С этим соглашаются даже марксисты. Утопии не существует. В глубине сознания Томас Мор, наверное, это понимал, потому что ничего не сохраняется в первозданном виде, как было на прошлой неделе, в прошлом году или в прошлом веке. Вот почему он употребил слово «утопия» — место, которого не существует. И я прав для своего времени, момент для перемен наступил, и, надеюсь, к лучшему. Если я тот самый мост, который позволит нам перешагнуть через нынешний «переходный период», то я пойду в могилу чертовски счастливым человеком, а мои критики пусть катятся ко всем чертям.
Наступила тишина. Профессор Митчелл Джарвис Пейтон смотрел на самого влиятельного в мире человека, и глаза его выдавали легкое замешательство пополам с изумлением.
— Но ведь это утверждение нестоящего эрудита! — заметил он.
— Не надо давать волю словам. Забудем это. Вы прошли, Эм-Джей. Я голосую за вас.
— Эм-Джей?
— Я же вам говорил — мне постоянно приходится набираться ума-разума и читать прорву всяческих бумаг.
— А почему я прошел? Это и личный, и профессиональный вопрос, если у меня есть право его задать.
— Потому что вы не отступили.
— В смысле?
— Вы беседовали не с фермером из Айовы Лэнгом Дженнингсом, чья семья сколотила капитал благодаря тому, что его отец купил по случаю сорок восемь тысяч акров в горах, за которые разработчики потом были готовы продать свои души. Вы говорили с человеком, который способен превратить эту планету в огненный шар. На вашем месте я бы опасался столкнуться с таким типом. И поостерегся бы говорить многое из того, что вы сказали.
— Я старался не делать ни того, ни другого и, кстати, ничего не знал о сорока восьми тысячах акров.
— А вы думаете, бедняк может когда-либо стать президентом?
— Скорее всего, нет.
— Скорее всего, никогда. Власть берут богатые либо всякие авантюристы. Но вернемся к вам, доктор Пейтон. Вы пришли сюда, как говорится, с черного хода, предложили мне совершить возмутительный поступок, санкционировать вмешательство секретных служб в личную жизнь граждан, затем в процессе разговора потребовали, чтобы я разрешил вам утаить информацию о национальной трагедии — резне, которую учинили террористы, ставящие своей задачей убийство человека, которому наша страна многим обязана. В сущности, вы попросили меня нарушить целый ряд законов, следовать которым я давал клятву. Разве не так?
— Я привел вам свои доводы, господин президент. Существует цепь обстоятельств, которая тянется от Омана до Калифорнии. Фанатики-террористы убивают ради цели, которая превосходит все другие их мотивы. Они хотят сконцентрировать внимание на себе, жаждут, чтобы заголовки газет кричали о них. А наша задача — не только их поймать, но и найти людей, стоящих за ними. Вот почему я прошу не предавать огласке факт нападения на дома Кендрика в Фэрфаксе и Меса-Верде. Если удастся посеять в рядах террористов смятение и неверие в свои силы, то в припадке ярости кто-то может совершить ошибку, скажем, пойти на контакт с кем не следует, то есть нарушит цепочку секретности. А такая цепочка наверняка существует, потому как вооруженные террористы без помех перемещаются из одного конца страны в другой, с легкостью преодолевают заслон иммиграционного контроля. Словом, мой агент отправляется с особым заданием в Сан-Диего, а лучший разведчик, работающий в Бейруте, получил от меня указание прозондировать положение дел в долине Бекаа.
— С ума можно сойти! — Дженнингс вскочил и стал мерять шагами комнату. — В голове не укладывается, что Орсон принимает во всем этом деятельное участие. Я никогда не водил с ним компанию, но ведь не сумасшедший же он! Да и к самоубийству, похоже, не склонен, — усмехнулся президент.
— Может, Боллингер в этом и не участвует, но кого-то другого наверняка привлекает власть, пусть даже власть вице-президента, и этот кто-то, возможно, лелеет надежду стать еще более могущественным.
— Пропади она пропадом, эта власть! — Лэнгфорд Дженнингс подошел к письменному столу, на котором были разбросаны бумаги. — У меня есть сведения, что некоторые лица, облеченные властью, не брезгуют ничем, но я непременно до них доберусь.
— Можете рассчитывать на мою помощь, — заметил Пейтон.
— Спасибо, но сначала давайте разберемся с одним весьма любопытным обстоятельством. Вы сказали, что двое — он и она — когда-то познакомились на Ближнем Востоке, а затем, спустя несколько лет, она оказалась там, где вы никак не ожидали ее обнаружить.
— Совершенно верно! За этой женщиной тянется шлейф недобросовестной финансовой игры по-крупному. И не про-изойди в ее жизни кардинальные перемены, она вряд ли прельстилась бы весьма скромной ролью в политической игре, весьма отдалившей ее от получения баснословных доходов.
— Короче говоря, появляется Эндрю Ванвландерен, рубаха-парень, бодрячок и весельчак, прибирает Ардис к рукам и устраивает ее на работу в аппарат Орсона. У меня вопрос. Зачем ему это понадобилось?
— Насколько я могу судить, ему надо, чтобы она была звеном той цепочки, о которой я упоминал. А я хотел бы от вас услышать ответ на свой вопрос, господин президент!
— Господин президент, господин президент... — повторил Дженнингс с раздражением и покачал головой. — Не застревает ли эта пара слов, как кость, у вас в горле?
— Не понял... — вскинул брови Пейтон.
— Чего тут не понять? Явились ко мне в час ночи с немыслимым сценарием, стали давить на меня, подбивая на совершение подсудного преступления. Когда я задал пару вопросов, вы заявили, что, во-первых, не станете за меня голосовать, во-вторых, что я все упрощаю, в-третьих, что порядочные люди среди моих предков встречались, но вот я...
— Я никогда не говорил этого, господин президент.
— Не говорили, но подразумевали.
— Откуда вы это взяли? Вы просили меня быть откровенным. Если бы я считал...
— Не оправдывайтесь, доктор Пейтон, не надо! Между прочим, моя жена и дочь обожают делать мне замечания, но они гораздо сдержаннее вас.
— Если я вас обидел, прошу прощения...
— Не просите, не надо...
— Хорошо, не буду, только подпишите вот этот документ, — Пейтон достал из кармана листок бумаги, — где говорится о неразглашении в средствах массовой информации событий, имевших место в связи с терактами.
— Ладно, подпишу. Но, по-моему, это противозаконно.
— Ничего подобного, господин президент! Когда в 1947 году создавалось Центральное разведывательное управление, по Закону о национальной безопасности, принятому конгрессом, оговаривалось, что в случае национального кризиса ЦРУ имеет право на чрезвычайные меры.
— Правильно, но не навеки же... Должен быть указан срок, — сказал президент, перебирая на столе бумаги.
— Разумеется, не навеки! Я прошу всего пять дней, — сказал Пейтон, протягивая документ на подпись президенту.
— Я подпишу, — сказал Дженнингс. Взяв бумагу, он протянул Пейтону листок, который нашел у себя на столе. — Пока буду подписывать, прочтите вот это. Правда, на прочтение требуется немало времени, как на большинство компьютерных распечаток из пресс-бюро. Эта поступила ко мне сегодня днем.
— Что это?
— Анализ будущей кампании по выдвижению конгрессмена Эвана Кендрика на выборную должность вице-президента. В июне состоится съезд партии в Чикаго, где его внесут в списки для голосования.
— Интересно! Позвольте ознакомиться. — Пейтон протянул руку.
— Я так и думал, что вас это заинтересует, — произнес Дженнингс, вручая распечатку директору Отдела спецопераций. — Мне было любопытно, воспримете ли вы это так же серьезно, как Самуил Уинтерс воспринял вас?
— Воспринимаю весьма серьезно, — ответил Пейтон, пробегая глазами распечатку.
— Между прочим, мои люди из пресс-бюро говорят, что он может пройти... — заметил президент, не сводя взгляда со своего гостя. — Кендрик взлетит высоко и быстро. Уже на следующей неделе семь серьезных газет Среднего Запада начнут раскручивать его имя. Три из них имеют собственные радио и телестанции в густонаселенных штатах Северного и Северо-восточного центров. Уже подготовлены аудио— и видеокассеты с прошлогодними выступлениями конгрессмена.
— Но чья это инициатива? Я в распечатке не нахожу отсыла.
— И не найдете! Все идет из Чикаго, из штаб-квартиры республиканцев.
— Невероятно.
— Почему же? Конгрессмен приобрел популярность. Вокруг него образовалось своеобразное электрическое поле — он как бы излучает уверенность и силу. Поэтому он в состоянии быстро и высоко взлететь, как говорят мои люди. Окружение Орсона Боллингера, которое я считал своим, пожалуй, получит коллективную отставку.
— Сомневаюсь, господин президент, — заметил Пейтон. — Окружение Боллингера насквозь коррумпировано, а потому опасно.
— Вы меня обескуражили, доктор Пейтон. Я-то думал, вы скажете нечто вроде: «Элементарно, Ватсон».
— Этого я не скажу, господин президент.
— Раз уж я собираюсь подписать ваш документ, то, наверное, имею право знать, чем все-таки вызвана его необходимость?
— Имеете полное право, господин президент! Люди Боллингера узнали, что Эван Кендрик не сегодня-завтра потеснит их вице-президента, поэтому они довольно успешно подначивают палестинских террористов, чтобы те его убили. Но мы их выследим и обезвредим.
— Вы уверены?
— Да. Пять дней моратория на публикацию в прессе материалов о терактах, думаю, вполне достаточно.
— Почему-то у меня такое чувство, будто я стою перед гильотиной.
— Это неверное предчувствие, господин президент. Американский народ никогда не допустит, чтобы ваша голова слетела с плеч.
— Народу свойственно ошибаться, — заметил президент. — К тому же история изобилует примерами, когда вину за свои ошибки народ перекладывает на плечи руководителей.
— Ваша подпись на этом документе — тоже часть истории. К слову сказать, бывают случаи, когда руководитель страны не обязан советоваться с народом. Тем более, что предвидение и здравый смысл — два основных краеугольных камня в фундаменте политической ориентации любого руководителя, — сказал Митчелл Пейтон с расстановкой.
* * *
Снег валил хлопьями, и поэтому свет от уличных фонарей вдоль дороги, бегущей по берегу озера, отражался крошечными бликами на потолке комнаты в отеле «Дрейк».
Было начало третьего. Светловолосый мужчина спал крепким сном. Дыхание у него было ровным и глубоким. Когда раздался телефонный звонок, он вскочил, опустил ноги на пол и схватил трубку.
— Да? — сказал Милош Варак таким голосом, словно вовсе не спал.
— У нас проблема, — сказал Самуил Уинтерс.
— Хотите обсудить?
— Да. Но только предельно лаконично.
— Согласен. Итак, в чем проблема? Когда и где?
— Примерно семь часов назад. Нечто ужасное. Штат Вирджиния...
— Нападение?
— Да. Массированное. Огромные потери.
— Икар? — вскрикнул Варак.
— Его там не было. Не было его и в горах, где тоже была предпринята попытка. Не удалась.
— Эммануил Вайнграсс? — спросил Варак. — Стал мишенью? Я знал, что это случится.
— Если знали, почему не предупредили?
— Позже, сэр... Я вернулся из пригорода Чикаго в половине первого...
— Там все идет по плану?
— Даже опережает его. Почему нет сообщений?
— Это нецелесообразно.
— Тогда как вы об этом узнали?
— Человек, которому я доверяю, по моей протекции поехал прямо в шестнадцатую сотню. Поняли?
— Понял.
Милош Варак с облегчением вздохнул. Самуил Уинтерс точно не предатель дела «Инвер Брасс». Но кто тогда?
— Сэр, необходимо, повторяю, необходимо завтра всем встретиться. Как можно раньше. В течение светового дня.
— Хорошо, но почему?
— Есть некто, кого не должно быть. Вообще...
— Вы уверены?
— Уверен.
* * *
В Калифорнии было половина пятого утра, на востоке Соединенных Штатов — ровно половина восьмого.
Эндрю Ванвландерен сидел в своем бархатном кресле, устремив неподвижный взгляд в пространство прямо перед собой. Время от времени он покачивался. Внезапно в припадке ярости Эндрю Ванвландерен схватил стакан с тяжелым дном и швырнул его туда, где стоял телевизор. Затем он обвел взглядом свой отделанный красным деревом кабинет и свалился на пушистый белый ковер. Но бешенство не отступило. Приподнявшись на локте, Ванвландерен дотянулся до мраморной пепельницы на журнальном столике, схватил ее и с силой запустил в экран работающего телевизора.
Выпуклое стекло раскололось, телевизор взорвался. Повалил дым... Ванвландерен бессильно замычал, пытаясь дрожащими губами произнести какие-то слова.
Через секунду из спальни примчалась его жена.
— Что с тобой? — закричала она.
— Новости... Круглосуточный канал... Нет! Ничего! — рычал он хриплым голосом. Лицо и шея у него налились кровью, жилы на лбу и на висках вздулись. — Что? Что случилось? Я заплатил им ровно два миллиона! — Неожиданно Ванвландерен вскочил. Глаза у него расширились. Руки дрожали... Он сделал пару судорожных пассов ладонями, словно пытался раздвинуть завесу из воздуха, и вдруг грузно повалился на пол. Короткий вскрик — и он затих навеки.
Ардис Воджак-Монро-Фразье-Пайк-Ванвландерен шагнула к мужу. Остановилась... Лицо у нее побледнело и покрылось испариной.
— Ах ты, сукин сын! — прошептала она. — Как ты мог так поступить со мной? Что же ты со мной не посоветовался?
Глава 32
В пять сорок пять по местному времени Абиад собрал «священников» у себя в номере мотеля, который он делил с молодым террористом, бегло говорившим по-английски и никогда не бывавшим в Омане.
Больше ждать было нечего, стало ясно, что встреча не состоится. А это означало только одно: группа Иосифа разгромлена. Других объяснений быть не могло. Ожесточившийся террорист, наполовину еврей, с ненавистью относившийся ко всему западному и израильскому, Иосиф ни за что не допустил бы, чтобы у него в группе кто-то остался в живых. Арест и допросы — это бесчестье. Именно поэтому он настаивал на том, чтобы юнец с заячьей губой, в мужестве которого он слегка сомневался, постоянно находился рядом с ним.
— Парень, хочу, чтоб ты знал вот что! Как только пойму, что наши силы на исходе и плена не избежать, пущу тебе пулю в лоб.
—~ А я хочу, чтобы ты, Иосиф, знал, я это сделаю сам и прежде, чем ты соберешься пристрелить меня, потому как смерть со славой лучше позора бесславных дней. На этом наша вера держится.
— Это так, но не забывай, что ты еще молод и жизни не знаешь, а Азрак, если помнишь, всегда говорил, что жизнь — это борьба, тогда как смерть — полное бездействие.
Сейчас, вспомнив этот разговор, Абиад подумал, что Азрак был прав, хотя, если правоверный предстанет перед Аллахом, обагренный кровью поверженного врага, его ждет бессмертие, то есть жизнь бесконечная.
— Братья мои, — сказал Абиад. — Пришло наше время. Перед нами открыт путь в лучший мир, где мы обретем свободу, избежав участи невольников, прикованных к галере жизни. Я говорю о тех, кто будет жить после нас на этой грешной земле. Если мы останемся живы, мир узнает, что Аллах сподобил нас уничтожить всех, кто хотел помешать нашей борьбе за святое дело. А теперь мы должны укрепиться сначала молитвами, а потом размышлениями о том, все ли сделано для того, чтобы сокрушить нашего основного врага, ибо мы ударим по его логову в момент, когда там меньше всего будут ожидать нападения. И не под прикрытием ночи, а средь белого дня. Уже на закате мы либо встретим священный час «салата» победителями, либо завершим свое земное странствие и вернемся домой, к Аллаху.
* * *
Сразу же после полудня Калейла, сойдя с самолета, направилась в зал ожидания международного аэропорта в Сан-Диего и тут же поняла, что за нею наблюдают. Следивший даже не пытался этого скрыть. Грузный мужчина в габардиновом костюме не первой свежести стоял у окна и жевал картофельные чипсы. Он кивнул Калейле, повернулся и зашагал по проходу в сторону терминала. Через минуту она догнала его и, замедлив шаг, пошла рядом.
— Полагаю, вы не для того меня ждали, чтобы сцапать? — не глядя на него, сказала Калейла.
— Сдается мне, что вы на коленях будете умолять меня отправить вас домой. Не исключено, я так и сделаю!
— Скромность украшает человека, а вас — в особенности.
— То же самое говорит и моя жена. Кроме того, она считает, что я «краса и гордость» нации.
— Как это?
— А вы позвоните в Лэнгли, там вам это подтвердят. Правда, позвоните прямо сейчас. Жена терпеть не может, когда гости не успеют порог переступить — сразу бросаются к телефону и пошло-поехало... Если выяснится, что мы с вами из одного профсоюза, кивните, но на шею мне не вешайтесь! Скромненько, как принято на Востоке, следуйте за мной на почтительном расстоянии... Договорились?
— Договорились! Ну а звать-то вас как?
— Я вообще-то откликаюсь, когда говорят: «Здорово, Щапофф».
— Имбирный Пряник? — Калейла покосилась на оперативного разведчика, который давным-давно стал легендой ЦРУ. — Обалдеть! Ведь вы — это Восточный Берлин, Прага, Вена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Наступила тишина. Профессор Митчелл Джарвис Пейтон смотрел на самого влиятельного в мире человека, и глаза его выдавали легкое замешательство пополам с изумлением.
— Но ведь это утверждение нестоящего эрудита! — заметил он.
— Не надо давать волю словам. Забудем это. Вы прошли, Эм-Джей. Я голосую за вас.
— Эм-Джей?
— Я же вам говорил — мне постоянно приходится набираться ума-разума и читать прорву всяческих бумаг.
— А почему я прошел? Это и личный, и профессиональный вопрос, если у меня есть право его задать.
— Потому что вы не отступили.
— В смысле?
— Вы беседовали не с фермером из Айовы Лэнгом Дженнингсом, чья семья сколотила капитал благодаря тому, что его отец купил по случаю сорок восемь тысяч акров в горах, за которые разработчики потом были готовы продать свои души. Вы говорили с человеком, который способен превратить эту планету в огненный шар. На вашем месте я бы опасался столкнуться с таким типом. И поостерегся бы говорить многое из того, что вы сказали.
— Я старался не делать ни того, ни другого и, кстати, ничего не знал о сорока восьми тысячах акров.
— А вы думаете, бедняк может когда-либо стать президентом?
— Скорее всего, нет.
— Скорее всего, никогда. Власть берут богатые либо всякие авантюристы. Но вернемся к вам, доктор Пейтон. Вы пришли сюда, как говорится, с черного хода, предложили мне совершить возмутительный поступок, санкционировать вмешательство секретных служб в личную жизнь граждан, затем в процессе разговора потребовали, чтобы я разрешил вам утаить информацию о национальной трагедии — резне, которую учинили террористы, ставящие своей задачей убийство человека, которому наша страна многим обязана. В сущности, вы попросили меня нарушить целый ряд законов, следовать которым я давал клятву. Разве не так?
— Я привел вам свои доводы, господин президент. Существует цепь обстоятельств, которая тянется от Омана до Калифорнии. Фанатики-террористы убивают ради цели, которая превосходит все другие их мотивы. Они хотят сконцентрировать внимание на себе, жаждут, чтобы заголовки газет кричали о них. А наша задача — не только их поймать, но и найти людей, стоящих за ними. Вот почему я прошу не предавать огласке факт нападения на дома Кендрика в Фэрфаксе и Меса-Верде. Если удастся посеять в рядах террористов смятение и неверие в свои силы, то в припадке ярости кто-то может совершить ошибку, скажем, пойти на контакт с кем не следует, то есть нарушит цепочку секретности. А такая цепочка наверняка существует, потому как вооруженные террористы без помех перемещаются из одного конца страны в другой, с легкостью преодолевают заслон иммиграционного контроля. Словом, мой агент отправляется с особым заданием в Сан-Диего, а лучший разведчик, работающий в Бейруте, получил от меня указание прозондировать положение дел в долине Бекаа.
— С ума можно сойти! — Дженнингс вскочил и стал мерять шагами комнату. — В голове не укладывается, что Орсон принимает во всем этом деятельное участие. Я никогда не водил с ним компанию, но ведь не сумасшедший же он! Да и к самоубийству, похоже, не склонен, — усмехнулся президент.
— Может, Боллингер в этом и не участвует, но кого-то другого наверняка привлекает власть, пусть даже власть вице-президента, и этот кто-то, возможно, лелеет надежду стать еще более могущественным.
— Пропади она пропадом, эта власть! — Лэнгфорд Дженнингс подошел к письменному столу, на котором были разбросаны бумаги. — У меня есть сведения, что некоторые лица, облеченные властью, не брезгуют ничем, но я непременно до них доберусь.
— Можете рассчитывать на мою помощь, — заметил Пейтон.
— Спасибо, но сначала давайте разберемся с одним весьма любопытным обстоятельством. Вы сказали, что двое — он и она — когда-то познакомились на Ближнем Востоке, а затем, спустя несколько лет, она оказалась там, где вы никак не ожидали ее обнаружить.
— Совершенно верно! За этой женщиной тянется шлейф недобросовестной финансовой игры по-крупному. И не про-изойди в ее жизни кардинальные перемены, она вряд ли прельстилась бы весьма скромной ролью в политической игре, весьма отдалившей ее от получения баснословных доходов.
— Короче говоря, появляется Эндрю Ванвландерен, рубаха-парень, бодрячок и весельчак, прибирает Ардис к рукам и устраивает ее на работу в аппарат Орсона. У меня вопрос. Зачем ему это понадобилось?
— Насколько я могу судить, ему надо, чтобы она была звеном той цепочки, о которой я упоминал. А я хотел бы от вас услышать ответ на свой вопрос, господин президент!
— Господин президент, господин президент... — повторил Дженнингс с раздражением и покачал головой. — Не застревает ли эта пара слов, как кость, у вас в горле?
— Не понял... — вскинул брови Пейтон.
— Чего тут не понять? Явились ко мне в час ночи с немыслимым сценарием, стали давить на меня, подбивая на совершение подсудного преступления. Когда я задал пару вопросов, вы заявили, что, во-первых, не станете за меня голосовать, во-вторых, что я все упрощаю, в-третьих, что порядочные люди среди моих предков встречались, но вот я...
— Я никогда не говорил этого, господин президент.
— Не говорили, но подразумевали.
— Откуда вы это взяли? Вы просили меня быть откровенным. Если бы я считал...
— Не оправдывайтесь, доктор Пейтон, не надо! Между прочим, моя жена и дочь обожают делать мне замечания, но они гораздо сдержаннее вас.
— Если я вас обидел, прошу прощения...
— Не просите, не надо...
— Хорошо, не буду, только подпишите вот этот документ, — Пейтон достал из кармана листок бумаги, — где говорится о неразглашении в средствах массовой информации событий, имевших место в связи с терактами.
— Ладно, подпишу. Но, по-моему, это противозаконно.
— Ничего подобного, господин президент! Когда в 1947 году создавалось Центральное разведывательное управление, по Закону о национальной безопасности, принятому конгрессом, оговаривалось, что в случае национального кризиса ЦРУ имеет право на чрезвычайные меры.
— Правильно, но не навеки же... Должен быть указан срок, — сказал президент, перебирая на столе бумаги.
— Разумеется, не навеки! Я прошу всего пять дней, — сказал Пейтон, протягивая документ на подпись президенту.
— Я подпишу, — сказал Дженнингс. Взяв бумагу, он протянул Пейтону листок, который нашел у себя на столе. — Пока буду подписывать, прочтите вот это. Правда, на прочтение требуется немало времени, как на большинство компьютерных распечаток из пресс-бюро. Эта поступила ко мне сегодня днем.
— Что это?
— Анализ будущей кампании по выдвижению конгрессмена Эвана Кендрика на выборную должность вице-президента. В июне состоится съезд партии в Чикаго, где его внесут в списки для голосования.
— Интересно! Позвольте ознакомиться. — Пейтон протянул руку.
— Я так и думал, что вас это заинтересует, — произнес Дженнингс, вручая распечатку директору Отдела спецопераций. — Мне было любопытно, воспримете ли вы это так же серьезно, как Самуил Уинтерс воспринял вас?
— Воспринимаю весьма серьезно, — ответил Пейтон, пробегая глазами распечатку.
— Между прочим, мои люди из пресс-бюро говорят, что он может пройти... — заметил президент, не сводя взгляда со своего гостя. — Кендрик взлетит высоко и быстро. Уже на следующей неделе семь серьезных газет Среднего Запада начнут раскручивать его имя. Три из них имеют собственные радио и телестанции в густонаселенных штатах Северного и Северо-восточного центров. Уже подготовлены аудио— и видеокассеты с прошлогодними выступлениями конгрессмена.
— Но чья это инициатива? Я в распечатке не нахожу отсыла.
— И не найдете! Все идет из Чикаго, из штаб-квартиры республиканцев.
— Невероятно.
— Почему же? Конгрессмен приобрел популярность. Вокруг него образовалось своеобразное электрическое поле — он как бы излучает уверенность и силу. Поэтому он в состоянии быстро и высоко взлететь, как говорят мои люди. Окружение Орсона Боллингера, которое я считал своим, пожалуй, получит коллективную отставку.
— Сомневаюсь, господин президент, — заметил Пейтон. — Окружение Боллингера насквозь коррумпировано, а потому опасно.
— Вы меня обескуражили, доктор Пейтон. Я-то думал, вы скажете нечто вроде: «Элементарно, Ватсон».
— Этого я не скажу, господин президент.
— Раз уж я собираюсь подписать ваш документ, то, наверное, имею право знать, чем все-таки вызвана его необходимость?
— Имеете полное право, господин президент! Люди Боллингера узнали, что Эван Кендрик не сегодня-завтра потеснит их вице-президента, поэтому они довольно успешно подначивают палестинских террористов, чтобы те его убили. Но мы их выследим и обезвредим.
— Вы уверены?
— Да. Пять дней моратория на публикацию в прессе материалов о терактах, думаю, вполне достаточно.
— Почему-то у меня такое чувство, будто я стою перед гильотиной.
— Это неверное предчувствие, господин президент. Американский народ никогда не допустит, чтобы ваша голова слетела с плеч.
— Народу свойственно ошибаться, — заметил президент. — К тому же история изобилует примерами, когда вину за свои ошибки народ перекладывает на плечи руководителей.
— Ваша подпись на этом документе — тоже часть истории. К слову сказать, бывают случаи, когда руководитель страны не обязан советоваться с народом. Тем более, что предвидение и здравый смысл — два основных краеугольных камня в фундаменте политической ориентации любого руководителя, — сказал Митчелл Пейтон с расстановкой.
* * *
Снег валил хлопьями, и поэтому свет от уличных фонарей вдоль дороги, бегущей по берегу озера, отражался крошечными бликами на потолке комнаты в отеле «Дрейк».
Было начало третьего. Светловолосый мужчина спал крепким сном. Дыхание у него было ровным и глубоким. Когда раздался телефонный звонок, он вскочил, опустил ноги на пол и схватил трубку.
— Да? — сказал Милош Варак таким голосом, словно вовсе не спал.
— У нас проблема, — сказал Самуил Уинтерс.
— Хотите обсудить?
— Да. Но только предельно лаконично.
— Согласен. Итак, в чем проблема? Когда и где?
— Примерно семь часов назад. Нечто ужасное. Штат Вирджиния...
— Нападение?
— Да. Массированное. Огромные потери.
— Икар? — вскрикнул Варак.
— Его там не было. Не было его и в горах, где тоже была предпринята попытка. Не удалась.
— Эммануил Вайнграсс? — спросил Варак. — Стал мишенью? Я знал, что это случится.
— Если знали, почему не предупредили?
— Позже, сэр... Я вернулся из пригорода Чикаго в половине первого...
— Там все идет по плану?
— Даже опережает его. Почему нет сообщений?
— Это нецелесообразно.
— Тогда как вы об этом узнали?
— Человек, которому я доверяю, по моей протекции поехал прямо в шестнадцатую сотню. Поняли?
— Понял.
Милош Варак с облегчением вздохнул. Самуил Уинтерс точно не предатель дела «Инвер Брасс». Но кто тогда?
— Сэр, необходимо, повторяю, необходимо завтра всем встретиться. Как можно раньше. В течение светового дня.
— Хорошо, но почему?
— Есть некто, кого не должно быть. Вообще...
— Вы уверены?
— Уверен.
* * *
В Калифорнии было половина пятого утра, на востоке Соединенных Штатов — ровно половина восьмого.
Эндрю Ванвландерен сидел в своем бархатном кресле, устремив неподвижный взгляд в пространство прямо перед собой. Время от времени он покачивался. Внезапно в припадке ярости Эндрю Ванвландерен схватил стакан с тяжелым дном и швырнул его туда, где стоял телевизор. Затем он обвел взглядом свой отделанный красным деревом кабинет и свалился на пушистый белый ковер. Но бешенство не отступило. Приподнявшись на локте, Ванвландерен дотянулся до мраморной пепельницы на журнальном столике, схватил ее и с силой запустил в экран работающего телевизора.
Выпуклое стекло раскололось, телевизор взорвался. Повалил дым... Ванвландерен бессильно замычал, пытаясь дрожащими губами произнести какие-то слова.
Через секунду из спальни примчалась его жена.
— Что с тобой? — закричала она.
— Новости... Круглосуточный канал... Нет! Ничего! — рычал он хриплым голосом. Лицо и шея у него налились кровью, жилы на лбу и на висках вздулись. — Что? Что случилось? Я заплатил им ровно два миллиона! — Неожиданно Ванвландерен вскочил. Глаза у него расширились. Руки дрожали... Он сделал пару судорожных пассов ладонями, словно пытался раздвинуть завесу из воздуха, и вдруг грузно повалился на пол. Короткий вскрик — и он затих навеки.
Ардис Воджак-Монро-Фразье-Пайк-Ванвландерен шагнула к мужу. Остановилась... Лицо у нее побледнело и покрылось испариной.
— Ах ты, сукин сын! — прошептала она. — Как ты мог так поступить со мной? Что же ты со мной не посоветовался?
Глава 32
В пять сорок пять по местному времени Абиад собрал «священников» у себя в номере мотеля, который он делил с молодым террористом, бегло говорившим по-английски и никогда не бывавшим в Омане.
Больше ждать было нечего, стало ясно, что встреча не состоится. А это означало только одно: группа Иосифа разгромлена. Других объяснений быть не могло. Ожесточившийся террорист, наполовину еврей, с ненавистью относившийся ко всему западному и израильскому, Иосиф ни за что не допустил бы, чтобы у него в группе кто-то остался в живых. Арест и допросы — это бесчестье. Именно поэтому он настаивал на том, чтобы юнец с заячьей губой, в мужестве которого он слегка сомневался, постоянно находился рядом с ним.
— Парень, хочу, чтоб ты знал вот что! Как только пойму, что наши силы на исходе и плена не избежать, пущу тебе пулю в лоб.
—~ А я хочу, чтобы ты, Иосиф, знал, я это сделаю сам и прежде, чем ты соберешься пристрелить меня, потому как смерть со славой лучше позора бесславных дней. На этом наша вера держится.
— Это так, но не забывай, что ты еще молод и жизни не знаешь, а Азрак, если помнишь, всегда говорил, что жизнь — это борьба, тогда как смерть — полное бездействие.
Сейчас, вспомнив этот разговор, Абиад подумал, что Азрак был прав, хотя, если правоверный предстанет перед Аллахом, обагренный кровью поверженного врага, его ждет бессмертие, то есть жизнь бесконечная.
— Братья мои, — сказал Абиад. — Пришло наше время. Перед нами открыт путь в лучший мир, где мы обретем свободу, избежав участи невольников, прикованных к галере жизни. Я говорю о тех, кто будет жить после нас на этой грешной земле. Если мы останемся живы, мир узнает, что Аллах сподобил нас уничтожить всех, кто хотел помешать нашей борьбе за святое дело. А теперь мы должны укрепиться сначала молитвами, а потом размышлениями о том, все ли сделано для того, чтобы сокрушить нашего основного врага, ибо мы ударим по его логову в момент, когда там меньше всего будут ожидать нападения. И не под прикрытием ночи, а средь белого дня. Уже на закате мы либо встретим священный час «салата» победителями, либо завершим свое земное странствие и вернемся домой, к Аллаху.
* * *
Сразу же после полудня Калейла, сойдя с самолета, направилась в зал ожидания международного аэропорта в Сан-Диего и тут же поняла, что за нею наблюдают. Следивший даже не пытался этого скрыть. Грузный мужчина в габардиновом костюме не первой свежести стоял у окна и жевал картофельные чипсы. Он кивнул Калейле, повернулся и зашагал по проходу в сторону терминала. Через минуту она догнала его и, замедлив шаг, пошла рядом.
— Полагаю, вы не для того меня ждали, чтобы сцапать? — не глядя на него, сказала Калейла.
— Сдается мне, что вы на коленях будете умолять меня отправить вас домой. Не исключено, я так и сделаю!
— Скромность украшает человека, а вас — в особенности.
— То же самое говорит и моя жена. Кроме того, она считает, что я «краса и гордость» нации.
— Как это?
— А вы позвоните в Лэнгли, там вам это подтвердят. Правда, позвоните прямо сейчас. Жена терпеть не может, когда гости не успеют порог переступить — сразу бросаются к телефону и пошло-поехало... Если выяснится, что мы с вами из одного профсоюза, кивните, но на шею мне не вешайтесь! Скромненько, как принято на Востоке, следуйте за мной на почтительном расстоянии... Договорились?
— Договорились! Ну а звать-то вас как?
— Я вообще-то откликаюсь, когда говорят: «Здорово, Щапофф».
— Имбирный Пряник? — Калейла покосилась на оперативного разведчика, который давным-давно стал легендой ЦРУ. — Обалдеть! Ведь вы — это Восточный Берлин, Прага, Вена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84