Идти пришлось, слава богу, недалеко: потерявший страх мохнатый разбойник обосновался совсем недалеко от деревни, устроив себе временное жилище в гуще молодого подлеска, куда денисовские девки и ребятишки, бывало, хаживали за грибами и ягодами. Судя по поведению собак, которых с превеликим трудом удерживали двое дюжих егерей, медведь был дома — отсыпался, негодяй, после ночного разбоя.Кустарник окружили, стали на номера, пустили собак. Все шло так, как обычно идет в подобных случаях, и даже еще лучше: собаки сразу подняли зверя, и очень скоро из кустов, перекрывая многоголосое тявканье своры, раздался гневный медвежий рык, от которого у охотников кровь быстрее побежала по жилам и шевельнулись на головах волосы, сигнализируя о пробуждении древнего охотничьего инстинкта. В свой черед, как и следовало ожидать, медведь — огромный, матерый, с рыжеватыми подпалинами на бурой шкуре — с треском выкатился из кустов, волоча за собой не менее десятка рычащих сквозь зубы, совершенно потерявших разум в горячке схватки собак. Поднялась пальба, взлетели белые дымки, посыпались сбитые ветками листья, полетела щепа. Медведь кинулся наутек, но далеко, понятное дело, не ушел, уж больно много вокруг стояло стрелков, уж очень мешали ему вцепившиеся в мохнатые медвежьи окорока собаки... Словом, о чем тут говорить! Не должен был уйти и не ушел, вот и весь сказ.Паля по медведю, Петр Львович грешным делом начисто позабыл и об упавшем с лошади Федоре Дементьевиче, и о своих обязанностях полкового командира, и о войне с Бонапартом — обо всем на свете позабыл он, наводя ружье на громадную бурую тушу, которая с треском ломилась через кусты. Не было для него в эту минуту дела важнее, чем остановить убегающего зверя меткой пулей, и, когда зверь, обиженно рыкнув в последний раз, боком завалился в бурелом, Петр Львович наряду с радостью испытал легкое разочарование: ну вот, все уже и кончилось...Вслед за тем им овладело легкое беспокойство: как там этот инвалид, шут гороховый, симулянт, престарелый паяц — словом, как там милейший Федор Дементьевич, не помял ли его ненароком косолапый? Беспокойство это показалось Петру Львовичу странным и неуместным, тем более что номер Федора Дементьевича был далеко в стороне от того места, где медведь выбежал из кустов прямо на ружья охотников. Да и бежал зверь не к графу, а, напротив, совсем в другую сторону, так что для Петра Львовича лучше всего было выкинуть из головы глупые мысли, что он и сделал с огромным удовольствием.Подойдя к поверженному медведю, от которого егеря с трудом оттащили собак, полковник увидел, что зверь и вправду велик — такого большого он, пожалуй, и в жизни не видывал. Окружившие добычу возбужденные охотники громко спорили, чей выстрел свалил косолапого; все, однако ж, сходились в едином мнении, что зверь был огромен и свиреп и что в одиночку с ним не сумел бы справиться даже самый искусный стрелок.— Гляди-ка, Федор Дементьевич, — сказал полковник Шелепов, крутя ус, — какого великана ты в своих угодьях вырастил! Признайся, старый плут, ты его нарочно так раскормил, чтобы нас позабавить!Федор Дементьевич не отвечал, и, оглядевшись, полковник с легким недоумением заметил, что графа до сих пор нет среди окруживших добычу стрелков. Это было дьявольски странно, поскольку стрельба закончилась уже добрых десять минут назад, а за это время добраться сюда с того места, где стоял в засаде Федор Дементьевич, можно было раз пять, притом любым способом — хоть пешком, хоть ползком, хоть на руках.Отсутствие графа Бухвостова взволновало присутствующих. Недавнее падение Федора Дементьевича с лошади могло быть простой случайностью, или его собственной проделкой, или же чьей-то неумной шуткой — словом, оно могло быть чем угодно, хоть чудом Господа Бога, но оно таки было. Для человека столь почтенного возраста и солидного телосложения, каким был граф, такое падение могло иметь весьма неприятные последствия. Что с того, что всю дорогу, сидя в бричке, он улыбался, шутил и курил сигару? Пошутил-пошутил, а потом, когда все отвернулись, схватился за сердце и упал...Федора Дементьевича стали звать; Федор Дементьевич не откликался. Петр Львович в сердцах предположил, что старый шут нарочно валяет дурака, чтобы попугать присутствующих, а то и сидит где-нибудь в кустах, маясь животом с перепугу. «Это, — сказал Петр Львович, — так и называется — медвежья болезнь...»Впрочем, это уже был полный вздор. Полковник понимал это лучше всех остальных, и несправедливые эти слова он произнес для того лишь, чтобы хоть немного заглушить глодавшее его беспокойство.Не дозвавшись, графа кинулись искать и нашли, увы, очень скоро. Он лежал лицом вниз на своем номере, придавив телом ружье со взведенным, но так и не спущенным курком. Шапка свалилась с его головы, откатившись в сторону и открыв взорам собравшихся вокруг охотников обширную бледную лысину Федора Дементьевича и отчетливо видневшееся на этой лысине отверстие, оставленное пулей. Седые волосы на затылке графа намокли и слиплись от крови, кровь была и на шее, и на воротнике камзола, и на сухих листьях, поверх которых раскинулся Федор Дементьевич.Кто-то сдуру, с перепугу закричал, что надобно срочно везти господина графа к лекарю. Петр Львович, почти ничего не видя перед собой, кроме этой страшной черной дыры в затылке своего лучшего друга, довольно грубо отпихнул крикуна в сторону, приблизился к телу и тяжело опустился перед ним на колени. Некоторые отвернулись, чтобы не видеть, как дрожат губы старого рубаки. Лицо полковника Шелепова искривила мучительная гримаса, слепо шарящая рука нащупала наконец воротник мундира и рванула его с нечеловеческой силой — так, что затрещало сукно и посыпались крючки.Полковник издал неразборчивый сипящий звук — кажется, что-то спросил, — затем прокашлялся, мучительно вертя головой и морща лицо с мокрыми от слез щеками, и, очистив наконец глотку, хрипло, на весь лес выкрикнул:— Кто?! Глава 4 В курительной вязмитиновского дома повисло долгое тягостное молчание. Трубка полковника погасла, и он, вспомнив о ней, осторожно выбил ее содержимое в пододвинутую княжной массивную пепельницу. Приглушенный стук трубки о край пепельницы прозвучал в установившейся тишине неуместно громко, заставив самого Петра Львовича нервно вздрогнуть. Он наконец нашел в себе силы поднять глаза и посмотреть на Марию Андреевну.Лицо княжны было залито меловой бледностью. У нее побелели даже губы, но в остальном княжна выглядела совершенно спокойной — пугающе спокойной, как показалось полковнику. Если бы Петру Львовичу не было доподлинно известно о горячей и нежной дружбе, которая связывала княжну с ее опекуном, он мог бы счесть Марию Андреевну бесчувственной. Но ему об этой дружбе было известно и посему оставалось только дивиться самообладанию, с коим сия молоденькая девица встретила столь страшное известие.Первой нарушила молчание княжна, и то, что она сказала, удивило полковника Шелепова еще сильнее. Вместо слез и причитаний, которых он ждал и боялся, вместо горестных вздохов и ссылок на Божью волю и провидение, вместо всего того, что, как считается, надобно говорить и делать в подобных случаях, княжна отрывисто спросила:— И кто же? Полагаю, преступника так и не нашли?Полковник протяжно вздохнул, взлохматил пятерней седую, но все еще густую и кудрявую шевелюру, снова дернул себя за ус и ответил:— Нет, душа моя, не нашли. Да с чего ты взяла, что там был преступник? Приезжали из Москвы, из следственной части, все там осмотрели и решили, что преступника никакого и в помине не было, а была случайная пуля...Он смутился, встретив прямой, испытующий взгляд княжны, и потерянно замолчал, не зная, что еще сказать.Княжна, шурша юбками, уселась в кресло напротив, подалась к полковнику, подперла подбородок рукой и спросила, глядя через стол прямо ему в глаза:— А вы что решили, Петр Львович? Ведь московских следователей там не было, а вы были. Федор Дементьевич стоял на номере, и все, кто там был, тоже стояли на своих номерах и ждали медведя. Коли стреляли по медведю, то как же пуля могла случайно попасть Федору Дементьевичу в затылок? Ведь вы сами сказали, что в затылок.— Я так сказал? — искренне удивился Петр Львович, из-за сильных переживаний уже успевший забыть, что он говорил. Деталь как будто была не из тех, о коих принято рассказывать молодым девицам, но, впрочем, мог и сказать... — Ну, коли сказал, значит, так оно и было. В затылок, душа моя. В самую середку.На какой-то краткий миг ему почудилось, что он спит и видит дурной сон, — уж очень нереальным был этот деловитый тон, которым говорила княжна, да и собственные речи Петра Львовича казались ему самому дикими и ни с чем не сообразными. В таком тоне и с такими подробностями можно было разговаривать в кабинете у следователя или, на худой конец, в компании равных себе по возрасту и положению мужчин, умудренных опытом и не боящихся ни своей, ни чужой крови.— А может, отверстие в затылке было выходное? — спросила Мария Андреевна, тем самым еще более сгустив атмосферу бредового кошмара, который, по убеждению полковника Шелепова, снился ему средь бела дня.— Помилуй, матушка, — окончательно отдаваясь на волю этого страшного сна наяву, промолвил полковник, — кого ты об этом спрашиваешь? Мне ли не отличить входного отверстия от выходного? Слава богу, насмотрелся я на них за сорок лет предостаточно — и на те, и на другие. Пуля и впрямь прошла навылет, но стреляли в затылок, и притом с весьма небольшого расстояния, в чем я могу поручиться своим добрым именем. Да на что тебе, молодой девице, надобны все эти кровавые подробности? — добавил он, делая последнюю попытку вернуть разговор в нормальное русло. — Зачем тебе, душа моя, знать то, чего девицам твоего круга знать не полагается? Ты бы поплакала лучше, дочка. Хоть я слез женских и боюсь пуще французских пушек, а все ж таки приличнее было бы тебе поплакать, чем такие вопросы задавать.Княжна прерывисто, судорожно вздохнула, и Петр Львович решил было, что она сейчас и впрямь заплачет. Но Мария Андреевна взяла себя в руки и, по-прежнему глядя ему в лицо сухими, опасно блестящими глазами, сказала с неожиданной, совсем взрослой горечью:— Вот и вы туда же, Петр Львович. Это барышне прилично, это неприлично, а про иное ей и вовсе ничего знать не надобно... Поплачь, дитя, в подушку, да и живи себе дальше: на балах танцуй, на фортепьянах играй, реверансы делай да женихов заманивай. Ах, Петр Львович, Петр Львович! Да неужто и вы не понимаете, что я бы и рада так жить, да не могу, не получается! Я ли виновата, что знаю вещи, коих мне знать не надобно? Я ли виновата, что вместе с дедушкой не умерла? И много ли проку от моих слез? Коли есть убийца, так его ловить надобно! Ловить и наказывать, а поплакать и после можно. И скажите вы мне на милость, какая разница, кто его поймает — вы, я или следователь московский?Петр Львович вынул кисет и, чтобы скрыть замешательство, принялся набивать трубку.— Прости, голуба моя, — сказал он после длинной паузы. — Прости меня, дурака седого, не ждал я... Эх! И сильно же, я вижу, тебе от этой войны проклятой досталось! Много сильнее, чем я мог помыслить. Да и Александра Николаевича воспитание, кровь его... Да... Что ж, коли хочешь об этом деле думать, так я тебе все, что видел, расскажу. Скажу тебе как на духу, я ведь сам хотел им заняться, да, видишь, не судьба. Кабы на войну-то не идти, я бы этого стрелка непременно отыскал. Из-под земли бы достал и, вот ей-богу, своими руками убил бы. Прямо кулаком... То, что следователь московский сказал, будто несчастный случай, так я в это не верю. В Москве-то, чай, веселее с дамами флиртовать да перед начальством спину гнуть, чем в N-ске нашем каких-то душегубов ловить. Ничего хорошего я от этого следствия не ждал. Потому и меры кое-какие принял, и увидеть постарался все, что можно. Так вот, душа моя, стреляли в Федора нашего Дементьевича сзади, с каких-нибудь пяти шагов. Место, где стрелок стоял, я нашел, и даже пыж его с куста снял. Пыж обыкновенный, войлочный, какими у нас в полку пользуются, да и не только у нас, а повсюду. Однако ж сомневаюсь, чтобы кто-то из моих офицеров имел причину графа Бухвостова убивать, да еще и так подло, со спины. У меня в полку подлецов нет!— Сие очень трудно знать наверняка, — заметила княжна, и Петр Львович снова подумал, как она переменилась. В словах ее содержалась несомненная правда, но правда такого свойства, что еще год назад что-нибудь в этом роде просто не могло бы прийти княжне в ее хорошенькую головку. — Но пыж, Петр Львович, это слишком шаткая улика для того, чтобы обвинять кого-либо из ваших офицеров. Что с того, что он войлочный? Точно такой пыж легко купить и еще легче сделать самому. Даже я могу его изготовить, поверьте. Так что оставим пыж в стороне. Скажите, не могло ли все-таки все это произойти случайно? Предположим, некто сбился со своего номера и стал где придется, не заметив, что впереди стоит еще кто-то. Он видит зверя, берет прицел, и в этот момент Федор Дементьевич, который, к примеру, присел или наклонился, вдруг выпрямляется, попадая прямиком под выстрел. Стрелок видит, что натворил, и в испуге удаляется, потихонечку присоединяясь к тем, кто обступил убитого медведя. Потом обнаруживается, что граф убит, начинается суета, паника, вы страшно кричите, пугая убийцу, и он не отваживается признаться. И, чем дольше он молчит, тем невозможнее ему кажется открыть рот и сказать: «Это сделал я».— Ох, матушка, тяжко мне с тобой разговаривать, — нещадно крутя ус, признался полковник. — Ты не серчай, Христа ради, а только гляжу я на тебя — ну прелесть девица, хоть сейчас под венец! А как послушаю — волосы дыбом становятся. Ты будто задачки из логики решаешь, слушать тебя страшно, будто и не ты это...Княжна потупилась, затем вынула из графина пробку, сама налила полную стопку водки и подвинула ее к полковнику.— Простите, Петр Львович, — сказала она мягко. — Простите, пожалуйста, а только не могу я рыдать и руки заламывать, как это девице дворянского сословия полагается. Потом, может быть... Спасибо французам, научили меня, глупую, что смирение христианское не всегда хорошо. Федор Дементьевич в жизни своей никого не обидел, и что из этого вышло? Кто-то только рад будет, если мы с вами руки опустим. Ему-то только того и надо!Полковник горько покивал седой головой, взял со стола предложенную княжной стопку и единым духом выпил водку, даже не поморщившись. К огурцам он не притронулся: теперь, когда дошло до дела, можно было более не притворяться, будто он хочет что-то есть.— Железо, — будто отвечая кому-то третьему, остающемуся невидимым для княжны, проговорил он. — Дед был целиком, с головы до ног, железный, и внучка у него не хуже выросла. В тебя, матушка, дух Александра Николаевича, часом, не вселился? Закрою глаза и будто с ним говорю, а не с тобой. Так и хочется во фрунт стать и рапортовать по всей форме, как в армии положено.— А хочется, так и рапортуйте, — разрешила княжна. — Разве я могу дорогому гостю в его желаниях перечить?Полковник невольно хмыкнул в густые, пахнущие табаком и водкою усы, и они с княжной посмеялись — совсем немного и не слишком весело, но посмеялись все-таки, а не поплакали.— Изволь, — разжигая трубку, невнятно проговорил полковник, — рапортую. Как хочешь, душа моя, а только теория, тобою построенная, — насчет заблудившегося охотника, случайного выстрела и всего прочего в том же духе, — хоть и звучит весьма правдоподобно, от действительности весьма далека. Могло так быть, могло, не спорю... Могло, да только не было. Людей по номерам я самолично расставлял, и не было у них никакой причины по лесу блуждать. И кустов никаких позади Федора Дементьевича не было, из-за которых твой предполагаемый стрелок мог его не увидеть. Да ты ведь и сама в случайность не веришь, правда?— Я только хотела узнать, верите ли вы, — кротко уточнила княжна.— Я, матушка, верю только в Господа Бога да еще в то, что вижу собственными глазами, — пробасил полковник из глубины дымового облака. — Посему, душа моя, предположениями и теориями я не удовлетворился. Видишь ли, что я сделал: стал на то место, с которого в графа нашего стреляли, и на глаз прикинул, куда пуля должна была уйти. И, вообрази себе...Он вдруг распахнул сюртук, выпустив на волю туго обтянутый белым сукном жилета живот, запустил два пальца в часовой кармашек и вынул оттуда что-то маленькое, сверкнувшее на миг тусклым металлическим блеском и тут же исчезнувшее в его огромном волосатом кулаке.— Неужто пуля? — ахнула княжна, и Петр Львович подивился про себя ее смекалке.— Она самая, — сказал полковник и заколебался, не зная, стоит ли показывать княжне расплющенный кусочек свинца, спрятанный у него в кулаке. Княжна, конечно, вела себя не как девица, а как опытный сыщик, но оставалось только догадываться, чего ей это стоило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35