После прохладных приветствий, вместо того чтобы занять стул рядом с одним из замов слева от директора ЦРУ, очевидно предназначенный для него, Конклин отодвинул стул в противоположном конце стола, сел и с громким стуком прислонил к стулу трость.
– Ну а теперь, джентльмены, после того, как мы поприветствовали друг друга, может быть, не будем вешать друг другу лапшу на уши?
– Я бы сказал, что это едва ли можно назвать вежливым или дружественным началом разговора, мистер Конклин, – заметил директор.
– В данный момент, сэр, я меньше всего забочусь о соблюдении приличий. Я только хочу знать, почему были проигнорированы сверхжесткие правила грифа секретности «четыре-ноль» и была допущена утечка самой секретной информации, в результате чего теперь в опасности несколько жизней, в том числе и моя!
– Это уж слишком, Алекс! – перебил его один из замов.
– И совершенно неверно, – добавил второй. – Этого не может быть, ты сам знаешь!
– Нет, не знаю, это случилось, и я сообщу вам сейчас то, что будет слишком верным, – сердито отрезал Конклин. – Один человек, у которого жена и двое детей, – человек, которому наша страна и большая часть мира задолжали столько, что никто не сможет никогда это возместить, напуган до смерти и вынужден скрываться из-за того, что он и его семья стали мишенью. Мы дали этому человеку слово – мы все, – что ни одна частичка официальных архивов не увидит свет до тех пор, пока не останется никаких сомнений, что Ильич Рамирес Санчес, известный также как Карлос-Шакал, мертв... Да, до меня, как и до вас, доходили слухи, может быть, из тех же более или менее надежных источников, – что Шакал убит здесь или казнен там, но никто – повторяю, никто – не смог предоставить неоспоримых доказательств... И тем не менее допущена утечка информации из этого досье – жизненно важная часть досье, – и я глубоко встревожен, поскольку там есть мое имя... Мое и доктора Морриса Панова – главного психиатра, который вел записи. Мы были единственными – повторяю: единственными – людьми, о которых было известно, что они ближайшие друзья неизвестного человека, взявшего псевдоним Джейсон Борн, – человека, которого множество людей считали непревзойденным в бизнесе наемных убийц... Вся эта информация хранится в сейфах здесь, в Лэнгли. Как она могла просочиться наружу? Согласно установленным правилам, если кто-то захочет получить доступ к какому-нибудь разделу досье, кто бы то ни был – Белый дом, Госдепартамент или святейший военный штаб, – он обязан обратиться напрямую к директору и его главным аналитикам в Лэнгли и подробно проинформировать их о мотивах этого запроса. И, даже если запрос посчитают правомерным, есть еще последняя инстанция: я сам. До того, как будет дано письменное разрешение на выдачу информации, необходимо связаться со мной, а в случае, если меня нет поблизости, – с доктором Пановым, так как любой из нас имеет юридическое право дать категорический отказ... Вот так обстоят дела, джентльмены, и никто не знает этих правил лучше меня, потому что именно я и составил их – прямо здесь, в Лэнгли, потому что я тут знаю все вдоль и поперек. После двадцати восьми лет службы в этом треклятом бизнесе это был мой последний вклад, санкционированный президентом США и конгрессом в лице специальных комитетов по разведке палаты представителей и сената.
– Да, это тяжелая артиллерия, мистер Конклин, – заметил ровным, спокойным голосом седовласый директор ЦРУ, который выслушал сообщение, не шелохнувшись.
– У меня есть веские причины ввести сюда пушки.
– Наверное. Один из шестнадцатидюймовых снарядов попал прямо в меня.
– Да, видно, чертовски точно попал. А теперь поговорим об ответственности. Я хочу знать, как могла просочиться подобная информация и – что особенно важно – кто ее получил?
Оба зама заговорили одновременно и так же сердито, как и Алекс, но директор остановил их движением руки. В одной руке он держал трубку, в другой – зажигалку.
– Сбавьте темп и дайте задний ход, мистер Конклин, – мягко произнес он, раскуривая трубку. – Вы, несомненно, знаете моих коллег, но мы друг с другом незнакомы, не так ли?
– Да. Я вышел в отставку четыре с половиной года назад, а вы были назначены год спустя.
– Вы, вероятно, полагаете, как и многие другие, – кстати, вполне справедливо, – что президент назначил своего приятеля?
– Без сомнения, так оно и есть, но меня это не тревожит. Вы вроде бы знаток своего дела. Насколько мне известно, вы были далеким от политики адмиралом из Аннаполиса, руководили разведслужбой ВМС. Вам просто повезло, что во время вьетнамской войны вы служили вместе с полковником морской пехоты, который потом стал президентом. Конечно, при этом вы обошли других, но это случается. Так что я ничего против вас не имею.
– Благодарю вас. А какие у вас претензии к моим заместителям?
– Дело прошлое, но я не могу сказать, что кого-нибудь из них оперативники считали своим лучшим другом. Ваши замы были аналитиками, а не практиками.
– А разве это не естественная антипатия, не обычная вражда?
– Разумеется. Они анализируют ситуации, сидя за тысячу миль от места событий, при помощи компьютеров, которые неизвестно кто программировал на основании данных, которых мы никогда не посылали. Вы чертовски правы: это – естественная антипатия. Мы вели работу с «человеческими единицами», а они – нет. Они имели дело с маленькими зелеными буковками на экране компьютера и принимали решения, которые часто не следовало бы принимать...
– Это потому, что людей, подобных вам, следует контролировать, – перебил сидевший справа от директора зам. – Сколько раз бывало – даже и сегодня, – что людям вроде вас недостает знания полной картины? Всей стратегии, а не только собственной роли в ней...
– Значит, нужно давать нам более полную картину или, по крайней мере, общее представление о ней, чтобы мы могли решать, что имеет смысл, а что – нет!
– А где кончается «общее представление», Алекс? – спросил зам, сидевший слева от директора. – На какой стадии мы можем с уверенностью сказать: «Мы не можем раскрыть это... исходя из соображений общего блага»?
– Не знаю, ведь это вы аналитики, а не я. В зависимости от конкретного случая, полагаю, но, безусловно, система связи должна быть налажена лучше, чем в те времена, когда я выходил на задание... Подождите-ка! Ведь не я – предмет сегодняшнего разговора, а вы. – Алекс внимательно посмотрел на директора. – Ловкий маневр, сэр, но я не согласен менять тему разговора. Я нахожусь здесь для того, чтобы выяснить: кто получил информацию и каким образом? Если хотите, я со своими верительными грамотами доберусь до Белого дома или Капитолия, и посмотрим, как полетят головы... Мне нужны ответы. Я хочу знать, что мне теперь делать!
– Я вовсе не пытался направить нашу беседу по другому руслу, мистер Конклин, просто хотел сделать небольшое отступление, чтобы яснее подчеркнуть свою мысль. Вам явно не нравятся компромиссы и методы, которыми в прошлом пользовались мои коллеги, но случалось ли, чтобы кто-нибудь из них хоть раз ввел вас в заблуждение или солгал вам?
Алекс мельком взглянул на своих замов.
– Тогда только, когда они были вынуждены, но это не имеет ничего общего с оперативной работой.
– Довольно странное замечание.
– Вероятно, они вам не говорили об этом, но должны были... Пять лет назад я был алкоголиком, я и сейчас алкоголик, но не пью. Тогда я хотел дотянуть до пенсии; никто не попрекал меня, и правильно делали.
– Имейте в виду: ваши коллеги сказали мне, что вы были больны и в последнее время не могли работать в полную силу.
Конклин вновь внимательно посмотрел на обоих замов, кивнул им и заговорил:
– Благодарю тебя, Кэссет, и тебя, Валентине, но вам не следовало так говорить. Я был пьяницей – здесь нечего скрывать независимо от того, касается это меня или кого-то другого. Это самая большая глупость, которую вы сделали, работая здесь.
– Судя по тому, что мы знали, Алекс, ты проделал чертовски сложную работу в Гонконге, – мягко сказал человек, которого звали Кэссет. – Мы не хотели портить впечатление...
– Ты сидел у нас словно гвоздь в заднице так долго, что не хочется вспоминать об этом, – добавил Валентине. – Не могли же мы допустить, чтобы пошли слухи о твоем пьянстве.
– Ладно, забудем об этом. Давайте вернемся к Джейсону Борну. Именно из-за него я здесь, и вам, черт возьми, пришлось-таки встретиться со мной.
– Я потому и отвлек вас на мгновение от темы нашей встречи, мистер Конклин. Несмотря на кое-какие профессиональные разногласия с моими заместителями, вы, как я понял, не ставите под сомнение их честность.
– Честность других – да. Но не Кэссета или Вала. Что касается моих с ними отношений, что ж: они делали свое дело, а я – свое. А вот в самой системе работы было много путаницы, не хватало четкости. Но сейчас, сегодня, не об этом речь. Существуют непреложные правила, но с тех пор, как со мной прервали связь, правила были нарушены, меня обманули – в самом прямом смысле этого слова, – мне солгали! Повторяю вопросы: как это могло случиться и кто получил информацию?
– Только это я и хотел услышать, – сказал директор, поднимая телефонную трубку. – Пожалуйста, найдите в холле мистера Десоула и пригласите его в конференц-зал. – Директор ЦРУ положил трубку и повернулся к Конклину. – Я полагаю, вы знаете Стивена Десоула?
– Десоул – «немой крот». – Алекс кивнул.
– Простите?
– Это наша старая шутка, – объяснил Кэссет директору. – Стив знает, где похоронены тела усопших, но не скажет об этом самому Господу Богу, если только тот не покажет ему пропуск с грифом секретности «четыре-ноль».
– Другими словами, вы трое – а особенно мистер Конклин – считаете мистера Десоула настоящим профессионалом?
– Я отвечу на этот вопрос, – сказал Алекс. – Стивен расскажет вам обо всем, что вам положено знать, но не более того. Кроме того, он не станет лгать, он просто будет держать язык за зубами или скажет, что не может больше ничего сообщить; лгать он не станет.
– Я это и хотел услышать.
Раздался короткий стук в дверь, и директор ЦРУ пригласил гостя войти. В конференц-зал, закрыв за собой дверь, вошел полноватый человек среднего роста; его большие глаза увеличивались стеклами очков в металлической оправе. Увидев сидящего за столом Александра Конклина, отставного офицера разведки, он был явно удивлен, но подошел к нему и протянул руку.
– Рад тебя видеть, старина. Мы не виделись два или три года, так ведь?
– Скорее четыре, Стив, – ответил Алекс, пожимая его руку. – Как дела, аналитик аналитиков, хранитель шифров?
– Теперь анализировать и держать под замком почти нечего. Белый дом – это же настоящее сито, да и конгресс не лучше. Мне должны были бы платить половину зарплаты, только никому ни слова об этом.
– Но кое-какие собственные секреты у нас еще остались, не так ли? – улыбаясь перебил его директор ЦРУ. – По крайней мере, от старых операций. Возможно, тогда вы заслуживали вдвое больше по сравнению с тем, что вам платили.
– Подозреваю, что да. – Десоул насмешливо кивнул и отпустил руку Конклина. – Тем не менее, времена хранителей архивов и перевозки материалов под вооруженной охраной в подземные хранилища миновали. Сегодня все заложено в память компьютеров, информация вводится при помощи сканеров прямо с «верхов». Теперь мне не надо совершать дивные прогулки с вооруженной охраной, притворяясь, что меня вот-вот атакует из кустов соблазнительная Мата Хари. Я уж и забыл, когда у меня к запястью был прикован портфель.
– Так значительно безопаснее, – вставил Алекс.
– Зато мне нечего рассказать внукам, старина... «Что ты делал, когда был главным шпионом, дедушка?» – «По правде говоря, малыш, в последнее время я боролся с огромным количеством кроссвордов».
– Полегче, мистер Десоул, – усмехнувшись, сказал директор ЦРУ. – Я ведь не стану слишком возражать, если мне рекомендуют сократить вам зарплату... С другой стороны, я не могу этого сделать, так как не верю вам ни на йоту.
– Так же, как и я, – совершенно спокойно, но сердито произнес Конклин. – Такова ситуация, – прибавил он, всматриваясь в раздобревшего аналитика.
– На самом деле это мой отчет, Апекс, – возразил Десоул. – Тебя не затруднит объяснить, что здесь происходит?
– Ты ведь знаешь, зачем я здесь, не так ли?
– Я не знал, что ты здесь.
– Ах вот как. Просто удачное совпадение: ты «оказался внизу» и был готов в любую минуту зайти сюда.
– Мой кабинет находится внизу. Кстати, довольно далеко отсюда, должен заметить.
Конклин посмотрел на директора ЦРУ и сказал:
– Опять-таки очень ловко, сэр. Пригласить трех человек, с которыми у меня не было серьезных ссор вне службы, которым, по вашему мнению, я полностью доверяю и потому поверю каждому их слову.
– Совершенно справедливо, мистер Конклин, то, что вы услышите, – чистая правда. Присаживайтесь, мистер Десоул... Лучше с этой стороны стола, чтобы наш бывший коллега мог изучать наши физиономии, когда мы будем давать ему объяснения. Как я понимаю, этот метод в почете у оперативников.
– А мне, черт побери, нечего объяснять, – заявил аналитик, направляясь к стулу рядом с Кэссетом. – Но, услышав несколько смелых реплик нашего бывшего коллеги, я бы хотел изучить и его самого... С тобой все в порядке, Алекс?
– С ним все в порядке, – ответил заместитель директора Валентине. – Он рычит не на ту тень, но с ним все в порядке.
– Информация не могла просочиться без согласия и помощи людей, которые находятся в этой комнате!
– Какая информация? – спросил Десоул, посмотрев на директора. Его и без того большие глаза увеличились за стеклами очков. – То сверхсекретное дело, о котором вы спрашивали меня сегодня утром?
Директор кивнул, затем посмотрел на Конклина.
– Давайте вернемся к сегодняшнему утру... Семь часов назад, в начале десятого, мне позвонил Эдвард Мак-Алистер, который раньше работал в Госдепартаменте, а теперь занимает должность председателя Агентства национальной безопасности. Меня проинформировали, что мистер Мак-Алистер был вместе с вами в Гонконге, не так ли, мистер Конклин?
– Да, мистер Мак-Алистер был вместе с нами, – резко ответил Алекс. – Под чужим именем он отправился в Макао с Джейсоном Борном. Там он был так сильно ранен, что едва не умер. Он – эксцентричный интеллектуал и один из самых смелых людей, каких я встречал на своем веку.
– Мак-Алистер ничего не сказал мне об обстоятельствах этой поездки, упомянул только, что был там. Он сказал, что, даже если мне придется изменить свое расписание, я должен принять вас и считать эту встречу безотлагательной, под грифом «красная»... Это тяжелая артиллерия, мистер Конклин.
– Повторяю еще раз: у меня есть веские причины использовать пушки.
– Очевидно... Мистер Мак-Алистер дал мне точные сверхсекретные шифровки, которые должны были прояснить вопрос, как обстоят дела с досье, содержащим отчет о гонконговской операции. Я, в свою очередь, передал эту информацию мистеру Десоулу, он расскажет вам, что ему удалось узнать.
– Никто не дотрагивался до этого досье, Алекс, – тихо сказал Десоул, глядя Конклину прямо в глаза. – Вплоть до 9.30 сегодняшнего утра оно хранилось за семью печатями; четыре года пять месяцев двадцать один день одиннадцать часов и сорок три минуты... никто в него не заглядывал. Кроме того, есть еще одно обстоятельство, которое убедительно свидетельствует о сохранности этого досье, – правда, я не знаю, в курсе ли ты дела...
– Что касается этого досье, я знаю все!
– А может, и нет, – мягко продолжил Десоул. – Нам стало известно, что у тебя не все в порядке со здоровьем, а доктор Панов не обладает достаточной квалификацией в делах, связанных с секретностью...
– К чему ты клонишь?
– Я о людях, дающих допуск к официальному отчету об операции в Гонконге. Тогда-то и был добавлен третий... Эдвард Ньюингтон Мак-Алистер. Это было сделано по его настоянию и с одобрения президента США и конгресса. Он сам позаботился об этом.
– Боже, – тихо пробормотал Конклин. – Когда я позвонил ему прошлой ночью из Балтимора, он сказал мне, что утечка информации невозможна. А потом добавил, что я сам должен во всем убедиться и он организует нашу встречу... Господи, но что же случилось?
– По-моему, нам следует искать где-то в другом месте, – заявил директор ЦРУ. – Но прежде, чем мы приступим к работе, вам, мистер Конклин, придется кое-что прояснить. Видите ли, никто из сидящих за этим столом понятия не имеет о том, что хранится в этом сверхсекретном досье... Само собой разумеется, мы все предварительно обговорили и, как сказал мистер Кэссет, понимаем, что вы проделали чертовски сложную работу в Гонконге. Но мы не знаем, в чем была ее суть. До нас дошли кое-какие слухи от наших резидентов из Юго-Восточной Азии, которые, честно говоря, как считает большинство из нас, слишком быстро развалились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
– Ну а теперь, джентльмены, после того, как мы поприветствовали друг друга, может быть, не будем вешать друг другу лапшу на уши?
– Я бы сказал, что это едва ли можно назвать вежливым или дружественным началом разговора, мистер Конклин, – заметил директор.
– В данный момент, сэр, я меньше всего забочусь о соблюдении приличий. Я только хочу знать, почему были проигнорированы сверхжесткие правила грифа секретности «четыре-ноль» и была допущена утечка самой секретной информации, в результате чего теперь в опасности несколько жизней, в том числе и моя!
– Это уж слишком, Алекс! – перебил его один из замов.
– И совершенно неверно, – добавил второй. – Этого не может быть, ты сам знаешь!
– Нет, не знаю, это случилось, и я сообщу вам сейчас то, что будет слишком верным, – сердито отрезал Конклин. – Один человек, у которого жена и двое детей, – человек, которому наша страна и большая часть мира задолжали столько, что никто не сможет никогда это возместить, напуган до смерти и вынужден скрываться из-за того, что он и его семья стали мишенью. Мы дали этому человеку слово – мы все, – что ни одна частичка официальных архивов не увидит свет до тех пор, пока не останется никаких сомнений, что Ильич Рамирес Санчес, известный также как Карлос-Шакал, мертв... Да, до меня, как и до вас, доходили слухи, может быть, из тех же более или менее надежных источников, – что Шакал убит здесь или казнен там, но никто – повторяю, никто – не смог предоставить неоспоримых доказательств... И тем не менее допущена утечка информации из этого досье – жизненно важная часть досье, – и я глубоко встревожен, поскольку там есть мое имя... Мое и доктора Морриса Панова – главного психиатра, который вел записи. Мы были единственными – повторяю: единственными – людьми, о которых было известно, что они ближайшие друзья неизвестного человека, взявшего псевдоним Джейсон Борн, – человека, которого множество людей считали непревзойденным в бизнесе наемных убийц... Вся эта информация хранится в сейфах здесь, в Лэнгли. Как она могла просочиться наружу? Согласно установленным правилам, если кто-то захочет получить доступ к какому-нибудь разделу досье, кто бы то ни был – Белый дом, Госдепартамент или святейший военный штаб, – он обязан обратиться напрямую к директору и его главным аналитикам в Лэнгли и подробно проинформировать их о мотивах этого запроса. И, даже если запрос посчитают правомерным, есть еще последняя инстанция: я сам. До того, как будет дано письменное разрешение на выдачу информации, необходимо связаться со мной, а в случае, если меня нет поблизости, – с доктором Пановым, так как любой из нас имеет юридическое право дать категорический отказ... Вот так обстоят дела, джентльмены, и никто не знает этих правил лучше меня, потому что именно я и составил их – прямо здесь, в Лэнгли, потому что я тут знаю все вдоль и поперек. После двадцати восьми лет службы в этом треклятом бизнесе это был мой последний вклад, санкционированный президентом США и конгрессом в лице специальных комитетов по разведке палаты представителей и сената.
– Да, это тяжелая артиллерия, мистер Конклин, – заметил ровным, спокойным голосом седовласый директор ЦРУ, который выслушал сообщение, не шелохнувшись.
– У меня есть веские причины ввести сюда пушки.
– Наверное. Один из шестнадцатидюймовых снарядов попал прямо в меня.
– Да, видно, чертовски точно попал. А теперь поговорим об ответственности. Я хочу знать, как могла просочиться подобная информация и – что особенно важно – кто ее получил?
Оба зама заговорили одновременно и так же сердито, как и Алекс, но директор остановил их движением руки. В одной руке он держал трубку, в другой – зажигалку.
– Сбавьте темп и дайте задний ход, мистер Конклин, – мягко произнес он, раскуривая трубку. – Вы, несомненно, знаете моих коллег, но мы друг с другом незнакомы, не так ли?
– Да. Я вышел в отставку четыре с половиной года назад, а вы были назначены год спустя.
– Вы, вероятно, полагаете, как и многие другие, – кстати, вполне справедливо, – что президент назначил своего приятеля?
– Без сомнения, так оно и есть, но меня это не тревожит. Вы вроде бы знаток своего дела. Насколько мне известно, вы были далеким от политики адмиралом из Аннаполиса, руководили разведслужбой ВМС. Вам просто повезло, что во время вьетнамской войны вы служили вместе с полковником морской пехоты, который потом стал президентом. Конечно, при этом вы обошли других, но это случается. Так что я ничего против вас не имею.
– Благодарю вас. А какие у вас претензии к моим заместителям?
– Дело прошлое, но я не могу сказать, что кого-нибудь из них оперативники считали своим лучшим другом. Ваши замы были аналитиками, а не практиками.
– А разве это не естественная антипатия, не обычная вражда?
– Разумеется. Они анализируют ситуации, сидя за тысячу миль от места событий, при помощи компьютеров, которые неизвестно кто программировал на основании данных, которых мы никогда не посылали. Вы чертовски правы: это – естественная антипатия. Мы вели работу с «человеческими единицами», а они – нет. Они имели дело с маленькими зелеными буковками на экране компьютера и принимали решения, которые часто не следовало бы принимать...
– Это потому, что людей, подобных вам, следует контролировать, – перебил сидевший справа от директора зам. – Сколько раз бывало – даже и сегодня, – что людям вроде вас недостает знания полной картины? Всей стратегии, а не только собственной роли в ней...
– Значит, нужно давать нам более полную картину или, по крайней мере, общее представление о ней, чтобы мы могли решать, что имеет смысл, а что – нет!
– А где кончается «общее представление», Алекс? – спросил зам, сидевший слева от директора. – На какой стадии мы можем с уверенностью сказать: «Мы не можем раскрыть это... исходя из соображений общего блага»?
– Не знаю, ведь это вы аналитики, а не я. В зависимости от конкретного случая, полагаю, но, безусловно, система связи должна быть налажена лучше, чем в те времена, когда я выходил на задание... Подождите-ка! Ведь не я – предмет сегодняшнего разговора, а вы. – Алекс внимательно посмотрел на директора. – Ловкий маневр, сэр, но я не согласен менять тему разговора. Я нахожусь здесь для того, чтобы выяснить: кто получил информацию и каким образом? Если хотите, я со своими верительными грамотами доберусь до Белого дома или Капитолия, и посмотрим, как полетят головы... Мне нужны ответы. Я хочу знать, что мне теперь делать!
– Я вовсе не пытался направить нашу беседу по другому руслу, мистер Конклин, просто хотел сделать небольшое отступление, чтобы яснее подчеркнуть свою мысль. Вам явно не нравятся компромиссы и методы, которыми в прошлом пользовались мои коллеги, но случалось ли, чтобы кто-нибудь из них хоть раз ввел вас в заблуждение или солгал вам?
Алекс мельком взглянул на своих замов.
– Тогда только, когда они были вынуждены, но это не имеет ничего общего с оперативной работой.
– Довольно странное замечание.
– Вероятно, они вам не говорили об этом, но должны были... Пять лет назад я был алкоголиком, я и сейчас алкоголик, но не пью. Тогда я хотел дотянуть до пенсии; никто не попрекал меня, и правильно делали.
– Имейте в виду: ваши коллеги сказали мне, что вы были больны и в последнее время не могли работать в полную силу.
Конклин вновь внимательно посмотрел на обоих замов, кивнул им и заговорил:
– Благодарю тебя, Кэссет, и тебя, Валентине, но вам не следовало так говорить. Я был пьяницей – здесь нечего скрывать независимо от того, касается это меня или кого-то другого. Это самая большая глупость, которую вы сделали, работая здесь.
– Судя по тому, что мы знали, Алекс, ты проделал чертовски сложную работу в Гонконге, – мягко сказал человек, которого звали Кэссет. – Мы не хотели портить впечатление...
– Ты сидел у нас словно гвоздь в заднице так долго, что не хочется вспоминать об этом, – добавил Валентине. – Не могли же мы допустить, чтобы пошли слухи о твоем пьянстве.
– Ладно, забудем об этом. Давайте вернемся к Джейсону Борну. Именно из-за него я здесь, и вам, черт возьми, пришлось-таки встретиться со мной.
– Я потому и отвлек вас на мгновение от темы нашей встречи, мистер Конклин. Несмотря на кое-какие профессиональные разногласия с моими заместителями, вы, как я понял, не ставите под сомнение их честность.
– Честность других – да. Но не Кэссета или Вала. Что касается моих с ними отношений, что ж: они делали свое дело, а я – свое. А вот в самой системе работы было много путаницы, не хватало четкости. Но сейчас, сегодня, не об этом речь. Существуют непреложные правила, но с тех пор, как со мной прервали связь, правила были нарушены, меня обманули – в самом прямом смысле этого слова, – мне солгали! Повторяю вопросы: как это могло случиться и кто получил информацию?
– Только это я и хотел услышать, – сказал директор, поднимая телефонную трубку. – Пожалуйста, найдите в холле мистера Десоула и пригласите его в конференц-зал. – Директор ЦРУ положил трубку и повернулся к Конклину. – Я полагаю, вы знаете Стивена Десоула?
– Десоул – «немой крот». – Алекс кивнул.
– Простите?
– Это наша старая шутка, – объяснил Кэссет директору. – Стив знает, где похоронены тела усопших, но не скажет об этом самому Господу Богу, если только тот не покажет ему пропуск с грифом секретности «четыре-ноль».
– Другими словами, вы трое – а особенно мистер Конклин – считаете мистера Десоула настоящим профессионалом?
– Я отвечу на этот вопрос, – сказал Алекс. – Стивен расскажет вам обо всем, что вам положено знать, но не более того. Кроме того, он не станет лгать, он просто будет держать язык за зубами или скажет, что не может больше ничего сообщить; лгать он не станет.
– Я это и хотел услышать.
Раздался короткий стук в дверь, и директор ЦРУ пригласил гостя войти. В конференц-зал, закрыв за собой дверь, вошел полноватый человек среднего роста; его большие глаза увеличивались стеклами очков в металлической оправе. Увидев сидящего за столом Александра Конклина, отставного офицера разведки, он был явно удивлен, но подошел к нему и протянул руку.
– Рад тебя видеть, старина. Мы не виделись два или три года, так ведь?
– Скорее четыре, Стив, – ответил Алекс, пожимая его руку. – Как дела, аналитик аналитиков, хранитель шифров?
– Теперь анализировать и держать под замком почти нечего. Белый дом – это же настоящее сито, да и конгресс не лучше. Мне должны были бы платить половину зарплаты, только никому ни слова об этом.
– Но кое-какие собственные секреты у нас еще остались, не так ли? – улыбаясь перебил его директор ЦРУ. – По крайней мере, от старых операций. Возможно, тогда вы заслуживали вдвое больше по сравнению с тем, что вам платили.
– Подозреваю, что да. – Десоул насмешливо кивнул и отпустил руку Конклина. – Тем не менее, времена хранителей архивов и перевозки материалов под вооруженной охраной в подземные хранилища миновали. Сегодня все заложено в память компьютеров, информация вводится при помощи сканеров прямо с «верхов». Теперь мне не надо совершать дивные прогулки с вооруженной охраной, притворяясь, что меня вот-вот атакует из кустов соблазнительная Мата Хари. Я уж и забыл, когда у меня к запястью был прикован портфель.
– Так значительно безопаснее, – вставил Алекс.
– Зато мне нечего рассказать внукам, старина... «Что ты делал, когда был главным шпионом, дедушка?» – «По правде говоря, малыш, в последнее время я боролся с огромным количеством кроссвордов».
– Полегче, мистер Десоул, – усмехнувшись, сказал директор ЦРУ. – Я ведь не стану слишком возражать, если мне рекомендуют сократить вам зарплату... С другой стороны, я не могу этого сделать, так как не верю вам ни на йоту.
– Так же, как и я, – совершенно спокойно, но сердито произнес Конклин. – Такова ситуация, – прибавил он, всматриваясь в раздобревшего аналитика.
– На самом деле это мой отчет, Апекс, – возразил Десоул. – Тебя не затруднит объяснить, что здесь происходит?
– Ты ведь знаешь, зачем я здесь, не так ли?
– Я не знал, что ты здесь.
– Ах вот как. Просто удачное совпадение: ты «оказался внизу» и был готов в любую минуту зайти сюда.
– Мой кабинет находится внизу. Кстати, довольно далеко отсюда, должен заметить.
Конклин посмотрел на директора ЦРУ и сказал:
– Опять-таки очень ловко, сэр. Пригласить трех человек, с которыми у меня не было серьезных ссор вне службы, которым, по вашему мнению, я полностью доверяю и потому поверю каждому их слову.
– Совершенно справедливо, мистер Конклин, то, что вы услышите, – чистая правда. Присаживайтесь, мистер Десоул... Лучше с этой стороны стола, чтобы наш бывший коллега мог изучать наши физиономии, когда мы будем давать ему объяснения. Как я понимаю, этот метод в почете у оперативников.
– А мне, черт побери, нечего объяснять, – заявил аналитик, направляясь к стулу рядом с Кэссетом. – Но, услышав несколько смелых реплик нашего бывшего коллеги, я бы хотел изучить и его самого... С тобой все в порядке, Алекс?
– С ним все в порядке, – ответил заместитель директора Валентине. – Он рычит не на ту тень, но с ним все в порядке.
– Информация не могла просочиться без согласия и помощи людей, которые находятся в этой комнате!
– Какая информация? – спросил Десоул, посмотрев на директора. Его и без того большие глаза увеличились за стеклами очков. – То сверхсекретное дело, о котором вы спрашивали меня сегодня утром?
Директор кивнул, затем посмотрел на Конклина.
– Давайте вернемся к сегодняшнему утру... Семь часов назад, в начале десятого, мне позвонил Эдвард Мак-Алистер, который раньше работал в Госдепартаменте, а теперь занимает должность председателя Агентства национальной безопасности. Меня проинформировали, что мистер Мак-Алистер был вместе с вами в Гонконге, не так ли, мистер Конклин?
– Да, мистер Мак-Алистер был вместе с нами, – резко ответил Алекс. – Под чужим именем он отправился в Макао с Джейсоном Борном. Там он был так сильно ранен, что едва не умер. Он – эксцентричный интеллектуал и один из самых смелых людей, каких я встречал на своем веку.
– Мак-Алистер ничего не сказал мне об обстоятельствах этой поездки, упомянул только, что был там. Он сказал, что, даже если мне придется изменить свое расписание, я должен принять вас и считать эту встречу безотлагательной, под грифом «красная»... Это тяжелая артиллерия, мистер Конклин.
– Повторяю еще раз: у меня есть веские причины использовать пушки.
– Очевидно... Мистер Мак-Алистер дал мне точные сверхсекретные шифровки, которые должны были прояснить вопрос, как обстоят дела с досье, содержащим отчет о гонконговской операции. Я, в свою очередь, передал эту информацию мистеру Десоулу, он расскажет вам, что ему удалось узнать.
– Никто не дотрагивался до этого досье, Алекс, – тихо сказал Десоул, глядя Конклину прямо в глаза. – Вплоть до 9.30 сегодняшнего утра оно хранилось за семью печатями; четыре года пять месяцев двадцать один день одиннадцать часов и сорок три минуты... никто в него не заглядывал. Кроме того, есть еще одно обстоятельство, которое убедительно свидетельствует о сохранности этого досье, – правда, я не знаю, в курсе ли ты дела...
– Что касается этого досье, я знаю все!
– А может, и нет, – мягко продолжил Десоул. – Нам стало известно, что у тебя не все в порядке со здоровьем, а доктор Панов не обладает достаточной квалификацией в делах, связанных с секретностью...
– К чему ты клонишь?
– Я о людях, дающих допуск к официальному отчету об операции в Гонконге. Тогда-то и был добавлен третий... Эдвард Ньюингтон Мак-Алистер. Это было сделано по его настоянию и с одобрения президента США и конгресса. Он сам позаботился об этом.
– Боже, – тихо пробормотал Конклин. – Когда я позвонил ему прошлой ночью из Балтимора, он сказал мне, что утечка информации невозможна. А потом добавил, что я сам должен во всем убедиться и он организует нашу встречу... Господи, но что же случилось?
– По-моему, нам следует искать где-то в другом месте, – заявил директор ЦРУ. – Но прежде, чем мы приступим к работе, вам, мистер Конклин, придется кое-что прояснить. Видите ли, никто из сидящих за этим столом понятия не имеет о том, что хранится в этом сверхсекретном досье... Само собой разумеется, мы все предварительно обговорили и, как сказал мистер Кэссет, понимаем, что вы проделали чертовски сложную работу в Гонконге. Но мы не знаем, в чем была ее суть. До нас дошли кое-какие слухи от наших резидентов из Юго-Восточной Азии, которые, честно говоря, как считает большинство из нас, слишком быстро развалились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13