А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Однако определенно где-то горело.
Юити сидел возле кровати и вытирал пот со лба страдающей Ясуко. Ему показалось странным, что приходится приходить сюда вот так, незадолго до предстоящих родов. Что-то похожее на радость, накликающую беду, манило и завораживало его. Поскольку ему некуда было пойти, чтобы избавиться от мысли о боли Ясуко, желание быть рядом с её болью удерживало его возле нее. Тот самый Юити, который обычно ненавидел приходить домой, приходил к постели Ясуко, словно возвращался домой.
В комнате было очень тепло. Раздвижная дверь на балкон была распахнута. Белые занавески защищали от солнечных лучей, но их редко шевелил ветерок. Дождь и холод продолжались до вчерашнего дня, поэтому вентиляторы не были установлены, но как только мать вошла в комнату, она быстро решила эту проблему, позвонив по телефону, чтобы из дома прислали вентилятор. Все медсестры были заняты. Юити и Ясуко были одни. Молодой муж вытер пот с её лба. Ясуко глубоко вздохнула и открыла глаза. Она ослабила пальцы, которыми крепко держала руку Юити.
– Теперь я чувствую себя лучше. Так продлится еще минут десять. – Ясуко огляделась вокруг. – Боже, здесь жарко!
Юити был напуган облегчением Ясуко. Выражение её лица, когда она почувствовала себя немного лучше, напомнило ему кусочек всегдашней жизни, которую он боялся больше всего. Молодая жена попросила у мужа зеркальце. Она причесала волосы. Её бледное, отекшее лицо без макияжа было некрасивым, в этой некрасивости она сама не могла предположить величественные признаки боли.
– Я настоящая развалина. Пожалуйста, прости меня, – сказала Ясуко жалобным голосом, совсем не похожим на тот, каким говорят больные. – Через минуту я снова буду красивой.
Юити посмотрел на это детское лицо, униженное болью. «Как это можно объяснить?» – размышлял он. Эта уродливость и боль вовлекали его в человеческие эмоции здесь, поблизости от своей жены. Однако, когда его жена была ничем не обеспокоенной и красивой, он был почему-то отстранен от человеческих чувств и помнил лишь о её душе, которую не мог любить. Как это можно объяснить? Но ошибка Юити заключалась в его упрямом отказе верить, что внутри его теперешняя нежность смешалась с нежностью обычного мужа.
Мать Ясуко вернулась вместе с сиделкой. Юити перепоручил жену двум женщинам и ушёл на балкон, выходящий во внутренний двор. Ему в глаза бросилось множество больничных окон через двор и стеклянная стена лестничного пролета. Он видел белый халат медсестры, спускающейся по лестнице. По стеклу лестницы проходили рельефные параллельные линии. Лучи утреннего солнца, выходящего с противоположной стороны, пересекали эти линии по диагонали.
Стоя в неистовом ослепительном свете, Юити чувствовал запах дизинфектанта и вспомнил слова Сунсукэ: «Как ты думаешь, не убедиться ли тебе в собственной невиновности своими собственными глазами?»
«Ядовитые слова старика всегда давили на меня. Он сказал, что я увижу рождение собственного ребенка от презренного существа. Он предсказал, что я смогу это сделать. В этом его жестоком и слащавом подстрекательстве была торжествующая самоуверенность».
Юити положил руку на железные перила балкона. Теплота ржавого железа, согретого солнцем, неожиданно напомнила ему его медовый месяц, когда он привязал к перилам гостиничного балкона свой галстук.
В сердце Юити возник какой-то неопределимый порыв. Брезгливость, которую Сунсукэ постепенно создал в нём, что вызвало живую боль, заворожила юношу. Сопротивляться ей или отвечать ей тем же самым было все равно, что отказаться от себя ради нее. Для него было трудно отличить источник брезгливости от желания, мотивируя инстинктивной потребностью и плотским вожделением отыскать первоисточник удовольствия. Когда он подумал об этом, его сердце затрепетало.
Дверь в палату Ясуко широко открылась.
Во главе с облаченным в белое заведующим гинекологическим отделением в палату вошли две медсестры, толкая перед собой каталку. В этот момент у Ясуко снова начались схватки. Она позвала мужа, будто звала кого-то, кто был очень далеко. Юити подбежал и взял её за руку.
Врач приветливо улыбнулся, затем сказал:
– Потерпите еще. Совсем немного осталось.
В его красивой седине было что-то такое, что заставляло людей доверять ему с первого взгляда. Юити же почувствовал сильную антипатию к этой седине, к этой почтенности, ко всем добрым намерениям этого открытого и честного лекаря. Все тревоги, все волнения о беременности, о родах, чреватых всевозможными осложнениями, о ребенке, который должен родиться, оставили Юити. Единственное, о чем он думал, было желание увидеть все это.
Страдающая Ясуко не открывала глаз, даже пока её перекладывали на каталку. Пот струился с её лба. Безвольная рука искала руку Юити. Когда юноша сжал её руку и нагнулся над ней, её бескровные губы попросили:
– Останься со мной. Если тебя не будет рядом, я не смогу выдержать все это.
Разве не было трогательным такое откровенное признание? Как будто жена прочла желание из самых дальних глубин его сознания, и её осенила дикая фантазия, что она может ему помочь. Даже стоящие рядом почувствовали чрезмерный накал страстей.
– В чем дело? – спросил врач.
– Моя жена просит меня пройти с ней весь путь до конца.
Врач схватил за руку неопытного мужа. Тихим, но властным голосом он сказал:
– У нас тут случается, что юные жены время от времени говорят подобные вещи. Не принимайте её всерьез. В противном случае и вы, и ваша жена наверняка пожалеете об этом.
– Но моя жена сказала, что если я не буду с ней…
– Я понимаю, что чувствует ваша жена, но она во время беременности пользовалась вашей поддержкой, которая ей была нужна, чтобы стать матерью. Если вы будете присутствовать… для вас, её мужа, присутствие при родах обернется ужасной ошибкой. Даже если сейчас вы и хотите этого, то потом непременно пожалеете.
– Я никогда об этом не пожалею.
– Но все папаши, которых мне доводилось видеть, не захотели бы ничего подобного. Никогда не встречал такого, как вы.
– Доктор, я вас умоляю!
Актерские инстинкты подталкивали Юити в этот раз к изображению упрямого, непоколебимого отчаяния молодого супруга, который растерял весь здравый смысл из-за беспокойства о жене. Врач коротко кивнул. Мать Ясуко, слышавшая их разговор, была шокирована.
– Просто сумасшествие, – сказала она, – избавьте меня от этого. Остановись! Ты определенно пожалеешь об этом. Хуже всего, что ты оставляешь меня совершенно одну!
Ясуко не отпускала руку Юити. Ему показалось, как будто её рука потянула его с неожиданной силой, но это медсестры толкали каталку. Дежурная медсестра открыла дверь и препроводила их в холл.
Сопровождающие Ясуко поднялись на лифте на четвертый этаж. Каталка спокойно двигалась в холодных отсветах коридора. Когда колеса слегка щелкали на стыках пола, мягкий белый подбородок Ясуко бессильно подпрыгивал. Двойные двери родильной палаты распахнулись и вновь захлопнулись. Снаружи осталась только мать Ясуко. Вслед Юити она сказала:
– Действительно, ты пожалеешь. Если все окажется слишком ужасным, пожалуйста, выйди. Я буду сидеть в коридоре.
Юити ответил ей улыбкой человека, идущего навстречу опасности. Этот благородный молодой человек знал все свои страхи.
Ясуко переложили на другую каталку. Когда её перенесли, медсестра задвинула занавесочку между двумя опорами, приделанными по обе стороны новой каталки.
Этот экран, проходящий над грудью роженицы, отгораживал её от блеска приборов и безжалостных ножей.
Юити схватил руку Ясуко и встал над экраном. Оттуда он мог видеть две половины Ясуко – верхнюю и нижнюю, отделенную от неё занавесочкой, поверх которой она ничего не могла увидеть.
Окна выходили на юг, и в них задувал лёгкий ветерок. Ветерок играл галстуком Юити, снявшего пиджак и оставшегося в одной рубашке; галстук трепетал и прилипал к его плечу. Юити засунул конец галстука в нагрудный карман рубашки. Он сделал это быстро, так как беспомощно держал руку обливающейся потом жены. Между этим испытывающим страдания телом и другим, не испытывающим никаких физических страданий, была дистанция, преодолеть которую не могли никакие действия, предпринятые той и другой стороной.
– Потерпите еще немного. Все скоро закончится, – снова сказала старшая медсестра Ясуко на ухо.
Глаза Ясуко оставались закрытыми. Юити почувствовал себя свободнее, потому что жена не могла его видеть.
Появился заведующий гинекологическим отделением с чисто вымытыми руками и засученными рукавами, за ним следовали два ассистента. Он даже не удостоил Юити взглядом. Он сделал знак старшей медсестре. Две медсестры сняли нижнюю половину стола, на котором лежала Ясуко. Её ноги были просунуты в два странных рогоподобных выступа, выдающихся снизу с каждой стороны той половинки стола, на которой лежала Ясуко.
Занавесочка поверх её груди служила для того, чтобы не дать ей увидеть безжалостную трансформацию нижней части тела в нечто отдельное от нее. Невзирая на это, боль верхней половины Ясуко превратилась в чисто духовную боль, которой ничего не было известно о том, какие изменения произошли с Ясуко, которая не имела никакого отношения к тому, в чем участвовала её нижняя половина. Цепкость и сила, с которой Ясуко сжимала руку Юити, были совсем не женскими. Это была сила всепоглощающей боли, способной выключить существование Ясуко из жизни.
Ясуко застонала. В духоте операционной между порывами ветра стоны висели в воздухе, напоминая жужжание бесчисленных мух. Ясуко постоянно пыталась приподнять свой живот и в отчаянии опускалась назад на твердое ложе, запрокинув лицо с закрытыми глазами. Юити вспоминал. Прошлой осенью, когда он был вместе с тем случайным студентом в дневное время в гостинице в Такагихо, он слышал во сне сирены пожарных машин. Тогда он подумал: «Чтобы моя вина смогла стать чистой и невосприимчивой к огню, разве не должна моя невинность сперва пройти испытание огнем? Моя абсолютная невиновность по отношению к Ясуко… Разве я когда-то не молил Бога, чтобы родиться заново ради Ясуко? А теперь?»
Юити дал отдых глазам, переведя взгляд на пейзаж за окном. Летнее солнце палило деревья в большом парке по другую сторону от государственной железнодорожной линии. Овал рельсов был похож на сверкающий водоем. Там не было видно ни одной человеческой фигуры.
Рука Ясуко снова сильно потянула за руку Юити. Казалось, она призывает его обратить внимание на что-то. Он тотчас же заметил ослепляюще яркие лучи, исходящие от скальпеля, который медсестра только что вручила врачу. Нижняя половина тела Ясуко двигалась, словно рот извергающего рвоту человека.
Была проведена первая местная анестезия, затем щель расширили с помощью скальпеля и ножниц. Темно-красное нутро Ясуко предстало взору её юного мужа, в котором иссякла вся жестокость. Глядя туда, прямо во внутренности жены, Юити удивился, что эта плоть, которую он до сих пор считал просто неуместной глиной, оказалась чем-то, что он больше не мог считать неодушевленным предметом.
«Я должен смотреть. Не важно, что будет дальше, я должен смотреть, – говорил он себе, пытаясь справиться с подступающей тошнотой. – К этой системе бесчисленных блестящих влажных красных драгоценных камней, к этой мягкости под кожей, пропитанной кровью, к этим смущающим вещам хирург скоро привыкает. Я должен, я смогу привыкнуть к мысли, что я – хирург. Поскольку тело моей жены в сексуальном плане для меня не больше чем глина, нет причины считать, что и внутренние органы её тела что-то большее, чем просто глина».
Но откровенность его совести вскоре свела на нет его рассуждения. Внушающее страх содержимое тела его жены, вывернутое наружу, было больше чем глина. Словно человеколюбие, скорее чем сочувствие, которое он питал к боли жены, заставило его увидеть, когда он стоял напротив этой безмолвной алой плоти и смотрел на её влажную поверхность, его собственное, несравненное «я». «Боль не переступает пределы тела. Она одинока», – думал юноша. Но эта обнаженная алая плоть не одинока. Она сродни той красной плоти, которая, несомненно, существовала внутри Юити. Даже сознание того, кто только взглянул на нее, не может оставаться не затронутым.
Юити увидел, как еще одно, ярко сверкающее, словно зеркало, жестокое приспособление дали в руки врачу. Это было устройство, похожее на огромные ножницы, разъединенные в центре. Там, где должны находиться лезвия, была пара больших изогнутых ложек. Одну половину инструмента ввели глубоко в нутро Ясуко. После того как накрест была введена вторая половина, шарнир в центре защелкнулся. Это были щипцы.
Касаясь руки жены, молодой супруг пронзительно ощутил, что этот грубо вторгнувшийся инструмент ищет что-то с намерением захватить его металлическими когтями. Юити видел, как жена прикусила нижнюю губу. Окруженный этими страданиями, он понимал, что её уязвимая хрупкая вера в него никогда не покидала её лица, но не осмелился поцеловать её. У юноши не было уверенности, необходимой для столь естественного поступка, как лёгкий поцелуй.
В трясине плоти щипцы нащупали мягкую головку младенца и схватили её. Две медсестры, по одной с каждой стороны, давили на белый живот Ясуко.
Юити честно верил в собственную невиновность, хотя, возможно, точнее будет сказать, что он молился об этом.
Однако в это время Юити, размышляя о лице жены на вершине страданий и о горящей окраске той её части тела, которая была источником его ненависти, прошел через процесс трансформации. Красота Юити, которая была дана ему для того, чтобы ею восхищались в равной степени и мужчины и женщины, которая, казалось, существовала только тогда, когда на неё смотрели, в первый раз изменила свою природу и теперь существовала только для того, чтобы смотреть. Нарцисс забыл своё лицо. У его глаз появилась другая цель, а не зеркало. Смотреть на это жуткое уродство стало все равно что смотреть на него самого.
До сих пор Юити был способен ощущать собственное существование, только если на него смотрели in toto . Короче говоря, его осознание существования было осознанием того, что на него смотрят. Юноша теперь упивался новым смыслом существования, бесспорно, существования, при котором смотрели не на него. То есть он смотрел теперь сам.
Как прозрачно, как воздушно это существование в его истинной форме! Этот Нарцисс, который забыл своё лицо, мог теперь даже считать, что его лица больше не существует. Если вне себя от боли его жена смогла бы повернуть голову и открыть глаза, она определенно без труда увидела бы выражение лица человека, который существовал в том же мире, что и она.
Юити отпустил руку жены. Он поднес обе вспотевших руки ко лбу, чтобы прикоснуться к своему новому «я». Он вынул носовой платок и вытер пот. После этого опять взял жену за руку.
Отошли околоплодные воды. Уже показалась головка младенца с закрытыми глазами. Вокруг нижней половины тела Ясуко кипела работа, сравнимая с изнурительными усилиями команды корабля, сопротивляющегося буре. Это была довольно обыкновенная работа, способствующая появлению новой человеческой жизни. Юити мог видеть, как напрягались мышцы даже через складки белого халата заведующего отделением гинекологии.
Освобожденный от пут, ребенок выскользнул наружу. Это был бледно-алый полумертвый кусок плоти. Послышалось хлюпающее хныканье. Затем плач. С каждым вскриком младенец становился чуть краснее.
Перерезали пуповину. Медсестра взяла ребенка на руки и показала Ясуко:
– Это девочка!
Ясуко, казалось, не поняла.
«Это девочка», – услышала она и слабо кивнула.
Молодая мама молча лежала с открытыми глазами. Казалось, эти глаза не видят ни мужа, ни ребенка, которого ей поднесли. Если она и видела их, она не улыбнулась. Такого бесстрастного выражения, точнее говоря, животного выражения человеческие существа не часто способны достичь. «По сравнению с этим выражением, – думал мужчина в Юити, – все другие выражения человека трагикомического пафоса не больше, чем просто маски».
Глава 26
ОТРЕЗВЛЯЮЩЕЕ ЛЕТО
Ребенка назвали Кэйко, радость семейства была безграничной. Это было правдой, несмотря на то, что в душе Ясуко хотела вовсе не девочку. Через неделю после родов здесь, в больнице, душа Ясуко была вполне довольна, но время от времени она погружалась в бесполезные размышления, почему родилась девочка, а не мальчик. Она думала: неужели она ошибалась, молясь о мальчике? Неужели с самого начала её радость оттого, что она носит в себе красивого ребенка, точную копию своего мужа, была лишь пустой иллюзией? Еще было трудно сказать, в кого пошел младенец, но сейчас казалось, что она больше похожа на отца.
Каждый день Кэйко набирала вес. Весы поставили рядом с кроватью матери, и каждый день быстро поправляющаяся Ясуко записывала прибавку в весе в таблицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50