– Абсолютно, – сказала Габриель, с трудом сдерживая поток брани, который ей так хотелось выкрикнуть в его улыбающееся лицо.
И этом разговоре Кэм придерживался той же тактики, какую он избрал после скоропалительного бракосочетания.
Внешне все было спокойно и безоблачно. Ни одно бранное слово не слетело с губ герцога. Но Габриель чувствовала, что за этой холодной вежливостью скрываются опасные, непредсказуемые и едва сдерживаемые эмоции.
Несмотря на предупредительность англичанина, девушка по-прежнему боялась его, как не боялась больше никого и ничего за всю свою жизнь. Попытки Габриель разобраться в своих чувствах оканчивались ничем. В течение нескольких месяцев, проведенных в Данрадене, ей никто открыто не угрожал. Напротив, англичанин почтительно относился к Габи и, казалось, с ног сбивался, чтобы сделать все возможное для ее комфорта. А если верить Бетси и лорду Лэнсингу, ее муж был просто воплощением всех мыслимых добродетелей.
У обоих оказался в запасе целый ворох историй и анекдотов о ее похитителе. Габриель выслушивала их молча, но без особого доверия. Мягкий, привлекательный характер, который они описывали, сложно было соотнести с холодным, бесчувственным человеком, которого она знала. Ей объяснили, что эта перемена произошла с герцогом после неудавшейся попытки спасти мать и сестру, когда он до пятнадцатилетним юношей поехал во Францию. Габриель сделала собственные выводы. Потеряв мать и сестру из-за революции, англичанин возненавидел все, что имело хоть отдаленное отношение к Франции.
Габриель видела это в глазах герцога, когда он смотрел на нее, в том, каким холодным и чопорным он становился, стоило ей войти в комнату. В его взгляде была жестокость истощенного голодом тигра, запертого в клетке. Когда девушка поняла, что англичанин намерен держать дистанцию, это стало для нее большим облегчением. К счастью, у герцога было много дел как в Данрадене, так и за его пределами.
Она и сама была занята не меньше. Англичанин решил, что Габриель будет играть роль его герцогини и владелицы замка, словно их брак не был заключен для отвода глаз. Когда Габриель холодно потребовала объяснить, для чего так утруждать себя, если ее пребывание в Данрадене будет недолгим, англичанин небрежно пожал плечами и сказал, что все ожидают этого от них.
– Если не делать этого, то не только поползут сплетни, но и, возможно, вокруг тебя создастся недружелюбная атмосфера. Это обязательно случится, если ты будешь демонстрировать отвращение к ситуации, в которой мы оказались, – добавил герцог, и с его логикой трудно было спорить.
В душе Габи вынуждена была признать, что англичанин нрав. Только он сам и лорд Лэнсинг знали все обстоятельства ее похищения и заточения в Данрадене. Слугам же она казалась счастливейшей из девушек. Похитив ее из Франции, их господин пожаловал ей свое имя и титул. Теперь они и представить себе не могли, что Габриель захочется убежать от своего счастья. А если его светлость поставил стражу, чтобы следить за женой, и не разрешал Габриель выходить за стены Данрадена, то это было сделано из самых благих побуждений. Ведь кто знает, на что могут пойти эти трусливые французы, чтобы заманить жену герцога в ловушку? К тому же она беспечно относилась к собственной безопасности, и эпизод в часовне послужил тому неопровержимым доказательством. Пока что слуги с пониманием относились к Габриель. Они, возможно, подозревали, что этот брак заключен не по любви, но поскольку их господин, с их точки зрения, поступил порядочно по отношению к девушке, они ожидали, что она ответит ему взаимностью. Именно в силу этих причин, уверяла себя Габриель, она согласилась исполнить желание англичанина.
Постепенно девушка наладила отношения со всеми обитателями Данрадена, кроме хозяина замка. Слуги относились к молодой хозяйке с почтительным дружелюбием, и лорд Лэнсинг и Бетси вились над ней, словно пара лебедой над единственным птенцом. Иногда Габриель приходилось заставлять себя вспомнить, что, несмотря ни на что, она была пленницей и по возвращении во Францию ее ждала совсем другая жизнь.
Когда прошло уже больше месяца, а о возвращении домой не заходило речи, Габи стала всерьез задумываться о возможности побега, хотя это предприятие казалось обреченным на провал. Даже если ей удастся выбраться за стены Данрадена, нужно еще решить, как пересечь Ла-Манш. Габриель могла придумать только один ответ: нужно спрятаться на каком-нибудь судне, плывущем во Францию. Она знала, что в этом районе есть контрабандисты. Лэнсинг как-то проговорился, что пещеры вдоль утеса были известным местом встречи. Возможно также, что французские контрабандисты добирались до Корнуолла через Ла-Манш. Габриель решила, что глупо будет не воспользоваться возможностью сбежать, если представится случай.
Скоро она обнаружила, что роль владелицы замка имеет свои преимущества. Девушка не только распрощалась со скукой, от которой изнывала в первые недели плена, но и под чутким руководством Бетси изучила каждую комнату, каждый погреб и подвал, каждый предмет мебели, каждую веревочку и листик бумаги – все, с чем ей приходилось сталкиваться в качестве хозяйки замка. Однако, к сожалению, распоряжаться в замке Габриель не могла. Оружейная была под запретом, и ключи от этой интересной комнаты хранились у англичанина. Но Габи не падала духом и старалась как можно полнее использовать то, что считала роковой ошибкой в стратегии англичанина. Она стала припрятывать все, что могло помочь ей бежать. Через несколько недель в тайнике под матрасами в спальне Габриель уже лежали тупой нож для разделки мяса и кое-какая мужская одежда. Когда Габриель, наконец, удалось заполучить длинный кусок пенькового каната, она решила, что пришла пора испытать первую часть своего плана. Побег пока не входил в ее намерения. На данном этапе достаточно было определить, сможет ли она перебраться через стены своей тюрьмы.
Габриель осторожно выбирала момент. За месяцы плена она обнаружила, что англичанин проводил в замке не каждую ночь. Лежа в постели, Габриель иногда слышала приглушенные голоса, когда в смежной комнате герцог отпускал своего камердинера. Немного позже англичанин выходил из комнаты и крался по коридору. Возвращался герцог на рассвете. Габриель даже не приходило в голову, что Кэм тайком уходил из замка на свидание к женщине. Девушка считала англичанина шпионом и полагала, что для шпионов вполне естественно ходить на тайные встречи под покровом ночи.
Габриель уже начала впадать в отчаяние, боясь, что англичанин забросил свои ночные прогулки, – так много времени прошло с тех пор, как он последний раз не ночевал и Данрадене. Но ее терпение было наконец вознаграждено.
Однажды они, впервые за долгое время, поговорили, и Габриель не могла заснуть, вспоминая об этой напряженной беседе. Все началось с того, что девушку позвали в библиотеку и велели переписать уже составленное англичанином письмо ее дедушке. В этом не было ничего нового. Через определенные промежутки времени письма Габи доставляли Маскарону в доказательство того, что его внучка жива, здорова и по-прежнему во власти похитителей. Но на этот раз девушка заупрямилась.
– Прошло уже более двух месяцев с тех пор, как ты привел меня сюда, – сказала Габриель, написав дату вверху страницы.
– И что из этого? – спросил Кэм, опершись бедром о стол и скрестив на груди руки.
Габриель мельком взглянула на герцога и быстро отвели взгляд. Она никогда не отрицала, что англичанин хорош собой. Было почти неизбежно, что, будучи блондинкой, Габи предпочтет темноволосого герцога светлому лорду Лэнсингу. У герцога Дайсона была фигура спортсмена или воина – стройная и мускулистая. Габриель сумела оценить это, а также те испытания на выносливость, которые, как она знала, необходимо пройти, чтобы обладать такой силой. Она отдавала должное англичанину – он был превосходным представителем мужской половины человечества.
Но Габриель раздражали его насмешливо изогнутые чувственные губы, язвительно мерцавшие огоньки в глубине его умных голубых глаз и больше всего снисходительный тон, которым он разговаривал с ней, когда никто не мог видеть, как с ней обращаются.
– Долго я еще пробуду в Данрадене? – спросила девушка.
Герцог длинным пальцем поднял ее подбородок.
– Что? Тебе уже скучно со мной, Ангел? Ведь мы женаты всего два месяца!
Габриель отмахнулась от англичанина.
– Я у тебя в заточении, – без обиняков напомнила она.
– В заточении? – Герцог изобразил удивление. – Ты моя герцогиня. Ты распоряжаешься замком. Ты ни в чем не нуждаешься, – его голос изменился, стал глуше и грубее. – Знаешь ли ты, сколько женщин отдали бы все на свете, чтобы оказаться на твоем месте?
– Герцогиня! – Габриель с такой злостью произнесла это слово, будто оно было самым мерзким ругательством, какое только могло прийти ей в голову. – Мне совсем не интересно быть твоей герцогиней.
Кэм заскрежетал зубами.
– Это правда. И вот почему: тебе не под силу эта задача.
Щеки девушки залила краска гнева.
– Я ничем не хуже тебя, – заявила она.
Губы герцога искривились в язвительной усмешке.
– Если пределом твоих мечтаний является ни в чем не уступать ни одному из мужчин, тогда, конечно, можно согласиться, что тебе почти нет равных. Но как женщина ты во всех отношениях оставляешь желать лучшего.
Габриель едва заметно покачала головой. Она собиралась возразить, что по происхождению была ровней англичанину. Но слова герцога изменили ход ее мыслей.
– Я одеваюсь в то, что ты для меня выбираешь. Я не допускаю бранных слов. Лорд Лэнсинг говорит, что мои манеры и умение держать себя безупречны. Я играю роль, которую ты для меня определил. Чего еще ты хочешь?
Габриель судорожно сглотнула. Она не могла понять, почему принимает насмешки англичанина так близко к сердцу.
– Чего я еще хочу? – Герцог поднялся на ноги и навис над девушкой.
Габриель не нравилось выражение его лица, она боялась бури в его глазах.
– От тебя я не хочу ничего. Как я могу? – Он окинул Габриель оскорбляющим, проклинающим взглядом. – Ты просто ребенок, играющий роль взрослого. А теперь будь хорошей девочкой, напиши письмо.
Пристыженная, дрожащая, взбешенная несправедливостью его злобы, Габриель вскочила. В течение месяцев, проведенных в Данрадене, она была воплощением благопристойности, образцом почтительности. Ее манеры и речь были практически безупречными. В этот миг девушка вдруг осознала, что непостижимым образом и вопреки здравому смыслу старалась завоевать уважение англичанина. Его слова, само его поведение убедило Габриель, что это безнадежная затея. Она только стала предметом насмешек и теперь жалела, что вообще взялась за это нелегкое дело. Разочарование переродилось в слепую ярость. Габриель забыла об осторожности. Ей хотелось только одного: показать англичанину, как мало для нее значит его мнение.
Перерыв весь свой обширный словарный запас в поисках самого грубого, самого непристойного ругательства, Габриель наконец сказала:
– Сам пиши свое долбаное письмо.
Девушка надеялась, что слово, которое она переняла у матросов англичанина по пути из Нормандии, не уступает по грубости известным ей ругательствам родного языка.
Герцог оскалил зубы в свирепой улыбке. Не успела Габриель пробежать мимо него, как он схватил ее за плечи.
– Могу поспорить, что в присутствии Лэнсинга ты не позволяешь себе таких ругательств. Неужели только он пробуждает в тебе женственность? Ты ведь женщина, я правильно понимаю, Габриель? Ты способна чувствовать то, что чувствуют все женщины, не правда ли? Думаешь, я не вижу, что все улыбки и нежные слова ты бережешь для него? – Кэм сильно встряхнул ее за плечи. – Боже правый, ты ведь моя жена! Остерегись отдавать ему то, в чем отказываешь мне.
Потрясенная, Габриель молча смотрела на англичанина, не зная, как понимать эту внезапную вспышку гнева. Герцог отпустил ее плечи, резко отвернулся от нее и запустил пальцы в темную гриву своих волос.
– Ради всего святого, убирайся отсюда! – диким голосом крикнул Кэм. – Убирайся отсюда, пока я не совершил чего-нибудь, о чем мы оба потом будем жалеть.
Габриель не надо было повторять дважды. Она быстро открыла дверь клетки для тигров и, приподняв юбки, выбежала прочь.
Остаток вечера она провела в своей комнате, слишком потрясенная, чтобы попробовать отвлечься от происшедшего в библиотеке, сделать вид, что это не имеет никакого значения. То плача, то сгорая от гнева, девушка шагала взад-вперед возле огромной кровати с балдахином и, чтобы дать выход чувствам, мучила шелковый чулок, неосторожно брошенный на полу. Габриель скручивала кусочек ткани в узлы, жалея, что это чулок, а не глупая голова англичанина.
«Как женщина ты во всех отношениях оставляешь желать лучшего, – бормотала себе под нос Габи, искусно подражая голосу Кэма. – Ты просто ребенок, играющий роль взрослого», – повторила она и яростно вцепилась в чулок. Услышав, как треснула ткань, девушка почувствовала удовлетворение. Она брезгливо отбросила чулок и подошла к высокому псише.
Из зеркала на Габриель смотрела девушка, ничем не отличавшаяся от тех, которых она видела в salons Парижа. Это так несправедливо. Она изо всех сил старалась быть настоящей женщиной. Лорд Лэнсинг не мог ни к чему придраться. Ну почему англичанину так трудно угодить? Габриель уверяла себя, что ей все равно.
«Неужели только Лэнсинг пробуждает в тебе женственность?» И что, черт побери, он хотел этим сказать? Она ведь женщина, разве нет? Он что, не видит, что у нее есть грудь и длинные волосы?
Девушка в зеркале провела руками по груди, встряхнула гривой длинных кос. Волосы заструились по плечам роскошным водопадом. Англичанин ослеп, зло подумала Габриель. Она была уверена, что ничем не отличается от остальных представительниц своего пола. Или, возможно, быть женщиной означает гораздо больше, чем она может себе представить? Габриель всегда подозревала об этом. Она подумала о Луизе Пельтье, и ей тут же вспомнились слова англичанина: «Вот женщина, которая знает, что такое быть женщиной».
Габриель снова уверила себя, что ей все равно. Она сожалела, что вообще решила выдавать себя за ту, кем ей не дано быть. С этой мыслью девушка легла в постель и в перерывах между приступами рыданий убеждала себя, что ее вполне устраивает то, какая она – впрочем, Габи не могла бы вразумительно объяснить, какая же она на самом деле.
Прошло довольно много времени, прежде чем Габриель услышала, что англичанин ходит по своей комнате. Когда герцог отпустил камердинера, девушка шевельнулась и приподнялась на локтях. Спустя несколько секунд в ее дверь постучали.
– Габриель?
У нее екнуло сердце.
– Габриель? – его голос стал громче и настойчивее.
После минутного молчания Габриель услышала, как англичанин тихо выругался по ту сторону двери.
Очевидно, сегодня наступила одна из тех ночей, которых ждала Габриель, одна из тех ночей, когда герцог уходил на свои тайные встречи. Но если раньше англичанин делал все тайком, теперь он с таким шумом метался по комнате, словно хотел поднять мертвого. Он злился, и, поняв это, Габриель улыбнулась.
Она выждала добрых полчаса после того, как услышала в коридоре громкие шаги англичанина. Только тогда девушка решилась пошевелиться. За несколько минут она нарядилась в мужскую одежду и намотала на плечо веревку. Хотя Габриель дрожала от волнения, словно осиновый листок, она не смогла сдержать улыбки, когда увидела свое отражение в зеркале. Это была та Габриель де Бриенн, которую она знала. Девушка пожалела, что ее сейчас не видит англичанин. «Женщина, – фыркнула Габриель. – Я покажу ему женщину». И одну за другой потушила все свечи.
На всякий случай Габриель проверила обе двери своей комнаты. Ее, как всегда, заперли на ночь. Девушка крадучись подошла к окну, перелезла через подоконник и осторожно ступила на узкий каменный выступ, который, как она заранее выяснила, опоясывал западную стену. По неудачному стечению обстоятельств или намеренно Габриель поселили в комнату, окна которой выходили во внутренний двор. Необходимо было добраться до одной из башен, чтобы перебросить веревку на внешнюю сторону стены. Мелкими шагами, крепко прижавшись спиной к стене, Габриель добралась до западной башни. Далеко внизу в неверном свете двух смоляных факелов девушка с трудом разглядела темные силуэты людей, ходивших по внутреннему двору замка. Несколько минут Габриель стояла не шевелясь. Но никто из стражей и не подумал взглянуть на отвесные стены.
Тяжелее всего Габи пришлось, когда она стала спускаться вниз по зубчатым стенам башни. Она всегда была проворной, как обезьянка, но то ли ребра еще как следует не зажили, то ли пассивный образ жизни леди сделал ее слабой, как котенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43