Деньги можешь оставлять себе. В данном случае они меня не интересуют.
И не успел Дан опомниться, как оказался включенным в жесткую структуру Организации — безжалостного монстра, пожиравшего людей и собственность и готового раздавить всякого, кто встал бы у него на пути.
— А после моей смерти все достанется тебе, мой мальчик. Кому ж еще? Считай, что откладываешь деньги на старость. — Он снова засмеялся, и Дан тоже, думая, что они смеются вместе, что их объединяет ненависть и презрение к остальным. Только они смеялись не вместе. Это Ричард над ним смеялся. Как всегда. И оставил все Элизабет. Первой женщине, которую Дан не смог назвать шлюхой. И поэтому ненавидел еще больше. И решил ее уничтожить.
Теперь он с облегчением вздохнул. Он отомстит не только ей, но и Ричарду. С его хитрой игрой. В чем бы она ни заключалась. Дана передернуло. Все игры Ричарда были грязными. Но для чего он затеял эту игру?
Дан ничего не мог понять. Потому что Элизабет дочь его сестры? Но он жестоко обошелся с Хелен, потому что ненавидел ее. Ненавидел всех. Он использовал людей, покупал и продавал как продукцию Организации. Он любил только власть. И пользовался ею. Чтобы разрушить, уничтожить, раздавить, изувечить, как только у него под рукой окажутся подходящие средства. Как та пленка, на которой его мать с омерзительным слюнявым стариком… Он отшвырнул это воспоминание прочь, как сигарету. Никто не должен об этом знать. Вот для чего ему нужно тянуть из них деньги, пока завещание не вступит в силу, тянуть, пока дают…
Пускай Луис Бастедо покопается в мозгах у Элизабет. Тогда могут всплыть новые доказательства. И Харви, честному, справедливому, неподкупному Харви, не придется пачкать руки о ложное завещание.
Дан еще раз глубоко, удовлетворенно вздохнул. В конце концов все состояние достанется ему.
Глава 13
— Просто позвольте этому случиться, — сказал Луис. — Ждите, что это случится, желайте этого.
Элизабет послушно кивнула.
Они находились в гостиной у Хелен, где все дышало покоем и изяществом. Луису требовалась доверительная атмосфера, и эта небольшая комната с опущенными шторами подходила для этой цели как нельзя лучше.
Начавшийся сразу после полудня дождь мягко стучал по террасе и шелестел в кустах за окнами. Здесь все неуловимо напоминало о Хелен, собравшей в этой восьмиугольной комнате все истинные сокровища Мальборо.
Элизабет опустилась в обитое бледно-фисташковым шелком кресло времен Людовика XVI. Дэв, придвинув к себе точно такое же, уселся рядом с ней. Луис расположился напротив, поставив маленький магнитофон на инкрустированный столик розового дерева. Стены гостиной были искусно расписаны изображениями птиц, деревьев и водопадов, на темно-бирюзовом ковре был выткан тот же узор. Повсюду благоухали цветы: розы, гвоздики, огромные махровые маргаритки с золотистой серединкой. В лаковых шкафчиках хранилась коллекция нефритовых зверюшек и безделушки Фаберже, а на бюро из золоченой бронзы стояла коллекция миниатюр с изображениями членов семьи. На маленьких столиках красовались статуэтки из мейсенского и дрезденского фарфора, в тусклом свете, проникавшем через шторы, мерцали хрустальные подвески люстры.
— Вам удобно в этом кресле? — непринужденно спросил Луис.
Элизабет утвердительно кивнула, но держалась слишком прямо.
— Так. Я уже объяснил, что собираюсь делать… вам понятна суть процедуры? Есть вопросы?
Она покачала головой.
— Хорошо, — сказал Луис. — Теперь попрошу вас посмотреть на эту прекрасную люстру у вас над головой. Так… голову откиньте назад, не отрывайте взгляда. Когда люстра начнет расплываться, закройте глаза.
Элизабет пристально глядела на водопад хрусталя, льющийся с лепного потолка, в ее широко открытых глазах застыла тревога.
— Не получается? — спросил через некоторое время Луис. Она покачала головой. — Вы не можете расслабиться. — Он наклонился, дотронулся до нее и вздохнул. — Мышцы как каменные…
— Простите… это из-за того, что я нервничаю… — призналась она.
— Конечно, нервничаете. Но если вы не расслабитесь, у нас ничего не выйдет.
— У меня есть идея, — сказал Дэв. — Я сейчас. — Он поднялся с места и вышел.
— Чего вы боитесь? — спросил без обиняков Луис. — Вы сами только что сказали, что суть процедуры вам ясна.
— Все так, — она судорожно сглотнула, — но я боюсь потерять над собой контроль… оказаться в чужих руках.
— Вы боитесь того, что можете сказать и сделать?
Как тогда, когда Дэв расчесывал вам волосы?
Она снова кивнула.
— Но в этом и состоит наша цель. Найти ваше истинное «я». Возможно, именно этого вы и боитесь, — проницательно заметил он.
Ответ можно было прочесть в ее испуганных, ставших темно-зелеными глазах.
— Я хочу этого, — сказала она, стараясь, чтобы голос не дрожал, — но боюсь.
— Ваш страх не помогает, а мешает нам. — Луис придвинул свой стул поближе и взял ее за руку.
— Поймите, вы воздвигли этот барьер, чтобы избежать боли и страданий. Вместо того чтобы противостоять им, вы бежали с поля битвы. Похоже, вся ваша жизнь была посвящена тому, чтобы избежать ситуаций, способных принести страдание. Вы от всего отгородились, ни во что не вмешивались, ничто не могло вас затронуть. Вы облеклись в броню, потому что в душе были чувствительны, даже слишком. И с детских лет всеми силами старались это скрыть. Теперь ваше подсознание бьет тревогу. Вам кажется, что после этой процедуры вы станете еще более уязвимой и вам придется страдать, как вы однажды уже страдали. Но в жизни всегда настает момент, когда отступать дальше некуда.
Вы в тупике, перед вами глухая стена. Единственный выход — перелезть через нее, а для этого вам нужна помощь.
Элизабет молчала. Луис так точно описал ее страхи, что теперь, ясно представив их, она почувствовала себя уверенней.
— Взглянуть на себя со стороны всегда трудно.
Большинство людей избегают этого всю жизнь. Вы сделали свой выбор еще ребенком и, повзрослев, никогда в нем не раскаивались, напротив, были довольны. Я понимаю, очень больно, когда то, что казалось вам прочным зданием, оказывается бутафорским фасадом. Но мы здесь для того, чтобы вам помочь. Вы больше не одна. Вот моя рука, — он сжал ее холодные пальцы. — С вами мой опыт, мое искреннее желание вам помочь.
И любовь Дэва…
Ее щеки порозовели.
Он сухо продолжал:
— Я знаю Дэва. Он по уши в вас влюблен… Это правда. — Луис улыбнулся. — Но он сказал, что вы не верите ему, потому что считаете, что вас нельзя любить.
Хотите знать причину? Воздвигнутые вами барьеры мешают людям к вам приблизиться и вас любить.
Она беспокойно заерзала, как на иголках.
— Это так сложно…
— Как и отношения между людьми. Мы все эгоисты. Вы думаете, для чего вам понадобилась ваша неуязвимость? Чтобы ваше «эго» чувствовало себя в безопасности.
— Теперь это в прошлом, — горько заметила она.
— Вот здесь вы ошибаетесь. Вам ничто не угрожает.
Впервые в жизни с тех пор, как вы потеряли мать. Потому что с вами люди, которые заботятся о вас, вас любят, желают вам добра… А это самое надежное. Ведь большинство людей всю жизнь ищут любви. А вы окружены любовью и не хотите этого замечать. — Он вздохнул. — Некоторые люди родятся и удачливыми, и красивыми.
— Дэв тоже так говорит.
— И он прав — как всегда. Дорогая моя, многие женщины отдали бы все на свете, лишь бы оказаться на вашем месте. Не совершите ошибки, один неверный шаг, и вас сметут толпы желающих. Дэв совершенно неотразим.
— Я знаю, — произнесла она сдержанно, но гордо.
— А к концу сеанса мы все будем знать еще больше.
Она молчала.
— Это единственный способ? — спросила она наконец.
— Если честно, то да.
— И это решит все вопросы?
— Нет. Мы лишь в самом начале. Здесь и теперь мы попытаемся узнать, где вы были, с кем, и была ли с вами, как утверждает Дан Годфри, ваша мать, Хелен Темнеет. От этого зависит все остальное.
Она кивнула. Луис видел: ответив на вопросы, он не развеял ее сомнений, но прежде чем он успел что-нибудь добавить, дверь распахнулась, и на пороге появились Дэв и Серафина. Она несла поднос, на котором стояли чайник и чашка с блюдцем.
— Мне кажется, Серафина сможет нам помочь, — уверенно объявил Дэв.
— Я приготовила еще один отвар, — произнесла она, входя в комнату. — Моя госпожа считает, что он прекрасно успокаивает нервы.
Она налила отвар в чашку. Он был бледно-зеленым и слабо пах мятой и чем-то еще.
— Вот увидите, он поможет вам расслабиться, — сказала Серафина, протягивая чашку Элизабет. Та, поглядев в черное бесстрастное лицо, взяла ее. — Отвар состоит из разных трав, — вежливо пояснила Серафина. — Он вас не одурманит, а только успокоит. — Она ободряюще улыбнулась. — Он всегда помогал моей госпоже.
Поверив этому свидетельству, Элизабет принялась потягивать обжигающий напиток. Она не могла определить его состав, но вкус и запах были чудесные. Один его аромат приносил облегчение. Она выпила все до последней капли. Взяв пустую чашку, Серафина поставила ее обратно на поднос, затем сказала:
— Есть еще один способ.
Встав за спиной у Элизабет, она положила руки с длинными, сильными пальцами ей на шею и принялась водить по ней легкими круговыми движениями.
— Вы слишком напряжены, — заметила она.
Руки Серафины спустились к плечам, поглаживая, разминая каждую мышцу. Элизабет закрыла глаза. От шеи к плечам и рукам распространилось приятное тепло. Когда Серафина сняла руки, напряжение исчезло, все узелки были развязаны.
— Спасибо, — благодарно сказала Элизабет, понимая, что приобрела еще одного союзника. Привычно поклонившись, Серафина унесла поднос.
— Ну как, тебе лучше? — спросил Дэв, блеснув улыбкой.
— Гораздо… Она и вправду ведьма.
— И еще многое другое, — сухо заметил Луис. — Несколько раз она помогала мне утихомирить беспокойных больных. Порой мне казалось, что они подчиняются ей из страха.
— Я готова, — решительно произнесла Элизабет.
— Отлично. Тогда приступим.
И снова Луис попросил ее смотреть на люстру, но на этот раз она с легкостью повиновалась его монотонному голосу.
— Дышите глубоко… хорошо, еще глубже… кислород, проникая в ваши ткани, вызывает расслабление… голова становится тяжелой… скоро она начнет клониться вниз… когда это произойдет, не сопротивляйтесь… ваше внимание рассеивается… не пытайтесь сосредоточиться… вы спокойны… напряжение ушло… веки стали тяжелыми… закройте глаза… хорошо… как приятно расслабиться, нежиться в теплой, мягкой кровати… вы свободны от всех тревог…
Элизабет спала.
— Так… мизинец на вашей левой руке стал дрожать и подергиваться. — Как только Луис произнес эти слова, мизинец и впрямь задрожал. — Вам хочется поднять руку… поднести к лицу. — Рука поднялась. — Когда ваша рука коснется щеки, вы полностью расслабитесь..
Ее рука взметнулась к щеке, затем бессильно упала.
Сознание Элизабет перешло в другое состояние.
Когда Элизабет открыла глаза, она чувствовала себя совершенно отдохнувшей, словно крепко и долго спала.
Она потянулась, ощущая силу и гибкость своих мышц, словно ей сделали еще один массаж.
— Как вы себя чувствуете?
— Превосходно Все кончилось? — удивленно спросила она.
— Да.
— Но…
— Вы прекрасно отвечали.
— Что я сказала?
— Все записано на пленку.
Элизабет перевела глаза на магнитофон. Луис включил перемотку, раздался шипящий звук.
— Это было… полезно?
— Слушайте сами.
— Я собираюсь задать вам несколько вопросов, — послышался властный, с железными нотками голос Луиса. — Они имеют отношение к вашему прошлому, поэтому мы вернемся туда. Я буду медленно отсчитывать годы в обратном порядке от вашего теперешнего возраста. Когда вам захочется что-нибудь мне сообщить, то ваш мизинец сам поднимется и даст мне знак.
Двадцать семь… двадцать шесть… двадцать пять…
Луис считал медленно, четко, пока не дошел до двадцати двух.
— Отлично. Вам двадцать два года. Расскажите мне, что происходит.
— Сегодня хоронят миссис Келлер.
Услышав свои напряженный, сдавленный голос, Элизабет замерла. Дэв наклонился к ней и взял ее за руку.
— Вы пойдете на похороны?
— Я… не могу.
— Почему?
— Я… боюсь.
— Чего вы боитесь?
— Я… не могу… идти… ноги… — в голосе зазвучала паника, послышалось частое дыхание.
— Почему вы не можете ходить?
— Ноги… отнимаются, я не могу… идти на кладбище… мне нужно скорей уйти прочь… — сдавленный, задыхающийся голос с трудом вырывался из груди.
— Почему?
— Я боюсь… стать посмешищем… мне нельзя плакать…
— Почему?
— Боюсь устроить сцену…
Голос звучал как у астматика. Хрипы сменились всхлипываниями.
— Хорошо… мы уходим с кладбища… двадцать один… двенадцать… одиннадцать…
Элизабет в ужасе глядела на магнитофон, но оттуда звучал только голос Луиса. Он медленно считал, пока не дошел до пяти.
— Мамочка… хочу к маме… где моя мамочка?
Это был голос ребенка — тонкий, жалобный.
— Почему ты не можешь найти маму?
— Я не знаю… она ушла… мне здесь плохо… пожалуйста, я буду хорошо себя вести… я хочу к маме… я не буду плакать, только отведите меня к маме.
В глазах Элизабет блеснули слезы. Она прикусила нижнюю губу и крепко вцепилась побелевшими пальцами в руку Дэва.
— Расскажи мне, где ты находишься? Что произошло?
— Я в большом доме… это не мой дом… здесь много детей и взрослых, но я никого не знаю… я хочу к маме… пожалуйста… — Голос стих. Когда он раздался снова, в нем звучали радость и облегчение. — Вы отведете меня к маме?! Смотрите, я уже не плачу… я буду хорошо себя вести… обещаю… — затем снова ничего не было слышно, и вдруг раздался дикий, пронзительный детский крик, полный ужаса и отчаяния.
— Нет, не в земле! Вы же обещали отвести меня к маме… она не в земле! Нет! — Из магнитофона несся безумный, истеричный, безудержный детский крик. На самой высокой ноте он вдруг оборвался.
— Четыре, — торопливо произнес Луис и добавил:
— Что теперь происходит?
— У меня день рождения! — Голос был счастливый, гордый, возбужденный. — Сегодня мне четыре года, и миссис Хокс испекла торт, в него воткнут свечки, а мама сшила мне красивое платье.
— Где ты находишься?
— Дома.
— Ты знаешь адрес?
— Номер двадцать три, Макинтош-роуд, Камден-Таун, — нараспев повторил восторженный детский голос.
— А кто там живет?
— Я.
— А кто еще?
— Мама.
— А кто такая миссис Хокс?
— Это ее дом. Мы живем вместе с ней и мистером Хоксом. Миссис Хокс приглядывает за мной, когда мама уходит на работу, а мистер Хокс — на стройку.
— На какую стройку?
— Я не знаю. Так говорит миссис Хокс.
— Расскажи мне о доме. Какой он?
— Мама называет его кукольным домиком. Две комнаты наверху и две внизу и сзади кухня, а еще там есть маленький садик, и мистер Хокс разрешает мне ему помогать.
— А в гостиной есть окно с цветными стеклами?
— Да… там большой корабль. Когда светит солнце, то пол становится очень красивым.
— А что делает твоя мама?
— Она шьет для богатых дам… она мне тоже сшила платье… а тетя Мэрион купила мне ленты.
— Кто такая тетя Мэрион?
— Мамина подруга.
— Она к вам приходит?
— Да. Она купила мне ко дню рождения куклу с длинными светлыми волосами, как у меня. И я смогу их расчесывать, как мама расчесывает мне.
— Она часто это делает?
— Каждое утро и каждый вечер. Мама меня причесывает и рассказывает сказку про принцессу, у нее были такие длинные волосы, что она спускала их из окна и по ним поднимался принц.
— А у тебя волосы такие же длинные?
— Пока нет… но мама говорит, что они вырастут.
— Ты ходить в школу?
— Нет. Я пойду, когда мне будет пять лет. Но мама научила меня писать свое имя.
— Ты можешь написать его для меня?
Настала тишина, и, пока кассета крутилась, Луис взял со столика лист бумаги и протянул Элизабет. Там большими печатными буквами было криво написано:
ЭЛИЗАБЕТ ШЕРИДАН.
— Так тебя зовут?
— Да.
— А как зовут твою маму?
— Мама.
— Нет, я хочу узнать ее имя. Тебя зовут Элизабет, а ее?
— А… Хелен Виктория. Мама говорит, что была такая королева, которую звали Виктория. Она водила меня смотреть дворец, где та жила, и сказала, что когда она была маленькой, то сама жила во дворце за морем.
— А где твой папа?
— Он погиб на войне.
— А как его звали?
— Руперт, — ответил детский голос.
— Расскажи мне о миссис Хокс. Как она выглядит?
— Она толстая и говорит, что ступеньки загонят ее в гроб.
— А мистер Хокс?
— Он лысый, но он часто дает мне шестипенсовик.
— У тебя есть друзья, с которыми ты играешь?
— Нет. Я должна оставаться дома с миссис Хокс. Но она берет меня в магазин, а иногда мы ходим в Хит и едем наверху в автобусе, когда у миссис Хокс не болят ноги.
— А сегодня у вас праздник и будет торт?
— Да. Его испекла миссис Хокс, он весь розовый, и на нем мое имя. Когда миссис Хокс все кончила, она дала мне облизать миску.
— Она добрая?
— Да, она называет меня «маленькая принцесса»…
Как мама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
И не успел Дан опомниться, как оказался включенным в жесткую структуру Организации — безжалостного монстра, пожиравшего людей и собственность и готового раздавить всякого, кто встал бы у него на пути.
— А после моей смерти все достанется тебе, мой мальчик. Кому ж еще? Считай, что откладываешь деньги на старость. — Он снова засмеялся, и Дан тоже, думая, что они смеются вместе, что их объединяет ненависть и презрение к остальным. Только они смеялись не вместе. Это Ричард над ним смеялся. Как всегда. И оставил все Элизабет. Первой женщине, которую Дан не смог назвать шлюхой. И поэтому ненавидел еще больше. И решил ее уничтожить.
Теперь он с облегчением вздохнул. Он отомстит не только ей, но и Ричарду. С его хитрой игрой. В чем бы она ни заключалась. Дана передернуло. Все игры Ричарда были грязными. Но для чего он затеял эту игру?
Дан ничего не мог понять. Потому что Элизабет дочь его сестры? Но он жестоко обошелся с Хелен, потому что ненавидел ее. Ненавидел всех. Он использовал людей, покупал и продавал как продукцию Организации. Он любил только власть. И пользовался ею. Чтобы разрушить, уничтожить, раздавить, изувечить, как только у него под рукой окажутся подходящие средства. Как та пленка, на которой его мать с омерзительным слюнявым стариком… Он отшвырнул это воспоминание прочь, как сигарету. Никто не должен об этом знать. Вот для чего ему нужно тянуть из них деньги, пока завещание не вступит в силу, тянуть, пока дают…
Пускай Луис Бастедо покопается в мозгах у Элизабет. Тогда могут всплыть новые доказательства. И Харви, честному, справедливому, неподкупному Харви, не придется пачкать руки о ложное завещание.
Дан еще раз глубоко, удовлетворенно вздохнул. В конце концов все состояние достанется ему.
Глава 13
— Просто позвольте этому случиться, — сказал Луис. — Ждите, что это случится, желайте этого.
Элизабет послушно кивнула.
Они находились в гостиной у Хелен, где все дышало покоем и изяществом. Луису требовалась доверительная атмосфера, и эта небольшая комната с опущенными шторами подходила для этой цели как нельзя лучше.
Начавшийся сразу после полудня дождь мягко стучал по террасе и шелестел в кустах за окнами. Здесь все неуловимо напоминало о Хелен, собравшей в этой восьмиугольной комнате все истинные сокровища Мальборо.
Элизабет опустилась в обитое бледно-фисташковым шелком кресло времен Людовика XVI. Дэв, придвинув к себе точно такое же, уселся рядом с ней. Луис расположился напротив, поставив маленький магнитофон на инкрустированный столик розового дерева. Стены гостиной были искусно расписаны изображениями птиц, деревьев и водопадов, на темно-бирюзовом ковре был выткан тот же узор. Повсюду благоухали цветы: розы, гвоздики, огромные махровые маргаритки с золотистой серединкой. В лаковых шкафчиках хранилась коллекция нефритовых зверюшек и безделушки Фаберже, а на бюро из золоченой бронзы стояла коллекция миниатюр с изображениями членов семьи. На маленьких столиках красовались статуэтки из мейсенского и дрезденского фарфора, в тусклом свете, проникавшем через шторы, мерцали хрустальные подвески люстры.
— Вам удобно в этом кресле? — непринужденно спросил Луис.
Элизабет утвердительно кивнула, но держалась слишком прямо.
— Так. Я уже объяснил, что собираюсь делать… вам понятна суть процедуры? Есть вопросы?
Она покачала головой.
— Хорошо, — сказал Луис. — Теперь попрошу вас посмотреть на эту прекрасную люстру у вас над головой. Так… голову откиньте назад, не отрывайте взгляда. Когда люстра начнет расплываться, закройте глаза.
Элизабет пристально глядела на водопад хрусталя, льющийся с лепного потолка, в ее широко открытых глазах застыла тревога.
— Не получается? — спросил через некоторое время Луис. Она покачала головой. — Вы не можете расслабиться. — Он наклонился, дотронулся до нее и вздохнул. — Мышцы как каменные…
— Простите… это из-за того, что я нервничаю… — призналась она.
— Конечно, нервничаете. Но если вы не расслабитесь, у нас ничего не выйдет.
— У меня есть идея, — сказал Дэв. — Я сейчас. — Он поднялся с места и вышел.
— Чего вы боитесь? — спросил без обиняков Луис. — Вы сами только что сказали, что суть процедуры вам ясна.
— Все так, — она судорожно сглотнула, — но я боюсь потерять над собой контроль… оказаться в чужих руках.
— Вы боитесь того, что можете сказать и сделать?
Как тогда, когда Дэв расчесывал вам волосы?
Она снова кивнула.
— Но в этом и состоит наша цель. Найти ваше истинное «я». Возможно, именно этого вы и боитесь, — проницательно заметил он.
Ответ можно было прочесть в ее испуганных, ставших темно-зелеными глазах.
— Я хочу этого, — сказала она, стараясь, чтобы голос не дрожал, — но боюсь.
— Ваш страх не помогает, а мешает нам. — Луис придвинул свой стул поближе и взял ее за руку.
— Поймите, вы воздвигли этот барьер, чтобы избежать боли и страданий. Вместо того чтобы противостоять им, вы бежали с поля битвы. Похоже, вся ваша жизнь была посвящена тому, чтобы избежать ситуаций, способных принести страдание. Вы от всего отгородились, ни во что не вмешивались, ничто не могло вас затронуть. Вы облеклись в броню, потому что в душе были чувствительны, даже слишком. И с детских лет всеми силами старались это скрыть. Теперь ваше подсознание бьет тревогу. Вам кажется, что после этой процедуры вы станете еще более уязвимой и вам придется страдать, как вы однажды уже страдали. Но в жизни всегда настает момент, когда отступать дальше некуда.
Вы в тупике, перед вами глухая стена. Единственный выход — перелезть через нее, а для этого вам нужна помощь.
Элизабет молчала. Луис так точно описал ее страхи, что теперь, ясно представив их, она почувствовала себя уверенней.
— Взглянуть на себя со стороны всегда трудно.
Большинство людей избегают этого всю жизнь. Вы сделали свой выбор еще ребенком и, повзрослев, никогда в нем не раскаивались, напротив, были довольны. Я понимаю, очень больно, когда то, что казалось вам прочным зданием, оказывается бутафорским фасадом. Но мы здесь для того, чтобы вам помочь. Вы больше не одна. Вот моя рука, — он сжал ее холодные пальцы. — С вами мой опыт, мое искреннее желание вам помочь.
И любовь Дэва…
Ее щеки порозовели.
Он сухо продолжал:
— Я знаю Дэва. Он по уши в вас влюблен… Это правда. — Луис улыбнулся. — Но он сказал, что вы не верите ему, потому что считаете, что вас нельзя любить.
Хотите знать причину? Воздвигнутые вами барьеры мешают людям к вам приблизиться и вас любить.
Она беспокойно заерзала, как на иголках.
— Это так сложно…
— Как и отношения между людьми. Мы все эгоисты. Вы думаете, для чего вам понадобилась ваша неуязвимость? Чтобы ваше «эго» чувствовало себя в безопасности.
— Теперь это в прошлом, — горько заметила она.
— Вот здесь вы ошибаетесь. Вам ничто не угрожает.
Впервые в жизни с тех пор, как вы потеряли мать. Потому что с вами люди, которые заботятся о вас, вас любят, желают вам добра… А это самое надежное. Ведь большинство людей всю жизнь ищут любви. А вы окружены любовью и не хотите этого замечать. — Он вздохнул. — Некоторые люди родятся и удачливыми, и красивыми.
— Дэв тоже так говорит.
— И он прав — как всегда. Дорогая моя, многие женщины отдали бы все на свете, лишь бы оказаться на вашем месте. Не совершите ошибки, один неверный шаг, и вас сметут толпы желающих. Дэв совершенно неотразим.
— Я знаю, — произнесла она сдержанно, но гордо.
— А к концу сеанса мы все будем знать еще больше.
Она молчала.
— Это единственный способ? — спросила она наконец.
— Если честно, то да.
— И это решит все вопросы?
— Нет. Мы лишь в самом начале. Здесь и теперь мы попытаемся узнать, где вы были, с кем, и была ли с вами, как утверждает Дан Годфри, ваша мать, Хелен Темнеет. От этого зависит все остальное.
Она кивнула. Луис видел: ответив на вопросы, он не развеял ее сомнений, но прежде чем он успел что-нибудь добавить, дверь распахнулась, и на пороге появились Дэв и Серафина. Она несла поднос, на котором стояли чайник и чашка с блюдцем.
— Мне кажется, Серафина сможет нам помочь, — уверенно объявил Дэв.
— Я приготовила еще один отвар, — произнесла она, входя в комнату. — Моя госпожа считает, что он прекрасно успокаивает нервы.
Она налила отвар в чашку. Он был бледно-зеленым и слабо пах мятой и чем-то еще.
— Вот увидите, он поможет вам расслабиться, — сказала Серафина, протягивая чашку Элизабет. Та, поглядев в черное бесстрастное лицо, взяла ее. — Отвар состоит из разных трав, — вежливо пояснила Серафина. — Он вас не одурманит, а только успокоит. — Она ободряюще улыбнулась. — Он всегда помогал моей госпоже.
Поверив этому свидетельству, Элизабет принялась потягивать обжигающий напиток. Она не могла определить его состав, но вкус и запах были чудесные. Один его аромат приносил облегчение. Она выпила все до последней капли. Взяв пустую чашку, Серафина поставила ее обратно на поднос, затем сказала:
— Есть еще один способ.
Встав за спиной у Элизабет, она положила руки с длинными, сильными пальцами ей на шею и принялась водить по ней легкими круговыми движениями.
— Вы слишком напряжены, — заметила она.
Руки Серафины спустились к плечам, поглаживая, разминая каждую мышцу. Элизабет закрыла глаза. От шеи к плечам и рукам распространилось приятное тепло. Когда Серафина сняла руки, напряжение исчезло, все узелки были развязаны.
— Спасибо, — благодарно сказала Элизабет, понимая, что приобрела еще одного союзника. Привычно поклонившись, Серафина унесла поднос.
— Ну как, тебе лучше? — спросил Дэв, блеснув улыбкой.
— Гораздо… Она и вправду ведьма.
— И еще многое другое, — сухо заметил Луис. — Несколько раз она помогала мне утихомирить беспокойных больных. Порой мне казалось, что они подчиняются ей из страха.
— Я готова, — решительно произнесла Элизабет.
— Отлично. Тогда приступим.
И снова Луис попросил ее смотреть на люстру, но на этот раз она с легкостью повиновалась его монотонному голосу.
— Дышите глубоко… хорошо, еще глубже… кислород, проникая в ваши ткани, вызывает расслабление… голова становится тяжелой… скоро она начнет клониться вниз… когда это произойдет, не сопротивляйтесь… ваше внимание рассеивается… не пытайтесь сосредоточиться… вы спокойны… напряжение ушло… веки стали тяжелыми… закройте глаза… хорошо… как приятно расслабиться, нежиться в теплой, мягкой кровати… вы свободны от всех тревог…
Элизабет спала.
— Так… мизинец на вашей левой руке стал дрожать и подергиваться. — Как только Луис произнес эти слова, мизинец и впрямь задрожал. — Вам хочется поднять руку… поднести к лицу. — Рука поднялась. — Когда ваша рука коснется щеки, вы полностью расслабитесь..
Ее рука взметнулась к щеке, затем бессильно упала.
Сознание Элизабет перешло в другое состояние.
Когда Элизабет открыла глаза, она чувствовала себя совершенно отдохнувшей, словно крепко и долго спала.
Она потянулась, ощущая силу и гибкость своих мышц, словно ей сделали еще один массаж.
— Как вы себя чувствуете?
— Превосходно Все кончилось? — удивленно спросила она.
— Да.
— Но…
— Вы прекрасно отвечали.
— Что я сказала?
— Все записано на пленку.
Элизабет перевела глаза на магнитофон. Луис включил перемотку, раздался шипящий звук.
— Это было… полезно?
— Слушайте сами.
— Я собираюсь задать вам несколько вопросов, — послышался властный, с железными нотками голос Луиса. — Они имеют отношение к вашему прошлому, поэтому мы вернемся туда. Я буду медленно отсчитывать годы в обратном порядке от вашего теперешнего возраста. Когда вам захочется что-нибудь мне сообщить, то ваш мизинец сам поднимется и даст мне знак.
Двадцать семь… двадцать шесть… двадцать пять…
Луис считал медленно, четко, пока не дошел до двадцати двух.
— Отлично. Вам двадцать два года. Расскажите мне, что происходит.
— Сегодня хоронят миссис Келлер.
Услышав свои напряженный, сдавленный голос, Элизабет замерла. Дэв наклонился к ней и взял ее за руку.
— Вы пойдете на похороны?
— Я… не могу.
— Почему?
— Я… боюсь.
— Чего вы боитесь?
— Я… не могу… идти… ноги… — в голосе зазвучала паника, послышалось частое дыхание.
— Почему вы не можете ходить?
— Ноги… отнимаются, я не могу… идти на кладбище… мне нужно скорей уйти прочь… — сдавленный, задыхающийся голос с трудом вырывался из груди.
— Почему?
— Я боюсь… стать посмешищем… мне нельзя плакать…
— Почему?
— Боюсь устроить сцену…
Голос звучал как у астматика. Хрипы сменились всхлипываниями.
— Хорошо… мы уходим с кладбища… двадцать один… двенадцать… одиннадцать…
Элизабет в ужасе глядела на магнитофон, но оттуда звучал только голос Луиса. Он медленно считал, пока не дошел до пяти.
— Мамочка… хочу к маме… где моя мамочка?
Это был голос ребенка — тонкий, жалобный.
— Почему ты не можешь найти маму?
— Я не знаю… она ушла… мне здесь плохо… пожалуйста, я буду хорошо себя вести… я хочу к маме… я не буду плакать, только отведите меня к маме.
В глазах Элизабет блеснули слезы. Она прикусила нижнюю губу и крепко вцепилась побелевшими пальцами в руку Дэва.
— Расскажи мне, где ты находишься? Что произошло?
— Я в большом доме… это не мой дом… здесь много детей и взрослых, но я никого не знаю… я хочу к маме… пожалуйста… — Голос стих. Когда он раздался снова, в нем звучали радость и облегчение. — Вы отведете меня к маме?! Смотрите, я уже не плачу… я буду хорошо себя вести… обещаю… — затем снова ничего не было слышно, и вдруг раздался дикий, пронзительный детский крик, полный ужаса и отчаяния.
— Нет, не в земле! Вы же обещали отвести меня к маме… она не в земле! Нет! — Из магнитофона несся безумный, истеричный, безудержный детский крик. На самой высокой ноте он вдруг оборвался.
— Четыре, — торопливо произнес Луис и добавил:
— Что теперь происходит?
— У меня день рождения! — Голос был счастливый, гордый, возбужденный. — Сегодня мне четыре года, и миссис Хокс испекла торт, в него воткнут свечки, а мама сшила мне красивое платье.
— Где ты находишься?
— Дома.
— Ты знаешь адрес?
— Номер двадцать три, Макинтош-роуд, Камден-Таун, — нараспев повторил восторженный детский голос.
— А кто там живет?
— Я.
— А кто еще?
— Мама.
— А кто такая миссис Хокс?
— Это ее дом. Мы живем вместе с ней и мистером Хоксом. Миссис Хокс приглядывает за мной, когда мама уходит на работу, а мистер Хокс — на стройку.
— На какую стройку?
— Я не знаю. Так говорит миссис Хокс.
— Расскажи мне о доме. Какой он?
— Мама называет его кукольным домиком. Две комнаты наверху и две внизу и сзади кухня, а еще там есть маленький садик, и мистер Хокс разрешает мне ему помогать.
— А в гостиной есть окно с цветными стеклами?
— Да… там большой корабль. Когда светит солнце, то пол становится очень красивым.
— А что делает твоя мама?
— Она шьет для богатых дам… она мне тоже сшила платье… а тетя Мэрион купила мне ленты.
— Кто такая тетя Мэрион?
— Мамина подруга.
— Она к вам приходит?
— Да. Она купила мне ко дню рождения куклу с длинными светлыми волосами, как у меня. И я смогу их расчесывать, как мама расчесывает мне.
— Она часто это делает?
— Каждое утро и каждый вечер. Мама меня причесывает и рассказывает сказку про принцессу, у нее были такие длинные волосы, что она спускала их из окна и по ним поднимался принц.
— А у тебя волосы такие же длинные?
— Пока нет… но мама говорит, что они вырастут.
— Ты ходить в школу?
— Нет. Я пойду, когда мне будет пять лет. Но мама научила меня писать свое имя.
— Ты можешь написать его для меня?
Настала тишина, и, пока кассета крутилась, Луис взял со столика лист бумаги и протянул Элизабет. Там большими печатными буквами было криво написано:
ЭЛИЗАБЕТ ШЕРИДАН.
— Так тебя зовут?
— Да.
— А как зовут твою маму?
— Мама.
— Нет, я хочу узнать ее имя. Тебя зовут Элизабет, а ее?
— А… Хелен Виктория. Мама говорит, что была такая королева, которую звали Виктория. Она водила меня смотреть дворец, где та жила, и сказала, что когда она была маленькой, то сама жила во дворце за морем.
— А где твой папа?
— Он погиб на войне.
— А как его звали?
— Руперт, — ответил детский голос.
— Расскажи мне о миссис Хокс. Как она выглядит?
— Она толстая и говорит, что ступеньки загонят ее в гроб.
— А мистер Хокс?
— Он лысый, но он часто дает мне шестипенсовик.
— У тебя есть друзья, с которыми ты играешь?
— Нет. Я должна оставаться дома с миссис Хокс. Но она берет меня в магазин, а иногда мы ходим в Хит и едем наверху в автобусе, когда у миссис Хокс не болят ноги.
— А сегодня у вас праздник и будет торт?
— Да. Его испекла миссис Хокс, он весь розовый, и на нем мое имя. Когда миссис Хокс все кончила, она дала мне облизать миску.
— Она добрая?
— Да, она называет меня «маленькая принцесса»…
Как мама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52