Дети, на наш взгляд, чувствуют себя спокойнее, когда их держат на руках.— Вы что же, хотите взять ее?— Если не возражаете.— Уверены?— Мадам, я проделывал это множество раз. Поверьте, ваш драгоценный отпрыск не пострадает.Аира уставилась в пол и еле заметно сморщила нос. Опять начинается! — тут же послал сигнал сестре Бомен.Но мама лишь подняла Пинпин и бережно передала экзаменатору. Близнецы смотрели во все глаза. А вот папа, наоборот, прикрылся ладонью. Все шло наперекосяк, хуже и представить было нельзя, и что самое ужасное, он ничего не мог исправить.— А ты славный парень, Пинто, верно я говорю? — Человек в алом пощекотал малышке шейку и надавил на кончик носа. — Что это у тебя? Носик, да?Девочка хранила молчание. Экзаменатор затряс перед ней золотой медалью на цепочке; увесистая побрякушка заблестела на утреннем солнце.— А? Красиво? Хочешь потрогать?Пинпин не отзывалась. Доведенный до белого каления, мужчина покосился на мать.— Не знаю, отдаете ли вы себе отчет в случившемся, но, судя по тому, как обстоят дела, ребенок заработает круглый ноль.— Неужели все так плохо? — сверкнула глазами Аира.— Сами видите, из него и клещами ничего не вытянешь.— Что, совсем ничего?— Ну-у… Может, он выучил какой-нибудь стишок или игру, где нужны слова?— Минуточку… — Госпожа Хаз потерла пальцами лоб и зашевелила губами, изображая глубокое раздумье. Сейчас начнется! — мысленно предупредил Бо сестру.— Ах, да. Есть одна игра. Любимая. Вот попробуйте, скажите внятно: «Писс, писс, писс».— Как?— Увидите, ей понравится. Началось! — одновременно простонали про себя близнецы.— Писс, писс, писс, — членораздельно произнес экзаменатор. — Слышишь, парень? Писс, писс, писс.Малышка изумленно поморгала и заерзала у него на руках, устраиваясь поудобнее. Ой! Еще чуть-чуть! — передали друг другу Бомен и Кестрель.— Писс, писс, писс, — отчетливо повторил человек в мантии.— Еще чуть-чуть, — улыбнулась мама. Ну же, Пинпин, ну же, — мысленно теребили сестренку близняшки. — Постарайся! Господин Хаз наконец решился открыть глаза. Внезапно до него дошло, что происходит. Подпрыгнув как ужаленный, отец умоляюще протянул руки.— Позвольте, я… Только было уже поздно.Молодчинка, Пинпин! — молча возликовали Бо и Кесс — Молодчинка-чинка-чинка!С отрешенным выражением и блаженной улыбкой на круглом личике малышка выпустила долгую, непрерывную струю прямо на экзаменатора. Тот ощутил странное тепло, однако не сразу сообразил, что к чему. Потом заметил сосредоточенные взгляды Хазов и медленно опустил глаза. По алой мантии расползалось пятно. Не говоря ни слова, мужчина в алом передал Пинпин отцу, развернулся и сердито зашагал обратно по проходу.Госпожа Хаз взяла у мужа дочку и осыпала ее нежными поцелуями. Между тем Бомен и Кестрель катались по полу, задыхаясь от смеха. Анно смотрел, как экзаменатор сообщает о неприятном случае Мэсло Инчу, и тихонько вздыхал про себя. Он уже знал то, о чем не подозревала семья: нынче утром хорошая оценка могла бы спасти их от переезда. Теперь же Хазы наверняка покинут Оранжевый округ и отправятся в более скромное жилище. В лучшем случае две, а скорее одна комнатушка, плюс общие кухня и ванная на несколько семей. Анно никогда не страдал тщеславием; его не заботило мнение соседей. Но мысль о том, что он подвел дорогих людей, ранила папу в самое сердце.Аира крепко прижимала к себе малышку, не желая думать о будущем.— Писс, писс, писс, — радостно бормотала Пинпин. Глава 2Кестрель заводит кошмарного друга Уже в школе близнецы обнаружили, что забыли принести Домашнее задание.— За-бы-ли? — рявкнул господин Бач. — То есть как это — забыли?Близняшки стояли бок о бок у доски, глядя то на длинные ряды парт, за которыми сидели ухмыляющиеся однокашники, то на учителя, который важно поглаживал тяжелый живот и облизывал кончиком языка жирные губы. Господин Бач обожал наказывать оплошавших в назидание прочим. Он полагал, что в этом и заключается работа педагога.— Итак, начнем по порядку. Почему вы забыли принести урок?— У нашей маленькой сестры была первая контрольная, — отвечал Бо. — Мы рано вышли из дома и не взяли тетради.— Ах, просто не взяли? Так, так, так.Господин Бач питал особую неприязнь к неубедительным отговоркам.— У кого еще, — обратился он к остальным, — дети в семье сдавали сегодня контрольную?По рядам взметнулась дюжина рук; ладонь Руфи Блеша тянулась выше всех.— А теперь, кто еще забыл уроки?Руки тут же опустились. Все до единой. Учитель уставился на виноватых:— Похоже, только вы.— Да, сэр, — кивнул Бомен.Хотя Кестрель не издала ни звука, однако брат прекрасно понимал, как бурлят ее мысли, чувствовал, как поднимается в ней дикая ярость.Ни о чем не подозревая, господин Бач расхаживал взад-вперед и беседовал с учениками.— Класс! Что случается с теми, кто не трудится?— Нет работы — нет продвижения! — затвержено отчеканил пятьдесят один юный рот.— А что бывает с теми, кто не движется вперед?— Нет продвижения — нет баллов!— А что будет с тем, у кого нет баллов?— Баллов нет — и ты в хвосте!— В хвосте, — с наслаждением повторил преподаватель. — В хвосте. В хвос-те-е-е!Ученики содрогнулись. Как это — в хвосте? Как Мампо, самый глупый мальчик в школе? Кое-кто украдкой обернулся к нему, съежившемуся на задней парте — парте позора. Мампо — дурачок, с его вечно мокрой верхней губой, потому что мамы у него не было и никто не выучил его вытирать нос. Мампо — вонючка, к которому брезговали подходить, потому что папы у него тоже не было и мальчугану не говорили, когда мыться.Господин Бач подошел к оценочной доске, где он ежедневно расставлял новые баллы и в соответствии с ними переписывал имена детей по порядку.— Каждый из вас теряет по пять очков, — возвестил учитель и произвел нехитрые вычисления.В итоге Бомену досталось двадцать пятое место, а Кестрель — двадцать шестое. Класс внимательно наблюдал.— Ползем, ползем, ползем, — промурлыкал Бач, когда положил мел на место. — Дети, как мы поступаем, обнаружив, что сползли ниже?И класс отчеканил хором:— Стараемся больше, тянемся выше! Любой ценой быть завтра лучше, чем сегодня!— Больше. Выше. Лучше. Надеюсь, вы больше не забудете дома тетради, — ехидно сказал Бач близняшкам. — А теперь займите свои места.Шагая между долгими рядами, Бомен опять ощутил, как закипает в сердце сестры горячая ненависть к учителю, и к этой громадной доске, и к школе, и ко всему Араманту. Ерунда, — попытался он мысленно утешить Кестрель. — Мы быстро наверстаем. Даже не собираюсь, — прозвучало у Бомена в голове. — Мне без разницы. Прежняя парта осталась позади. Вот и новая. Бомен остановился, но Кестрель пошла как ни в чем не бывало дальше — в самый конец, туда, где постоянно сидел в одиночестве несчастный Мампо, — и опустилась на свободное место.Господин Бач выпучил глаза. У дурачка отвисла челюсть.— При-ве-ет, — выдохнул он и окутал соседку облаком смрада.Девочка отвернулась и зажала нос.— Я тебе нравлюсь? — продолжал вонючка, подсаживаясь ближе.— А ну, брысь! — прошипела Кесс — От тебя несет, как из помойки.— Кестрель Хаз! — прорычал учитель из другого конца класса. — Сейчас же займи свое место!— Нет, — отрезала девочка. Все окаменели.— Что ты сказала? — сдвинул брови господин Бач. — Нет?— Да, — отозвалась Кесс.— Хочешь, чтобы я вычел еще пять баллов?— Ну и пусть, мне не жалко.— Ах, не жалко? — побагровел учитель. — Тогда я заставлю тебя пожалеть. Делай, как говорят, иначе…— Что иначе? — перебила сестра Бо. Господин Бач лишился дара речи.— Я и так уже в хвосте, — заявила Кестрель. — Что вы еще мне можете сделать?Класс затаил дыхание. Учитель беззвучно разевал рот, не находя подходящего ответа. Тем временем самый глупый мальчик в школе склонился еще ближе к соседке; та невольно шарахнулась в сторону с гадливой гримасой. Господин Бач заметил это, и сердитое замешательство на лице педагога сменила злорадная ухмылка. Медленными шагами он измерил проход и встал, возвышаясь над нарушительницей спокойствия.— Дети, — произнес учитель совершенно ровным голосом, — повернитесь и посмотрите на Кестрель Хаз.Все глаза устремились на девочку.— Кестрель нашла себе приятеля. Как видим, это не кто-нибудь, а наш общий любимец Мампо. Смотрите, они сидят бок о бок. Что ты думаешь о новой подружке, Мампо?Мальчишка тут же закивал с довольной улыбкой.— Мне нравится Кесс.— Слышишь, Кестрель, ты ему нравишься, — продолжал господин Бач. — Можешь подсесть поближе и положить ему руку на плечо. Можете обняться, вы же теперь друзья. Кто знает, что принесет вам будущее? Люди вырастают и женятся. Наверно, ты мечтаешь превратиться когда-нибудь в госпожу Мампо и воспитывать его маленьких детишек? Дюжину мампонят, грязных и хлюпающих носами? Загляденье!Послышались первые смешки. Учитель с удовлетворением почувствовал, что удар попал точно в цель. Сестра Бо сидела, устремив невидящий взор прямо перед собой, красная, словно вареный рак, от стыда и злости.— Но может быть, здесь какая-то ошибка. Что, если Кестрель нечаянно села не на то место? Случается же такое.И Бач замолчал, пристально глядя на бунтарку. Девочка поняла, ей предлагают сделку: повиновение в обмен на спасенную гордость.— Думаю, Кестрель сейчас поднимется и пересядет за свою парту.Несчастная задрожала как осиновый лист, но не двинулась с места. Господин Бач подождал еще немного, а затем процедил сквозь зубы:— Ну-ну. Кестрель и Мампо. Сладкая парочка.Все утро учитель не прекращал нападок. На уроке грамматики класс получил издевательское упражнение: «НАЗОВИТЕ ВРЕМЯ ГЛАГОЛОВ: Кестрель любит Мампо. Кестрель любима Мампо. Кестрель полюбит Мампо. Кестрель любила Мампо. Кестрель будет любить Мампо». На уроке арифметики на доске появилась следующая задача:«Кестрель подарила Мампо триста девяносто два поцелуя и девяносто восемь объятий; половина из последних сопровождалась поцелуями, которые на одну восьмую часть были слюнявыми. Сколько слюнявых поцелуев с объятиями досталось Мампо?»И все в таком же роде, без передышки. Дети то и дело хихикали, прикрываясь ладошками. А учителю только это и было надо. Не раз и не два Бомен тайком бросал выразительные взгляды на сестренку, но та молча сидела за партой, выполняя все задания.Настало время школьного завтрака. Во время перемены Бо и Кестрель постарались незаметно выскользнуть из класса. Не тут-то было: Мампо увязался следом.— Исчезни, — поморщилась Кесс.Однако сопливый урод и не думал исчезать. Он просто семенил за ними, не отводя глаз от новой соседки. Время от времени, хотя его никто не спрашивал, дурачок бормотал: «Кесс хорошая». И утирал мокрый нос рукавом рубашки.Девочка решительно пробиралась к выходу.— Ты куда, Кестрель?— Подальше отсюда. Ненавижу школу.— Да, но ведь… — Бо не нашелся что сказать. Разумеется, сестра ненавидела школу. А кто из них любил? Однако все ходили.— Как же оценка нашей семьи?— Не знаю. — Маленькая мятежница ускорила шаг.Мампо — дурачок первым увидел на щеках Кестрель дорожки от слез. И не смог этого вынести: бросился к «подружке», облапил ее немытыми руками, заскулил, полагая, что утешает ее:— Не плачь, Кесс. Я твой друг. Только не плачь.— Отвяжись! — сердито оттолкнула его девочка. — Ты воняешь!— Я знаю, — смиренно потупился Мампо.— Пойдем, сестренка, — сказал Бомен. — Сядешь на свое место, и Бач от тебя отвяжется.— Нипочем не вернусь, — ответила Кестрель.— Но ведь надо.— Я расскажу папе. Он все поймет.— И я пойму, — вмешался сопливец.— Убирайся! — заорала ему в лицо новая соседка. — Убирайся, пока я тебе не надавала!Она замахнулась кулаком, и мальчик упал на колени.— Ударь меня, если хочешь, — захныкал он. — Пожалуйста, я готов.Рука нарушительницы спокойствия замерла на полпути. Девочка удивленно уставилась на приставалу. Бомен похолодел. Внезапно, против своей воли, он ощутил, что это значит — быть вечным изгоем. Холодный ужас и пронизывающее одиночество сковали мальчика с ног до головы; ему захотелось кричать в голос, требуя хоть капли доброты и сострадания.— Она пошутила, — промолвил Бо. — Она тебя не тронет.— Пусть колотит, если ей нравится.Полные немого обожания глаза дурачка заблестели, соперничая с мокрой верхней губой.— Скажи, что не станешь его бить, Кесс.— Не стану, — эхом откликнулась девочка и опустила кулак. — Руки марать неохота.Она развернулась и быстро зашагала по улице. Бомен тронулся следом. Мампо выждал немного и тоже побрел за ними.Не желая посвящать его в беседу, Кестрель заговорила с братом на языке мыслей: Не могу я так дальше, не могу. А что нам еще остается? Не знаю. Надо что-то придумать. Что угодно, и поскорее, а не то я просто взорвусь. Глава 3Очень громкие грубости Покидая ненавистную школу в компании брата и Мампо, Кестрель еще не знала, куда направляется. Ноги сами понесли ее по четвертой главной улице города к центральной арене — туда, где высилась Поющая башня. Арамант имел форму круга, вернее даже, барабана — из-за высоких крепостных стен, возведенных в незапамятные времена для защиты горожан от воинственных племен, обитавших на равнинах. Вот уже многие века никто не осмеливался бросить вызов жителям великого Араманта. И все-таки люди по-прежнему не стремились наружу. В самом деле, чего они там не видели, в этом широком мире, раскинувшемся за крепкими стенами? К югу расстилался усеянный камнями берег, и волны великого океана с грохотом накатывали на него днем и ночью, а далеко на север, до самых горных пиков, тянулись унылые, безлюдные пустыни. Ни еды, ни уюта, ни безопасности. Тогда как здесь, внутри, можно было найти все, что требовалось для жизни, — более того, для жизни очень даже неплохой. Любой в Араманте осознавал, какое это счастье — родиться в подобном редкостном приюте покоя, изобилия и равных возможностей для всех и каждого.Город разделялся на кольца-округи. Крайний из них, Серый, вечно скрытый под тенью крепостных стен, состоял из больших зданий-кубов, рассчитанных на множество тесных квартир. За Серым плавно поднимался Коричневый округ с его некрупными домишками, а еще чуть подальше располагались Оранжевые односемейки с крохотными террасами — здесь и жили Хазы до сих пор. Ближе всего к середине лежало широкое Алое кольцо: ласкающий взгляд лабиринт из плавных дорожек, личных садиков и просторных особняков. Каждый из домов чем-то выделялся среди прочих, хотя, разумеется, все они были выкрашены в ярко-красный цвет. И наконец, в сердце города возвышался Белый округ. Здесь находился Дворец императора, и сам Креот Шестой, Повелитель и Отец Араманта, ежедневно взирал отсюда на своих детей и подданных. Внушительные в их чистой и строгой красоте дома властителей сияли мрамором или отполированным известняком. Слепили глаза величественные колонны Зала Достижений, в котором выставляли напоказ оценки каждой из городских семей, а напротив, по ту сторону площади с памятником императору Креоту Первому, сияли многочисленные окна Коллегии экзаменаторов: тут заседал Экзаменаторский совет, главный орган управления в Араманте.Примыкая к Белой площади, сразу же за мощными стенами дворца, на перекрестье четырех основных улиц располагалась городская арена. В былые времена ее грандиозный округлый амфитеатр собирал на своих трибунах всех до единого жителей, когда требовалось обсудить какой-то важный вопрос или же избрать нового правителя. После введения системы оценок необходимость в этом отпала, да и нынешние горожане вряд ли разместились бы на девяти беломраморных ярусах. Так что теперь сюда приходили повеселиться и послушать музыку. Разумеется, здесь же проводился и Великий экзамен, на который ежегодно являлись главы всех семейств и от которого зависели их оценки.Посередине арены, прямо на круглой мраморной сцене, стояло деревянное сооружение, известное как Поющая башня. Ничего более нелепого и придумать было нельзя: темная, несимметричная постройка, лишенная простоты и благородства формы, столь характерных для Белого округа, раскачивалась и скрипела с каждым налетевшим ветерком, а при сильных порывах издавала и вовсе тоскливый плач. Не проходило и года, чтобы на собрании Экзаменаторского совета кто-нибудь не предложил разобрать ненужную конструкцию и возвести на ее месте новый, более подобающий символ города, но всякий раз предложение отклонялось — поговаривали, будто бы самим императором. Простой народ относился к башне с почтением: все-таки она была ужасно старая и, казалось, вечно стояла на этом месте, к тому же, согласно древней легенде, в один прекрасный день она собиралась запеть снова.Кестрель всегда любила башню — за ее непредсказуемость, за полную бесполезность и даже за протяжные унылые стоны, которые так не вписывались в общую благополучную картину Араманта. Порой, когда жизнь казалась особенно невыносимой, девочка сбегала вниз по девяти ярусам, садилась на булыжники у мраморного подножия и беседовала с башней час-другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23