Но я забыл вечерние перчатки, которые надел, чтобы проделать все это, чтобы у меня на руках не осталось крови; и когда я вас впустил, мне пришлось спрятать руки в карманы. Однако я едва ли был в настроении пожимать вам руки.
– Вы полагали, – хрипло произнес Дервент, – что это я… – Он указал на тело.
Соар был вежлив.
– А что, по-вашему, я должен был подумать, – возразил он, – когда сразу после вашего прибытия раздался громовой стук в парадную дверь? Я вынужден был снова пойти наверх и выглянуть в окно, даже рискуя оставить вас здесь одного.
Мастерс кивнул:
– Так-то лучше! Значит, это вы стояли у окна в перчатках и с пушкой в руках?
– Но не для того, чтобы заставить вас подумать, что я намерен пустить вам пулю в лоб, – пояснил Соар. Его тяжелая грудь вздымалась. – Признаю, что я был готов пустить пулю в себя. К чему морализировать? Так оно и есть. Говорю вам, я стоял там в темноте, и одновременно меня одолевала сотня разных чувств. Но вы ушли – или, во всяком случае, мне так показалось. Тогда я стащил перчатки и надел халат. Потом спустился вниз и обнаружил здесь вас. Почему я сразу же во всем не признался, я и сам не знаю. А тут еще Дервент начал у меня перед глазами этот разговор про моего отца. Я видел целую кучу намыленных веревок и целые ряды палачей, я был словно пьяный. Если бы только все шло, как началось, никто не обнаружил бы тело. Я было уже думал, что вы никогда его не найдете, и я бросал вам вызов, бросал вам его прямо в лицо. Если бы я мог совладать с собой и сидеть достаточно тихо, а не колотить по этим чертовым коленям, я думаю, вы удовлетворились бы и убрались бы отсюда. Я такой. О боже, мне нужно бренди! – заявил Соар. – Но я не думаю, чтобы в доме оно было.
Мастерс повернулся к Г. М.:
– Вы верите всему этому, сэр?
Г. М. кивнул. Затем тяжело поднялся с дивана и встал перед Дженет Дервент, которую усадили снова.
– Я собираюсь спросить, верите ли вы в это? – произнес Г. М. – Но вы не ожидали такого, не так ли? – Он серьезно указал пальцем на Бартлетта. – Миссис Джем, я не могу больше вести эту игру. Я даю вам последний шанс. Будете ли вы говорить и расскажете ли нам все, что вам известно об этом деле, или мне придется прибегать к угрозам? Честное слово, я не испытываю к вам неприязни, но я желал бы, чтобы вы были немного менее добродетельны, чтобы мы могли избежать этой ужасной неразберихи. Теперь я хочу вас предостеречь, во вторник вечером, на вечере убийств, нашему другу Соару было видение, он видел вас с веревкой на шее. Если все останется так, как сейчас, это видение может оказаться пророческим.
– Вы же не имеете этого в виду. Вы просто блефуете. Вы… вы даже не знаете, почему был убит Бартлетт…
– О нет, я знаю, – возразил Г. М. почти любезно. – Он был убит, потому что слишком много знал. Он знал, почему Вэнс Китинг надел шляпу.
Это был совершенно бессмысленный ответ, но Дженет Дервент вдруг вышла из себя. Ее нервы сдали резко, словно вышел из-под контроля какой-то химический процесс, величественно-белая мраморная красота неожиданно разрушилась и обрюзгла на глазах. Она опустила глаза, а когда снова подняла их, выражение лица Г. М. стало более жестким.
– Мне жаль видеть, что вы тоже об этом знаете! – прорычал он. – В глубине души я все-таки надеялся, что это не так. Ну теперь выкладывайте ваши козыри, скажите: «Я не знаю, как невидимый убийца совершал свои невидимые трюки, и поэтому вы не можете меня арестовать».
– Вы не можете этого сделать и не сделаете.
– Первый выстрел, – сказал Г. М., – был куда глуше второго. Означает ли это для вас что-то?
Она поднесла руки к вискам.
– Я этого не делала! Я не убивала его! Я ничего об этом не знаю. Я…
– Но вы же разумная женщина, миссис Джем, – настаивал Г. М., – и вы понимаете, что теперь вам пришел конец. Однажды, пару лет тому назад (я думаю, это было дело Белого монастыря), я сделал вывод, что существует только три мотива, чтобы убийца создал ситуацию запертой комнаты. Первое – это может быть поддельное самоубийство, второе – поддельная история с привидениями, и третье – серия случайностей, которые могли помочь убийце. Что ж, я был не прав. Когда я стал постепенно выяснять, как сработала эта маленькая ловкость рук, я увидел четвертый мотив, самый точный и самый умный из всех. Суперковарный преступник в конце концов осознал законное значение невозможного; этот человек понял то, что, если он создаст по-настоящему невозможную ситуацию, его не смогут обвинить в убийстве, даже если все остальные свидетельства будут достаточно сильны, чтобы повесить целую скамью епископов. Он не пытался ускользнуть от разоблачительной силы закона, он больше старался избежать его наказующей силы. Он осознал, что, кроме невозможности, все остальные способы замести следы чересчур грубы и ненадежны.
Послушайте! Обычно преступник, совершив убийство, старается замести за собой следы. Как? Чаще всего это достигается с помощью алиби. Он подделывает показания, уезжает на велосипеде или на поезде, лжет насчет расписаний или фигур высшего пилотажа, подкручивает стрелки часов, делает массу других опасных вещей, а все потому, что во всех отношениях он должен полагаться на кого-то другого, каждый пункт приносит осложнение за осложнением, каждый пункт снова и снова подвергает его опасности быть пойманным на лжи.
Но предположим, с другой стороны, он может убить свою жертву таким способом, что полиция не может сказать, как это было сделано. Запертая комната, единственное тело в спектакле, что угодно… Полиция может быть уверена, что он это сделал. Его руки могут быть в крови, а в его кармане могут лежать кровавые деньги. Если они осмелятся привести его в суд, судья и жюри присяжных будут тоже убеждены, что это сделал он. Однако если государственное обвинение не сможет показать, как преступник это сделал, его придется оправдать. Суд закона – это не суд возможностей; это суд уверенности.
А этот человек, насколько нам известно, не является суперпреступником. Убийство Вэнса Китинга совершила чрезвычайно умная личность, наделенная богатым воображением, которая осознала, что есть новый путь совершить преступление, рискнув ужасной случайностью. И убийца добился своего. Конечно, он проделывал этот трюк, поскольку знал, что его защищает алиби и что он утаил свое оружие; но с ним все кончено, он повязан по рукам и ногам и трижды проклят. Невероятная ситуация оказалась не такой уж невероятной. Миссис Джем, я даю вам последний шанс дать свидетельство перед лицом короля. Кто убил Китинга и Бартлетта? Вы скажете это мне или мне вам сказать?
– Я…
– Ну хорошо, – произнес Г. М. совершенно другим голосом. – Если вы не хотите говорить, значит, не хотите. Теперь, Мастерс, я изложу тебе все факты, и ты можешь реша…
– Прошу меня простить, – перебила его женщина спокойным, холодным тоном. – Я, как вы сказали, не дура. Вы не можете запугать или поймать меня в ловушку, чтобы заставить меня сказать что-то, чего я говорить не хочу; и вы не можете заставить меня впасть в истерику; но я знаю свой долг, и ложный альтруизм, который заставлял меня покрывать убийцу, теперь прошел. Вы, так же как и я, знаете, что Китинга убил…
Дверь в коридор открылась, и в комнату быстро и тихо вошла фигура в длинном дождевике. Этот человек оказался посредине комнаты еще до того, как они осознали его присутствие. Поллард видел, как вода капает с его промокшей кепки и с черного дождевика, от вновь прибывшего летели брызги, словно от отряхивающейся собаки, когда он подошел к столу и потянулся за ножом.
Собирался ли он ударить им женщину или себя, это неизвестно. Вполне возможно, что он и сам этого не знал. Но когда его рука оказалась над столом, Поллард поднял стальной кувшин-головоломку и опустил его на правое запястье мужчины. Затем Мастерс схватил его с одной стороны, а Поллард – с другой, однако применять силу им не понадобилось.
Убийца Вэнса Китинга, тяжело дыша, жалко посмотрел на женщину, которая смерила его холодным взглядом, а потом горько кивнул Г. М.
– Ну хорошо. Вы выиграли, – произнес Рональд Гарднер.
Глава 20
В КОТОРОЙ ВЫЯСНЯЕТСЯ, ЧТО МЫ НЕ ВСЕГДА ДУМАЕМ ОБО ВСЕМ
Воскресным вечером, который принес чуточку прохлады, четыре человека – Г. М. собственной персоной, Мастерс, Поллард и Бенджамин Соар – подъехали в «лэндчестере» к дому номер 4 на Бервик-Террас. У всех у них был вид людей, собравшихся на важную конференцию. Они поднялись на верхний этаж дома, в маленькую комнату мансарды, где все еще оставалась мебель. Скатерть и чайные чашки снова заняли свои места на столе.
Мастерс сел за стол и разложил свои бумаги. Поллард с записной книжкой устроился у стены, а пока Соар неугомонно шнырял по комнате, Г. М. прислонился к стене напротив дивана и облегченно запыхтел своей отвратительной сигарой.
– Если бы вы только все перестали носиться туда-сюда! – раздраженно проревел Г. М., однако, выдержав паузу, заговорил по существу: – Джентльмены, в этом деле значение имеет только один предмет меблировки, и пришло время, когда мы его получили. Сам он не имеет голоса, так что рассказать ничего не сможет. А нам с вами остается ответить только на один вопрос – как Гарднер проделал свои трюки с исчезновением, и тогда мы сможем закрыть все это дело.
Правда, предстоит еще установить верные пропорции вины. Вам известны все факты. Рональд Гарднер убил Китинга и Бартлетта, убил их один, без посторонней помощи, как покажет вам сам механизм убийства; но его вдохновила на это миссис Дженет Дервент. Гарднер сделал это не ради денег, он сделал это для миссис Дервент. В этом-то и состоит проблема: как много знала эта умная леди? Как глубоко была во все это вовлечена? Как сильно его подстрекала? И как много обвинений, когда эта гениальная парочка попадет на суд, вы будете в состоянии выдвинуть против нее?
– Забудьте о мотиве, сэр, – вмешался Мастерс, качая головой. – Давайте послушаем о механизме преступления.
– Забудьте о механизме, – предложил Соар. – Давайте послушаем о мотивах.
– А поскольку вся эта чепуха прояснилась, нам остается выяснить только две вещи, – продолжил Г. М., недовольный тем, что его перебили. – Я собираюсь провести вас шаг за шагом через всю картину, которая складывается из ваших собственных наблюдений, записанных в книжке Боба, и показать вам, как все это выглядит для меня.
Хочу начать с признания, что с того времени, как я услышал определенное заявление из уст Бартлетта, меня, старика, провели как младенца. Черт бы меня побрал, я даже не осознавал, сколько правдивых улик я имею, когда меня вдруг осенило, и я просто застонал. Итак, какую ситуацию мы имели в самом начале?
У нас имелась Бервик-Террас, мрачная улочка всего в двадцать ярдов, или в шестнадцать футов шириной. На ней по четыре дома на каждой стороне, очень похожих друг на друга. Выглядят словно близнецы. Окна и двери дома через улицу, где сидел в засаде Холлис из дивизиона Л., смотрят прямо на окна и двери этого дома. Ох-ох. Если бы можно было доказать, что два выстрела, которыми был убит Китинг, были сделаны с определенного расстояния (скажем, хотя бы с шести футов, из окна мансарды в доме напротив), у нас вообще не было бы никаких проблем.
– Вы же не собираетесь сказать нам, что так все и было? – не выдержал Мастерс.
– Нет, конечно, просто подожди минутку. Я предлагаю поразмышлять об уликах. Как я сказал, в таком случае все было бы совершенно ясно и легко, в особенности учитывая размер окна в этой комнате. – Он кивнул в его сторону окна. – Вам сообщили, что размеры этого окна – четыре фута на пять с половиной, это огромное окно, особенно по ширине.
Но мы имеем медицинское заключение, что этого произойти не могло. Кроме того, нам известно, что рана в спине Китинга дымилась, а на его одежде были искры, когда Боб Поллард ворвался сюда. Правда, первый выстрел прозвучал приглушенно и как бы отдаленно, но второй – так громко и близко, что не было сомнений: выстрел сделали в комнате. И пороховые ожоги на затылке у Китинга показывают, что обе пули были выпущены с близкого расстояния.
Так что я продвигался вслепую, даже на следующий день, когда всплыл весьма подозрительный факт. Ты сам меня навел на эту мысль, сынок, с твоими зловещими рассуждениями о пушках в газовой трубе. Ты упомянул про пороховое пятно на ковре недалеко от того места, где лежал Китинг. Пороховое пятно на ковре! Как оно могло тут очутиться? Как могло туда попасть, если в обоих случаях пушка была приставлена прямо к телу Китинга? Я этого не знал. Но продолжал об этом думать.
Благослови бог те свидетельства, которые мы получили от самого Гарднера (он, конечно, говорил правду о тех вещах, которые можно доказать), – кое-какие правдивые показания насчет старого «ремингтона» 45-го калибра, принадлежавшего Тому Шэннону. У этой пушки слабый спусковой крючок. По словам Гарднера, это старомодная модель, появившаяся до изобретений, нацеленных на безопасность. Револьвер «выстреливает, стоит вам на него косо посмотреть». До меня дошло, что пороховое пятно на ковре могло получиться, если кто-то уронил взведенную пушку и она выстрелила, едва коснувшись пола; но от этого было мало толку, потому что прозвучало всего два выстрела, и потому что пушка была взведена намеренно, и потому что ковер такой толстый, что он не дал бы необходимой вибрации.
Шоры слетели с моих глаз только тогда, когда я понял, что Бартлетт по совершенно неизвестной причине нам лгал, когда рассказывал, как Китинг и Гарднер готовились в понедельник вечером к игре в убийство.
Вспомните, мы услышали сказочку о том, как Китинг пришел в возбуждение и выпалил из пистолета, заряженного холостыми патронами. Скорее чтобы прояснить детали, нежели из каких-либо подозрений, Бартлетту был задан вопрос о том, как выстрелил этот холостой патрон. Теперь, Боб, просто прочти нам, что он ответил.
Под сардоническим взглядом Г. М. Поллард открыл свою записную книжку и прочел вслух:
«В (Мастерс): И наконец, вы говорите нам, что, когда рука мистера Китинга направилась на уличный фонарь, пушка выпала и пыж из обоймы с холостыми патронами разбил стакан на подносе, который вы несли?
О: Да. Он разбил стакан в сантиметре от моей руки. Вот почему я уронил поднос на стол.
В: Как далеко от вас в тот момент находился мистер Китинг?
О: Примерно на таком же расстоянии, как вы сейчас. (Шесть футов? Семь футов?)
Мастерс нахмурился.
– Да, но… что с этим не так? – спросил он. – В холостых зарядах имеются пыжи. И они стреляют с достаточной силой, чтобы разбить стакан на подносе.
Лицо Г. М. светилось злой радостью.
– О, точно, сынок точно. Но это еще не все. В этом-то вся и беда. Мастерс, ты когда-нибудь смотрел любительские спектакли? Так вот что я тебе скажу: самая опасная вещь на свете для группы актеров-любителей на маленькой сцене (а иногда и на большой сцене для профессионалов) – это пушка, заряженная холостыми. Если они увлекаются, они с нею заигрываются. Профессиональный актер, который должен выстрелить в кого-то на сцене, знает непременное правило: пистолет следует направлять обязательно в пол или туда, где никого нет. Почему? Да потому, что в зарядном устройстве не одни только пыжи, там еще тяжелый заряд крупнозернистого пороха. Одна из ужаснейших вещей, которую я когда-либо видел в миролюбивом английском обществе, случилась, когда мой племянник (тот, который в пехоте) собрал на Рождество труппу для любительского спектакля про гангстеров. Вау! Злодей увлекся и направил пушку на героиню. Она перепугалась, повернулась к нему спиной, а этот болван спустил курок. На героине было вечернее платье с низким вырезом. Обратите внимание, она находилась от него более чем в десяти футах, и тем не менее пороховые зерна так порезали и повредили ей спину, что бедной девочке пришлось провести неделю в постели.
Итак, Бартлетт, по его собственному признанию, стоял всего лишь в шести или семи футах от Китинга, когда тот выстрелил. Более того, он заявил, что пыж разбил стакан на подносе. Мастерс, Бартлетт солгал. Если бы этот пыж прошел бы где-то поблизости от его руки, достаточно близко, чтобы разбить стакан, его рука теперь была бы вся в бинтах. Но вы сами заметили гладкую, нетронутую белую поверхность этих совершенно неповрежденных рук…
Это был мудрый человек. Разрази меня гром, с чего бы ему было лгать? Какой в этом смысл? И вот тут мой рассудок начал поворачиваться к той странной путанице, которая началась с этой невинной репетиции убийства в понедельник вечером. Итак, что мы вообще об этом знаем? Определенные факты можно не обсуждать, потому что они были подтверждены большим количеством свидетелей. Мы знаем, что в действительности проходила репетиция трюка для игры в убийство во вторник (знаем это от Бартлетта, что подтвердил Хаукинс, официант; от Гарднера, что подтвердило ошибочное свидетельство Филиппа Китинга).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Вы полагали, – хрипло произнес Дервент, – что это я… – Он указал на тело.
Соар был вежлив.
– А что, по-вашему, я должен был подумать, – возразил он, – когда сразу после вашего прибытия раздался громовой стук в парадную дверь? Я вынужден был снова пойти наверх и выглянуть в окно, даже рискуя оставить вас здесь одного.
Мастерс кивнул:
– Так-то лучше! Значит, это вы стояли у окна в перчатках и с пушкой в руках?
– Но не для того, чтобы заставить вас подумать, что я намерен пустить вам пулю в лоб, – пояснил Соар. Его тяжелая грудь вздымалась. – Признаю, что я был готов пустить пулю в себя. К чему морализировать? Так оно и есть. Говорю вам, я стоял там в темноте, и одновременно меня одолевала сотня разных чувств. Но вы ушли – или, во всяком случае, мне так показалось. Тогда я стащил перчатки и надел халат. Потом спустился вниз и обнаружил здесь вас. Почему я сразу же во всем не признался, я и сам не знаю. А тут еще Дервент начал у меня перед глазами этот разговор про моего отца. Я видел целую кучу намыленных веревок и целые ряды палачей, я был словно пьяный. Если бы только все шло, как началось, никто не обнаружил бы тело. Я было уже думал, что вы никогда его не найдете, и я бросал вам вызов, бросал вам его прямо в лицо. Если бы я мог совладать с собой и сидеть достаточно тихо, а не колотить по этим чертовым коленям, я думаю, вы удовлетворились бы и убрались бы отсюда. Я такой. О боже, мне нужно бренди! – заявил Соар. – Но я не думаю, чтобы в доме оно было.
Мастерс повернулся к Г. М.:
– Вы верите всему этому, сэр?
Г. М. кивнул. Затем тяжело поднялся с дивана и встал перед Дженет Дервент, которую усадили снова.
– Я собираюсь спросить, верите ли вы в это? – произнес Г. М. – Но вы не ожидали такого, не так ли? – Он серьезно указал пальцем на Бартлетта. – Миссис Джем, я не могу больше вести эту игру. Я даю вам последний шанс. Будете ли вы говорить и расскажете ли нам все, что вам известно об этом деле, или мне придется прибегать к угрозам? Честное слово, я не испытываю к вам неприязни, но я желал бы, чтобы вы были немного менее добродетельны, чтобы мы могли избежать этой ужасной неразберихи. Теперь я хочу вас предостеречь, во вторник вечером, на вечере убийств, нашему другу Соару было видение, он видел вас с веревкой на шее. Если все останется так, как сейчас, это видение может оказаться пророческим.
– Вы же не имеете этого в виду. Вы просто блефуете. Вы… вы даже не знаете, почему был убит Бартлетт…
– О нет, я знаю, – возразил Г. М. почти любезно. – Он был убит, потому что слишком много знал. Он знал, почему Вэнс Китинг надел шляпу.
Это был совершенно бессмысленный ответ, но Дженет Дервент вдруг вышла из себя. Ее нервы сдали резко, словно вышел из-под контроля какой-то химический процесс, величественно-белая мраморная красота неожиданно разрушилась и обрюзгла на глазах. Она опустила глаза, а когда снова подняла их, выражение лица Г. М. стало более жестким.
– Мне жаль видеть, что вы тоже об этом знаете! – прорычал он. – В глубине души я все-таки надеялся, что это не так. Ну теперь выкладывайте ваши козыри, скажите: «Я не знаю, как невидимый убийца совершал свои невидимые трюки, и поэтому вы не можете меня арестовать».
– Вы не можете этого сделать и не сделаете.
– Первый выстрел, – сказал Г. М., – был куда глуше второго. Означает ли это для вас что-то?
Она поднесла руки к вискам.
– Я этого не делала! Я не убивала его! Я ничего об этом не знаю. Я…
– Но вы же разумная женщина, миссис Джем, – настаивал Г. М., – и вы понимаете, что теперь вам пришел конец. Однажды, пару лет тому назад (я думаю, это было дело Белого монастыря), я сделал вывод, что существует только три мотива, чтобы убийца создал ситуацию запертой комнаты. Первое – это может быть поддельное самоубийство, второе – поддельная история с привидениями, и третье – серия случайностей, которые могли помочь убийце. Что ж, я был не прав. Когда я стал постепенно выяснять, как сработала эта маленькая ловкость рук, я увидел четвертый мотив, самый точный и самый умный из всех. Суперковарный преступник в конце концов осознал законное значение невозможного; этот человек понял то, что, если он создаст по-настоящему невозможную ситуацию, его не смогут обвинить в убийстве, даже если все остальные свидетельства будут достаточно сильны, чтобы повесить целую скамью епископов. Он не пытался ускользнуть от разоблачительной силы закона, он больше старался избежать его наказующей силы. Он осознал, что, кроме невозможности, все остальные способы замести следы чересчур грубы и ненадежны.
Послушайте! Обычно преступник, совершив убийство, старается замести за собой следы. Как? Чаще всего это достигается с помощью алиби. Он подделывает показания, уезжает на велосипеде или на поезде, лжет насчет расписаний или фигур высшего пилотажа, подкручивает стрелки часов, делает массу других опасных вещей, а все потому, что во всех отношениях он должен полагаться на кого-то другого, каждый пункт приносит осложнение за осложнением, каждый пункт снова и снова подвергает его опасности быть пойманным на лжи.
Но предположим, с другой стороны, он может убить свою жертву таким способом, что полиция не может сказать, как это было сделано. Запертая комната, единственное тело в спектакле, что угодно… Полиция может быть уверена, что он это сделал. Его руки могут быть в крови, а в его кармане могут лежать кровавые деньги. Если они осмелятся привести его в суд, судья и жюри присяжных будут тоже убеждены, что это сделал он. Однако если государственное обвинение не сможет показать, как преступник это сделал, его придется оправдать. Суд закона – это не суд возможностей; это суд уверенности.
А этот человек, насколько нам известно, не является суперпреступником. Убийство Вэнса Китинга совершила чрезвычайно умная личность, наделенная богатым воображением, которая осознала, что есть новый путь совершить преступление, рискнув ужасной случайностью. И убийца добился своего. Конечно, он проделывал этот трюк, поскольку знал, что его защищает алиби и что он утаил свое оружие; но с ним все кончено, он повязан по рукам и ногам и трижды проклят. Невероятная ситуация оказалась не такой уж невероятной. Миссис Джем, я даю вам последний шанс дать свидетельство перед лицом короля. Кто убил Китинга и Бартлетта? Вы скажете это мне или мне вам сказать?
– Я…
– Ну хорошо, – произнес Г. М. совершенно другим голосом. – Если вы не хотите говорить, значит, не хотите. Теперь, Мастерс, я изложу тебе все факты, и ты можешь реша…
– Прошу меня простить, – перебила его женщина спокойным, холодным тоном. – Я, как вы сказали, не дура. Вы не можете запугать или поймать меня в ловушку, чтобы заставить меня сказать что-то, чего я говорить не хочу; и вы не можете заставить меня впасть в истерику; но я знаю свой долг, и ложный альтруизм, который заставлял меня покрывать убийцу, теперь прошел. Вы, так же как и я, знаете, что Китинга убил…
Дверь в коридор открылась, и в комнату быстро и тихо вошла фигура в длинном дождевике. Этот человек оказался посредине комнаты еще до того, как они осознали его присутствие. Поллард видел, как вода капает с его промокшей кепки и с черного дождевика, от вновь прибывшего летели брызги, словно от отряхивающейся собаки, когда он подошел к столу и потянулся за ножом.
Собирался ли он ударить им женщину или себя, это неизвестно. Вполне возможно, что он и сам этого не знал. Но когда его рука оказалась над столом, Поллард поднял стальной кувшин-головоломку и опустил его на правое запястье мужчины. Затем Мастерс схватил его с одной стороны, а Поллард – с другой, однако применять силу им не понадобилось.
Убийца Вэнса Китинга, тяжело дыша, жалко посмотрел на женщину, которая смерила его холодным взглядом, а потом горько кивнул Г. М.
– Ну хорошо. Вы выиграли, – произнес Рональд Гарднер.
Глава 20
В КОТОРОЙ ВЫЯСНЯЕТСЯ, ЧТО МЫ НЕ ВСЕГДА ДУМАЕМ ОБО ВСЕМ
Воскресным вечером, который принес чуточку прохлады, четыре человека – Г. М. собственной персоной, Мастерс, Поллард и Бенджамин Соар – подъехали в «лэндчестере» к дому номер 4 на Бервик-Террас. У всех у них был вид людей, собравшихся на важную конференцию. Они поднялись на верхний этаж дома, в маленькую комнату мансарды, где все еще оставалась мебель. Скатерть и чайные чашки снова заняли свои места на столе.
Мастерс сел за стол и разложил свои бумаги. Поллард с записной книжкой устроился у стены, а пока Соар неугомонно шнырял по комнате, Г. М. прислонился к стене напротив дивана и облегченно запыхтел своей отвратительной сигарой.
– Если бы вы только все перестали носиться туда-сюда! – раздраженно проревел Г. М., однако, выдержав паузу, заговорил по существу: – Джентльмены, в этом деле значение имеет только один предмет меблировки, и пришло время, когда мы его получили. Сам он не имеет голоса, так что рассказать ничего не сможет. А нам с вами остается ответить только на один вопрос – как Гарднер проделал свои трюки с исчезновением, и тогда мы сможем закрыть все это дело.
Правда, предстоит еще установить верные пропорции вины. Вам известны все факты. Рональд Гарднер убил Китинга и Бартлетта, убил их один, без посторонней помощи, как покажет вам сам механизм убийства; но его вдохновила на это миссис Дженет Дервент. Гарднер сделал это не ради денег, он сделал это для миссис Дервент. В этом-то и состоит проблема: как много знала эта умная леди? Как глубоко была во все это вовлечена? Как сильно его подстрекала? И как много обвинений, когда эта гениальная парочка попадет на суд, вы будете в состоянии выдвинуть против нее?
– Забудьте о мотиве, сэр, – вмешался Мастерс, качая головой. – Давайте послушаем о механизме преступления.
– Забудьте о механизме, – предложил Соар. – Давайте послушаем о мотивах.
– А поскольку вся эта чепуха прояснилась, нам остается выяснить только две вещи, – продолжил Г. М., недовольный тем, что его перебили. – Я собираюсь провести вас шаг за шагом через всю картину, которая складывается из ваших собственных наблюдений, записанных в книжке Боба, и показать вам, как все это выглядит для меня.
Хочу начать с признания, что с того времени, как я услышал определенное заявление из уст Бартлетта, меня, старика, провели как младенца. Черт бы меня побрал, я даже не осознавал, сколько правдивых улик я имею, когда меня вдруг осенило, и я просто застонал. Итак, какую ситуацию мы имели в самом начале?
У нас имелась Бервик-Террас, мрачная улочка всего в двадцать ярдов, или в шестнадцать футов шириной. На ней по четыре дома на каждой стороне, очень похожих друг на друга. Выглядят словно близнецы. Окна и двери дома через улицу, где сидел в засаде Холлис из дивизиона Л., смотрят прямо на окна и двери этого дома. Ох-ох. Если бы можно было доказать, что два выстрела, которыми был убит Китинг, были сделаны с определенного расстояния (скажем, хотя бы с шести футов, из окна мансарды в доме напротив), у нас вообще не было бы никаких проблем.
– Вы же не собираетесь сказать нам, что так все и было? – не выдержал Мастерс.
– Нет, конечно, просто подожди минутку. Я предлагаю поразмышлять об уликах. Как я сказал, в таком случае все было бы совершенно ясно и легко, в особенности учитывая размер окна в этой комнате. – Он кивнул в его сторону окна. – Вам сообщили, что размеры этого окна – четыре фута на пять с половиной, это огромное окно, особенно по ширине.
Но мы имеем медицинское заключение, что этого произойти не могло. Кроме того, нам известно, что рана в спине Китинга дымилась, а на его одежде были искры, когда Боб Поллард ворвался сюда. Правда, первый выстрел прозвучал приглушенно и как бы отдаленно, но второй – так громко и близко, что не было сомнений: выстрел сделали в комнате. И пороховые ожоги на затылке у Китинга показывают, что обе пули были выпущены с близкого расстояния.
Так что я продвигался вслепую, даже на следующий день, когда всплыл весьма подозрительный факт. Ты сам меня навел на эту мысль, сынок, с твоими зловещими рассуждениями о пушках в газовой трубе. Ты упомянул про пороховое пятно на ковре недалеко от того места, где лежал Китинг. Пороховое пятно на ковре! Как оно могло тут очутиться? Как могло туда попасть, если в обоих случаях пушка была приставлена прямо к телу Китинга? Я этого не знал. Но продолжал об этом думать.
Благослови бог те свидетельства, которые мы получили от самого Гарднера (он, конечно, говорил правду о тех вещах, которые можно доказать), – кое-какие правдивые показания насчет старого «ремингтона» 45-го калибра, принадлежавшего Тому Шэннону. У этой пушки слабый спусковой крючок. По словам Гарднера, это старомодная модель, появившаяся до изобретений, нацеленных на безопасность. Револьвер «выстреливает, стоит вам на него косо посмотреть». До меня дошло, что пороховое пятно на ковре могло получиться, если кто-то уронил взведенную пушку и она выстрелила, едва коснувшись пола; но от этого было мало толку, потому что прозвучало всего два выстрела, и потому что пушка была взведена намеренно, и потому что ковер такой толстый, что он не дал бы необходимой вибрации.
Шоры слетели с моих глаз только тогда, когда я понял, что Бартлетт по совершенно неизвестной причине нам лгал, когда рассказывал, как Китинг и Гарднер готовились в понедельник вечером к игре в убийство.
Вспомните, мы услышали сказочку о том, как Китинг пришел в возбуждение и выпалил из пистолета, заряженного холостыми патронами. Скорее чтобы прояснить детали, нежели из каких-либо подозрений, Бартлетту был задан вопрос о том, как выстрелил этот холостой патрон. Теперь, Боб, просто прочти нам, что он ответил.
Под сардоническим взглядом Г. М. Поллард открыл свою записную книжку и прочел вслух:
«В (Мастерс): И наконец, вы говорите нам, что, когда рука мистера Китинга направилась на уличный фонарь, пушка выпала и пыж из обоймы с холостыми патронами разбил стакан на подносе, который вы несли?
О: Да. Он разбил стакан в сантиметре от моей руки. Вот почему я уронил поднос на стол.
В: Как далеко от вас в тот момент находился мистер Китинг?
О: Примерно на таком же расстоянии, как вы сейчас. (Шесть футов? Семь футов?)
Мастерс нахмурился.
– Да, но… что с этим не так? – спросил он. – В холостых зарядах имеются пыжи. И они стреляют с достаточной силой, чтобы разбить стакан на подносе.
Лицо Г. М. светилось злой радостью.
– О, точно, сынок точно. Но это еще не все. В этом-то вся и беда. Мастерс, ты когда-нибудь смотрел любительские спектакли? Так вот что я тебе скажу: самая опасная вещь на свете для группы актеров-любителей на маленькой сцене (а иногда и на большой сцене для профессионалов) – это пушка, заряженная холостыми. Если они увлекаются, они с нею заигрываются. Профессиональный актер, который должен выстрелить в кого-то на сцене, знает непременное правило: пистолет следует направлять обязательно в пол или туда, где никого нет. Почему? Да потому, что в зарядном устройстве не одни только пыжи, там еще тяжелый заряд крупнозернистого пороха. Одна из ужаснейших вещей, которую я когда-либо видел в миролюбивом английском обществе, случилась, когда мой племянник (тот, который в пехоте) собрал на Рождество труппу для любительского спектакля про гангстеров. Вау! Злодей увлекся и направил пушку на героиню. Она перепугалась, повернулась к нему спиной, а этот болван спустил курок. На героине было вечернее платье с низким вырезом. Обратите внимание, она находилась от него более чем в десяти футах, и тем не менее пороховые зерна так порезали и повредили ей спину, что бедной девочке пришлось провести неделю в постели.
Итак, Бартлетт, по его собственному признанию, стоял всего лишь в шести или семи футах от Китинга, когда тот выстрелил. Более того, он заявил, что пыж разбил стакан на подносе. Мастерс, Бартлетт солгал. Если бы этот пыж прошел бы где-то поблизости от его руки, достаточно близко, чтобы разбить стакан, его рука теперь была бы вся в бинтах. Но вы сами заметили гладкую, нетронутую белую поверхность этих совершенно неповрежденных рук…
Это был мудрый человек. Разрази меня гром, с чего бы ему было лгать? Какой в этом смысл? И вот тут мой рассудок начал поворачиваться к той странной путанице, которая началась с этой невинной репетиции убийства в понедельник вечером. Итак, что мы вообще об этом знаем? Определенные факты можно не обсуждать, потому что они были подтверждены большим количеством свидетелей. Мы знаем, что в действительности проходила репетиция трюка для игры в убийство во вторник (знаем это от Бартлетта, что подтвердил Хаукинс, официант; от Гарднера, что подтвердило ошибочное свидетельство Филиппа Китинга).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26