В дороге им не раз овладевало чувство нереальности, он попросту не мог поверить, что Тэра, его девочка, умница и красавица, пополнила собой список жертв Меррика Рассела. Но если она все же мертва, значит, совершено убийство, ни о каком несчастном случае и речи быть не может. Редактор чувствовал себя пороховой бочкой, готовой взорваться в любую секунду.
На этот раз негодяю не отвертеться! Убийца, подлый, низкий убийца!
Бешено нахлестывая лошадь, Теренс то сыпал проклятиями, то громко стонал, как помешанный. А когда горе и ярость ненадолго отступали, подавала голос совесть. Он сам, своими руками толкнул дочь в логово дьявола! Как в его глупую голову могла закрасться даже тень надежды, что Меррик не решится причинить Тэре вред?
Должно быть, у него совсем отказало соображение, если он счел возможным бросить вызов судьбе. Тэра была его жизнью, в ней было все его будущее!
Теренс не мог постигнуть случившегося, не мог примириться с ним. Только не Тэра. не его дорогая девочка! Что скажут Либби и Райан, как он объяснит им, что привело к гибели единственного ребенка, любимицы всей семьи? Его обвинят в преступной небрежности и будут совершенно правы. Он вес равно что своими руками столкнул Тэру в каньон!
Соскакивая с подножки, газетчик нащупал в кармане револьвер и коротко улыбнулся безумной улыбкой человека, готового на все. Меррику нельзя было дать возможность представить смерть Тэры как несчастный случай, потому что закон охотно верил его объяснениям.
Берн Диксон, вышедший из кухни на стук колес, заметил блеск вороненой стали. Никогда еще толстяк повар не двигался с такой быстротой. Казалось, порыв ветра сорвал его с места и швырнул вперед. Он заступил Теренсу дорогу и остановился, расставив ноги и тяжело дыша после пробежки.
— Убирайся! — прохрипел редактор. — Я все равно пристрелю его, как собаку! На этот раз убийство не сойдет ему с рук! Моя доченька, доченька! Боже, что я наделал! Я хочу расправиться с этим отродьем дьявола! Кое-кому стоило бы сделать это годы назад!
Двери особняка распахнулись, и Меррик появился на пороге. При виде его Теренс поднял револьвер и прицелился. Хозяин ранчо приподнял бровь, глядя на Уинслоу с чем-то вроде уважения. Он ждал вспышки, по не рассчитывал ни на что подобное со стороны человека, которого считал способным только болтать. Живя в Техасе, газетчик никогда не носил револьвера, даже для самозашиты — и вот пожалуйста, явился вооруженным! Но более всего обеспокоило Меррика выражение лица его давнего недруга: оно было не столько решительным или отчаянным, сколько безумным, а с безумца все может статься. Меррик невольно сделал шаг назад.
— Это было несчастное стечение обстоятельств, одно из тех, которые так и преследовали вашу дочь, Уинслоу, — объяснил Меррик, настороженно следя за тем, как Берн старается отнять у Теренса револьвер. — В ночь гибели Тэры я спал и понятия не имел, что случилось, до того самого момента, когда .Стоун привез ее тело в лагерь. Заметьте, я с самого начала не одобрял ее пристрастие к одиноким ночным прогулкам!
— Я не верю ни единому слову! — бесновался Тереке, пытаясь высвободить запястье, сжатое, как тисками, крепкими пальцами повара. — Убийца! Убийца! Бездушное исчадие ада! Что такого сделала Тэра, что ее понадобилось убрать? Опознала тебя как убийцу дона Мигеля? Но мне все равно, по какой причине ты убил мою девочку, главное, чтобы убийство на этот раз не осталось безнаказанным!
— Возьмите себя в руки, мистер Уинслоу! — резко прикрикнул Берн.
Он едва мог справиться с обезумевшим Теренсом и равно боялся, что тот начнет палить из револьвера и выболтает все, что так долго удавалось хранить в тайне. Очевидно, что-то в тоне его голоса дошло наконец до потрясенного сознания газетчика, потому что тот внезапно обмяк и обратил к повару дикий, полубезумный взгляд.
— Он убил ее, убил мою маленькую дочку!
Это был уже не крик, а хриплый, полный отчаяния шепот. Несколько мгновений казалось, что горе вот-вот окончательно подкосит Теренса и он попросту осядет на землю в беспамятстве. Однако он нашел в себе силы стряхнуть дурноту, но продолжал взглядом искать у Берна поддержки.
— Дочку вам не вернуть, даже если вы продырявите мистера Рассела, — мрачно пробурчал Берн.
В глубине души он прекрасно знал, что у никогда не стрелявшего Теренса нет и шанса против Меррика, отличного стрелка. Хозяин ранчо так и стоял па пороге, и поза его говорила о боевой готовности, а рука покоилась рядом с кобурой. Возможно, он надеялся на отчаянный поступок со стороны газетчика, чтобы можно было со спокойной совестью застрелить того в целях самозащиты, тем более что на шум сбежалась половина ранчеро.
— Вот что, мистер Уинслоу, — продолжал повар, — сейчас не время мстить. Время оплакать свою потерю. Я отведу вас в гостиную, к гробу дочери, где сейчас мистер Прескотт. Не вздумайте валять дурака, а то, неровен час…
Газетчик кротко позволил взять себя под руку и увлечь на веранду и мимо быстро отступившего Меррика в дом. Когда дверь за ними закрылась, хозяин ранчо обвел взглядом ранчеро, которые сгрудились в кучку и перешептывались. Он поймал несколько любопытных взглядов и мысленно проклял длинный язык Уинслоу. Слово, как семя, однажды упав, чаще всего прорастает, и Меррик без труда мог угадать ход мыслей ковбоев: дыма без огня не бывает, а если вспомнить прошлое…
Возвращаться в дом хозяин ранчо воздержался, не желая новой конфронтации с гостем. Тереке, все так же в сопровождении Берна, появился через четверть часа и сразу подступил к Меррику вплотную, заставив его сделать несколько шагов назад.
— Клянусь, Рассел, ты еще обо мне вспомнишь! — прошипел он. — Скажи спасибо мистеру Диксону за то, что все еще дышишь. Возможно, если бы я прикончил тебя, тюрьма показалась бы мне раем! Но я не опозорю память дочери даже убийством такого мерзкого ублюдка, как ты! Я расправлюсь с тобой по-другому, законным путем.
— Не думаю, Уинслоу, что тебе это удастся, — спокойно возразил Меррик. — Я проспал в своей палатке всю ночь, причем далеко за полночь еще обсуждал с Джесси и Кэлом, как проходит сгон. Они подтвердят это под присягой.
— И это, и многое другое, не так ли? — презрительно хмыкнул Теренс. — Встретимся на похоронах!
Больше он ничего не прибавил, просто отвернулся и пошел к двуколке. Молча поднялся на подножку, молча поднял брошенные вожжи. Уже хлестнув усталую лошадь, он бросил через плечо один прощальный взгляд, полный горькой ненависти, столкнулся с холодными глазами Меррика и снова отвернулся. «Это не человек, — думал Теренс, — это дьявол — без совести, без чувств и даже без нервов! Но и таким приходит конец, даже если правосудие поначалу медлит». Временное безумие оставило газетчика, он чувствовал лишь горечь и сожаление. Слишком дорого обошлись ему словесные колючки в адрес хозяина «Даймонда», но теперь он поумнел и не станет тратить на это время. Он нанесет один решающий удар, который раз и навсегда повергнет во прах колоссу по имени Меррик Рассел.
С ног до головы в черном, Джулия нерешительно приблизилась к дверям гостиной. Лицо ее было бледным, глаза распухли и покраснели, даже походка, обычно порхающая, казалась тяжелой, как у больной. Сколько слез она выплакала с той минуты, когда Стоун явился в лагерь с телом Тэры на руках!
Не решаясь войти, девушка медлила у дверей. Стоун изменился, теперь это был совсем другой человек. Часами оставался он в одной и той же позе, со склоненной головой, словно молился о чуде. Джулия всей душой сочувствовала его горю, но тревожилась все сильнее по мере того, как шло время. Горе, настолько безысходное, порой приводит к безумию. Не сразу девушка набралась храбрости для разговора, но в конце концов промедление стало казаться ей преступлением не только против самого Стоуна, но и против Тэры, которая никогда не пожелала бы ему сойти с ума от горя.
Именно потому Джулия и стояла сейчас перед распахнутыми дверями гостиной, не без опаски вглядываясь в полумрак, в котором теплились лишь огоньки свечей, колеблемые сквозняком. Стоун по-прежнему сидел у гроба, не сводя с него взгляда, и это было душераздирающее зрелище. Одна из свечей догорела, мигнула и погасла. Сумрак стал гуще, и тотчас Стоун поднялся и поставил на ее место другую — он, похоже, относился к тьме как к живой, словно та могла сомкнуться вокруг Тэры, и он боролся против этого.
Наконец девушка поняла, что готова постыдно бежать, и приблизилась к гробу.
— Стоун, — тихо обратилась она к неподвижному олицетворению горя, — тебе нужно хоть немного отдохнуть. Ты не можешь оставаться здесь все время без пищи, без сна! Прошло уже два дня… Стоун, прощу тебя! Ты ведешь себя неразумно! Тэру не воскресить…
Какое-то время казалось, что ее слова вообще не достигают цели, не пробиваются сквозь панцирь отчаяния, но последняя фраза заставила Стоуна повернуть к ней осунувшееся лицо. Девушка была поражена новой красотой, которую обрело это скульптурное лицо вопреки усталости. Что-то незнакомое появилось в его чертах.
— Нет, Джулия, я не покину ее, — произнес Стоун тихо, но тон его был категоричен. — Как я могу? Я виноват в том, что был далеко в момент ее смерти. Кто знает, не я ли и причина ее? Я должен был сказать Тэре… сказать намного раньше, тогда ей не пришлось бы ночами блуждать в одиночку! Все это моя вина… как мне жить без нее!
— Послушай меня, Стоун, — начала увещевать его Джулия, изо всех сил сдерживая слезы. — Ты напрасно так истязаешь себя. Разве ты хочешь сойти в могилу следом за ней! Тэра не одобрила бы такого безысходного горя, пойми же это! Насколько я знаю, она бы предпочла, чтобы ты вспоминал то хорошее, что между вами было… чтобы ты вспоминал о ней радостно. А ты попросту убиваешь себя!
— А если и так, то что? — Он равнодушно пожал плечами с видом человека, жизнь для которого потеряла смысл. — Успокойся, Джулия, я не сойду в могилу следом за Тэрой. Я лишь останусь с ней до похорон.
— Похороны только завтра! — в отчаянии воскликнула девушка. — Я посижу с ней вместо тебя, буду зажигать свечи, когда они догорят… а ты поспи немного.
— Нет! — отрезал Стоун и отвернулся. — Пока Тэру не положили в землю, она еще со мной. Думаешь, я смогу лечь и заснуть? Уходи, Джулия. Я останусь с Тэрой.
Тон его был подавляюще безжизненным, и Джулии ничего не оставалось, как подняться с колен, на которые она опустилась в попытке заглянуть в склоненное лицо. Она потерпела поражение, увести Стоуна от гроба не удалось. С тяжелым вздохом девушка сделала несколько шагов к дверям, но остановилась и еще раз окинула взглядом ссутулившуюся у гроба фигуру.
Видеть сильного человека морально поверженным было невыносимо, но винить Стоуна за слабость она не могла. Очевидно, его подкосила невозможность когда-либо высказать свою любовь, подкосил тот факт, что Тэра умерла, так и не узнав о его чувствах. Это было удивительно трогательно и романтично, и подобная сцена в романе заставила бы Джулию пролить немало слез усиления. Увы, в жизни это было вовсе не трогательно, а тягостно, и хотелось прекратить это самоистязание, встряхнуть Стоуна и заставить его снова жить. Однако это было не в се власти.
— Может быть, перекусишь чего-нибудь? — робко спросила девушка, делая последнюю попытку достучаться до его здравого смысла. — Например, чаю с бисквитом?
— Нет, спасибо, мне ничего не нужно, — все так же безжизненно откликнулся Стоун. — Я не голоден… я просто хочу побыть с Тэрой наедине.
И вдруг резкая, пугающая перемена произошла с ним в одно мгновение. Пустые глаза вспыхнули зловещим светом, плечи распрямились и судорожно напряглись. Джулия проследила за его взглядом и увидела отца, приостановившегося у двери. Девушка невольно подалась назад, наблюдая безмолвный поединок взглядов и размышляя о том, что он может означать. Она заметила нечто странное в поведении Стоуна еще в то утро, когда тот привез в лагерь искалеченное тело Тэры. С Мерриком он был лаконичен до грубости, будто боялся высказать лишнее. Уже тогда у Джулии возникло подозрение, что он знает больше, чем все остальные, по горе вскоре заслонило для нее все. По мере того как шло время, Стоун держался по отношению к своему хозяину все более враждебно и не скрывал, что не выносит его общества. Вот и теперь он смотрел так, словно желал бы испепелить Меррика взглядом. Отец, по обыкновению, выглядел спокойным… Возможно, рассудок Стоуна и впрямь помутился. И все же Джулии стало как-то не по себе.
Меррик тоже отлично сознавал происшедшую с Прескоттом перемену. Когда Стоун так бурно отреагировал на смерть Тэры Уинслоу и впервые выказал враждебность к нему (чего прежде никогда не случалось), Меррик осторожно выпытал у дочери, что это значит. К его удивлению, выяснилось, что прихоть Джулии столкнула Стоуна с дочерью газетчика и он увлекся ею. Хозяин ранчо был весьма недоволен тем, что узнал об этом важном обстоятельстве так поздно. Нейтралитет Стоуна Прескотта был куда удобнее, чем его враждебность. Однако дело было сделано, и объездчик явно знал о ночной отлучке как самого Меррика, так и его подручных или, хотя бы догадывался. Это было так некстати!
— Как насчет того, чтобы поужинать с нами? — спросил Меррик так радушно, как только сумел.
— Нет!
Это было не просто отрицание, а как бы словесный плевок в лицо, настолько очевидный, что Джулия вспыхнула. Взгляд ее метнулся к отцу, вернулся к Стоуну и наконец убежал в сторону. Возможно, Стоун винил Меррика за то, что тот выказывал свое горе более сдержанно. Но ведь это еще не преступление, растерянно думала девушка. И потом, если Меррик и казался бесчувственным, то стоило вспомнить самого Стоуна до встречи с Тэрой! Тогда он и Меррик были друг другу под стать! И вот оказалось, что он способен на глубокие чувства, еще как способен. Однажды подобное может произойти и с отцом, с надеждой думала Джулия.
— Ну, на нет и суда нет, — примирительно заметил тем временем Меррик. — В таком случае мы оставим тебя наедине с твоим горем, Стоун.
Он сделал знак Джулии следовать за собой, и они бесшумно прикрыли дверь.
Как только шаги в холле затихли, Стоун поднялся и хорошенько потянулся. Некоторое время он стоял, массируя затекшие от долгой неподвижности плечи и шею, потом приблизился к дверям и прислушался, — приложив ухо к замочной скважине. Все было тихо. До самых сумерек двери гостиной стояли нараспашку, чтобы ранчеро, освободившиеся от дневных трудов, могли войти и отдать дань уважения покойной.
Заменив несколько догоревших свечей, Стоун вернулся к гробу. Здесь он повел себя не менее странно. Вместо того чтобы снова предаться горю, он начал негромко выстукивать по крышке какой-то легкомысленный ритм. Изнутри раздалось ответное постукивание.
— Надеюсь, тебе удобно? — спросил он вполголоса.
— Удобно, но венок пахнет слишком сильно, — последовал приглушенный ответ. — По-моему, я на всю жизнь Возненавидела аромат роз! Убери его хоть на пять минут, иначе я просто задохнусь!
— Никогда бы не подумал, что покойники так боятся умереть от удушья, — насмешливо заметил Стоун.
Лицо его, на котором горе, казалось, оставило неизгладимый след, совершенно изменилось. Теперь это был прежний Стоун, вполне способный улыбаться и даже смеяться.
— Я тоже сделала несколько интересных открытий насчет покойников, — раздалось из гроба. — Теперь я знаю, каково весь день лежать в узком деревянном ящике, не имея возможности повернуться. Правда, неудобство скрашивается хвалебными речами в твой адрес, но не настолько, чтобы не затекали руки и ноги.
— Идея была не моя, — поспешил напомнить Стоун и прикрыл рот рукой, подавляя смех, когда ему ответило сдавленное чихание.
Снова приблизившись к двери, он вслушался в тишину холла, повернул ключ и вернулся, успокоенный. В данный момент свидетели были ему ни к чему. Если бы кто-нибудь из слуг застал его беседующим с закрытым гробом, разошлись бы слухи о том, что рассудок его окончательно помутился.
— Идея была не моя, — повторил он шепотом. — Я предупреждал, что это будет нелегко. Моя бы воля, я разобрался бы с Мерриком по-своему.
— Ну конечно, ты бы его в порошок истер, не заботясь больше о том, чтобы поймать его с поличным, — иронически произнесла Тэра, ворочаясь в гробу, чтобы хоть немного размяться. — И к чему бы это привело? Мы так и не узнали бы, виновен Меррик в смерти брата или нет. Согласись, моя идея была более многообещающей. Надеюсь, она позволит вытащить всю правду на свет Божий.
Стоун пожал плечами и подавил вздох. Тэра была совершенно права. Если бы в ту роковую ночь он поддался своему порыву, Меррик не увидел бы свет нового дня. Только уговоры Тэры помешали ему расправиться с хозяином ранчо.
— Вот что, Стоун, сначала сними крышку, а потом уже будем разговаривать, потому что у меня быстро развивается страх перед замкнутым пространством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
На этот раз негодяю не отвертеться! Убийца, подлый, низкий убийца!
Бешено нахлестывая лошадь, Теренс то сыпал проклятиями, то громко стонал, как помешанный. А когда горе и ярость ненадолго отступали, подавала голос совесть. Он сам, своими руками толкнул дочь в логово дьявола! Как в его глупую голову могла закрасться даже тень надежды, что Меррик не решится причинить Тэре вред?
Должно быть, у него совсем отказало соображение, если он счел возможным бросить вызов судьбе. Тэра была его жизнью, в ней было все его будущее!
Теренс не мог постигнуть случившегося, не мог примириться с ним. Только не Тэра. не его дорогая девочка! Что скажут Либби и Райан, как он объяснит им, что привело к гибели единственного ребенка, любимицы всей семьи? Его обвинят в преступной небрежности и будут совершенно правы. Он вес равно что своими руками столкнул Тэру в каньон!
Соскакивая с подножки, газетчик нащупал в кармане револьвер и коротко улыбнулся безумной улыбкой человека, готового на все. Меррику нельзя было дать возможность представить смерть Тэры как несчастный случай, потому что закон охотно верил его объяснениям.
Берн Диксон, вышедший из кухни на стук колес, заметил блеск вороненой стали. Никогда еще толстяк повар не двигался с такой быстротой. Казалось, порыв ветра сорвал его с места и швырнул вперед. Он заступил Теренсу дорогу и остановился, расставив ноги и тяжело дыша после пробежки.
— Убирайся! — прохрипел редактор. — Я все равно пристрелю его, как собаку! На этот раз убийство не сойдет ему с рук! Моя доченька, доченька! Боже, что я наделал! Я хочу расправиться с этим отродьем дьявола! Кое-кому стоило бы сделать это годы назад!
Двери особняка распахнулись, и Меррик появился на пороге. При виде его Теренс поднял револьвер и прицелился. Хозяин ранчо приподнял бровь, глядя на Уинслоу с чем-то вроде уважения. Он ждал вспышки, по не рассчитывал ни на что подобное со стороны человека, которого считал способным только болтать. Живя в Техасе, газетчик никогда не носил револьвера, даже для самозашиты — и вот пожалуйста, явился вооруженным! Но более всего обеспокоило Меррика выражение лица его давнего недруга: оно было не столько решительным или отчаянным, сколько безумным, а с безумца все может статься. Меррик невольно сделал шаг назад.
— Это было несчастное стечение обстоятельств, одно из тех, которые так и преследовали вашу дочь, Уинслоу, — объяснил Меррик, настороженно следя за тем, как Берн старается отнять у Теренса револьвер. — В ночь гибели Тэры я спал и понятия не имел, что случилось, до того самого момента, когда .Стоун привез ее тело в лагерь. Заметьте, я с самого начала не одобрял ее пристрастие к одиноким ночным прогулкам!
— Я не верю ни единому слову! — бесновался Тереке, пытаясь высвободить запястье, сжатое, как тисками, крепкими пальцами повара. — Убийца! Убийца! Бездушное исчадие ада! Что такого сделала Тэра, что ее понадобилось убрать? Опознала тебя как убийцу дона Мигеля? Но мне все равно, по какой причине ты убил мою девочку, главное, чтобы убийство на этот раз не осталось безнаказанным!
— Возьмите себя в руки, мистер Уинслоу! — резко прикрикнул Берн.
Он едва мог справиться с обезумевшим Теренсом и равно боялся, что тот начнет палить из револьвера и выболтает все, что так долго удавалось хранить в тайне. Очевидно, что-то в тоне его голоса дошло наконец до потрясенного сознания газетчика, потому что тот внезапно обмяк и обратил к повару дикий, полубезумный взгляд.
— Он убил ее, убил мою маленькую дочку!
Это был уже не крик, а хриплый, полный отчаяния шепот. Несколько мгновений казалось, что горе вот-вот окончательно подкосит Теренса и он попросту осядет на землю в беспамятстве. Однако он нашел в себе силы стряхнуть дурноту, но продолжал взглядом искать у Берна поддержки.
— Дочку вам не вернуть, даже если вы продырявите мистера Рассела, — мрачно пробурчал Берн.
В глубине души он прекрасно знал, что у никогда не стрелявшего Теренса нет и шанса против Меррика, отличного стрелка. Хозяин ранчо так и стоял па пороге, и поза его говорила о боевой готовности, а рука покоилась рядом с кобурой. Возможно, он надеялся на отчаянный поступок со стороны газетчика, чтобы можно было со спокойной совестью застрелить того в целях самозащиты, тем более что на шум сбежалась половина ранчеро.
— Вот что, мистер Уинслоу, — продолжал повар, — сейчас не время мстить. Время оплакать свою потерю. Я отведу вас в гостиную, к гробу дочери, где сейчас мистер Прескотт. Не вздумайте валять дурака, а то, неровен час…
Газетчик кротко позволил взять себя под руку и увлечь на веранду и мимо быстро отступившего Меррика в дом. Когда дверь за ними закрылась, хозяин ранчо обвел взглядом ранчеро, которые сгрудились в кучку и перешептывались. Он поймал несколько любопытных взглядов и мысленно проклял длинный язык Уинслоу. Слово, как семя, однажды упав, чаще всего прорастает, и Меррик без труда мог угадать ход мыслей ковбоев: дыма без огня не бывает, а если вспомнить прошлое…
Возвращаться в дом хозяин ранчо воздержался, не желая новой конфронтации с гостем. Тереке, все так же в сопровождении Берна, появился через четверть часа и сразу подступил к Меррику вплотную, заставив его сделать несколько шагов назад.
— Клянусь, Рассел, ты еще обо мне вспомнишь! — прошипел он. — Скажи спасибо мистеру Диксону за то, что все еще дышишь. Возможно, если бы я прикончил тебя, тюрьма показалась бы мне раем! Но я не опозорю память дочери даже убийством такого мерзкого ублюдка, как ты! Я расправлюсь с тобой по-другому, законным путем.
— Не думаю, Уинслоу, что тебе это удастся, — спокойно возразил Меррик. — Я проспал в своей палатке всю ночь, причем далеко за полночь еще обсуждал с Джесси и Кэлом, как проходит сгон. Они подтвердят это под присягой.
— И это, и многое другое, не так ли? — презрительно хмыкнул Теренс. — Встретимся на похоронах!
Больше он ничего не прибавил, просто отвернулся и пошел к двуколке. Молча поднялся на подножку, молча поднял брошенные вожжи. Уже хлестнув усталую лошадь, он бросил через плечо один прощальный взгляд, полный горькой ненависти, столкнулся с холодными глазами Меррика и снова отвернулся. «Это не человек, — думал Теренс, — это дьявол — без совести, без чувств и даже без нервов! Но и таким приходит конец, даже если правосудие поначалу медлит». Временное безумие оставило газетчика, он чувствовал лишь горечь и сожаление. Слишком дорого обошлись ему словесные колючки в адрес хозяина «Даймонда», но теперь он поумнел и не станет тратить на это время. Он нанесет один решающий удар, который раз и навсегда повергнет во прах колоссу по имени Меррик Рассел.
С ног до головы в черном, Джулия нерешительно приблизилась к дверям гостиной. Лицо ее было бледным, глаза распухли и покраснели, даже походка, обычно порхающая, казалась тяжелой, как у больной. Сколько слез она выплакала с той минуты, когда Стоун явился в лагерь с телом Тэры на руках!
Не решаясь войти, девушка медлила у дверей. Стоун изменился, теперь это был совсем другой человек. Часами оставался он в одной и той же позе, со склоненной головой, словно молился о чуде. Джулия всей душой сочувствовала его горю, но тревожилась все сильнее по мере того, как шло время. Горе, настолько безысходное, порой приводит к безумию. Не сразу девушка набралась храбрости для разговора, но в конце концов промедление стало казаться ей преступлением не только против самого Стоуна, но и против Тэры, которая никогда не пожелала бы ему сойти с ума от горя.
Именно потому Джулия и стояла сейчас перед распахнутыми дверями гостиной, не без опаски вглядываясь в полумрак, в котором теплились лишь огоньки свечей, колеблемые сквозняком. Стоун по-прежнему сидел у гроба, не сводя с него взгляда, и это было душераздирающее зрелище. Одна из свечей догорела, мигнула и погасла. Сумрак стал гуще, и тотчас Стоун поднялся и поставил на ее место другую — он, похоже, относился к тьме как к живой, словно та могла сомкнуться вокруг Тэры, и он боролся против этого.
Наконец девушка поняла, что готова постыдно бежать, и приблизилась к гробу.
— Стоун, — тихо обратилась она к неподвижному олицетворению горя, — тебе нужно хоть немного отдохнуть. Ты не можешь оставаться здесь все время без пищи, без сна! Прошло уже два дня… Стоун, прощу тебя! Ты ведешь себя неразумно! Тэру не воскресить…
Какое-то время казалось, что ее слова вообще не достигают цели, не пробиваются сквозь панцирь отчаяния, но последняя фраза заставила Стоуна повернуть к ней осунувшееся лицо. Девушка была поражена новой красотой, которую обрело это скульптурное лицо вопреки усталости. Что-то незнакомое появилось в его чертах.
— Нет, Джулия, я не покину ее, — произнес Стоун тихо, но тон его был категоричен. — Как я могу? Я виноват в том, что был далеко в момент ее смерти. Кто знает, не я ли и причина ее? Я должен был сказать Тэре… сказать намного раньше, тогда ей не пришлось бы ночами блуждать в одиночку! Все это моя вина… как мне жить без нее!
— Послушай меня, Стоун, — начала увещевать его Джулия, изо всех сил сдерживая слезы. — Ты напрасно так истязаешь себя. Разве ты хочешь сойти в могилу следом за ней! Тэра не одобрила бы такого безысходного горя, пойми же это! Насколько я знаю, она бы предпочла, чтобы ты вспоминал то хорошее, что между вами было… чтобы ты вспоминал о ней радостно. А ты попросту убиваешь себя!
— А если и так, то что? — Он равнодушно пожал плечами с видом человека, жизнь для которого потеряла смысл. — Успокойся, Джулия, я не сойду в могилу следом за Тэрой. Я лишь останусь с ней до похорон.
— Похороны только завтра! — в отчаянии воскликнула девушка. — Я посижу с ней вместо тебя, буду зажигать свечи, когда они догорят… а ты поспи немного.
— Нет! — отрезал Стоун и отвернулся. — Пока Тэру не положили в землю, она еще со мной. Думаешь, я смогу лечь и заснуть? Уходи, Джулия. Я останусь с Тэрой.
Тон его был подавляюще безжизненным, и Джулии ничего не оставалось, как подняться с колен, на которые она опустилась в попытке заглянуть в склоненное лицо. Она потерпела поражение, увести Стоуна от гроба не удалось. С тяжелым вздохом девушка сделала несколько шагов к дверям, но остановилась и еще раз окинула взглядом ссутулившуюся у гроба фигуру.
Видеть сильного человека морально поверженным было невыносимо, но винить Стоуна за слабость она не могла. Очевидно, его подкосила невозможность когда-либо высказать свою любовь, подкосил тот факт, что Тэра умерла, так и не узнав о его чувствах. Это было удивительно трогательно и романтично, и подобная сцена в романе заставила бы Джулию пролить немало слез усиления. Увы, в жизни это было вовсе не трогательно, а тягостно, и хотелось прекратить это самоистязание, встряхнуть Стоуна и заставить его снова жить. Однако это было не в се власти.
— Может быть, перекусишь чего-нибудь? — робко спросила девушка, делая последнюю попытку достучаться до его здравого смысла. — Например, чаю с бисквитом?
— Нет, спасибо, мне ничего не нужно, — все так же безжизненно откликнулся Стоун. — Я не голоден… я просто хочу побыть с Тэрой наедине.
И вдруг резкая, пугающая перемена произошла с ним в одно мгновение. Пустые глаза вспыхнули зловещим светом, плечи распрямились и судорожно напряглись. Джулия проследила за его взглядом и увидела отца, приостановившегося у двери. Девушка невольно подалась назад, наблюдая безмолвный поединок взглядов и размышляя о том, что он может означать. Она заметила нечто странное в поведении Стоуна еще в то утро, когда тот привез в лагерь искалеченное тело Тэры. С Мерриком он был лаконичен до грубости, будто боялся высказать лишнее. Уже тогда у Джулии возникло подозрение, что он знает больше, чем все остальные, по горе вскоре заслонило для нее все. По мере того как шло время, Стоун держался по отношению к своему хозяину все более враждебно и не скрывал, что не выносит его общества. Вот и теперь он смотрел так, словно желал бы испепелить Меррика взглядом. Отец, по обыкновению, выглядел спокойным… Возможно, рассудок Стоуна и впрямь помутился. И все же Джулии стало как-то не по себе.
Меррик тоже отлично сознавал происшедшую с Прескоттом перемену. Когда Стоун так бурно отреагировал на смерть Тэры Уинслоу и впервые выказал враждебность к нему (чего прежде никогда не случалось), Меррик осторожно выпытал у дочери, что это значит. К его удивлению, выяснилось, что прихоть Джулии столкнула Стоуна с дочерью газетчика и он увлекся ею. Хозяин ранчо был весьма недоволен тем, что узнал об этом важном обстоятельстве так поздно. Нейтралитет Стоуна Прескотта был куда удобнее, чем его враждебность. Однако дело было сделано, и объездчик явно знал о ночной отлучке как самого Меррика, так и его подручных или, хотя бы догадывался. Это было так некстати!
— Как насчет того, чтобы поужинать с нами? — спросил Меррик так радушно, как только сумел.
— Нет!
Это было не просто отрицание, а как бы словесный плевок в лицо, настолько очевидный, что Джулия вспыхнула. Взгляд ее метнулся к отцу, вернулся к Стоуну и наконец убежал в сторону. Возможно, Стоун винил Меррика за то, что тот выказывал свое горе более сдержанно. Но ведь это еще не преступление, растерянно думала девушка. И потом, если Меррик и казался бесчувственным, то стоило вспомнить самого Стоуна до встречи с Тэрой! Тогда он и Меррик были друг другу под стать! И вот оказалось, что он способен на глубокие чувства, еще как способен. Однажды подобное может произойти и с отцом, с надеждой думала Джулия.
— Ну, на нет и суда нет, — примирительно заметил тем временем Меррик. — В таком случае мы оставим тебя наедине с твоим горем, Стоун.
Он сделал знак Джулии следовать за собой, и они бесшумно прикрыли дверь.
Как только шаги в холле затихли, Стоун поднялся и хорошенько потянулся. Некоторое время он стоял, массируя затекшие от долгой неподвижности плечи и шею, потом приблизился к дверям и прислушался, — приложив ухо к замочной скважине. Все было тихо. До самых сумерек двери гостиной стояли нараспашку, чтобы ранчеро, освободившиеся от дневных трудов, могли войти и отдать дань уважения покойной.
Заменив несколько догоревших свечей, Стоун вернулся к гробу. Здесь он повел себя не менее странно. Вместо того чтобы снова предаться горю, он начал негромко выстукивать по крышке какой-то легкомысленный ритм. Изнутри раздалось ответное постукивание.
— Надеюсь, тебе удобно? — спросил он вполголоса.
— Удобно, но венок пахнет слишком сильно, — последовал приглушенный ответ. — По-моему, я на всю жизнь Возненавидела аромат роз! Убери его хоть на пять минут, иначе я просто задохнусь!
— Никогда бы не подумал, что покойники так боятся умереть от удушья, — насмешливо заметил Стоун.
Лицо его, на котором горе, казалось, оставило неизгладимый след, совершенно изменилось. Теперь это был прежний Стоун, вполне способный улыбаться и даже смеяться.
— Я тоже сделала несколько интересных открытий насчет покойников, — раздалось из гроба. — Теперь я знаю, каково весь день лежать в узком деревянном ящике, не имея возможности повернуться. Правда, неудобство скрашивается хвалебными речами в твой адрес, но не настолько, чтобы не затекали руки и ноги.
— Идея была не моя, — поспешил напомнить Стоун и прикрыл рот рукой, подавляя смех, когда ему ответило сдавленное чихание.
Снова приблизившись к двери, он вслушался в тишину холла, повернул ключ и вернулся, успокоенный. В данный момент свидетели были ему ни к чему. Если бы кто-нибудь из слуг застал его беседующим с закрытым гробом, разошлись бы слухи о том, что рассудок его окончательно помутился.
— Идея была не моя, — повторил он шепотом. — Я предупреждал, что это будет нелегко. Моя бы воля, я разобрался бы с Мерриком по-своему.
— Ну конечно, ты бы его в порошок истер, не заботясь больше о том, чтобы поймать его с поличным, — иронически произнесла Тэра, ворочаясь в гробу, чтобы хоть немного размяться. — И к чему бы это привело? Мы так и не узнали бы, виновен Меррик в смерти брата или нет. Согласись, моя идея была более многообещающей. Надеюсь, она позволит вытащить всю правду на свет Божий.
Стоун пожал плечами и подавил вздох. Тэра была совершенно права. Если бы в ту роковую ночь он поддался своему порыву, Меррик не увидел бы свет нового дня. Только уговоры Тэры помешали ему расправиться с хозяином ранчо.
— Вот что, Стоун, сначала сними крышку, а потом уже будем разговаривать, потому что у меня быстро развивается страх перед замкнутым пространством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46