беатрис, наполовину француженка, всегда улыбалась, слыша подобные разговоры. Возможно, она давно убедилась, что о национальных чертах лучше не спорить.
Беатрис подставила лицо солнечным лучам. В этот миг она необыкновенно остро ощутила свое родство с шотландской землей.
Девушка посмотрела поверх плеча Роберта на грозную громаду замка, нависшую над холмом. Отсюда хорошо просматривалось старое крыло и одинокая башня, кое-где покрытая трещинами.
– Интересно, почему прошлое всегда представляется более романтичным, чем настоящее? Ваши предки жили здесь давным-давно. Наверняка им приходилось терпеть немало лишений, но почему-то никто не вспоминает об их страданиях. Потомки упоминают лишь о гордости и железной воле своих прародителей.
– Вы ничего не слышали о Гордонах, мисс Синклер?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Мэри, тут действительно не о чем волноваться. Но если тебе непременно хочется о чем-то беспокоиться, то подумай лучше, выдержат ли дорогу те изящные вещицы, которые мы накупили в Лондоне. – Мэри стрельнула глазами в сторону хозяйки. – Помнишь статуэтки пастушки и пастушка? А прелестную фарфоровую лисичку для каминной полки?
– Их упаковали в солому, мадам. – Мэри закусила губу и озабоченно наморщила лоб. – Впрочем, эти олухи вполне могли и пренебречь моими указаниями. Тогда страшно представить себе, что мы обнаружим, когда раскроем коробки.
«Ну слава Богу, Мэри принялась тревожиться о багаже. По крайней мере это отвлечет ее от переживаний из-за опасных поворотов».
Ровена забилась в уголок кареты и торжествующе улыбнулась. Когда Мэри чем-то поглощена, она ведет себя вполне сносно.
День обещал быть солнечным. На утреннем небе виднелись серые облака, но чем ближе подъезжала карета к Крэннок-Каслу, тем яснее становился небосвод. Возможно, это добрый знак?
Ровена ненавидела Крэннок-Касл, словно тот был человеком, наделенным душой. Она ненавидела это место, олицетворявшее собой ее поражение, отчаяние и упадок. Она ненавидела Крэннок, потому что Камерон любил проклятый замок и жаждал обладать им. Страсть его к этим древним стенам оказалась намного сильнее чувства, которое он испытывал к собственной жене. По крайней мере, в последние полгода.
Эти полгода стали сущим кошмаром для них обоих. Временами Ровена боялась, что у нее не хватит сил выдержать эту пытку. Нет, она не пыталась наложить на себя руки, но иногда боль казалась ей до того нестерпимой, что сердце сжималось и мертвело.
Постепенно она свыклась с мыслью, что их жизнь с Камероном уже никогда не будет прежней. Если раньше супруги почти не разлучались и даже одной ночи не провели порознь, то теперь у каждого была отдельная спальня, отдельная гардеробная, отдельный штат прислуги и в конечном счете отдельная жизнь.
Сколько бы ни разъезжала Ровена вдали от мужа, бывая то в Лондоне, то в Париже, то в Эдинбурге, она всегда возвращалась в Крэннок-Касл. Это место неудержимо притягивало ее. Не как мотылька манит пламя свечи – как томящуюся от любви женщину влечет к мужчине, которого она обожает. И не важно, был ли Камерон обречен на неподвижность или нет, замечал присутствие жены или нет, испытывал ли хотя бы малейший интерес к Ровене или нет, – она все равно любила его. Любила всем сердцем.
Путешествие приближалось к концу. Карета замедлила ход, но Ровена не потрудилась откинуть шторку и выглянуть в окно. Услышав, как кучер прикрикнул на лошадей, она приготовилась выйти из экипажа. Как только дверца распахнулась, Ровена натянула перчатки и сошла с подножки.
Изобразив приветливую улыбку, она окинула взором замок. Миссис Гордон искренне надеялась, что ее лицо выражает воодушевление и восторг, а не смертельный ужас, который она в действительности испытывала.
– Похоже, нас тут не было целую вечность, – протянула Мэри. – Полных два месяца. Но замок ни капельки не изменился, правда, мадам?
– Крэннок-Касл простоял века. Два месяца – не слишком большой срок, чтобы что-нибудь изменилось.
– Вот это верно. – Мэри с благоговением оглядела замок. В отличие от своей госпожи Мэри всегда восхищалась Крэнноком и не скрывала радости, переехав сюда из Эдинбурга. Не сводя восторженного взгляда с каменной громады, она добавила: – Воображаю, как обрадуется мистер Камерон, когда увидит вас, мадам.
Ровена горько усмехнулась про себя. Камерон так обрадовался, что даже не показался ей на глаза. Никто не стоял у широких парадных дверей замка, чтобы приветствовать ее. Ни один слуга не спустился по лестнице, и даже дверь оставалась закрытой.
Если бы Ровена имела глупость довериться Мэри, она призналась бы, что за два месяца не получила от мужа ни одного письма. Миссис Гордон не имела ни малейшего представления, был ли Камерон здоров, страдал ли от одиночества, скучал ли по ней. Муж все больше отдалялся от нее.
Стояло чудесное утро. Ярко светило солнце.
– Должно быть, мистер Гордон поздно пробудился и еще одевается, мадам, – неуверенно предположила Мэри.
Ровена нахмурилась, и служанка заметила ее замешательство. Это был недобрый знак. Того и гляди Мэри достанет платок и начнет вытирать глаза, чтобы показать, как она сочувствует госпоже. Какое несчастье – быть нелюбимой женой калеки.
– У меня не было возможности известить мужа заранее о нашем возвращении, Мэри. Мы просто дадим знать, что вернулись, вот и все.
Ровене не пришлось отдавать распоряжения кучеру. Он и сам отлично знал, куда следует доставить вещи. К сожалению, даже купленные в Лондоне чудесные наряды не могли смягчить горькое разочарование Ровены.
Помимо новых туалетов она привезла подарки для Камерона и Девлена и собиралась пополнить оловянное воинство Роберта новыми солдатиками. Она знала, что мальчик будет приятно удивлен. Они с Робертом почти не соприкасались, но, похоже, некоторая отстраненность устраивала обоих.
Ровена всегда настороженно относилась к детям, сдержанно и с опаской. Она никогда не таяла от умиления, видя младенца в колыбели, а если подруга шептала ей на ухо, что ждет ребенка, Ровена мысленно жалела бедняжку и надеялась, что та сумеет пережить родовые муки.
Пять лет назад, выйдя замуж за Камерона, она задумалась было о ребенке, но вскоре оставила эту мысль. Муж был старше ее на двенадцать лет и уже имел наследника, Девлена. После трагедии, навсегда приковавшей Камерона к креслу, Ровене пришлось свыкнуться с мыслью, что собственных детей у нее не будет. Она удовольствовалась ролью тети Роберта, двенадцатого герцога Брикина.
Ровена взошла по лестнице, приподняв юбку и слегка приоткрыв лодыжки. В своем сером шерстяном платье с шелковой отделкой она выглядела элегантно. Корсаж плотно облегал грудь и талию, а цвет подчеркивал яркость рыжих волос. Может быть, после двух месяцев разлуки Камерон все же заметит, что его жена на редкость привлекательная женщина? Во всяком случае, многие мужчины в Лондоне находили ее неотразимой.
Заметит ли он, как она бледна? Ровена вела себя осторожно, стараясь избегать солнечных лучей и… любовников. С ней не раз пытались завязать короткое знакомство самые соблазнительные мужчины, но каждый раз Ровена отказывала, удивляясь собственной добродетели.
Интересно, проявил бы Камерон на ее месте подобную сдержанность? Но Ровена была не настолько глупа, чтобы задаваться этим вопросом.
Мэри открыла перед госпожой дверь с ловкостью заправского лакея. Ровена улыбнулась в ответ, но улыбка получилась вымученной и неискренней. Добрая служанка лишь приветливо кивнула и поспешила закрыть дверь.
«Милая, милая Мэри! Она всегда рада услужить». Ровена направилась к лестнице, ведущей в правое крыло замка – в противоположную сторону от герцогских покоев. В этом крыле они с мужем занимали две соседние комнаты. Камерон предпочел поселиться подальше от Роберта. Он не желал, чтобы вид герцогских покоев служил ему постоянным напоминанием о титуле, ускользнувшем из его рук и доставшемся в наследство племяннику.
Как будто он мог хоть на минуту о нем забыть. «Надо бы уговорить Камерона завести побольше слуг, – подумала Ровена. – По крайней мере время от времени в замке можно будет увидеть приветливое лицо. А пока приходится переходить из спальни в гостиную в полном одиночестве, не встретив ни одной живой души».
На втором этаже Ровена нерешительно застыла. Пожалуй, женщина благоразумная отправилась бы сейчас в свои покои, чтобы привести себя в порядок, освежиться и отдохнуть после утомительного путешествия. Но этой минуты Ровена ждала два месяца без одного дня.
Покидая Крэннок, в самый первый день Ровена радовалась своему решению, но почти сразу в душе зашевелились сомнения. Вскоре миссис Гордон охватило такое безысходное одиночество, что ей захотелось немедленно вернуться в замок, но действительность превзошла самые мрачные фантазии Ровены: Крэннок-Касл принял ее холодно, с сухим безразличием.
«Как глупо было мечтать о несбыточном».
Ровена остановилась. Внезапно изменив решение, она повернулась и направилась к двери в свою спальню. Опередив Мэри, миссис Гордон сама открыла дверь, вошла в комнату и шагнула к туалетному столику. Готовая всегда прийти на помощь, Мэри поспешила за госпожой. Но Ровене хотелось лишь одного – остаться одной.
– Займись своими делами, дорогая, – сказала она, стараясь придать голосу как можно больше мягкости. – И будь добра, зайди ко мне перед обедом.
Камерон требовал, чтобы все переодевались к обеду. Зачастую Ровене удавалось увидеться с мужем лишь за обеденным столом, поэтому она старалась выглядеть безупречно и всегда тщательно выбирала наряд.
Мэри о чем-то непрерывно тараторила, а Ровена время от времени кивала, делая вид, что слушает. На самом же деле она попросту не обращала внимания на болтовню Мэри. Служанка имела обыкновение делиться с госпожой всеми мыслями, какие только появлялись в ее голове, даже самыми мимолетными. Мэри нисколько не смущало, что Ровена ей не отвечает, и продолжала щебетать обо всем подряд. Скрип задвижки на дверце кареты или шуршание шторы на окне тут же напоминали ей о давних временах, когда Мэри была еще ребенком. Отец взял ее с собой в путешествие на настоящем корабле, покуда мать с братишкой оставались дома.
Мэри обожала сплетни и каждый день обрушивала на хозяйку поток добытых новостей.
– До обеда ты свободна, Мэри.
– Хорошо, мадам, как скажете, – откликнулась служанка. – Но если хотите, я могу остаться. Скоро принесут дорожные сундуки. Надо будет разобрать вещи, а иначе все ваши прелестные новые платья окажутся безнадежно испорчены.
Ровена не считала, что с платьями случится что-то ужасное, если они еще несколько часов пробудут в сундуках после стольких дней путешествия, но лишь улыбнулась в ответ:
– Позже будет достаточно времени, чтобы заняться вещами.
Наконец Мэри ушла, осторожно прикрыв за собой дверь. Ровена остановилась перед зеркалом, неторопливо поправила шляпку с пером и легкой короткой вуалью, придававшей особое очарование ее зеленым глазам.
Ровена выглядела немного бледной, но в остальном долгое и утомительное путешествие из Лондона никак не сказалось на ее внешности. Она видела в зеркале здоровую и цветущую молодую женщину, достаточно привлекательную, чтобы мужчины при встрече провожали ее восхищенными взглядами. Ровена пристально вгляделась в свое отражение и увидела покрытые нежным румянцем щеки, улыбающиеся губы да веснушки на носу, почти незаметные под тонким слоем пудры. Глаза ее сияли, но не от радостного предвкушения, а от подступающих слез.
Ровена медленно смахнула ладонью слезинку, скатившуюся по щеке.
Камерону уже наверняка доложили, что приехала супруга. Должно быть, он сейчас наблюдает, как разгружают сундуки, разглядывает ее покупки со своей обычной полунасмешливой и немного циничной улыбкой. Но он и не подумал прийти в комнату жены, не сделал попытки приветствовать ее. Два месяца разлуки ничего не изменили, и Камерон по-прежнему все так же далек от нее, так же холоден.
Что ж, если ей предстоит прожить так остаток дней, она с достоинством примет все удары судьбы. Камерон никогда не узнает, какую горечь пришлось испытать в этот день его жене. Раздавленная и опустошенная, она заставит себя улыбаться. Пусть Камерон задумается, пусть поломает себе голову, как проводила она время в Лондоне. Пусть увидит, что его жена по-прежнему прекрасна и желанна. Пусть решит, что она распутничала вдали от него. Пусть думает что угодно, лишь бы не смотрел на нее как на жалкое, презренное создание, которое униженно выпрашивает его любовь и не получает в ответ даже жалких крох. Лишь бы не видеть его надменного холодного взгляда.
Он слишком горд. Что ж, и у нее есть своя гордость. С этой минуты все будет иначе. Камерон еще узнает, какой гордой может быть его ничтожная жена.
Ровена поправила прическу и припудрила лицо, скрыв следы слез. Она выпрямилась и разгладила руками платье, любуясь своим отражением в зеркале. Серое шерстяное платье необыкновенно шло ей, подчеркивая изящную фигуру и яркий цвет волос.
Прикрываясь улыбкой словно щитом, она покинула спальню и направилась вниз, в библиотеку. Камерон присвоил эту комнату и проводил там большую часть времени, изображая герцога Брикина. Пусть он и не заполучил герцогского титула, но управлял Крэннок-Каслом как полновластный хозяин.
Камерон Гордон обладал редким талантом управляющего, держал в голове великое множество сведений, мог точно назвать численность коров, овец, коз, кур или лошадей и указать, где находятся стада в данный момент. Он знал цену каждому клочку земли, помнил, сколько бушелей дает то или иное поле. Принадлежавшие юному герцогу корабли, а также обширные и разнообразные владения, раскиданные по всей Шотландии, Камерон содержал в идеальном порядке, приумножая богатства племянника.
Но Ровена никогда не забывала, что Роберту не всегда будет нужен опекун. Когда вырастет, он сможет пустить по ветру все фамильное достояние, если захочет. Как только герцогу исполнится двадцать один год, Камерону придется выпустить из рук и передать племяннику все, чем он так бережно и рачительно распоряжался долгие годы. Однажды Ровена спросила мужа, хватит ли ему сил оставить все и покинуть Крэннок-Касл, но Камерон лишь посмотрел сквозь нее отсутствующим взглядом, словно рядом с ним стояла не живая женщина, а тень, призрак, когда-то бывший ему женой.
Ровена точно знала, в какой момент любовь мужа обернулась к ней ненавистью. Маркус с женой приехали в Эдинбург, чтобы отпраздновать вместе день рождения Камерона. При крушении экипажа герцог и герцогиня погибли мгновенно, а Камерона доставили домой в крайне тяжелом состоянии. Именно тогда Ровене пришлось принять роковое решение.
Она неотлучно оставалась у постели мужа после операции. Камерон обладал огромным запасом жизненных сил, и ему удалось выжить. Ровена желала этого всей душой. Целыми днями она сидела рядом с ним и молилась.
Когда Камерон пришел в сознание, Ровене пришлось выполнить тяжкий долг и сказать мужу правду: упавший экипаж размозжил ему ноги. Камерон никогда не сможет ходить, но главное – он жив и будет жить дальше.
«Только не безногим калекой, Ровена».
Он отвернулся от нее и с тех пор перестал замечать. Камерон никогда не смотрел на жену и крайне редко обращался к ней. Когда он принял решение переехать в Крэннок-Касл, Ровена молча уступила. Все равно она не смогла бы ничего изменить.
Странно, неужели возможно так сильно любить мужчину и одновременно ненавидеть?
Глава 14
День выдался холодным. В ярко-голубом небе светило солнце, но тронутая ночными заморозками трава побурела и пожухла. И все же этот ясный день казался не зимним, а весенним. Беатрис остановилась на косогоре и посмотрела вниз, с любопытством изучая длинную гряду далеких холмов, подернутых голубоватой дымкой.
Высоко в небе парил орел. Его черные с серым крылья отчетливо вырисовывались в прозрачном воздухе. Эта живописная картина и нечто неуловимое в легком дуновении ветра заставили Беатрис вспомнить о лете. Она закрыла глаза и на мгновение словно почувствовала аромат горящего торфа и дыма.
Отец Беатрис был истинным шотландцем, и дочери передалась его горячая любовь к этой стране. Но отец не питал иллюзий по поводу прошлого Шотландии или ее будущего, как не обольщался и насчет ее народа.
«Слово «нет» заменяет в Шотландии национальный гимн, моя дорогая Беатрис. Сколько ни ищи, все равно не найдешь других таких же неуступчивых упрямцев, как шотландцы. Но зато и благороднее шотландца нет никого на свете. И никто так не дорожит верной и преданной дружбой, как мы».
Матушка Беатрис, наполовину француженка, всегда улыбалась, слыша подобные разговоры. Возможно, она давно убедилась, что о национальных чертах лучше не спорить.
Беатрис подставила лицо солнечным лучам. В этот миг она необыкновенно остро ощутила свое родство с шотландской землей.
Девушка посмотрела поверх плеча Роберта на грозную громаду замка, нависшую над холмом. Отсюда хорошо просматривалось старое крыло и одинокая башня, кое-где покрытая трещинами.
– Интересно, почему прошлое всегда представляется более романтичным, чем настоящее? Ваши предки жили здесь давным-давно. Наверняка им приходилось терпеть немало лишений, но почему-то никто не вспоминает об их страданиях. Потомки упоминают лишь о гордости и железной воле своих прародителей.
– Вы ничего не слышали о Гордонах, мисс Синклер?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34