— Кэролайн, я...
— Правду говорю я, и вы это знаете! А вот я не знаю, приходилось ли когда-нибудь женщине стыдиться самой себя так, как стыжусь я!
— Если вы имеете в виду мой непрошеный визит в вашу ванную... — начал Даруэнт, пытаясь говорить беспечным тоном.
— Нет. — Кэролайн печально улыбнулась. — Можете заходить в любое время, если вам нравится. Но... — Она прижала ладони к щекам, чувствуя, как они краснеют, хотя это едва ли можно было разглядеть в темной ложе. — Но я была такой высокомерной, такой уверенной в том, что я выше чувств, испытываемых другими женщинами! Мужчины казались мне отвратительными. Я не могла выносить их прикосновений! Моя сила воли казалась мне несокрушимой! Но я встретила вас, и от нее ничего не осталось...
Кэролайн умолкла. Они сидели рядом на двух плюшевых стульях, отодвинутых от края ложи. Даруэнт попытался заговорить, но Кэролайн его опередила:
— Я призналась публично, что люблю вас! А ведь я могла бы поклясться, Дик, что даже щипцы, которыми истязают грешников в аду, не заставят меня сказать такое! Но я это сделала, и горжусь, потому что... Неужели вы не поняли, что мы с вами из одного теста?
— Из какого же?
— Вы бунтарь, и я тоже, хотя не осмеливалась в этом признаться. — Кэролайн выпрямилась, тряхнув локонами. — Во что вы верите, Дик?
— В каком смысле?
— В самом прямом. Что этот мир значит для вас?
Их ложа была обращена лицом к опущенному занавесу, находясь в центре яруса. Даруэнт смутно осознавал, что оркестр играет увертюру и что где-то разгорается скандал из-за брошенной в партер апельсиновой кожуры.
— "Мы считаем очевидным, — заговорил он, — что все люди созданы равными, что Творец наделил их неотъемлемыми правами, среди которых право на жизнь, свободу и стремление к счастью".
Торжественные слова, казалось, повисли в воздухе, словно знамена.
— "Созданы равными", — повторила Кэролайн. — Я это ненавижу!
— Так я и подозревал.
— Но какое имеет значение, если вы и я верим в...
— В стремление к счастью?
— В счастье! Вы бы освободили мужчин, а я — женщин, дав им равные с мужчинами права! Но это всего лишь иллюзия. — В голосе Кэролайн звучала безнадежность. — Когда же вы поймете, Дик, что не можете сражаться с обществом?
— Я уже начинаю понимать.
— Тогда что вы будете делать?
— Когда эта история закончится...
— Если она не закончится вместе с вашей жизнью.
— Да, разумеется. Теперь у меня есть поместье в Кенте, где среди зеленых деревьев текут ручьи. Я провел там детство. — Даруэнт замолчал, ощутив, что его тяга к Кэролайн грозила вырваться из-под контроля. — Если бы я мог увезти вас туда, спрятав от всего мира...
— Я могла бы жить там с вами до конца дней, — быстро ответила Кэролайн. — А могла бы Долли Спенсер?
Даруэнт не ответил.
— Поверьте, — настаивала Кэролайн, — я не имею ничего против нее. Мне она нравится. Сегодня вечером, когда Долли попросила примерить одно из моих платьев, я сказала, что она может взять себе полдюжины, если пообещает не вставать до завтра. Но смогла бы она провести хотя бы две недели в деревне, вдали от Лондона и театров, не умирая от скуки? Есть ли у вас что-нибудь общее, кроме...
Даруэнт вновь обернулся.
На этот раз он не учел, что Кэролайн так близко. Их щеки соприкоснулись, и в следующий миг они уже были в объятиях друг друга.
— Будьте вы прокляты! — произнес Даруэнт сдавленным голосом. — Теперь я вас понимаю, хотя должен был понять давным-давно.
— Понимаете?
— Холодная и высокомерная? Как бы не так! Ваша беда в том, что вы действуете возбуждающе, как вино. Вы одновременно, мадам, Цирцея и Праматерь Ева, ангел и демон...
— Если вы собираетесь проклинать меня таким образом, то продолжайте! — шепнула Кэролайн.
— Нет! Будем честны! — Он стиснул ее руки. — Сегодня утром я сказал Долли, что люблю ее.
— Но ведь вы так не думали?
— Думал, когда говорил! — Даруэнт ударил себя кулаком по колену. — Что я такое, что такое любой мужчина, если не флюгер, вращаемый собственной глупостью? Но и тогда у меня перед глазами были вы, Кэролайн! Если бы я сказал сейчас то же самое вам...
— Но ведь только это и имеет значение, не так ли?
— Нет. Не так.
— Почему?
Даруэнт с трудом взял себя в руки.
— Я также спросил Долли, удостоит ли она меня чести, если освобожусь от своего теперешнего брака... — он почувствовал, как вздрогнула Кэролайн, — стать маркизой Даруэнт? А я не нарушаю своих обещаний.
Удар тарелок завершил увертюру. Гром аплодисментов, мелькающие среди блеска драгоценностей руки в бесчисленных ложах оживили зал.
— Снова донкихотство, — вздохнула Кэролайн.
— Прошу прощения?
Она не отняла руки, но сидела неподвижно, глядя на Даруэнта бездонными голубыми глазами.
— Забавно! — Кэролайн усмехнулась, сдерживая слезы. — Одно из первых качеств, которые мне в вас понравились, было это нелепое донкихотство. Помните Ньюгейт, Дик?
— Еще бы!
— Вы были прикованы к стене, грязный, слабый и беспомощный. Тем не менее вы оскорбили Джека Бакстоуна, спокойно и методично, зная, что он может избить вас до бесчувствия. — Ее щеки зарделись. — Боюсь, моя любовь к донкихотству возвращается ко мне. Вы говорите, что не нарушаете обещаний. Как будто это самое важное на свете. Вы любите Долли, Дик? Это единственное, что я хочу знать.
— Нет. Вы были правы, говоря о придуманной мною Аркадии.
— Тогда я не уступлю вас ей, — заявила Кэролайн. — Не уступлю, чего бы мне это ни стоило! Клянусь богом!
— Кэролайн, вы не должны...
Инстинктивно почувствовав, что происходит что-то скверное, оба посмотрели на сцену. За полукругом огней рампы поднимался зеленый занавес.
Вновь зазвучала музыка — тремоло струнных изображало мрачный подземный мир. Партер, казалось, застыл. Однако в театре чувства обострялись до предела, позволяя воспринимать даже мысли. И эти мысли были опасными.
Занавес поднялся, демонстрируя залитую лунным светом поляну, показавшуюся Даруэнту знакомой. Двое певцов — тенор и сопрано — шагнули на авансцену. Бутафорская луна мерцала на листьях. Сопрано в темном одеянии, как и ее спутник, начала петь...
Из партера послышалось злобное шипение, наползающее на сцену, как прилив на берег. Певица испуганно умолкла, поднеся руку к горлу.
С левой стороны партера верзила с бычьей шеей вскочил на ноги. Другой мужчина поднялся с противоположной стороны, потом к ним присоединился третий, который взревел, перекрывая оркестр:
— Мы хотим английских соловьев, а не иностранных сов! Долой Вестрис! Смерть ей!
Глава 17Как двое мужчин со шпагами сражались с пятью боксерами
Даруэнт вскочил на ноги, быстро окидывая взглядом партер.
Он стоял справа от Кэролайн. Что-то в его позе и в том, как его правая рука нащупывала игрушечную придворную шпагу на левом бедре, наполнило ее новым страхом.
— Дик!
— Что? — отозвался Даруэнт, продолжая разглядывать партер.
— Что происходит? Мадам Вестрис не участвует в этой сцене. В чем дело?
— Вам не о чем беспокоиться, дорогая.
Негодующие восклицания в ложах казались Даруэнту не менее громкими, чем рев в партере. В соседней ложе послышался визг леди Каслри.
— Заткнись, парень! — крикнул старый маркиз Энглси, и тут же в стену его ложи ударился брошенный из партера апельсин.
— Отправьте иностранную шлюху назад в Неаполь!
— Прикончить ее!
Крикуны в партере спешно сбрасывали с себя пальто, вельветовые куртки, цилиндры и парики, демонстрируя коротко остриженные головы.
Все члены Боксерского клуба стриглись почти наголо с тех пор, как Джентльмен Джексон победил Дэна Мендосу, одной рукой схватив его за волосы, а другой расквасив ему лицо. Победу сочли честной, хотя многие и поныне считают это грубейшим нарушением правил. Стриженые головы белели в полумраке.
— Ее королевское высочество! — прозвучал громкий голос. — Дорогу ее королевскому высочеству!
Четыре офицера лейб-гвардии, в красных мундирах и стальных нагрудниках, быстро организовали проход для принцессы Шарлотты и ее свиты. В последовавшей затем паузе — народ любил бедняжку принцессу — никто не заметил фигуру в черном, скользнувшую из-за кулис на авансцену в свет рампы.
Девушке было не больше восемнадцати лет. Откинув черную вуаль, она продемонстрировала зрителям бледное красивое лицо на фоне бутафорской листвы позади нее.
— Я Элизабетта Вестрис! — крикнула девушка.
Ее красота и мягкий, но в то же время сильный голос, проникавший во все уголки зала, заставили публику умолкнуть.
— Значит, вы думаете, что я не англичанка? — спросила она. — Позвольте доказать вам обратное.
Бросив несколько слов оркестру, девушка выпрямилась и протянула руки вперед. В мертвой тишине заиграли скрипки и валторны, под их аккомпанемент женский голос запел задушевную мелодию. Никто не двинулся с места. Публику можно впечатлить оперой, но ничто так не трогает их сердца, как простая песня.
Поверь, если юные чары твои,
Которые я созерцаю,
Рассеются завтра в туманной дали,
Как сказочный дар исчезает...
Спустя шесть лет, когда Элизабетта Вестрис слыла самой знаменитой певицей (а заодно и куртизанкой) в Англии, некоторые клялись, что она ни разу не пела так хорошо, как в тот вечер в 1815 году.
Ты все еще будешь как прежде любим.
Пускай красота потускнеет...
Пение прервал хриплый звук почтового рожка.
— Вот эта иностранная сова! — опять раздался зычный голос Дэна Спарклера, боксера-тяжеловеса. — Почему ей должны доставаться наши денежки?
Рожок загудел вновь. Кто-то бросил на сцену гнилой апельсин. Он ударил Элизабетту Вестрис в грудь с такой силой, что певица пошатнулась. Это послужило сигналом к началу военных действий.
Сидящий в партере степенный молодой помощник книготорговца внезапно повернулся и с размаху ударил Дэна Спарклера кулаком в лицо, разбив ему нос и опрокинув навзничь. Спарклер тут же вскочил и бросился на него, но в этот момент из ложи второго яруса послышался голос лорда Ярмута, стоящего уперев кулаки в бока:
— Вы когда-нибудь видели такое сборище отъявленных мерзавцев?
— Хочешь получить фонарь под глазом, рыжик? — рявкнул боксер.
— Кто? Я? — осведомился лорд Ярмут, сбрасывая сюртук и соскальзывая вниз по колонне ложи.
Сидящий напротив в ложе партера полковник Дэн Маккиннон, в свою очередь, сбросил китель, перепрыгнул через барьер ложи и устремился в драку.
Даруэнт, находившийся в третьем ярусе, не двинулся с места. Кэролайн вцепилась ему в рукав:
— Дик! Выслушайте меня!
— Ну? — отозвался он, не оборачиваясь.
— Что сказал вам Уилл Элванли на лестнице театра? Что было в письме с печатью раннера с Боу-стрит, которое вы получили сегодня? Не говорите, что вы его не получали. Мне рассказала Мег!
— Вот как?
— Сначала вы хотели, чтобы я пошла в оперу. Но когда мы входили в театр, вы сказали...
— Я сказал, что вы будете в безопасности, выполняя все мои указания. Более того, вы в состоянии мне помочь. Вы согласны?
— Да!
— Я хочу, чтобы вы наблюдали за стороной партера справа от центрального прохода, где происходит свалка... — Раздался женский визг, и Кэролайн вздрогнула. — Драка уже перекинулась на Аллею Щеголей. Но вы видите проход?
— Да, конечно.
— Следите за бритоголовыми. Если они начнут скапливаться у южной двери, ведущей на лестницу к ложам, предупредите меня. Я буду наблюдать за северной дверью.
— Нет! — вскрикнула Кэролайн, бросив взгляд на сцену. — Только не пожар!
При свете бутафорской луны партер превращался в поле битвы. Один из боксеров, пробравшись через оркестровую яму, влез на авансцену.
Элизабетта Вестрис, отступив назад, застыла как вкопанная. Нога боксера раздавила лампу, и огонь побежал по половицам. Трое здоровенных рабочих сцены с предписываемыми правилами красными противопожарными ведрами выбежали из-за кулис. Первый из них выплеснул содержимое ведра в лицо боксеру и ударил его ногой в живот. Двое других лили воду на горящие половицы, превращая огонь в черный дым. Преодолевая адскую боль, боксер нанес противнику ответный удар и раздавил еще одну лампу.
— Дик! — крикнула Кэролайн. — Там мистер Малберри!
— Где?
Кэролайн указала вниз:
— На краю второй скамьи сзади. Он обмотал голову мокрой тряпкой, чтобы протрезветь, и показывает...
Даруэнт проследил взглядом за направлением указательного пальца адвоката и увидел кучера голубой кареты.
Кучер стоял в партере, неподалеку от Аллеи Щеголей, глядя вверх. Высокий и худощавый, он казался незыблемым, как скала, среди всеобщей сумятицы. Призрачное сияние бутафорской луны освещало длинную накидку с пятнами зеленой плесени, шляпу с низкой тульей и сверкающие торжеством глаза поверх коричневого шарфа.
Склонившись над барьером ложи, Даруэнт сложил руки рупором, чтобы кучер мог услышать его сквозь адский грохот.
— Я здесь, — крикнул он, глядя прямо в глаза кучеру, — и здесь останусь! Поднимайтесь сюда!
Впервые после дуэли с Бакстоуном в голосе Даруэнта звучала смертельная угроза.
— Дик, — тихо предупредила Кэролайн, — они начинают двигаться к южной двери.
— Я этого ожидал. Вам пора уходить, дорогая. Не беспокойтесь. Элванли обо всем позаботится.
Лицо Кэролайн стало почти таким же белым, как ее платье.
— Дик, ведь эти боксеры ничего не имеют против мадам Вестрис, не так ли? Все это подстроено кучером, чтобы пустить пыль в глаза. Что им нужно на самом деле?
Она содрогнулась при виде удовлетворения на лице Даруэнта.
— Боюсь, дорогая, им нужен я.
— Кучер поднимается сюда?
— Да.
— Вместе со своими громилами?
— Да.
— Тогда у вас нет ни единого шанса! Каждый из них может убить вас одной рукой!
— Весьма вероятно, дорогая.
— Чем же вы собираетесь защищаться? Вашей шпажонкой, у которой даже нет острых граней? Они сломают ее, как игрушку! Дик, я не позволю вам так рисковать! Я не уйду!
— У вас нет выбора, Кэролайн. Разве вы не слышите, что происходит?
Несколько секунд они прислушивались к топоту ног по коридору за ложами, который смешивался с протестующими криками женщин.
В дверь негромко постучали, и в ложу вошел лорд Элванли. Круглолицый маленький пэр улыбался, держа в левой руке открытую табакерку.
— Вы были абсолютно правы, мой дорогой Даруэнт, — заговорил он, словно поздравляя собеседника. — Они пытаются атаковать верхние ложи с южной лестницы, так как там шире ступеньки. Большинство факельщиков, служащих в театре, охраняет северную дверь. Мы можем спокойно вывести дам через нее.
— Отлично! — кивнул Даруэнт. — Как насчет других ярусов?
— Публика там предупреждена. Но все атаки будут ложными, исключая этот ярус.
Вспыхнувшее на сцене пламя осветило Элванли, подносящего понюшку к носу. Слышался треск горящих половиц, но передаваемые по цепочке ведра с водой гасили огонь, и партер заволакивало едким дымом.
— Итак, миледи? — вежливо обратился Элванли к Кэролайн.
— Я не уйду!
Сквозь открытую дверь ложи Даруэнт видел процессию дам, спешащих к выходу. Многие, проходя мимо, заглядывали к ним.
Леди Джерси шествовала с высоко поднятой головой, как царица Боадицея. Голубые глаза леди Каслри, полные страха и любопытства, скользнули по Кэролайн, Даруэнту и дивану, прежде чем кто-то не подтолкнул их обладательницу в сверкающие бриллиантами плечи. Маленькая леди Сефтон тоже спешила вперед, громко выражая беспокойство о своем муже и своей собачонке. Хорошенькая мисс О'Нил, звезда «Друри-Лейн», не стесняясь плакала — не столько из-за драки, сколько из-за того, что ее первый визит в ложу истинного аристократа оказался прерванным.
— Говорю вам, я не уйду! — настаивала Кэролайн. — Они убьют его!
— Это может оказаться не таким легким делом, как они думают, — улыбнулся Элванли. — Но ему, безусловно, понадобится помощь.
— Премного благодарен, — отозвался Даруэнт, — но я так не думаю.
Из южного конца коридора донесся приглушенный мужской голос:
— Ради бога, поторопитесь!
Элванли захлопнул табакерку, спрятал ее в карман и высунул голову в коридор.
— Что там происходит? — окликнул он.
— Пятеро боксеров и кто-то в одежде кучера поднимаются по лестнице...
Послышался глухой звук удара, и голос смолк.
Паника охватила не только дам, но и их провожатых. Они пустились бегом по коридору.
— Спокойно! — увещевал Элванли.
Без лишних церемоний он поднял Кэролайн за талию, выставил в коридор и позволил толпе уносить ее прочь. Даруэнту казалось, будто весь театр содрогается от топота ног пестрой компании, бегущей к северной лестнице.
— Спокойно! — вновь крикнул Элванли.
Пристроившись в конец процессии, он скрылся из вида. Даруэнт последовал за ним, подобрав с пола леди, разыскивающую свое ожерелье, и подтолкнув ее в нужном направлении. Шум перекрыл громкий бас одного из служащих театра, звучащий как глас божества:
— Милорды, миледи и джентльмены, умоляю вас не торопиться. Нет ни малейших оснований для спешки.
Но основания были. Даруэнт, почти добравшись до северного края коридора, осознал, что не должен был покидать ложу, где обещал ждать кучера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27