— Видите ли, я единственный, кто знает, что произошло в Фэрфаксе. Старший сын моей сестры, мой племянник... Я устроил его в ЦРУ... Он был в охране Фэрфакса. И погиб... Я обязан найти преступников, поэтому я здесь, в Меса-Верде. Ну пока!
— Это ужасно! — сказала Калейла, когда он ушел. — Наверное, ощущает страшную вину.
— А кто из нас ее не ощущает, — отозвался Кендрик и тяжело вздохнул.
— Ты, во всяком случае, не виноват в гибели людей в Фэрфаксе, — твердо проговорила Калейла.
— Но люди гибнут и сейчас! — воскликнул Эван. — В гараже три трупа. Каким образом эти палестинцы оказались в Штатах? Кто санкционировал их въезд? Наконец, где наши хваленые меры безопасности? Или мы только и способны вылавливать второразрядных советских разведчиков, чтобы потом обменивать их на наших журналистов, которым Москва предъявляет санкции за то, что они пишут о Советах правду?
У нас прекрасно налажена связь с общественностью, но мы не можем поставить заслон десятку преступников, разгуливающим здесь, как у себя дома. У меня погибли друзья, у сотрудника ЦРУ племянник... Кто допустил этот беспредел? Почему убийцы без труда пересекли границу?
— Мы пытаемся это выяснить.
— А вам не кажется, что вы несколько припозднились?
— Перестань, Эван! — сказал Вайнграсс. Он выпрямился и сделал останавливающий жест рукой. — Эта милая леди не имеет никакого отношения к тому, о чем ты говоришь. Между прочим, я тоже!
— Я и без тебя знаю, что не имеет! — Кендрик дотронулся до руки Калейлы. — И она знает, что я это знаю. Но все так нелепо. Я чувствую себя совершенно беспомощным. Проклятье! Убивают и будут убивать, а мы не в силах прекратить эту бойню! Фанатики, маньяки разгуливают на свободе, и я уверен, их не найдут! — Эван понизил голос. — Не нашли же мерзавца, который выкрал файл по Оману! Между прочим, как мне объясняли, этот файл «защищен от воров»! Ничего себе защита... Выкрали файл, предали огласке то, что должно было храниться в тайне. И ведь что интересно! Раскрутили мое участие в ликвидации кризиса с заложниками не для того, чтобы сделать из меня героя, не ради моей политической карьеры, а чтобы избавиться от меня, — короче говоря, уничтожить, убить. И заметьте, руками палестинских террористов! Кто им помогает, хотел бы я знать...
— Все дело в том, — тихо произнесла Калейла, — что политика — это такая кухня... Словом, я сейчас скажу нечто такое, чего не должна была бы говорить, но иногда приходится нарушать правила, потому что надежда... потому что без надежды на лучшее жить, думаю, невозможно. Есть кое-что, о чем многие даже не догадываются, а мы собираем информацию по капельке, по кусочку. Шаг за шагом приближаемся к разгадке весьма запутанной политической шарады.
— О-ля-ля! — прищелкнул языком Мэнни. — Мы приближаемся к тайне, покрытой мраком...
— Мэнни, попытайтесь меня понять! Эван поймет, потому что мы с ним договорились. Он знает, что иногда я не вправе кое-что объяснять.
— А может ли некий старикан, в свое время резидент на вашей территории, поинтересоваться, что это за секреты такие?
— Если вы намекаете на свое сотрудничество с Моссад, то, думаю, вам, маститому архитектору, не следовало этого делать... простите меня за откровенность. Это во-первых, а во-вторых, лучше не знать того, что знать не положено, дабы...
— Не выболтать секреты под воздействием препаратов амитал и пентотал, — усмехнулся Вайнграсс. — А лет сорок тому назад в ходу был скополамин, — добавил он. — Так что, моя дорогая девочка, советую принять к сведению, мы сейчас не в застенках какой-нибудь восточной столицы, а...
— Мэнни, пожалуйста! — оборвала его Калейла. — Мальчишку-террориста куда, по-вашему, отвезут? В восточную столицу? — Она пожала плечами. — А по-моему, в одну небезызвестную клинику в штате Вирджиния, где спустя сутки вся его подноготная будет записана на пленку.
— Ваша аргументация, моя дорогая, хромает, — заметил Вайнграсс сдержанным тоном.
— Может быть, но есть кое-что более убедительное. Шесть часов тому назад мы напали на след, который, вероятнее всего, приведет нас в высшие эшелоны власти. Вот уж чего мы никак не ожидали! Короче говоря, конгрессмен Кендрик от штата Колорадо, похоже, играет в верхах не последнюю роль, сам того не зная. Его непричастность к вареву на той кухне доказать проще простого, да и вашу, Мэнни, тоже.
— Тот разговор по радио в самолете был об этом? — спросил Эван, глядя в упор на Калейлу. — Каир и Ливия тут ни при чем, да?
Она пожала плечами, взяла с журнального столика бокал с мартини, сделала пару глотков.
— Ну хорошо, обойдемся без деталей, — продолжил Кендрик. — Причастен я или нет, — мне на все это начхать. Объясни, в чем дело, хотя бы в общих чертах... Кто причастен к гибели моих друзей? Это я имею право знать.
— Да, конечно! — сказала Калейла. Она перевела взгляд с Эвана на Мэнни, потом обратно. — Ты сам частично ответил на поставленный тобою вопрос. В самом деле, террористы беспрепятственно прибыли в Штаты. Стало быть, им были выданы паспорта без всяких ограничений. Более того, эти документы, разумеется, фальшивые, сделаны профессионально, поскольку не вызвали никаких подозрений у специалистов по борьбе с терроризмом, которые несут круглосуточное дежурство на каждом иммиграционном пункте как у нас, так и у наших партнеров, включая Советский Союз. Помимо документов, у террористов великолепное материально-техническое обеспечение. У них есть все — деньги, оружие, водительские права, машины, места, где им предоставлены и стол, и кров, как говорится. И что немаловажно, они одеты весьма продуманно, то есть не бросаются в глаза. А бронирование железнодорожных и авиабилетов? Всем известно, что это делается заблаговременно. Короче говоря, ясно одно: чтобы порученная им миссия прошла успешно, необходимо предусмотреть, а главное — обеспечить массу жизненно важных моментов. — Калейла помолчала, глядя то на Эвана, то на Мэнни. — И ведь кто-то здесь все подготовил! Кто этот человек? Возможно, действует группа. Не исключено, что координатор занимает пост в правительстве. Кто он? Вычислить его гораздо важнее, чем найти террористов-исполнителей.
— То же самое ты говорила о тех, кто выкрал оманский файл, — заметил Эван.
— Ну да! Возможно, это одни и те же люди.
— Похоже, так оно и есть! Для меня это совершенно очевидно.
— Я не столь категорична.
— Почему? Разве намерение убить меня не объясняется местью?
— Побуждение убить тебя, вызванное местью, уже испарилось. Вспомни, ажиотаж вокруг твоего имени продолжался два с половиной месяца, а затем все как бы утихло. И вдруг такой поворот сюжета! В Штаты прибыла команда террористов. Паспорта, деньги, беспрепятственный иммиграционный контроль. Как ты это объясняешь?
— Прошу внимания! — сказал Мэнни, вскидывая руку. — Мое милое дитя, вы такая умница, — он посмотрел на Калейлу, — я восхищен! Если когда-либо Митчелл пригрозит вам отставкой, я вас немедленно устрою в Моссад. Правда, там главный бухгалтер — жмот, каких мало, но, думаю, ваши способности он оценит по достоинству. Итак, дорогая моя, вы меня убедили. Я согласен с вами. У моего Эвана теперь два врага. Палестинцы, у которых руководство окопалось в Ливане, а именно в долине Бекаа, и кто-то в вашингтонском руководстве. Этот кто-то заодно с арабами, а возможно, и против них. Я вас правильно понял?
— В общем, да. Но я хочу подчеркнуть, что у Эвана один враг — смертельный, а второй... Я еще пока не могу точно сказать.
Мэнни вдруг покрылся испариной, поморщился и откинулся на спинку шезлонга.
— Мэнни, что? Вам нехорошо? — спросила Калейла. Беспокойство, прозвучавшее у нее в голосе, заставило Эвана нахмуриться.
— Тебе плохо? — спросил он с тревожной интонацией.
— Вовсе нет! Я могу выступать за сборную Америки на Олимпийских играх. Вот только меня бросает то в жар, то в холод. Наверное, в лесу простудился. Пока вел бой с террористами, валялся на земле, будто мне лет семнадцать. А доктор Лайонс сказал, будто у меня мерцательная аритмия и еще несколько синяков там, где их не должно быть... Я объяснил ему, что был на бое быков. А вообще-то надо дать моим костям отдохнуть! — Вайнграсс поднялся. — Скажите, Калейла, вы мне сколько дадите? Лет двадцать?
— Мэнни, вы любому молодому дадите сто очков вперед. Вы еще и замечательный!
— Скорее подойдет «необыкновенный», — уточнил Вайнграсс. — Однако именно сейчас я ощущаю последствия своих добродетелей. Я иду спать, ребята!
— А я позову какую-нибудь из медсестер, — предложила Калейла.
— Зачем это? Надоели они мне. Пусть лучше отдохнут. Им тоже досталось. Перенервничали! А я хорошо себя чувствую. Просто устал, вот и все.
— А не мог врач вам что-нибудь дать? — спросила Калейла.
— А что он дал? Ничего. Взял кровь на анализ, сказал, что оставит какие-то таблетки, а я ему в ответ, мол, спущу их в туалет. Наверняка образцы... Достались ему задарма, а он приторговывает. На колесо для «феррари» в аккурат...
Эван и Калейла проводили его взглядом. Мэнни шагал, распрямив плечи, словно демонстрировал силы, которых у него не было.
— Думаешь, он в порядке? — спросил Эван, когда Вайнграсс исчез из вида.
— Думаю, он просто выдохся, — сказала Калейла. — Мы с тобой и то на пределе!
— Через полчасика загляну к нему, — произнес Эван задумчиво.
— Вместе заглянем. Мэнни прав, пусть медсестры отдохнут.
— Пусть отдохнут! Скоро труповозка появится, а нам ведено обеспечить полное отсутствие всякого присутствия.
— Думаешь, я не поняла, почему медсестер отправили спать раньше времени?
— Думаю, поняла, — улыбнулся Эван. — Выпить хочешь?
— Хочу... но не выпить...
Эван бросил на Калейлу внимательный взгляд:
— Проголодалась? Сейчас наведаюсь на кухню, принесу что-нибудь.
— Да ну тебя! Неужели непонятно, что я тебя хочу?
— Вот так так! — опешил Эван. — Где твоя жалость? Будь снисходительна к страдающему человеку!
— Жалости от меня ты не дождешься, я тебе уже говорила. Для этого я тебя слишком уважаю, о чем я тоже говорила.
А что касается снисходительности... о снисхождении просят лишь виноватые.
— Я не это имел в виду.
— По-моему, ты сам не знаешь, что ты имел в виду. И вообще, Эван, ты слишком много говоришь.
— Калейла, я не сторонник скоропалительных решений, да и действий тоже. Если ты считаешь, что постель — это все, тогда другое дело. Но для сведения 'хочу подчеркнуть особо, что в отношениях двоих не это главное.
— Черт побери, ты чересчур много говоришь!
— А ты все время ускользаешь. Почти полтора месяца я пытаюсь приблизиться к тебе, стараюсь вызвать тебя на разговор о нас с тобой, хочу разрушить стену, которую ты между нами воздвигла. А ты держишь меня на расстоянии. Почему?
— Потому что я боюсь.
— Чего?
— Нас обоих!
— Ничего не понимаю! Может, объяснишь?
— Минувшей ночью ты молчал, но кое-что дал мне понять. Думаешь, я не слышала? Ходил взад-вперед у моей двери...
— Почему ты ее не открыла?
— А почему ты ее не вышиб? Они засмеялись и обнялись.
* * *
Все было иначе, чем на Бахрейне.
Они ласкались, они торопились поскорее узнать все друг о друге, и это узнавание оказалось чудесным. «Хорошо, что в этом мире, сошедшем с ума, есть ты!» — говорила она ему молча, без слов. «С тобою мне все сложности по плечу!» — говорил он ей, молча лаская ее. Их нежные касания наполнились обещанием отношений ровных, гармоничных и длительных. На всю оставшуюся жизнь!
А после Бахрейна осталась лишь пустота и неуверенность друг в друге.
Они ласкались, и оба долго не могли насытиться пришедшей наконец близостью. После вершины наслаждения обладания друг другом они не разжали кольцо сплетенных рук, они тихо разговаривали обо всем и ни о чем. А потом снова были предельно близки. Так и уснули, крепко обнявшись.
Как только солнце заглянуло в окно, Эван сразу проснулся. Чашу любви он испил до дна и поэтому ощущал себя благостным и умиротворенным. Он протянул к Калейле руку, но ее рядом не оказалось.
Эван открыл глаза. Калейлы не было. Он приподнялся на локтях... Одежда Калейлы лежала на стуле. Только тогда он облегченно вздохнул. Дверь в ванную и дверцы стенного шкафа были открыты. Увидев это, Эван тихо рассмеялся. Герой Омана и опытный разведчик из Каира приехали на Багамы с сумками через плечо, а потом в бешеной спешке забыли их либо в правительственной машине в Нассау, либо в истребителе F-106. И ни один из них не заметил этого до тех пор, пока уже ближе к концу волшебной ночи Калейла не произнесла:
— Между прочим, я купила потрясающую ночную рубашку для поездки на Багамы. Ничего не ждала, но надеялась... Думала, надену ее, а ты скажешь: «Какая ты прелесть!»
— Какая ты прелесть! — сказал Эван и поцеловал ее в губы.
— А у тебя что было в сумке? — спросила Калейла, переведя дыхание.
— Грязные носки и руководство по сексу. Ничего не ждал, но надеялся...
Они снова упали в объятия друг друга. Комизм ситуации, казалось, сблизил их еще больше.
Кто-то из них сходил проверить Мэнни, но Эван так и не мог вспомнить, кто именно.
Он встал с кровати, заглянул в стенной шкаф. У него было два банных халата, но один теперь отсутствовал. Чтобы выглядеть на все сто, Эван принял душ, побрился, вылил на себя полфлакона одеколона. Надев второй банный халат, он вышел из спальни и зашагал по коридору в гостиную.
Калейла сидела на массивном сосновом столе с черной кожаной столешницей и вполголоса разговаривала по телефону. Заметив Эвана, она ему улыбнулась и опять сосредоточилась на разговоре с человеком на другом конце провода.
— Все ясно, — сказала Калейла, когда Эван подошел ближе. — Буду держать с вами связь. — Она соскользнула со стола. При этом движении полы халата распахнулись, обнажив красивые длинные ноги. Калейла запахнула халат и, положив на плечи Эвана руки, сказала:
— Поцелуй меня, мой дорогой!
— Жаль, что я не опередил тебя. Надо было высказать это желание первым!
Они целовались до тех пор, пока Калейла не сообразила, что еще пара минут — и им не миновать спальни.
— Ну ладно, ладно, Эван! Мне надо тебе что-то сказать.
— Почему вдруг «Эван»?
— То есть?
— Очень приятно слышать, когда ты говоришь знаешь что?
— Что?
— Мой дорогой...
— Мой дорогой, моя дорогая... Обычная форма обращения.
— Кажется, я изувечу любого, если ты при мне к кому-либо обратишься с подобными словами.
— Ты это серьезно?
— Вполне.
— Но это же, мягко говоря, глупо! Ты что, полагаешь, я из тех, кто прыгает из одной постели в другую? — спросила Калейла, снимая руки с его плеч.
— Нет! Конечно нет! Но поскольку уж мы об этом заговорили, давай поставим точки над "i".
— Давай! У меня были мужчины. И к некоторым из них я обращалась со словами «дорогой» и даже «любимый». Но если ты, безжалостный эгоист, действительно хочешь знать правду, то она такова: я никогда никому не говорила «мой любимый». Тебе все ясно?
— Не заводись! — Эван потянулся к ней.
— Нет, нет! Убери руки...
— По-моему, ты только что просила тебя поцеловать. Что изменилось?
— Ты показался мне слишком рассудочным, а любовь, на мой взгляд, идет от сердца.
— Калейла, милая, рассудок с сердцем вечно не в ладах, но ко мне эта аксиома не имеет никакого отношения. Я тебя люблю. И если раньше мне было все равно, вернее, не особенно заботило, когда меня настигнет пуля, мгновенной будет смерть или мучительной, то теперь, поверь, хочется жить ради тебя. Искоренять зло, насаждать добро... И все это ради тебя!
Калейла внимательно посмотрела на Эвана.
— Послушай, — сказала она, — я тоже тебя люблю, но должна заметить, что «искоренение зла» — это то, чем я занимаюсь всю свою сознательную жизнь. Это моя профессия. Однако, к сожалению, настанет время, когда необходимость во мне отпадет, то есть меня отправят на пенсию, и я окажусь как бы не у дел. Это меня заботит более всего, хотя, думаю, мой потенциал, в смысле знания и умения, не останется невостребованным.
— И каков же твой потенциал, позволь узнать?
— Во-первых, я свободно изъясняюсь на шести языках, на четырех — читаю и пишу. Во-вторых, мое происхождение. Словом, думаю, без работы не останусь.
— Блестящая перспектива, но кое о чем ты не упомянула.
— Например... — Калейла прищурилась.
— Например, я...
— Ради Бога, Эван! Давай обойдемся без философствования...
— Дорогая моя Калейла, прежде всего давай научимся уважать друг друга. «Ради Бога, Эван», «Давай не будем, Эван», «Пожалуйста, Эван» — эти императивы не для меня. Видишь ли, я тут окинул внимательным взглядом прожитую жизнь и понял, что большую ее часть прожил, руководствуясь правилами, свойственными эгоистам. Старался не связывать себя никакими обязательствами, ибо считал, что главное — свобода. В смысле — иду куда хочу, делаю что хочу. Плохо это или хорошо — не важно! Я так жил. Пожалуй, меня давным-давно поразил вирус, называемый «самодостаточностью». Сам, сам, сам... Но вот появилась ты, и от этой моей «самости» остались одни воспоминания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84