Не представляю. Хотя… Володька и при жене, и при куче детей останется ебарем и гуленой.
– Итак, покупаем поесть и идем к нему. Как раз недалеко. Я знаю новый способ приготовления курицы – пиздец! Пальчики оближешь!
Мы идем на другую сторону площади, к гастроному. У меня странное отношение к Володьке. Никакое, и в то же время, как к родственнику. Он как бы свидетель моего взросления.
Володька – такой энергичный! Покупает венгерскую курицу. В упаковке с разноцветными этикетками. Две бутылки немецкого вина.
– Может, сыр? Или нет, от сыра толстеют. А ты вроде в форме, насколько я могу видеть…
Ты увидишь и получше. Мы стопроцентные спортсмены. Никаких эмоций – голый спорт. Ебля.
Володька не такой, как Александр. Все у него высчитано. Друзья подобраны. Только центровые, с деньгами, связями, машинами, квартирами. Никаких мешающих развитию карьеры увлечений.
Сижу на высоченном табурете – как в барах. Володька распаковывает «венгерочку», духовка накаляется. В этой однокомнатной квартире все – вплоть до зубной щетки – фирменное. В комнате полки ввинчены в стену – черно-белый пластик с металлом. По ним раскиданы начатые блоки сигарет – американских, конечно. Флакон одеколона «Табак». Пластинки, кассеты…
– Сейчас самое важное. Обмазываем цыпу маслом, солим и перчим. Да, засунем ей и в попку маслица! Как Брандо в «Последнем танго в Париже» – девочке. Фильм – класс! Смотрел в Доме кино на закрытом просмотре… Теперь заворачиваем ее в фольгу и кладем в печь. Ждем тридцать, а может, меньше – я еще не профи в этом деле – минут. И идем в комнату.
Он открывает кухонный шкафчик, берет стаканы с этикетками разных сортов напитков.
Напротив стенных полок в комнате – тахта. Сиреневая, ворсистая. Я снимаю туфли и залезаю на нее с ногами. Володька подкатывает бар на колесиках. Бутылки позвякивают, разноцветные жидкости в них вздрагивают. У-уу, развращающий Запад!
– Я не спрашиваю, что ты будешь пить, потому что сам не очень-то в этих буржуйских напитках разбираюсь. Вот что это такое зеленое – змий зеленый? Пойдем по знакомому пути – джин с тоником.
Мы чокаемся стаканами – на моем этикетка скотча, на Володькином – «7» и через черточку – «ап».
– Зачем ты женился?
– Да так. Надо же когда-то жениться. Она хорошая девчонка. В Лесгафта учится, как я когда-то. Папан у нее заводной старик. Опять же – завкафедрой…
Ясно – Володька женился на папане. Ну и неудивительно! На такой, как я, он бы никогда не женился! И в кино про школу таких не показывают. Такие школьницы не предполагаются. Володька включает музыку. Демис Руссос. В начале лета во дворе все время крутили его пластинки. Фальцет циклопа заинтересовал меня, и я перевела несколько песенок – «Мы притворяемся, что конец не нашел нас». Могу себе представить советскую песню с таким текстом, ха-ха!
– Ты изменилась. Взгляд изменился. Ух ты, какая серьезная!..
Он целует меня. Сначала как бы шутя, потом сильно. На кухне выстрел.
– Кура!
Володька ругает курицу блядью, и мы идем есть. Курица потрясающая. Макаем булку в сок от масла и жира. Едим руками. Курица золотистая в фольге.
– Ну, а что мама, не очень против твоего романа?
Я не буду рассказывать ему о всех своих несчастьях. И он спрашивает не для того, чтоб мы дискутировали на тему «семья». Никогда мы не лезли друг другу в жизни. Ну, может, я хотела залезть в его, когда мы только познакомились. Он тогда мне сказал, что я маленькая и надо подождать. Приглашал меня в кино, гулял со мной изредка. Я так горда была, что у меня такой знакомый. Не то что у Зоей – она тогда уже с заводским Пашкой встречалась. А Ольга с нахимовцами бегала. Мать ее до сих пор мечтает, чтобы Олечка замуж за военного вышла. Я не люблю военных. Может, потому что настоящих военных, уже ставших ими, я не знаю. Курсанты из военных училищ все деревенские. Зимой мы катались на деревянной горке в Александровском саду. Напротив Адмиралтейства. Не успевали начать спуск с горы, как мальчик в распахнутой шинели «приклеивался» сзади. Я была наглая и самоуверенная пиздюшка. Одному из нахимовцев я сказала: «Скажите „говно“. А он ответил: „Ну зачем же так хрубо!“»
– Натали, ты блестишь. Дай – я тебя лизну.
Володька слизывает с моих губ куриный блеск. Потом с пальцев. Он берет их в рот и сосет. Может, он чувствует то же, что и я, когда член заполняет мой рот?… От этой мысли что-то сжимается у меня внизу живота.
Я мою руки, и Володька стоит сзади, вплотную ко мне. Просовывает свои руки под воду. Мы моем друг другу руки. И вот он уже поднимает их вверх по моим ногам, под платье, и трусики стаскивает. Я вздрагиваю от его мокрых рук. О, ему это очень приятно. Моя попа трется о возбужденный его хуй, который он, расстегнув джинсы, высвобождает из плавок. Треугольный хуй. У основания тонкий, а у самой головки очень толстый. Я отхожу назад и, держась за раковину, сгибаю ногу. Моя коленка почти на краю раковины. Хуй глубже входит в меня. Вода бежит. Я поднимаю лицо и вижу себя в зеркале. Какие глаза у меня черные! Володькино лицо спрятано моими волосами. Он шепчет мне в ухо, приговаривает: «Вот так, так… туда, да, туда…»
Мы целуемся в губы, повернувшись лицом друг к другу. Он проводит полотенцем между моих ног. Подбирает трусики, из которых я как-то умудрилась выйти.
– Мадам, это не ваша шляпка?… Идем. Ляжем и будем пить вино.
Белье на тахте в сиреневых же, как и плед, разводах. Я ложусь, закидываю руки за голову. Володька выходит из кухни с бокалами. Голый. Его хуй, не совсем еще сморщенный после оргазма, плавно покачивается над свисающими яйцами. Они у него громадные. И одно выше другого. Как гирьки старинных часов с кукушкой.
Володька любит ебаться при свете. Чтобы все видеть, смотреть и при этом гадости говорить, матюкаться. Мне было страшно с ним в первый раз. Он понял и успокоил – игра, мол, просто, и его возбуждает. Мне самой потом стали нравиться такие игры. Он швырял меня из стороны в сторону, бил даже. Не больно. Но буквально на миллиметр от боли. Хотелось даже чего-то еще… Мы лежали как-то в постели, и он уговаривал меня пописать на него. Я не соглашалась, хохотала, но потом – поддатая была – пописала. И, о ужас! – пукнула! Вскочила, убежала в ванную и заперлась. Он стоял за дверью и умолял открыть. Я открыла потом и увидела беспомощное существо, роста метр девяносто три, сгорбленного и дергающего свой хуй, из которого капала сперма.
Мы делаем по глотку вина, Володька забирает у меня сигарету. И вот он выше, выше поднимается надо мной, колени его уже по обе стороны моей головы. Он уже не Володя, а хуй и яйца. Как хочется надавить на них посильней, поймать перекатывающиеся шарики под кожей. Сильно-сильно сжать их. Володька убьет меня из-за боли. Поэтому я тихонько перебираю их рукой. А он говорит, что хуй очень идет моему лицу.
23
– Хочешь поехать со мной? Может, даже поможешь. Внимание отвлекать будешь.
Володька играет в преферанс. На деньги, конечно.
– Можно. Только не допоздна.
Он понимающе кивает головой.
– Я сам должен быть не очень поздно. Семейное положение обязывает.
Зачем человек сам себе лишние обязанности придумывает?…
Игроки не любят, когда девушки присутствуют. Володька взлетает на третий этаж блочной коробки новостройки. Я иду медленно. Слышу голоса сверху.
– …Да она не будет мешать, не боись.
– Сам за ней ухаживать будешь.
Володька окликает меня, подгоняет. Будто мы и не договаривались, что я пойду сзади. Неприятный голос спрашивает его: «А выебать ее нельзя?» Я вам выебу, суки!
Квартира похожа на ту, что мы только что оставили. Чемоданное ощущение. Будто только вселились или переезжают. А может, так оно и есть.
Все эти люди скрываются – от беременных баб, объебанных армяшек и иностранцев, милиции. Тип с неприятным голосом оказывается и внешне неприятным. Что-то мерзенькое в его роже. Рыжий, маленький. По кличке Дурдом. В лицо его так не называют. Гриша его зовут. Я его знаю. Приставал ко мне на Невском не раз. Фу, Гриша-Грыжа. Еще двое сидят за столом у окна. У одного волосы, как у Анджелы Дэвис. Второй на скандинава похож. И видно, что такой же высокий, как Володька. Из-под стола торчат ножищи в ботинках неимоверного размера. Володька представляет меня как подругу детства. Они смеются. Их он мне не представляет. Он с таким удовольствием отвечает на расспросы скандинава о баскетболе! Готов прямо тут же продемонстрировать прыжки под кольцом. Заискивает. Отыграться приехал.
Я сажусь в кресло. Ставлю свою сумку на пол. Ха-ха, знали бы они, что в ней учебники по физике, истории для девятых классов.
– Что будешь?
Дурдом открыл сервант с бутылками ключом из огромной связки. На хуй он меня спрашивает, раз такой злой? Я отказываюсь, и он швыряет мне журналы. «Плей-бой», «Хастлер», какой-то с оторванным названием, но из той же серии – на меня смотрит чья-то рыжая пизда. Дурдом ржет, видя мое стеснение. Скандинав, пощелкивая колодой карт, зовет его к столу.
Зачем я поехала с Володькой? Нет чтобы дома сидеть, уроки делать! Книжку полезную читать. Неугомонная дура! Володька просит сделать ему коктейль и, слава богу, показывает, из каких бутылок налить, а то я так стесняюсь. Анджела Дэвис просит то же самое, «только больше ледика». Я с радостью иду на кухню за льдом. Захожу в туалет по пути. Конечно, на дверь туалета изнутри наклеена голая баба, на стене календарь плейбоевский. Была бы у меня отдельная квартира, я бы советский плакат об экономии времени наклеила. Чтобы в туалете не засиживались. Хотя это полезней сделать именно в коммунальной.
Сколько икры у этого жулика в холодильнике! Водка лимонная. Вот блядство – кто-то и десятой доли за всю свою жизнь не видел. А эти – играют в карты, ебут лучших баб, одеты все прекрасно. За что им все это? За то, что общество наебывать умеют?…
При моем появлении с коктейлями на подносике они останавливают игру, смотрят на меня. Володька незаметно мне подмигивает. Скандинав смеется.
– Ну, бля, как в лучших домах Европы! Клуб приветствует.
Дурдом хихикает.
– Смотри, Володька, чтобы девушка проценты с выигрыша не потребовала. За обслуживание. Хотя я бы, может, и заплатил…
Он гладит меня по бедру, и я быстренько отхожу от стола. У Володьки, видно, продуман план, он становится злым.
– Кончай базар-вокзал! Или играем, или я валю!
И они играют, ругая друг друга матом. Я села в кресло, и теперь мне неудобно вставать, чтобы подойти к серванту и налить себе из очень красивой бутылочки с ягодками. Но что я – заключенный? В пизду их! Это ликер. Черно-смородинный. Я такой лимонад в детстве очень любила. Они, интересно, пили лимонад советский в детстве или тогда уже что-нибудь фирменное? Да хуй-то! Кто они такие! Этот Дурдом, орущий «козел, ебаный в рот!» – жлоб просто, и говорит с провинциальным акцентом. Анджела Дэвис посматривает в мою сторону, насвистывает. Дурдом опять орет.
– Кончай, бля, свистульки разводить! И так бабок нет!
Он еще и старомодно суеверный. Напротив кресла телевизор. Громадный. Цветной, конечно. Может, включить без звука? Журнальчики эти мне неохота смотреть. Все одно и то же – письки, письки. Как в мясном магазине.
– Что, телек хочешь включить? Только тихо. А то я вас знаю – врубить на полную мощь, чтобы соседи ментов вызвали.
– Вы прямо как моя бабушка, говорите!
Как они все ржут! Сам Дурдом улыбается. Скандинав прикрывает глаза веером карт.
– Ой, пиздец! Ну, Гриня, я тебя так и буду теперь называть – бабушка Гриша!
– Я те поназываю, я те поназываю, бля! Ноги твои длинные из жопы выдеру!..
Под шумок я таки включила телевизор. Звук не буду включать – идет хроника военная.
– Кончай пиздеж! Вовка, ты чувиху небось специально приволок! Скажи спасибо, что девочка мне самому нравится. Я ее все никак уговорить не могу. Несговорчивая ты, Наташа!
Я делаю вид, что не слышу. Мерзкий Дурдом! Его манеры всем известны – за волосы и в койку.
Как смешно смотреть телек без звука, под аккомпанемент их мата. На экране фашист перед немецкими солдатами очень артикулярно ртом шевелит. Я же слышу все то же – «блядь ебучая! опять не записал… куда ты лезешь, сука?!». Смеюсь тихонько. А они сразу слышат и зырк! на меня.
– Опять немчуру показывают… Рой, кстати, на немке женился, бля!
Все у Дурдома «бля». Мизантроп какой-то. Мой Александр тоже не очень-то человеколюбив.
– Я тут в журнале… одном о другом Рое прочел.
– Знаю я этого другого – диссидент ебаный! Вот из-за таких сук, как он, нас всех повяжут в один прекрасный день. В журналах, еби их мать, иностранных они печатаются. А сажать нас будут! Они-то все за границу сваливают. Их там фанфарами встречают, чтобы они еще большим поливом занимались. Задаром, что ли, их берут туда? Борцы за справедливость!
В английском словаре написано, что диссидент – это тот, кто «дисагри», то есть несогласен. С чем не согласен, там не было написано. Я вот не согласна с мамой, школой, с тем, что ебаться нельзя. Я что же, тоже диссидент? Академик Сахаров был не согласен с тем, что в «Березке» ему товар на рубли не продали. На дверях магазина написано, что только на валюту. Да и знают все это. Что же это за диссидентство? Я же не попрусь в спецмагазин только для военных покупать себе галифе, которые только что мелькнули на экране! Кадр из фильма «Щит и меч». Наверно, говорят об отважной работе советских разведчиков в тылу врага. На экране Олег Янковский. Плащ кожаный, сапоги – блеск. Я бы сама такую одежду надела. И Янковскому очень идет. Но это временно – он наш, разведчик.
– Ой, бля! Смотри – идут, во идут!
И действительно – идут же! Шеренги немецких солдат. Лица, лица у всех какие – ни один нерв не дрогнет. Винтовки со штыками наперевес – прямо воткнутся в тебя.
– Эти арийские суки миллионы евреев уничтожили, Гриня!
Анджела Дэвис – еврей. И Дурдом на еврея похож. Скандинав – уж точно «ваня»!
– Еще неизвестно, миллионы ли и сколько. Но все равно – мудилы. У них неправильная тактика была. Подумайте – голубокровые, тоже мне! Их вся Украина хлебом-солью встречала, а они… Стали людишек живьем закапывать! Золотоволосые ангелы, блядь! Им надо было под эгидой антикоммунизма прийти!..
Володька поглядывает на меня, смотрит, как я реагирую на эти разговоры. Дурдом перехватывает его взгляд и опять орет, теперь на скандинава.
– Кончай, блядь, политинформационный курс проводить! Какая хлеб-соль, на хуй! Девушке совсем другое в институте говорят.
– Капитан, ты в каком институте учишься?
Давно Володька так меня не называл. Это жюль-верновский – пятнадцатилетний – капитан. Я когда с ним познакомилась, наврала, что мне пятнадцать. Сейчас это имя как раз подходит по возрасту.
На экране снова кадры из художественного фильма. Изба темная, девушки на лавках. Посередине табурет, и на нем дядечка безногий, на гармошке играет. Понятно – женское одиночество военных лет. У ребят, видно, игра не клеится. Все время на телевизор оборачиваются.
– Во, Гриня, тебя бы в такую избушку!
– Ничего телки! Главное – уговаривать не надо было бы!
Две девушки танцуют друг с другом. Вроде вальса. А другая вдруг вскакивает и выбегает.
– Чего это она? Блевать, что ли, побежала?
Дураки! Она заплакала…
– А в этот момент в русские окопы немцы по репродукторам передавали голоса вот этих бабенок: «Ва-аня! Весна! Бросай ружье, иди домой! Любить хот-ся!»
– Могу себе представить русского Ваню дрочащим под такие приглашения!
Пошляки и циники! Все обосрут, ничего не пожалеют!
Хотя в глубине души гордятся, что эти «дрочащие вани» войну выиграли. Игра закончена. Дурдом достает из кармана пачку, сложенную вдвое. Сколько денег!
– Наташа, принеси мне стаканчик мой!
Скандинав просит меня, из кухни. Дурдом ехидно посмеивается.
– Понеси, понеси ему – он тебя выебет.
Володька машет рукой, говорит, чтобы не обращала внимания. Манера, мол, у Гриши такая. Пиздострадатель хуев этот Гриня! Кому хочется с ним связываться, если у него такие манеры! Чтоб ты еще двадцать лет носился по Невскому со своим несчастным хуем!
Иду на кухню. Скандинав углубился в изучение холодильника. Достает банку икры, ищет открывашку.
– Любишь икру, Наташа? Сейчас мы ее приговорим, а то Дурдом совсем зажрался – крабы, икра, сервелат… И по рюмке водки.
Какая красивая икра! Как жемчуг черный. Открывание водки – отвинчивание пробки – доходит до Дурдома. Он прибегает.
– Ну, блядь, я так и знал! Это ж не мое! Мишка, пиздец твоей икре и водке!
Мишка-Анджела Дэвис входит, печально стоит в проходе.
– Славик, я всегда знал, что ты наглый, как танк. Мать меня доконала с этой икрой.
Славик-скандинав режет хлеб. Очень тонко. Ноль эмоций.
– На хуя вам икра в Израиле?! Лучше выпьем и закусим сейчас. А там неизвестно – может, тебе и пожрать негде будет! Ловите миг удачи.
Володька тоже уже на кухне. У него довольная рожа – выиграл, наверное, не только отыгрался.
– Мишань, вы ж разрешения еще не получили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21