– Вот если бы он замочил кого…
– Да вот еще не сподобился, сука! – злобно прошипел сексот.
– Ну, ладно, к делу. – Старший лейтенант вытащил фотографию Азы Арзаевой. – Ты эту девку случайно нигде не видел?
Осведомитель поднес снимок поближе к глазам:
– А хороша, лярва! – И, помолчав, добавил: – Не-а, не видел. А увидел бы такую хоть раз, точно бы запомнил. Так она кого или ее кто?
– Скорее она кого. Ты что-нибудь слышал про вчерашнее убийство в районе Филевского парка?
– М-м… – Сексот почесал затылок.
– Карнаухова, президента фирмы «Этель» завалили. Слышал о таком?
– Да хрен их знает, всех этих президентов! Развелось их, засранцев, что грязи! Я, блин, видал тут одного…
– А вот этого видал? – Колодков сунул под нос осведомителю снимок расстрелянных любовников.
– М-м… Красиво их приложили. Со знанием дела. Неужели эта красотка? – Сексот вновь взглянул на врученную ему фотографию Арзаевой.
– Неважно. Но поспрашивай своих корешей – может, видели ее где. Тогда сразу звони мне. И больше никому! Понял?
– Чего ж не понять? Не дурной. – Тут взгляд Пичуги вновь остановился на снимке с трупами. – Постой-ка, начальник! Бля буду, это – жена моего кореша. С которым я вчера ханку жрал. Я видел ее разок, когда был у него на хазе.
– А как фамилия кореша? – тут же встрепенулся Колодков.
– Малахов, ети его душу.
– А зовут Петр Максимыч?
– Ну.
– Во сколько вы вчера с ним встретились?
– Часа в четыре дня.
– А до этого когда виделись?
– Да с год назад, а может, и больше…
– Вот что, Пичуга. Ты должен сейчас к нему просто приклеиться. И постарайся узнать, что делал и где был этот Малахов позапрошлой ночью.
Со вторым своим сексотом по кличке Голубок старший лейтенант договорился встретиться возле обычного, казалось бы, муниципального рынка. Но одновременно он являлся и рынком нелегальной торговли оружием.
В окружном УВД о нем знали, но ничего не предпринимали против его деятельности, и на то имелись веские причины. На рынке торговали в основном милицейские сексоты, поэтому потоки оружия контролировались и в нужный момент у нужных людей перехватывались, а ничего не подозревавшие покупатели отправлялись за решетку. Кроме того, экономились средства на осведомителей, и без того скудно отпускаемые казной – ведь сексотам давалась возможность заработать самостоятельно.
Голубок поджидал оперуполномоченного на лавочке в тихом зеленом дворике. Он был относительно молодым человеком, особенно по сравнению с шестидесятилетним Пичугой.
Голубок начинал свою криминальную карьеру в качестве «черного следопыта» – откапывал на местах сражений великой войны боеприпасы и продавал их преступным группировкам. С помощью одного из найденных и реализованных им пистолетов было совершено убийство. Органы вышли на Голубка, и тот после недолгой обработки в ИВС согласился на них работать – конкретно на Колодкова.
Предъявленные ему Сергеем фото он рассматривал очень долго, демонстрируя таким образом добросовестный подход к делу. И наконец объявил:
– Я никого из них не знаю и никогда не видел. Да и об этом убийстве ничего не слышал.
Ничего другого и не ожидавший старший лейтенант встретил его сообщение вполне равнодушно.
– Ясно. Снимки возьми себе и покажи своим. Свободен.
Но Голубок не уходил, продолжая разглядывать фотографию Азы Арзаевой.
– Такое дело… – пробурчал он поднос.
– Чего ты там бормочешь? – вяло поинтересовался Колодков.
– Такое дело… Фотка этой девки по Москве раньше уже распространялась?
Сергей насторожился.
– Да. Со вчерашнего дня. А что?
– Один мой дружбан, который частникам стволы продает, толкнул вчера какой-то клевой девахе две обоймы к ПМ. И глушитель…
– Глушитель? – всполошился оперуполномоченный. – Чего ж ты раньше молчал? О таких вещах ты обязан докладывать!
– Сам недавно узнал, вот и докладываю. И, кроме того, дружбан ей глушак просто впарил: она глушак этот не спрашивала, но дружбан уговорил.
А ту девку твой дружбан по фото узнает? – Оперуполномоченный совсем не имел в виду Арзаеву: мысль, что она после убийства, вместо того чтобы делать из Москвы ноги, вдруг пошла на рынок за боеприпасами, выглядела просто нелепой, но сам по себе факт покупки глушителя, пусть вроде как и случайной покупки, являлся основанием для немедленного расследования. Приобретение частными лицами оружия просто для самозащиты окружное УВД не слишком беспокоило. Но глушитель – иное дело.
– А он уже узнал, – неожиданно объявил Голубок. – Ее фото на стенде «Их разыскивает милиция» в нашем районном ОВД висит.
Колодков проглотил слюну.
– Где он, твой дружбан? Тащи его сюда!
– Его сейчас на рынке нет, – ответил Голубок, укоризненно глядя на опера. Тот понял недовольство своего сексота: «дружбан» конечно же не должен знать, что Голубок – стукач. – Как появится, я ему фотку, что вы мне дали, продемонстрирую. Если он эту девку не опознает, то покажет мне снимок на стенде, где изображена покупательница. Я вам потом сообщу по мобильнику, что и как.
Колодкову ничего не оставалось, как согласиться со своим стукачом и дать ему кое-какие инструкции.
– Узнай у своего дружбана, в котором именно часу была совершена покупка глушителя, – добавил он в заключение.
6
«Анюта вернулась!» – была первая реакция Малахова на звонок в квартиру.
В ту минуту забыв, что у жены есть ключи, он стал суетливо отпирать все свои четыре замка и две двери, приговаривая себе под нос: «Сейчас, милая, сейчас!» Но руки его отчего-то вдруг затряслись, и он все никак не мог открыть словно заколодившие хитроумные запорные устройства.
Наконец Малахов рванул одну из дверей внутрь, другую, на цепочке, приоткрыл наружу и очутился лицом к лицу с незнакомым ему человеком. И еще прежде чем тот предъявил ксиву, представившись «Старший оперуполномоченный Бороздин» и осведомившись «Гражданин Малахов?», Петр Максимович всем своим естеством старого жулика ощутил – мент.
И он испугался, хотя даже пока не осознал, чего ему, собственно, бояться, чего ожидать от этого еще сравнительно молодого оперка. Но тут же понял: то был вроде бы напрочь забытый, но теперь вдруг мгновенно оживший страх еще советской поры перед органами ОБХСС, которые нещадно, хотя и вполне безуспешно (не на того напали!), преследовали Петра Максимовича в течение долгих лет его карьеры золотовалютного спекулянта.
Но чего теперь-то дергаться! – охолонил он себя, непроизвольно мотнув головой, как бы пытаясь вытряхнуть из нее дурные воспоминания. Уже более двадцати лет органы его не трогают, занятые более важными делами: заказными убийствами, криминальными разборами и набиванием собственных карманов зелеными купюрами. Да и вообще – кому какое дело до мелкого барыги, когда всю страну на гоп-стоп берут!
Но тогда для чего приперся к нему домой этот мент? – напряженно размышлял Малахов, тщательно рассматривая «корочки» и сверяя фотокарточку с лицом замершего в дверях опера.
Наконец он, сняв цепочку, пропустил представителя власти в квартиру, и в тот же момент Петра Максимовича как обожгло: Карнаухов! Мент пришел по поводу убийства человека, которого он, Малахов, заказал! Получается, что заказал… Неужели Степана взяли и раскололи?!
Но вот его-то, Петра Максимовича, хрен возьмешь и расколешь! Для этого нужны железные факты. А откуда менты их возьмут? Показания Степана? Маловато будет!
– Чем обязан? – хмуро осведомился он. И нагловато добавил: – С чего такая честь?
Мент, озирая в это время квартиру своими чересчур пронырливыми буркалами, ответил не сразу, а потом, резко повернув голову в его сторону, огорошил вопросом:
– Вам известно, где сейчас находится ваша жена? Анна Васильевна Малахова?
Вот именно! А где его жена? Где его ненаглядная Анютка? Если б он знал! И в груди в который раз за последнее время болезненно защемило.
– Сам только утром домой пришел, – пожал он плечами.
– Значит, сегодня ночью вас дома не было?
– Ну.
– А вчера? Прошлую ночь вы где провели?
– Дома.
– С женой?
– Не. Она на этих была… на бдениях.
– На каких таких бдениях? – откровенно удивился опер.
– Где духов вызывают, – пояснил Петр Максимович как мог, но, видимо, недостаточно внятно для милицейского капитана. Впрочем, чего с него, бестолкового, взять – на то он и мент!
Опер немного помялся, похоже, пытаясь взять в толк, о чем идет речь, но потом отказался от этой затеи, уточнив:
– Значит, позапрошлую ночь вы провели в одиночестве?
– Угу.
Опер помолчал, вроде как что-то обдумывая, а потом вытащил из своего кейса бумажный пакет, из которого достал несколько листков бумаги. Малахов не сразу сообразил, что это – фотографии.
– Есть основания считать, что ваша жена вчера ночью была убита, – вдруг заявил капитан, и, прежде чем до Малахова дошла суть его слов, мент сунул Петру Максимовичу под нос один из снимков.
Но путем рассмотреть его Малахов не смог, поскольку опять прихватило где-то в области сердца. Перед глазами поплыли черные круги, и он обвис на стуле, на какое-то время перестав воспринимать окружающее.
Очнувшись, Малахов увидел перед собой обеспокоенное лицо капитана и таблетки нитроглицерина в его руках: видимо, с помощью этого лекарства опер привел Петра Максимовича в чувство.
– Я сейчас вызову вам врача, – участливо произнес капитан.
– Не надо, – прохрипел Малахов. – Покажите… фотку.
Мент, поколебавшись, передал ему в руки фотографию. На ней Малахов увидел Карнаухова и Анютку. Оба мертвые.
– Эта женщина – ваша жена? – осторожно, видимо, боясь очередного приступа, спросил капитан.
– Она. Анютка.
– А мужчина кто? Вы его знаете?
Петр Максимович уже успел принять решение, как себя вести и что дальше делать, поэтому медленно покачал головой.
– Впервые вижу. Как это случилось?
Но капитан пропустил вопрос мимо ушей, в свою очередь осведомившись:
– А фамилия Карнаухов вам ни о чем не говорит?
– Нет, – твердо сказал Малахов и упрямо повторил: – Как это случилось?
– Анну Малахову и Константина Карнаухова, президента компании «Этель», нашли убитыми в квартире последнего позапрошлой ночью. Их застрелили. Возможно, это сделала жена Карнаухова из ревности. Азу Арзаеву вам знать не доводилось?
– Нет. – И Петр Максимович решительно потребовал: – Я прошу, капитан, оставить сейчас меня одного.
Тот замялся:
– Надо бы провести опознание…
– Я с тобой попозже свяжусь. Оставь свой номер телефона.
Мент кивнул, положил на стол свою визитку и, пожелав «доброго здоровья», ушел.
Значит, Анютка ему все-таки изменяла. И именно с этим Костей.
Странно, но он не чувствовал по этому поводу даже особой обиды. Перед фактом ее смерти провинность жены выглядела сущим пустяком, невинной шалостью, хотя, узнай он об измене Анюты при ее жизни, Петр Максимович, наверное, придушил бы потаскуху собственными руками.
Но сейчас как-то очень зримо, во всей своей кошмарной очевидности, пред ним предстал финал его жизни: он, хотя и при миллионах долларов, оказался всего лишь одиноким и несчастным стариком. Семьей не обзавелся, родственников давным-давно растерял, а настоящих друзей Петр Максимович никогда, по сути, и не имел. Может, только Миша Пичуга… Но разве это замена его Анюте!
Потеря жены – Малахольный осознал сейчас это очень ясно – стала главной и даже единственной катастрофой всей его жизни. И за это кто-то должен был ответить! И ответит!
Еще час-другой назад Малахов с содроганием думал о неизбежном телефонном звонке этого ужасного Степана с его киллерами. А не возьмешь трубку – все равно достанут. Знает Петр Максимович таких людей.
Но теперь он стал поглядывать на телефонный аппарате нетерпением и предвкушением грядущей мести. У него в надежном месте припрятан старенький ТТ. Никогда его Петр Максимович в дело не пускал, но как им пользоваться, знает. И содержал он пистолетик все пятнадцать лет после его приобретения в надлежащем уходе: разбирал и смазывал. А вот сейчас выяснилось, что не зря.
Думал: не дай бог, когда-нибудь придется взяться за оружие по-настоящему! Но вот теперь такое время пришло, и ничего, рука не дрогнет. Он вышибет мозги каждому, кто принимал участие в убийстве его любимой Анюты!
И наконец долгожданный звонок раздался! На проводе был именно Степан:
– Готовы к встрече, Петр Максимыч?
– Да, готов, – последовал спокойный и твердый ответ.
– Тогда, может быть, рассчитаемся прямо в вашей машине? Сидите в ней у входа в парк, а я подойду. А то наше обычное место встречи оказалось чересчур людным.
«А раньше Степан остерегался получать бабки в машине – видно, опасался, что в тачке он получит маслину в лоб из глушака, а потом его вывезут за город и закопают. Поэтому выбирал открытые пространства, да и чтобы народ неподалеку шастал. А сейчас уже меня не боится, сучонок. Думает, я у него в руках, – размышлял над предложением торговца смертью торговец золотом. – Но в машине он от меня будет слишком близко: паренек помоложе меня, а значит, половчее и сильнее. Да и труп его, если все же придется шмалять, мне в тачке ни к чему».
– Нет, у меня мотор забарахлил. Я на своих двоих добираться буду. Так что на старом месте, через час. – И на этот раз Малахов первым повесил трубку.
Пройдя на кухню и поднатужившись, сдвинул с места холодильник. Потом взял из тумбочки большой острый нож и поддел им, загибая, край линолеума у стены на освободившемся от холодильника месте.
Под линолеумом оказалась кафельная плитка. Вооружившись теперь долотом, Малахов раздолбал высохший клей и поднял две плитки. Обнаружился тайник. Здесь находились пистолет, аккуратно завернутый в промасленную тряпочку, и пятьдесят тысяч долларов в целлофане – больше денег в эту дыру в кафельном полу не помещалось.
Он забрал оружие, оставив доллары на месте, заложил тайник плиткой – потом заделает клеем – и поставил на место холодильник.
И вдруг вновь зазвонил телефон. Поднял трубку. Выяснилось, что Пичуга. Предлагает опохмелиться. Нашел время!
Тут Малахову пришло в голову, что он задумал смертельно опасное мероприятие, и подстраховка ему в этом деле совсем не помешает. А Пичуга – все-таки старый кореш и единственный человек, с которым он долгое время поддерживает не только деловые отношения. Да и зону пацан прошел. В общем, можно на него положиться.
– Дельце у меня тут одно наметилось, – осторожно высказался он. – Небольшой разговор буду иметь с одним не очень хорошим человеком. Нужно меня со стороны подстраховать. Если что – поднять шухер. В долгу не останусь. Потом мы это дело с тобой крупно обмоем.
Пичуга согласился немедленно. Вот он, настоящий кореш! Спросил только, взять ли с собой ствол. И Малахов сказал: бери.
Петр Максимович заехал за Пичугой, и через три-четыре минуты они остановились у центрального входа в Измайловский парк. Вспомнив, что он сказал Степану, будто добираться до места станет на своих двоих, решил отогнать тачку чуток подальше, чтобы не светилась на самом виду.
Пичуга все это время практически молчал, но видно было, что он ждет от Малахова разъяснений по существу дела.
– Жену мою замочили, – грустно начал торговец золотом и тяжко вздохнул.
– Как?! Кто?! – выказал живейшее участие Пичуга.
– Вот и надо будет выяснить. – Петр Максимович не собирался раскрываться по полной программе. – Тот человек, с которым у меня забита стрелка в парке, знает все об этом деле.
– Ага! И крутые бабки с тебя требует? – Пичуга кивнул на портфель, который Малахов прихватил с собой, чтобы сбить с толку Степана.
– Ну… – неопределенно протянул Петр Максимович. – И это тоже есть. Короче, когда я заведу с ним разговор, ты будешь за кустами. Появятся менты – свистнешь. А если разговора у меня с этим пацаном не получится… – Малахов замолк.
– Понятно, – кивнул Пичуга. – Тогда я появляюсь из-за кустов со стволом в руке, как шаха из рукава. И банк наш! – Тут стукач громко рассмеялся.
– Тише ты! – шикнул Петр Максимович. – Вон она, та скамейка. Выбирай себе местечко понадежнее. Чтобы тебя не было видно, а ты видел все.
Пичуга тут же сиганул в кусты, а Малахов расположился на скамейке.
Ждать ему пришлось недолго. Минуты через две появился заметно запыхавшийся Степан, держа в руке большую хозяйственную сумку.
– Ну что, Малахольный! Вываливай бабки, да расходимся. – Он указал рукой на портфель.
– А ты куда торопишься, пацан? Может, на тот свет?
– Ты чего несешь, старый? – Степан тревожно оглянулся по сторонам, а когда вновь посмотрел на Малахова, то увидел направленный на себя пистолет.
– Кто убил Анютку? – не повышая голоса, спросил Петр Максимович, слегка покачивая при этом оружием.
– Какую Анютку? – захлопал ресницами журналист, непроизвольно поднимая руки вверх, чем вызвал у Малахова легкую усмешку.
– Мою жену, сучонок! Мою жену! Мне нужны имена и адреса!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Да вот еще не сподобился, сука! – злобно прошипел сексот.
– Ну, ладно, к делу. – Старший лейтенант вытащил фотографию Азы Арзаевой. – Ты эту девку случайно нигде не видел?
Осведомитель поднес снимок поближе к глазам:
– А хороша, лярва! – И, помолчав, добавил: – Не-а, не видел. А увидел бы такую хоть раз, точно бы запомнил. Так она кого или ее кто?
– Скорее она кого. Ты что-нибудь слышал про вчерашнее убийство в районе Филевского парка?
– М-м… – Сексот почесал затылок.
– Карнаухова, президента фирмы «Этель» завалили. Слышал о таком?
– Да хрен их знает, всех этих президентов! Развелось их, засранцев, что грязи! Я, блин, видал тут одного…
– А вот этого видал? – Колодков сунул под нос осведомителю снимок расстрелянных любовников.
– М-м… Красиво их приложили. Со знанием дела. Неужели эта красотка? – Сексот вновь взглянул на врученную ему фотографию Арзаевой.
– Неважно. Но поспрашивай своих корешей – может, видели ее где. Тогда сразу звони мне. И больше никому! Понял?
– Чего ж не понять? Не дурной. – Тут взгляд Пичуги вновь остановился на снимке с трупами. – Постой-ка, начальник! Бля буду, это – жена моего кореша. С которым я вчера ханку жрал. Я видел ее разок, когда был у него на хазе.
– А как фамилия кореша? – тут же встрепенулся Колодков.
– Малахов, ети его душу.
– А зовут Петр Максимыч?
– Ну.
– Во сколько вы вчера с ним встретились?
– Часа в четыре дня.
– А до этого когда виделись?
– Да с год назад, а может, и больше…
– Вот что, Пичуга. Ты должен сейчас к нему просто приклеиться. И постарайся узнать, что делал и где был этот Малахов позапрошлой ночью.
Со вторым своим сексотом по кличке Голубок старший лейтенант договорился встретиться возле обычного, казалось бы, муниципального рынка. Но одновременно он являлся и рынком нелегальной торговли оружием.
В окружном УВД о нем знали, но ничего не предпринимали против его деятельности, и на то имелись веские причины. На рынке торговали в основном милицейские сексоты, поэтому потоки оружия контролировались и в нужный момент у нужных людей перехватывались, а ничего не подозревавшие покупатели отправлялись за решетку. Кроме того, экономились средства на осведомителей, и без того скудно отпускаемые казной – ведь сексотам давалась возможность заработать самостоятельно.
Голубок поджидал оперуполномоченного на лавочке в тихом зеленом дворике. Он был относительно молодым человеком, особенно по сравнению с шестидесятилетним Пичугой.
Голубок начинал свою криминальную карьеру в качестве «черного следопыта» – откапывал на местах сражений великой войны боеприпасы и продавал их преступным группировкам. С помощью одного из найденных и реализованных им пистолетов было совершено убийство. Органы вышли на Голубка, и тот после недолгой обработки в ИВС согласился на них работать – конкретно на Колодкова.
Предъявленные ему Сергеем фото он рассматривал очень долго, демонстрируя таким образом добросовестный подход к делу. И наконец объявил:
– Я никого из них не знаю и никогда не видел. Да и об этом убийстве ничего не слышал.
Ничего другого и не ожидавший старший лейтенант встретил его сообщение вполне равнодушно.
– Ясно. Снимки возьми себе и покажи своим. Свободен.
Но Голубок не уходил, продолжая разглядывать фотографию Азы Арзаевой.
– Такое дело… – пробурчал он поднос.
– Чего ты там бормочешь? – вяло поинтересовался Колодков.
– Такое дело… Фотка этой девки по Москве раньше уже распространялась?
Сергей насторожился.
– Да. Со вчерашнего дня. А что?
– Один мой дружбан, который частникам стволы продает, толкнул вчера какой-то клевой девахе две обоймы к ПМ. И глушитель…
– Глушитель? – всполошился оперуполномоченный. – Чего ж ты раньше молчал? О таких вещах ты обязан докладывать!
– Сам недавно узнал, вот и докладываю. И, кроме того, дружбан ей глушак просто впарил: она глушак этот не спрашивала, но дружбан уговорил.
А ту девку твой дружбан по фото узнает? – Оперуполномоченный совсем не имел в виду Арзаеву: мысль, что она после убийства, вместо того чтобы делать из Москвы ноги, вдруг пошла на рынок за боеприпасами, выглядела просто нелепой, но сам по себе факт покупки глушителя, пусть вроде как и случайной покупки, являлся основанием для немедленного расследования. Приобретение частными лицами оружия просто для самозащиты окружное УВД не слишком беспокоило. Но глушитель – иное дело.
– А он уже узнал, – неожиданно объявил Голубок. – Ее фото на стенде «Их разыскивает милиция» в нашем районном ОВД висит.
Колодков проглотил слюну.
– Где он, твой дружбан? Тащи его сюда!
– Его сейчас на рынке нет, – ответил Голубок, укоризненно глядя на опера. Тот понял недовольство своего сексота: «дружбан» конечно же не должен знать, что Голубок – стукач. – Как появится, я ему фотку, что вы мне дали, продемонстрирую. Если он эту девку не опознает, то покажет мне снимок на стенде, где изображена покупательница. Я вам потом сообщу по мобильнику, что и как.
Колодкову ничего не оставалось, как согласиться со своим стукачом и дать ему кое-какие инструкции.
– Узнай у своего дружбана, в котором именно часу была совершена покупка глушителя, – добавил он в заключение.
6
«Анюта вернулась!» – была первая реакция Малахова на звонок в квартиру.
В ту минуту забыв, что у жены есть ключи, он стал суетливо отпирать все свои четыре замка и две двери, приговаривая себе под нос: «Сейчас, милая, сейчас!» Но руки его отчего-то вдруг затряслись, и он все никак не мог открыть словно заколодившие хитроумные запорные устройства.
Наконец Малахов рванул одну из дверей внутрь, другую, на цепочке, приоткрыл наружу и очутился лицом к лицу с незнакомым ему человеком. И еще прежде чем тот предъявил ксиву, представившись «Старший оперуполномоченный Бороздин» и осведомившись «Гражданин Малахов?», Петр Максимович всем своим естеством старого жулика ощутил – мент.
И он испугался, хотя даже пока не осознал, чего ему, собственно, бояться, чего ожидать от этого еще сравнительно молодого оперка. Но тут же понял: то был вроде бы напрочь забытый, но теперь вдруг мгновенно оживший страх еще советской поры перед органами ОБХСС, которые нещадно, хотя и вполне безуспешно (не на того напали!), преследовали Петра Максимовича в течение долгих лет его карьеры золотовалютного спекулянта.
Но чего теперь-то дергаться! – охолонил он себя, непроизвольно мотнув головой, как бы пытаясь вытряхнуть из нее дурные воспоминания. Уже более двадцати лет органы его не трогают, занятые более важными делами: заказными убийствами, криминальными разборами и набиванием собственных карманов зелеными купюрами. Да и вообще – кому какое дело до мелкого барыги, когда всю страну на гоп-стоп берут!
Но тогда для чего приперся к нему домой этот мент? – напряженно размышлял Малахов, тщательно рассматривая «корочки» и сверяя фотокарточку с лицом замершего в дверях опера.
Наконец он, сняв цепочку, пропустил представителя власти в квартиру, и в тот же момент Петра Максимовича как обожгло: Карнаухов! Мент пришел по поводу убийства человека, которого он, Малахов, заказал! Получается, что заказал… Неужели Степана взяли и раскололи?!
Но вот его-то, Петра Максимовича, хрен возьмешь и расколешь! Для этого нужны железные факты. А откуда менты их возьмут? Показания Степана? Маловато будет!
– Чем обязан? – хмуро осведомился он. И нагловато добавил: – С чего такая честь?
Мент, озирая в это время квартиру своими чересчур пронырливыми буркалами, ответил не сразу, а потом, резко повернув голову в его сторону, огорошил вопросом:
– Вам известно, где сейчас находится ваша жена? Анна Васильевна Малахова?
Вот именно! А где его жена? Где его ненаглядная Анютка? Если б он знал! И в груди в который раз за последнее время болезненно защемило.
– Сам только утром домой пришел, – пожал он плечами.
– Значит, сегодня ночью вас дома не было?
– Ну.
– А вчера? Прошлую ночь вы где провели?
– Дома.
– С женой?
– Не. Она на этих была… на бдениях.
– На каких таких бдениях? – откровенно удивился опер.
– Где духов вызывают, – пояснил Петр Максимович как мог, но, видимо, недостаточно внятно для милицейского капитана. Впрочем, чего с него, бестолкового, взять – на то он и мент!
Опер немного помялся, похоже, пытаясь взять в толк, о чем идет речь, но потом отказался от этой затеи, уточнив:
– Значит, позапрошлую ночь вы провели в одиночестве?
– Угу.
Опер помолчал, вроде как что-то обдумывая, а потом вытащил из своего кейса бумажный пакет, из которого достал несколько листков бумаги. Малахов не сразу сообразил, что это – фотографии.
– Есть основания считать, что ваша жена вчера ночью была убита, – вдруг заявил капитан, и, прежде чем до Малахова дошла суть его слов, мент сунул Петру Максимовичу под нос один из снимков.
Но путем рассмотреть его Малахов не смог, поскольку опять прихватило где-то в области сердца. Перед глазами поплыли черные круги, и он обвис на стуле, на какое-то время перестав воспринимать окружающее.
Очнувшись, Малахов увидел перед собой обеспокоенное лицо капитана и таблетки нитроглицерина в его руках: видимо, с помощью этого лекарства опер привел Петра Максимовича в чувство.
– Я сейчас вызову вам врача, – участливо произнес капитан.
– Не надо, – прохрипел Малахов. – Покажите… фотку.
Мент, поколебавшись, передал ему в руки фотографию. На ней Малахов увидел Карнаухова и Анютку. Оба мертвые.
– Эта женщина – ваша жена? – осторожно, видимо, боясь очередного приступа, спросил капитан.
– Она. Анютка.
– А мужчина кто? Вы его знаете?
Петр Максимович уже успел принять решение, как себя вести и что дальше делать, поэтому медленно покачал головой.
– Впервые вижу. Как это случилось?
Но капитан пропустил вопрос мимо ушей, в свою очередь осведомившись:
– А фамилия Карнаухов вам ни о чем не говорит?
– Нет, – твердо сказал Малахов и упрямо повторил: – Как это случилось?
– Анну Малахову и Константина Карнаухова, президента компании «Этель», нашли убитыми в квартире последнего позапрошлой ночью. Их застрелили. Возможно, это сделала жена Карнаухова из ревности. Азу Арзаеву вам знать не доводилось?
– Нет. – И Петр Максимович решительно потребовал: – Я прошу, капитан, оставить сейчас меня одного.
Тот замялся:
– Надо бы провести опознание…
– Я с тобой попозже свяжусь. Оставь свой номер телефона.
Мент кивнул, положил на стол свою визитку и, пожелав «доброго здоровья», ушел.
Значит, Анютка ему все-таки изменяла. И именно с этим Костей.
Странно, но он не чувствовал по этому поводу даже особой обиды. Перед фактом ее смерти провинность жены выглядела сущим пустяком, невинной шалостью, хотя, узнай он об измене Анюты при ее жизни, Петр Максимович, наверное, придушил бы потаскуху собственными руками.
Но сейчас как-то очень зримо, во всей своей кошмарной очевидности, пред ним предстал финал его жизни: он, хотя и при миллионах долларов, оказался всего лишь одиноким и несчастным стариком. Семьей не обзавелся, родственников давным-давно растерял, а настоящих друзей Петр Максимович никогда, по сути, и не имел. Может, только Миша Пичуга… Но разве это замена его Анюте!
Потеря жены – Малахольный осознал сейчас это очень ясно – стала главной и даже единственной катастрофой всей его жизни. И за это кто-то должен был ответить! И ответит!
Еще час-другой назад Малахов с содроганием думал о неизбежном телефонном звонке этого ужасного Степана с его киллерами. А не возьмешь трубку – все равно достанут. Знает Петр Максимович таких людей.
Но теперь он стал поглядывать на телефонный аппарате нетерпением и предвкушением грядущей мести. У него в надежном месте припрятан старенький ТТ. Никогда его Петр Максимович в дело не пускал, но как им пользоваться, знает. И содержал он пистолетик все пятнадцать лет после его приобретения в надлежащем уходе: разбирал и смазывал. А вот сейчас выяснилось, что не зря.
Думал: не дай бог, когда-нибудь придется взяться за оружие по-настоящему! Но вот теперь такое время пришло, и ничего, рука не дрогнет. Он вышибет мозги каждому, кто принимал участие в убийстве его любимой Анюты!
И наконец долгожданный звонок раздался! На проводе был именно Степан:
– Готовы к встрече, Петр Максимыч?
– Да, готов, – последовал спокойный и твердый ответ.
– Тогда, может быть, рассчитаемся прямо в вашей машине? Сидите в ней у входа в парк, а я подойду. А то наше обычное место встречи оказалось чересчур людным.
«А раньше Степан остерегался получать бабки в машине – видно, опасался, что в тачке он получит маслину в лоб из глушака, а потом его вывезут за город и закопают. Поэтому выбирал открытые пространства, да и чтобы народ неподалеку шастал. А сейчас уже меня не боится, сучонок. Думает, я у него в руках, – размышлял над предложением торговца смертью торговец золотом. – Но в машине он от меня будет слишком близко: паренек помоложе меня, а значит, половчее и сильнее. Да и труп его, если все же придется шмалять, мне в тачке ни к чему».
– Нет, у меня мотор забарахлил. Я на своих двоих добираться буду. Так что на старом месте, через час. – И на этот раз Малахов первым повесил трубку.
Пройдя на кухню и поднатужившись, сдвинул с места холодильник. Потом взял из тумбочки большой острый нож и поддел им, загибая, край линолеума у стены на освободившемся от холодильника месте.
Под линолеумом оказалась кафельная плитка. Вооружившись теперь долотом, Малахов раздолбал высохший клей и поднял две плитки. Обнаружился тайник. Здесь находились пистолет, аккуратно завернутый в промасленную тряпочку, и пятьдесят тысяч долларов в целлофане – больше денег в эту дыру в кафельном полу не помещалось.
Он забрал оружие, оставив доллары на месте, заложил тайник плиткой – потом заделает клеем – и поставил на место холодильник.
И вдруг вновь зазвонил телефон. Поднял трубку. Выяснилось, что Пичуга. Предлагает опохмелиться. Нашел время!
Тут Малахову пришло в голову, что он задумал смертельно опасное мероприятие, и подстраховка ему в этом деле совсем не помешает. А Пичуга – все-таки старый кореш и единственный человек, с которым он долгое время поддерживает не только деловые отношения. Да и зону пацан прошел. В общем, можно на него положиться.
– Дельце у меня тут одно наметилось, – осторожно высказался он. – Небольшой разговор буду иметь с одним не очень хорошим человеком. Нужно меня со стороны подстраховать. Если что – поднять шухер. В долгу не останусь. Потом мы это дело с тобой крупно обмоем.
Пичуга согласился немедленно. Вот он, настоящий кореш! Спросил только, взять ли с собой ствол. И Малахов сказал: бери.
Петр Максимович заехал за Пичугой, и через три-четыре минуты они остановились у центрального входа в Измайловский парк. Вспомнив, что он сказал Степану, будто добираться до места станет на своих двоих, решил отогнать тачку чуток подальше, чтобы не светилась на самом виду.
Пичуга все это время практически молчал, но видно было, что он ждет от Малахова разъяснений по существу дела.
– Жену мою замочили, – грустно начал торговец золотом и тяжко вздохнул.
– Как?! Кто?! – выказал живейшее участие Пичуга.
– Вот и надо будет выяснить. – Петр Максимович не собирался раскрываться по полной программе. – Тот человек, с которым у меня забита стрелка в парке, знает все об этом деле.
– Ага! И крутые бабки с тебя требует? – Пичуга кивнул на портфель, который Малахов прихватил с собой, чтобы сбить с толку Степана.
– Ну… – неопределенно протянул Петр Максимович. – И это тоже есть. Короче, когда я заведу с ним разговор, ты будешь за кустами. Появятся менты – свистнешь. А если разговора у меня с этим пацаном не получится… – Малахов замолк.
– Понятно, – кивнул Пичуга. – Тогда я появляюсь из-за кустов со стволом в руке, как шаха из рукава. И банк наш! – Тут стукач громко рассмеялся.
– Тише ты! – шикнул Петр Максимович. – Вон она, та скамейка. Выбирай себе местечко понадежнее. Чтобы тебя не было видно, а ты видел все.
Пичуга тут же сиганул в кусты, а Малахов расположился на скамейке.
Ждать ему пришлось недолго. Минуты через две появился заметно запыхавшийся Степан, держа в руке большую хозяйственную сумку.
– Ну что, Малахольный! Вываливай бабки, да расходимся. – Он указал рукой на портфель.
– А ты куда торопишься, пацан? Может, на тот свет?
– Ты чего несешь, старый? – Степан тревожно оглянулся по сторонам, а когда вновь посмотрел на Малахова, то увидел направленный на себя пистолет.
– Кто убил Анютку? – не повышая голоса, спросил Петр Максимович, слегка покачивая при этом оружием.
– Какую Анютку? – захлопал ресницами журналист, непроизвольно поднимая руки вверх, чем вызвал у Малахова легкую усмешку.
– Мою жену, сучонок! Мою жену! Мне нужны имена и адреса!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30