Это была картина, которую она начала писать, когда Анита только приехала. Она уже закончила четыре картины для фестиваля, но из-за дождя теперь вынуждена была работать дома.
Анита сидела за кухонным столом и вязала. Она мельком взглянула на Элизабет и заявила:
– Не думаю, что все были бы довольны и счастливы.
– Ну, по крайней мере девочки успокоились бы, – сказала Элизабет. – Ну вот и все. Я закончила.
– Можно наконец-то посмотреть?
Элизабет кивнула и вдруг заволновалась. Она отошла в сторону, чтобы Анита хорошенько рассмотрела свой портрет.
Анита очень долго стояла перед ним. На портрете она выглядела хрупкой, какой-то даже неземной, но в то же время сильной. В ее серых глазах проглядывала легкая грусть, хотя на губах играла едва заметная улыбка.
– Я никогда не была такой красивой, – сказала она наконец неожиданно охрипшим голосом.
– Но ты такая и есть, ты очень красивая.
– О боже, как бы мне хотелось, чтобы твой отец это увидел. Он бы повесил портрет на стену и всем его показывал. «Идите скорее сюда, – говорил бы он, – посмотрите, это написала моя дочь». – Анита повернулась к Элизабет. – А теперь это буду делать я.
Элизабет от волнения не знала, куда себя деть. Фестиваль должен был начаться через час, и она – как же она была глупа, как она могла на такое решиться! – согласилась выставить свои картины. Она не могла вспомнить, когда ей было так страшно.
– Может, я была пьяна? – пробормотала Элизабет себе под нос, переодеваясь уже в третий раз.
Наконец она надела черное трикотажное платье и спустилась вниз. Анита уже ждала ее у двери.
– Ну как ты? – спросила она.
– Ужасно. Я бы сейчас на все согласилась, лишь бы не идти в галерею. Может, не ходить? А вдруг мне там станет плохо?
Анита подошла к ней и обняла за плечи.
– Дыши глубже! Все мы чего-то боимся, – сказала она. – Главное – не сдаваться!
– Спасибо за поддержку. – Элизабет обняла Аниту.
– Пора идти, а то опоздаем.
Эко-Бич приукрасился, как на вечеринку. Повсюду были развешаны красочные плакаты и воздушные шары. Погода выдалась на удивление хорошей. Правда, по небу плыли серые облака и дул холодный ветер, но по крайней мере дождя не было.
Элизабет стояла на тротуаре напротив галереи «Эклектика». Всю витрину занимал огромный плакат: «ПРЕДЛАГАЕМ ВАШЕМУ ВНИМАНИЮ РАБОТЫ ХУДОЖНИЦЫ ИЗ НАШЕГО ГОРОДА – ЭЛИЗАБЕТ ШОР».
Анита сказала: «Удачи!» – и подтолкнула ее ко входу.
Когда Элизабет вошла, она увидела женщин из своей группы поддержки, которые тут же разразились громкими аплодисментами.
Элизабет остановилась в дверях.
– Привет! – тихо сказала она. Ее голос предательски задрожал. – Как это мило с вашей стороны, что вы пришли.
Все заговорили разом:
– Потрясающие работы! Изумительные! Когда ты начала писать? Где ты училась?
Элизабет так и не удалось ответить ни на один из сыпавшихся на нее вопросов, да это было и не важно. Воодушевление подруг помогло ей справиться с нервами. Она почти успокоилась, в ней даже проснулась надежда: может, выставка все-таки пройдет успешно, она получит хорошие отзывы и кто-нибудь купит ее картины?
– Элизабет! – позвала ее Мардж, подходя к ней с большим букетом роз. – Это тебе.
– О, спасибо! Тебе не стоило... Мардж улыбнулась, передавая ей цветы:
– А это вовсе и не от меня.
В букете была карточка со словами: «Мы все еще сердимся, но все равно тебя любим. Удачи тебе, мы гордимся тобой. Джеми и Стефани».
Гордимся тобой! Элизабет прослезилась.
Анита подошла и прошептала ей на ухо:
– Это я рассказала им о выставке. Надеюсь, ты на меня не в обиде.
– Нет, конечно. Спасибо тебе, Анита.
Анита дотронулась до ее руки:
– Все будет хорошо, дорогая.
К десяти часам утра улицы заполнились туристами и местными жителями. На тротуаре оркестр играл старые популярные мелодии, в магазинах толпился народ.
Туристы покупали мороженое и воздушных змеев, майки и прочую мелочь. Они расхватывали колокольчики, сделанные из старых ложек, и маленькие акварели с видами побережья. Но работ Элизабет никто не покупал.
Мардж стояла за кассой, пробивая покупки. День казался бесконечным. К обеду туристы раскупили все, кроме картин Элизабет.
Женщины из группы по одной уходили. В галерее оставалась только Анита. Она сидела на стуле в уголке и усердно вязала. Но Элизабет знала, что мачеха внимательно наблюдает за ней и в любой момент готова прийти на помощь.
Над дверью зазвенел колокольчик. Элизабет взяла себя в руки и приготовилась улыбаться очередному посетителю.
Посетителем оказался Дэниэл. С его ростом он занял почти весь дверной проем. Выглянувшее солнце золотило его светлые волосы.
– Ну как идут дела? – спросил он.
– Да не очень-то хорошо. А если честно – просто ужасно. Он прошел мимо Элизабет и остановился напротив ее работ.
А потом обернулся к ней и сказал:
– Просто превосходны. У вас большой талант.
– Ну да, конечно.
Элизабет была на грани срыва и, чтобы он этого не заметил, выбежала на улицу. Дэниэл вышел следом за ней:
– Как насчет кофе?
– С удовольствием.
Они пошли по оживленной улице. Дэниэл купил кофе и мороженое, и они уселись на лавочке.
– Вам нечего стыдиться, – сказал он.
– Я знаю, – ответила Элизабет, и эти слова даже на ее слух прозвучали фальшиво. – От этого эксперимента можно впасть в депрессию.
– А вы думали, будет легко?
– Я надеялась, что хоть одну картину кто-нибудь да купит. Дэниэл дотронулся до ее щеки.
– Для вас это так важно?
– Нет, но...
Слезы, которые Элизабет сдерживала весь день, потекли по ее щекам. Дэниэл обнял ее. Он гладил ее по голове, давая выплакаться на своем плече. Наконец она отстранилась, все еще всхлипывая и чувствуя себя полной дурой.
– Извините, просто у меня выдался ужасный день.
– Не сдавайтесь! У вас есть талант. Я понял это сразу же, как только увидел ваш первый натюрморт с апельсином. Боюсь, раньше вы всегда слишком легко сдавались.
Элизабет вдруг осознала, что он все крепче и крепче прижимает ее к себе. Она подняла на него глаза. Дэниэл вытер ей слезы.
– Чтобы выставить свои работы, вам понадобилось большое мужество. Я знаю, как это бывает трудно – представить картины на суд публики. Это все равно что встать перед людьми голым.
Элизабет не отрываясь смотрела на его губы, и все, что она услышала, было «голым».
– Вы должны гордиться собой, Элизабет. Вы это заслужили. Дэниэл склонился к ней. Она чувствовала, что сейчас он ее поцелует. Сердце бешено стучало у нее в груди.
Его губы коснулись ее губ. От Дэниэла пахло кофе. Она обняла его за шею и сильнее прижалась к нему.
И... ничего не произошло. Никаких фейерверков, земля не ушла у нее из-под ног.
Дэниэл отпустил ее и, нахмурив брови, спросил:
– Ну что, искры не пробежало?
Элизабет и сама была удивлена:
– Дело в том, что я, оказывается, более серьезно замужем, чем полагала.
– Жаль, но тут ничего не поделаешь.
Дэниэл встал и подал ей руку. Они перешли улицу и снова направились к галерее.
До Элизабет слишком поздно дошло, куда он ее ведет. Она попыталась остановиться.
– Ну правда же, Дэниэл, для меня это все равно что пойти на виселицу.
– Тогда вам остается только сунуть голову в петлю – ведь многие художники именно так заканчивают свою жизнь. – Он улыбнулся: – Я ожидаю от вас, Элизабет Шор, больших свершений. Давайте же, идите наконец туда, где вам место.
Мардж была очень рада, что Элизабет вернулась.
– Я не хотела возвращаться. – Взглянув на дверь, Элизабет увидела, что Дэниэл уже ушел. – Какая же я все-таки трусиха, – пробормотала она себе под нос.
– Знаешь, художникам всегда трудно приходится на выставках. Я должна была тебя об этом предупредить.
– Трудно? – переспросила Элизабет. – Трудно хорошо приготовить голландский соус. А выставить свои работы – это похоже на кому, когда находишься между жизнью и смертью.
Элизабет еще какое-то время провела в галерее, наблюдая за туристами. В конце концов ее терпению наступил предел. Последним, на что она бросила взгляд, когда они с Анитой уходили домой, была стена с ее некупленными работами.
Джек из окна своего кабинета смотрел на улицу. Стоял прекрасный весенний день, который должен был стать самым великим днем его жизни. Двадцать четыре часа назад Джеку предложили лучшую работу на телевидении – должность ведущего воскресной футбольной передачи.
Об этом моменте он мечтал много лет, но теперь, когда этот момент наконец настал, Джек странным образом не чувствовал эйфории.
Дверь в кабинет с шумом распахнулась.
– Ах, вот ты где, – сказал, входя, Уоррен. – Я слышал, тебя будут фотографировать для журнала «Пипл».
– Я, скорее всего, буду самым старым в номере.
Уоррен нахмурился:
– Что-то с тобой происходит. Пойдем развеемся.
Джек взял плащ и направился за Уорреном. На улице они не сговариваясь направились в бар «У Келли».
– Двойной виски со льдом, – сказал Уоррен барменше.
Девушка вопросительно посмотрела на Джека в ожидании заказа.
– Содовую с лаймом.
– Вот теперь-то я на все сто уверен, что с тобой что-то не так, – сказал Уоррен. – Ты – и вдруг берешь содовую?
– В последнее время я слишком много пил. Это мешает мне читать текст. – Джек помолчал, а потом добавил: – Мне предложили вести воскресную передачу «Национальная футбольная лига».
Уоррен удивленно на него посмотрел:
– Такое предложение делают раз в жизни. Радоваться надо. А ты сидишь, пьешь газировку и чуть ли не плачешь.
Не в характере Джека было делиться личными переживаниями, но одиночество до смерти измучило его. Да и кто, как не трижды женатый Джек, мог сейчас дать ему хороший совет.
– Мы сказали дочерям, что решили на время расстаться.
– Сочувствую. Как они это восприняли?
– Плохо. Плакали и ругались на нас. А потом уехали в колледж. С тех пор у меня от них никаких вестей.
– Это пройдет. Со временем они со всем смирятся, привыкнут к новой семье. Уж ты мне поверь!
– А что, если я тоже не могу смириться с этой ситуацией?
– В каком смысле?
– Я скучаю по Птичке.
Вот Джек и произнес это вслух.
– Ты напрасно променял Элизабет на эту свою новую пассию. Ты думал, что эта новизна, страсть и есть настоящее чувство. Но на самом деле главное – это чтобы женщина любила тебя таким, как ты есть. Тебе не следовало уходить от Элизабет.
– Это она от меня ушла.
– Птичка сама ушла от тебя?
– Наша с ней жизнь постепенно превратилась в кошмар. Не могу точно сказать, когда это произошло. Хотя началось все с того времени, когда я не смог больше играть в футбол. Я тогда только и думал о том, сколько я потерял. Я был совсем молодым, когда мы поженились, и не успел толком насладиться славой. – Джек вздохнул и продолжил: – Долгие годы я мечтал снова добиться успеха. И вот благодаря тебе появляется эта работа, и теперь я снова на коне. – Джек горько усмехнулся. – Я свободен, богат и знаменит. Я могу делать все, что задумал.
Элизабет не хотелось вылезать из постели, но как можно было удержаться от такого соблазна? Она со вздохом встала и оделась.
Внизу она уселась на диван рядом с Анитой. Ящик стоял на журнальном столике.
Элизабет смотрела на него и представляла себе, что вот сейчас его раскроет и там окажутся фотографии, какие-то мелочи, принадлежавшие ее маме. Она повернулась к мачехе, ожидая от нее объяснений.
– Я привезла его с собой, – сказала Анита. – Я знала, что наступит такой момент, когда ты будешь готова заглянуть внутрь.
Анита пыталась улыбаться, но улыбка получалась вымученной и только выдавала то, насколько она взволнована.
– Твой папа любил тебя больше всех на свете, – проговорила она.
– Я знаю.
Анита взяла ящик, и когда она передавала его Элизабет, та заметила, как дрожат у мачехи руки.
Внутри была перетянутая резинкой пачка фотографий с острыми зубчиками по краям, а еще – картонный тубус.
Сначала Анита достала фотографии. На первой была мама Элизабет. Она сидела на качелях на крыльце в розовых брюках и блузке с короткими рукавами.
Она смеялась. Не улыбалась, не позировала, а весело смеялась.
Она выглядела такой живой!
– Какая она красивая! – сказала Элизабет.
– О да!
На следующей фотографии была уже другая женщина – незнакомая Элизабет со сверкающими, темными глазами и черными кудрявыми волосами. Она была похожа на итальянскую крестьянку – полная противоположность ее маме.
На других фотографиях тоже была запечатлена эта женщина. На пляже, на крыльце, на ярмарке.
Элизабет была разочарована.
Наконец она взяла тубус и раскрыла его. В нем оказался свернутый в трубку холст. Элизабет разложила его на столе.
Это был портрет черноволосой женщины, в очень изящной манере выполненный яркими акриловыми красками. Женщина полулежала на красных подушках, ее длинные густые волосы беспорядочно рассыпались по сторонам. Она была обнажена, и только бледно-розовый платок прикрывал ее полные бедра.
В черных глазах женщины читались тоска и отчаяние – как будто она смотрела на любимого человека, зная, что он очень скоро покинет ее.
Элизабет посмотрела на подпись в углу. «Маргерайт Роудс».
Время, казалось, остановилось. Элизабет слышала, как бьется ее сердце.
– Мама занималась живописью?
– Да.
Вот и нашлась связь между ними, после стольких лет.
– Почему отец не рассказал мне об этом?
– Из всего, что она написала, остался только этот портрет.
– Ну и что? Он же знал, что я хочу стать художником. Лицо Аниты стало совсем печальным.
– Ты помнишь, я тебе рассказывала, что твоя мама сбежала от Эдварда? Это случилось в пятьдесят пятом году.
Элизабет обратила внимание на поставленную на холсте дату: 1955.
Анита тяжело вздохнула.
– Понимаешь, мир ведь тогда был совсем другим. В те времена люди по-другому относились к... ну, к тем вещам, к которым мы сейчас относимся вполне терпимо.
Элизабет еще раз посмотрела на портрет. Теперь она заметила, что он дышал страстью. И тут она разгадала тайну, которую скрывали от нее все эти годы.
– Мама влюбилась в эту женщину, – сказала она.
– Ее звали Мисси Эстебан. Да, она была ее любовницей. Элизабет откинулась на спинку дивана. Десятки смутных воспоминаний детства вдруг обрели четкий смысл.
– Поэтому-то у мамы была депрессия, – произнесла она. Все фрагменты картинки-головоломки ложились на свои места.
– Вот почему папа никогда не хотел рассказывать мне о ней. Ему было стыдно.
– Одно дело, когда от тебя просто сбегает жена. Это он еще мог бы кое-как пережить, тем более она потом к нему вернулась. Но когда Эдвард узнал, что она влюбилась в женщину, он был сражен наповал. Он никогда никому об этом не рассказывал и совсем замкнулся в себе.
– А как же ты обо всем этом узнала?
– Как-то раз он сильно выпил, ну и разговорился.
– Но почему у меня не осталось никаких воспоминаний о маме? Ведь она умерла, когда мне было шесть лет.
– Она очень любила тебя, Птичка, но в душе у нее что-то надорвалось. Она не могла толком заботиться о тебе. Бывали дни, когда она не отпускала тебя ни на минуту, а потом неделями не обращала на тебя внимания. Естественно, она принимала сильнодействующие лекарства. В те времена женщину, страстно полюбившую другую женщину, считали душевнобольной. – Анита тронула Элизабет за руку: – Твоя мама нашла то, что могло составить смысл ее жизни, но ей пришлось от этого отказаться. Она отказалась от своей любви и своего таланта. И это ее убило. Я понимаю, Птичка, ты сейчас сидела у себя в комнате и думала о том, что никакого таланта у тебя нет.
Элизабет поразилась тому, что все ее чувства, оказывается, на виду.
– Только не вздумай предать Элизабет Шор, – продолжала Анита. – Ты уже слишком многого достигла, чтобы, заробев вернуться к прежней жизни. Бросив живопись, ты совершишь такую же ошибку, какую совершила твоя мать. Может, ты от этого и не умрешь, но точно сломаешься.
Элизабет закрыла глаза. Она хотела возразить Аните, но понимала, что это бесполезно, что та во всем права. С грустной улыбкой Элизабет тихо сказала:
– Ты, Анита, необыкновенная женщина. Сколько лет я страдала, что у меня нет матери. Как же я была неправа! У меня их было две. Я люблю тебя.
У Аниты задрожали губы.
– Твой отец всегда говорил, что ты когда-нибудь это поймешь.
В ожидании своей очереди выступать Джек не мог думать ни о чем и ни о ком, кроме Птички. Стоило ему начать размышлять о новой работе или о своем появлении на страницах журнала «Пипл», Джек первым делом порывался снять трубку и позвонить жене.
Он теперь не пил, в его прояснившемся сознании вещи встали на свои места.
После того разговора с Уорреном ясность мысли не покидала Джека ни на минуту. Вся его жизнь четко предстала перед его мысленным взором.
Ему всегда чего-то не хватало, всегда хотелось чего-то большего. Даже в отношениях с Птичкой. Сейчас он мог себе в этом признаться.
И вот из-за этого своего неуемного желания он и остался один. Муж, живущий врозь с женой, отец, не общающийся с детьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15