– Да замолчи ты, лучше послушай. Фрегат этого ублюдка сорвался с якоря и рыщет теперь по морю. Может навредить многим мелким рыбешкам.
– Джек, я всегда ходил по земле, а не по морю. Я тебя не понимаю.
– Тогда в Сайгоне выкинули из дела одного плута. Мне удалось узнать, что по каким-то причинам его держали под прикрытием, но теперь он собрал сайгонскую историю по крупицам. Он раскопал все, Фил. Абсолютно все.
– Боже праведный!
– Он готов запустить двигатель...
– Останови его!
– В этом-то все и дело. Мы не знаем, кто он. Все держится в большом секрете в Лэнгли.
– Боже правый, парень, в твоем положении ты можешь дать им приказ сдать позиции. Скажи им, что это – мертвое досье министерства обороны, которое никогда не было доведено до конца и предназначалось специально для дезинформации! Что все это фальшивка!
– Это может вызвать взрыв...
– А ты Джимми Т. в Брюссель звонил? – прервал его посол. – У него есть кто-то в Лэнгли, в самом высшем эшелоне.
– Сейчас я не хочу больше ничего предпринимать, во всяком случае, пока не закончу выполнять работу связного.
– Как скажешь, Джек. Ты ставишь этот спектакль.
– Смотри, чтобы твои фалы были крепко натянуты. Фил.
– Если ты имеешь в виду, чтобы я держал язык за зубами, можешь не беспокоиться, – сказал Эткинсон, сгибая локоть и напряженно соображая, где в Лондоне можно уничтожить эту безобразную татуировку.
В вирджинской Вене, по ту сторону Атлантического океана, Алекс Конклин повесил трубку и откинулся на спинку кресла, чувствуя, как в душе поднимается страх. Он подчинялся интуиции, как делал на протяжении более двадцати лет оперативной работы; косвенные намеки, витающие в воздухе, подтверждали его предположения и даже выводы. Это была шахматная блицпартия, в которой необходимы мгновенная реакция и изобретательность, а Конклин был профессионалом, иногда даже слишком. Есть такие вещи, которые не следует ворошить, пусть они, как не обнаруженные вовремя раковые заболевания, исчезнут в истории. То, что он обнаружил сегодня, как раз подпадало под эту категорию.
Третье, четвертое и пятое попадания.

* * *

Филип Эткинсон, посол в Великобритании. Джеймс Тигартен, верховный главнокомандующий войск НАТО в Европе. Джонатан («Джек») Бартон, в прошлом адмирал Шестого флота, в настоящее время председатель Объединенного комитета начальников штабов.
«Женщина-Змея». «Медуза». За этими словами тянулась целая сеть.

Глава 5

Словно бы ничего не изменилось за это время, подумал Джейсон Борн, чувствуя, что его второе "я", называвшееся Дэвидом Уэббом, постепенно исчезает. Такси привезло его в когда-то фешенебельный, но теперь заброшенный квартал в северо-восточной части Вашингтона, и так же, как пять лет назад, водитель наотрез отказался его ждать. Борн прошел по дорожке из каменных плит, между которыми пробивалась трава, к старому дому, отмечая про себя, как и в первый раз, что дом слишком старый, слишком ветхий и его давно пора капитально отремонтировать. Он нажал на кнопку звонка, подумав внезапно: а жив ли Кактус? Все о'кей: тощий старый негр с приветливой улыбкой и ласковым взглядом появился в дверном проеме совершенно так же, как и пять лет назад, щурясь из-под зеленого козырька. Даже слова, которыми приветствовал его Кактус, были незначительной вариацией тех, которыми он воспользовался пять лет назад.
– У тебя есть колпаки на колесах, Джейсон?
– Ни машины, ни такси нет – водитель отказался оставаться здесь. – Должно быть, всему виной грязные слухи, которые распускает фашистская пресса. Что касается меня, так я держу гаубицы у окон просто потому, что хочу заставить этих болванов соседей поверить в мои дружественные намерения. Давай, заходи. Я часто о тебе думал. Почему не звонил старику?
– Твой номер не зарегистрирован ни в одном справочнике, Кактус.
– Должно быть, по недосмотру. – Борн прошел в прихожую, пока старик закрывал дверь. – У тебя появилась седина, братец Кролик, – прибавил Кактус, изучая своего друга. – А в остальном ты не сильно изменился. Так, может, морщина-другая... десятая, но это только подчеркивает твою мужественность.
– Я успел также обзавестись женой и двумя детьми, братец Лис. Мальчиком и девочкой.
– Об этом я знаю: Мо Панов держит меня в курсе, хотя и не может сказать мне, где искать тебя... Правда, мне это и ни к чему, Джейсон. Борн медленно покачал головой.
– Я к тому же забываю кучу вещей, Кактус. Прости меня. Я забыл, что вы с Мо – друзья.
– Эх, этот добрый доктор звонит мне по крайней мере раз в месяц и говорит: «Кактус, негодяй ты этакий, надевай свой костюм от Пьера Кардена, ботинки от Гуччи и давай пообедаем». Я ему отвечаю: «Откуда старому ниггеру взять такие шмотки?» А он – мне: «Да у тебя небось супермаркет где-нибудь в самом дорогом районе города»... Конечно, это преувеличение, но, слава Богу, у меня действительно есть кое-что из недвижимости в спокойном белом районе, да ведь я туда и близко не могу подойти.
Пока оба смеялись, Джейсон внимательно всматривался в темное лицо и добрые глаза Кактуса.
– Я припомнил сейчас вот еще что: тринадцать лет назад в том госпитале в Вирджинии... ты ведь навещал меня. Кроме Мари и всяких правительственных ублюдков, ты был единственным.
– Панов понял, в чем дело, братец Кролик. Когда я работал на тебя в Европе, я сказал Моррису, что невозможно изучать лицо человека в лупу и не узнать кое-что об этом лице и о его хозяине. Я хотел поговорить с тобой о том, что нельзя было разглядеть в лупу, и Моррис решил, что в этом есть резон... Ну а теперь, когда час исповеди закончился, я должен сказать, что действительно рад тебя видеть, Джейсон, но, если начистоту, не так уж счастлив; ты понимаешь, что я имею в виду?
– Мне нужна твоя помощь, Кактус.
– В этом-то и состоит суть моего несчастья. Тебе и так пришлось достаточно хлебнуть, и ты не пришел бы сюда, если бы не рвался к добавке, а по моему опыту, который подкрепляется к тому же и моим пристальным изучением твоего лица, это едва ли пойдет тебе на пользу.
– Ты должен помочь мне.
– Тогда у тебя есть чертовски убедительная причина, чтобы обратиться к хорошему врачу. Видишь ли, я не хочу вляпываться в болото, которое затягивает тебя еще глубже... В госпитале я встречался несколько раз с твоей очаровательной подругой с золотисто-каштановыми волосами. В ней есть что-то особенное, братец. Детишки тоже должны быть великолепны, поэтому, видишь ли, я не могу сделать ничего, что повредит им. Извини, но вы все теперь для меня словно родные – с тех самых времен, о которых мы не забываем, хотя и не говорим о них.
– Именно поэтому мне и нужна твоя помощь.
– В чем суть дела, Джейсон?
– Шакал затягивает петлю. Он напал на след в Гонконге и теперь кружит вокруг меня и моей семьи. Пожалуйста, помоги мне!
Глаза старика расширились. В них отражалась бушевавшая внутри ярость.
– А дядя доктор знает об этом?
– Он принимает в этом участие. Он, может, и не одобряет мои поступки, но, будучи честным с самим собой, знает, что в основе всего – схватка между Шакалом и мной. Помоги мне, Кактус.
Старый негр внимательно изучал говорившего Борна, на лицо которого падали полуденные тени.
– А ты в хорошей форме, братец Кролик? – спросил он. – Есть ли у тебя еще порох в пороховницах?
– Каждое утро я пробегаю шесть миль, по крайней мере два раза в неделю отжимаюсь в университетском гимнастическом зале...
– Я этого не слышал. Ничего не желаю знать ни о каких колледжах и университетах.
– Не слышал, так не слышал.
– Конечно, не слышал. Я бы сказал, выглядишь ты нормально.
– Это не случайно, Кактус, – тихо сказал Джейсон. – Иногда это всего лишь неожиданный телефонный звонок, или Мари где-то задерживается, или просто вышла куда-то с детьми, а я не могу связаться с ней... или незнакомец останавливает меня на улице, чтобы спросить, как пройти, – и сразу возвращается прошлое, и возвращается он – Шакал. До тех пор, пока остается хоть один шанс, что он жив, я должен быть готов схватиться с ним, потому что он не перестанет охотиться за мной. Чудовищная ирония заключается в том, что охоту он строит на предположении, которое вполне может оказаться ложным. Шакал думает, что я опознаю его, но я не уверен, что смогу это сделать: его лицо как в тумане.
– А ты не пробовал дать ему это понять?
– Поместить, что ли, рекламное объявление в «Уолл-Стрит джорнэл»? «Дорогой дружище Карлос, у меня для тебя новость...»?
– Не шути, Джейсон, это не так уж и невозможно. Твой старый Друг Алекс тебе бы помог. То, что он хромает, еще не означает, что у него не работает голова. По-моему, он мудр как змий.
– Раз он даже не пытался, значит, есть веские причины.
– Это точно... Тогда приступим, братец Кролик. Что ты задумал? – Кактус направился впереди своего гостя сквозь широкую арку к дверям в дальнем углу невзрачной гостиной, забитой старинной мебелью под пожелтевшими чехлами. – Мой кабинет теперь не так изыскан, как был когда-то, но все оборудование на месте. Видишь ли, как бы сказать... я лишь наполовину вышел на пенсию. Мои специалисты по финансовому планированию выработали чертовски выгодную программу выхода на пенсию, при которой можно добиться значительных налоговых льгот, поэтому работой я сейчас не завален.
– Ты – уникальный тип, – сказал Борн.
– Думаю, кое-кто с этим согласился бы – из тех, кто сейчас не в тюрьме. Так что ты задумал?
– Ну, сейчас не может быть и речи ни о Европе, ни о Гонконге. Мне нужны только документы.
– Значит, Хамелеон меняет окраску. На свою собственную. Джейсон остановился в дверях и сказал:
– Это я тоже забыл. Меня ведь называли так раньше, верно?
– Хамелеоном?.. Конечно. И не зря говорилось: шесть человек могут нос к носу встретиться с нашим дружком Борном и дать шесть разных описаний его внешности. Кстати, когда он без грима...
– Все возвращается на круги своя, Кактус.
– Я всей душой молюсь всемогущему Богу, чтобы этого не случилось, но если это произойдет, тебе надо будет постараться вернуть свои таланты... Ладно, заходи в мою волшебную комнату...
Через три часа двадцать минут волшебство свершилось: Дэвид Уэбб – профессор востоковедения, а в течение трех лет неуловимый убийца Джейсон Борн – получил еще два псевдонима, подтвержденные паспортами, водительскими удостоверениями и регистрационными карточками избирателя. Поскольку ни один таксист, находящийся в здравом уме, не решился бы выехать по вызову в то «болото», где жил Кактус, его безработный сосед, на шее и запястьях которого болтались тяжелые золотые цепочки, отвез Борна в центр Вашингтона на новом «кадиллаке-алланте».
Из телефона-автомата в универмаге «Гарфинкель» Джейсон позвонил в Вирджинию Алексу, сообщил ему новые псевдонимы и назвал тот, под которым он зарегистрируется в отеле «Мейфлауэр». Конклин по официальным каналам должен забронировать номер в том случае, если из-за летнего наплыва гостей в отеле не будет мест. Кроме того, люди из Лэнгли, задействовав гриф «четыре-ноль», должны были доставить в номер Борна все необходимое. На это уйдет часа три как минимум, причем нет никакой гарантии, что они уложатся в срок и привезут то, что нужно. Это не страшно, подумал Джейсон, пока Алекс передавал данные по прямой линии в ЦРУ. Только через два часа он сможет отправиться в отель: ему еще надо купить кое-какую одежду. Хамелеон вновь становится самим собой.
– Стив Десоул обещал мне, что сразу же начнет прослушивать записи, перепроверяя информацию с базами данных разведки армии и флота, – сказал Конклин, вновь обращаясь к нему. – Питер Холланд поможет ему – ведь он любимчик президента.
– Любимчик? Это слово странно звучит в твоих устах.
– Так же странно, как и то, что случаются назначения по дружбе.
– Да?.. Ладно, спасибо, Алекс. А как ты? Какие успехи? Конклин помолчал, а когда заговорил вновь, в его голосе чувствовался страх – он старался себя контролировать, но это удавалось ему с трудом.
– Вот что... Я был не готов к тому, что услышал. Я слишком долго находился вдали от всего этого. Я боюсь, Джейсон, – о, прости, Дэвид.
– В первый раз ты прав. Ты говорил с?..
– Никаких имен, – резко перебил его отставной разведчик.
– Ясно.
– Ничего тебе не ясно, – возразил Алекс. – Так же, как и мне. Ладно, буду держать с тобой связь. – После этих загадочных слов Конклин дал отбой.
Борн медленно положил трубку и нахмурился. В словах Алекса звучали мелодраматические нотки, что было не похоже на него: он мыслил и действовал совершенно по-другому. Самоконтроль был его второй натурой, а сдержанность составляла суть его личности. То, что Алекс узнал, потрясло его настолько, что он дал понять Борну, что не доверяет больше ни правилам, ни инструкциям, которые сам установил, ни людям, с которыми работает. В ином случае он изъяснялся бы яснее, был бы общительнее. Сейчас почему-то – Джейсон не мог этого понять – Александр Конклин не желал говорить о «Медузе» или о чем-либо, что ему удалось раскопать, снимая слой за слоем шелуху лжи двадцатилетней давности... В чем же дело?
Некогда! Бесполезно, да и не стоит сейчас ломать над этим голову, решил Борн, разглядывая товары в универмаге. Алекс всегда стремился не только выполнять свои обещания, он и жизни бы не пощадил ради этого; разумеется, если речь не шла о противнике. Подавив усмешку, Джейсон вспомнил события в Париже тринадцатилетней давности: ту сторону многогранной личности Алекса он также знал превосходно. Если бы не могильные камни на кладбище Рамбуйе, ближайший друг без колебания убил бы его. Но это было тогда, а сейчас все изменилось. Конклин обещал «держать связь» – значит, так и будет. Но до сих пор Хамелеону надо создать несколько защитных систем. Начиная с внешней – от нижнего белья и до верхней одежды, – кончая внутренней. На одежде не должно быть меток прачечной или химчистки, частиц стирального порошка или чистящего средства, продающегося в определенном районе, которые можно выявить при химическом анализе. Словом, никаких следов. Слишком многое поставлено на карту. Если ему придется кого-то убить, защищая семью Дэвида... (О Боже! Это же – моя семья!) – он не будет переживать из-за этого. В том мире, куда он собирался отправиться, не существует правил: в нем и невинный может погибнуть в перестрелке. Значит, так и должно быть. Дэвид Уэбб будет, конечно, яростно протестовать, но Джейсону Борну на это в высшей степени наплевать – он уже побывал в том мире и хорошо знал статистику смерти. Дэвид Уэбб не знал об этом ничего.
Мари, я остановлю его! Обещаю тебе, что вычеркну его из нашей жизни. Я уничтожу Шакала, он будет трупом. Он никогда не сможет причинить тебе вреда – ты будешь свободна!
О Боже, кто же я? Мо, помоги мне!.. Нет, Мо, не надо! Я – тот, кем должен быть. Я холоден и буду еще холоднее. Вскоре я превращусь в лед... прозрачный кристалл льда, такого холодного и чистого, что он везде остается незамеченным. Неужели ты не можешь понять, Мо, и ты тоже, Мари: я должен! Дэвид должен исчезнуть. Я не могу позволить, чтобы он оставался рядом со мной.
Прости меня, Мари. И ты, док. Я думаю и говорю правду – правду, от которой нельзя отвернуться... Я не дурак и не хочу обманывать сам себя. Вы оба хотите, чтобы Джейсон Борн исчез из моей жизни, испарился, но сейчас я должен проделать как раз обратное: пусть уйдет Дэвид, по крайней мере, на какое-то время.
Хватит об этом! К делу!
Куда же, черт возьми, запропастился отдел мужской одежды? – недоумевал Борн. Когда он покончит с покупками, расплачиваясь наличными и общаясь по возможности с большим количеством продавцов, он найдет туалет и переоденется. Потом он пойдет по вашингтонским улицам, найдет где-нибудь в укромном уголке решетку, прикрывающую канализационный люк... Итак, Хамелеон вернулся.
Было 7.35 пополудни, когда Борн отложил в сторону лезвие бритвы. Он срезал все ярлыки с новой одежды и повесил ее в стенном шкафу – все было готово, за исключением рубашек, их надо подержать над паром, чтобы исчез запах новой одежды. Он подошел к столу, где стояла бутылка шотландского виски, бутылка содовой и ведерко со льдом. Проходя мимо телефона, он остановился: ему нестерпимо захотелось позвонить Мари на остров, но он знал, что этого делать нельзя – тем более из гостиничного номера. Он только хотел узнать, что она и дети благополучно долетели. Это было единственное, что имело для него значение. Он позвонил Джону Сен-Жаку из телефона-автомата в универмаге «Гарфинкель».
– Привет, Дэйви! Они здесь! Им пришлось кружить над большим островом почти четыре часа, пока не установилась погода. Если хочешь, я разбужу сестричку... Она покормила Элисон и буквально свалилась с ног.
– Не надо, Джонни. Я позвоню позже. Передай ей, что у меня все в порядке, и, главное, позаботься о них.
– Заметано, парень. А теперь давай без дураков: у тебя действительно все в порядке?
– Я же сказал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13